«Жила безропотно раба Божия Елена, в монашестве Екатерина…»

В личном архиве митрополита Иоанна (Вендланда)^[1] есть тоненькая папочка с надписью «Е.В. Чичерина». В ней хранятся несколько писем Елены Владимировны и напечатанные на папиросной бумаге ее воспоминания о жизни в Кара-Тюбе в Казахстане, куда она молодой девушкой поехала вслед за своим духовным отцом архимандритом Георгием (Лавровым). Сегодня Церковь знает его как преподобноисповедника, даниловского старца (память 4 июля). Листочки воспоминаний превратились в книгу «У Бога все живы»^[2]. Сохранившиеся письма, датированные восьмидесятыми годами прошлого столетия, пока лежат под спудом.

Познакомились будущий владыка и Лена Чичерина в Троице-Сергиевой лавре. Туда в середине 1940-х годов патриарх Алексий (Симанский; 1877–1970) направил архимандрита Гурия (Егорова; 1892–1965) восстанавливать и готовить к открытию оскверненную святыню. Вместе с ним из Ташкента приехал и недавний геолог, вышедший на открытое служение отец Иоанн.

При разнице в статусах – митрополит и мирянка – у них было много общего

При разнице в статусах – митрополит и мирянка – у них было много общего. Оба родились в 1908 году, оба принадлежали к дворянскому роду. Прадедом владыки Иоанна был знаменитый русский военный конструктор, генерал-инженер Карл Андреевич Шильдер (1785–1854), в числе родственников – генералы, историки, художники. Известный дворянский род Чичериных ведет свое начало от Афанасия Чичери (Чичерини), приехавшего в Москву в 1472 году в свите Софии Палеолог – невесты великого князя Ивана ІІІ. Так пишут ее биографы.

Оба с юности пошли вслед Христу. На момент знакомства в лавре Лене Чичериной и Константину Вендланду было по 38 лет. По нынешним меркам это молодые люди. Но за спиной Константина Николаевича – тайное монашество и тайное священство в подпольном монастыре под руководством архимандрита Гурия, годы работы геологом в Средней Азии. За спиной Елены – тюрьма, Сиблаг, строительство Чуйского тракта.

Оба они были под молитвенным покровом митрополита Гурия. Владыка Иоанн всю жизнь, а Елена – несколько десятилетий. Оба прекрасно владели пером, были наделены литературным даром. Благодаря этим драгоценным свидетельствам мы сегодня знаем, как жила гонимая Русская Православная Церковь, как трепетно и твердо сохраняла веру предков, не жалея своей жизни.

Последние двадцать лет Елена Владимировна жила в Сергиевом Посаде и работала в канцелярии Троице-Сергиевой лавры. Приняла монашество с наречением имени в честь великомученицы Екатерины.

Скончалась 21 июля 1997 года в Княгинином монастыре во Владимире, где провела последние полтора года. В день Казанской иконы Божией Матери исполняется 25 лет с того дня, как она предстала перед Господом.

«Сразу было видно, что она из благородных»

Одна из тех, кто знал Елену Владимировну лично, – Ирина Быкова. Она пришла к ней в 1990-е по чьей-то рекомендации, когда оказалась в Сергиевом Посаде. Она же принимала участие в издании воспоминаний Чичериной. Вместе мы едем к епископу Алексию (Поликарпову), наместнику Даниловского монастыря в Москве. Владыка тоже знал героиню нашего повествования. И накануне 25-летия со дня ее кончины дал согласие на встречу.

– Сразу было видно, что она человек не простой, из благородных. Как говорила, как вела себя… – вспоминает Ирина. – Родители ее рано умерли, и Елена Владимировна вначале воспитывалась бабушкой по отцу, а затем, по смерти бабушки, –в семье тетушки Екатерины Аркадьевны. Муж ее, Павел Андреевич Блинов, был человеком глубоко верующим и церковным. В их доме часто бывало духовенство.

Двоюродный дед Елены Владимировны Борис Николаевич Чичерин (1828–1904) – русский правовед, один из основоположников конституционного права России, философ, историк, публицист и педагог. Почетный член Петербургской академии наук. Почетный член Московского университета. Основатель и теоретик русского либерализма. Его имя ставят в один ряд с именами Т.Н. Грановского, К.Д. Кавелина и даже П.Я. Чаадаева.

Нарком иностранных дел РСФСР Георгий Васильевич Чичерин (1872–1936) был двоюродным дядей Елены Владимировны. В его биографии есть такой факт: он обратился к властям с просьбой принять на Политбюро решение о не вынесении смертного приговора патриарху Тихону, обосновывая это тем, что «вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо более ухудшит международное положение во всех отношениях». Его называли аристократом на большевистской службе. Георгий Васильевич представлял интересы Страны Советов в 1922 году на Генуэзской конференции, где немало удивил собравшихся дипломатов тем, что среди большевиков есть люди со светскими манерами и знанием нескольких языков. Написал и издал книгу о Моцарте.

Чичерины построили в своем родовом имении в селе Караул Тамбовской губернии Свято-Троицкую церковь. Именно здесь прошли детские и юношеские годы наркома иностранных дел. Сохранились сведения, что в усадьбе было 38 комнат, общая площадь составляла более 1500 кв. метров. Гостиную украшали коллекции полотен русских художников. Автором проекта каретного двора был С. Баратынский, младший брат поэта Евгения Баратынского.

А вот Елена Владимировна ничего не нажила. В конце жизни добрые люди записали на нее какую-то комнатушку. Но воспользоваться ею она не успела – умерла. А так 80 лет скиталась по чужим углам.

Смыслом ее жизни были Бог и Церковь. Она жила «у порога в доме Божием» (Пс. 83: 11). В буквальном смысле у порога, предпочитая один день при скинии тысяче вне ее.

Со своим дядей наркомом Елена Владимировна общалась. По ее словам, в последние годы у него было очень мрачное настроение. Видимо, тогда он уже был не в чести. Переживал и как-то переосмысливал произошедшее.

В юности Елена хотела быть актрисой. Но Господь видит Своих. Был в жизни Лены не театр, а тюрьма и лагерь

В юности Елена хотела быть актрисой и даже мечтала поступить во МХАТ. Но Господь видит Своих. Какая там актриса?! Впереди была далекая Кара-Тюба. Затем путь из Казахстана в Россию с умирающим от рака духовным отцом на руках. С учетом реалий того времени невозможно представить, как она, молодая девушка, смогла преодолеть этот путь: подводы, жара, степь, мошкара, толкотня на пристанях, где пароходы брали штурмом, задыхающийся от кашля отец Георгий…

Похоронили старца в попавшемся на их пути городе Горьком (сейчас это Нижний Новгород). В 2000 году святые мощи архимандрита Георгия подняли из могилы, доставили в родной Даниловский монастырь и причислили старца к лику святых.

Был в жизни Лены не театр, а тюрьма и лагерь. Большой период ее жизни связан с митрополитом Гурием (Егоровым), когда пригодились ее художественные таланты. Елена Чичерина переезжала с места на место вслед за владыкой Гурием: расписывала храмы, писала картины, была верной и преданной его помощницей.

На протяжении двадцати лет работала Елена Владимировна в канцелярии Троице-Сергиевой лавры. Кажется, совсем не творческая работа. Но и здесь она сумела преодолеть каждодневную рутину. Наряду с прочими обязанностями отвечала на письма, приходящие в лавру от верующих, часто обездоленных, скорбящих, томящихся в стесненных жизненных обстоятельствах, в узах.

По дороге Ирина рассказывает, как Елена Владимировна познакомилась тогда еще с архимандритом Алексием (Поликарповым). В течение тридцати лет он управляет Даниловским монастырем, а до этого был насельником Троице-Сергиевой лавры, нес послушание помощника духовника Лавры архимандрита Кирилла (Павлова).

– Это было заговенье накануне Великого поста, – это я знаю со слов Елены Владимировны. – Вечером она была в канцелярии. Из еды оставалось только одно яблочко. Вдруг кто-то стучится: «Можно на огонек?» Открывает – а это отец Алексий. Принес он с собой сыр и еще много чего. Этим они и заговелись. А было только одно яблочко…

Мы приезжаем к владыке Алексию, и начинаются воспоминания

– Познакомились мы через батюшку отца Кирилла (Павлова), – это уже вспоминает епископ Алексий. Разговор мы ведем в его архиерейском кабинете, а угощает нас чаем молодой монах по имени Афанасий. Как оказалось, недавно нареченный при монашеском постриге в память епископа Афанасия (Сахарова). Вот еще одно косвенное напоминание о том времени, когда гонимая наша Церковь родила сонм мучеников и исповедников.

Елена всегда поражала своим оптимизмом. С каким юмором она описывает свой первый арест!

– Отец Кирилл был духовник лавры, казначей. И значимая для всех фигура. Все были знакомы с батюшкой, и Елена Владимировна в том числе, – продолжает владыка. – Она была очень теплым человеком, искренним, открытым. И всегда поражала своим оптимизмом. Могла радоваться любой мелочи. С каким юмором она описывает свой первый арест! Вы знакомы с ее книгой «У Бога все живы»? Это оттуда. Взяли их прямо на именинах ее подруги Татьяны, будущей матушки отца Тихона Пелиха^[3]. И в камере предварительного заключения Татьяна сидела с именинным пирогом в руках.

Владыка продолжает:

– В Сергиевом Посаде, на тот момент Загорске, Елена Владимировна жила сначала у знакомой женщины на Бульварной улице. Потом переехала на Полевую, 12, в знаменитый дом, принадлежавший ее духовному отцу, исповеднику архимандриту Георгию.

Когда-то раба Божия Вера Васильевна Кузьмина подарила ему этот дом. На протяжении многих десятилетий в разное время там жили и бывали люди Церкви: владыки, священники и их семьи, вернувшиеся из лагерей и ссылок монахини… С домом связаны имена таких известных личностей, как митрополит Мануил (Лемишевский), семья протоиерея Тихона Пелиха, семья священномученика протоиерея Владимира Амбарцумова. В доме бывали многие замечательные старцы: архимандрит Кирилл (Павлов), архимандрит Наум (Байбородин), игумен Виссарион (Великий-Остапенко). И наш собеседник, наместник Даниловского монастыря епископ Алексий.

– Да, в 1990-е годы я бывал в этом доме на Полевой. Вход в комнату Елены Владимировны был с террасы. До нее здесь жили две монахини, Михаила^[4] и Магдалина^[5]. Все трое, включая Елену Владимировну, побывали в лагере на Алтае, на строительстве Чуйского тракта…

Когда мы познакомились, она уже была старушка. У нее сильно болели ноги. Она носила боты «прощай, молодость» и, когда ходила по улице, обертывала их чулочками, чтоб не скользили… При всех своих болезнях и немощах она обладала удивительно радостным духом. Могла, например, радоваться, что селедочку купила.

Конечно, такому примеру можно и улыбнуться из-за ничтожности предмета. А ведь нет. Где-то читала, что святые отцы отождествляли радость и добродетель. Они говорили, что радость – это награда за добродетель. Это пасхальное, светлое, преображенное состояние человека, который стремится к Воскресению. И наоборот: противостоит радости состояние печали, уныния и безысходности.

Она была классическим образцом русской православной женщины, жены-мироносицы, которая пошла вослед Христу

– Елена Владимировна – человек сугубо церковный, – отмечает епископ Алексий. – Например, многим нравятся духовные песни. И мне тоже нравятся. А она эти стихи не очень любила. Потому что знала и любила богослужение. Приходишь к ней, а она, человек уже пожилой, немощный, лежит, а в руках Триодь, Минея: читает, разбирается и молится при этом. Это показатель церковности. Она и молитвенница, и труженица, и при лавре. Классический образец русской православной женщины, жены-мироносицы, которая пошла вослед Христу. Сколько мы их повидали на своем веку… Я помню реплику одной верующей благочестивой прихожанки: «Наши старухи все копейки перетаскали в церковь. Свое-то ладно, но ведь и детей». Вот так они служат Богу. Не просто десятину, а душу и тело готовы положить на алтарь. И слава Богу, что здесь есть преемство.

Духовный отец – это кто?

Ирина Быкова:

– Елена Владимировна говорила, что у нее был такой период, когда она осталась без духовного отца. Была в растерянности и хотела прилепиться к кому-то. Например, к архимандриту Кириллу (Павлову). Но все как-то не складывалось. И батюшка под каким-то предлогом направил ее к вам, владыка.

Епископ Алексий:

– Но я не могу сказать, что был ее руководителем, а она – моим духовным чадом, нет. Кстати, в лавре таких выражений и не было. Обычно, если общается кто-то с кем-то, говорили: «вот она ко мне приходит» или «вот он ко мне приходит». Это так чисто и понятно. А вот так, что она «мое духовное чада», этого не было. Мы с ней общались довольно тесно. Она приходила и на исповедь. Она очень светлый и духовный человек. Она подвижница.

Ирина:

– Елена Владимировна плохо ходила, и я ее сопровождала. Помню, как мы пришли к вам на второй этаж на исповедь. Это был пост. Мы поисповедовались, и она хотела поговорить. Вы сказали: «Подождите». Мы ждали, а вы чем-то долго-долго были заняты. Я уже вся извелась, я уже не могла ждать. А она в храм пошла. И такая благодушная. Потом опять пошли под навесик вас ждать.

Наконец вы приходите: «Простите, что я вас заставил ждать». Она: «Да ничего, зато такой кусок литургии отхватила». Вы говорите: «Я бы был счастлив, если бы мне кусок пирога дали». Я потом думаю: «Все, надо печь пироги». А у нее никаких условий.

В разговоре мы затрагиваем такую деликатную тему, как излишняя привязанность духовных чад (особенно дочерей) к духовному отцу. Привязанность, вообще говоря, – это неплохо. И то, что люди любят своего духовного отца, – это естественно. Такая любовь может быть очень сильной, даже самой сильной в жизни человека. Но нередко так бывает, когда новые страждущие как бы отодвигают старую гвардию. И это становится если не трагедией, то большим искушением.

Владыка Алексий резюмирует, что Елена Владимировна прежде всего служила Христу, и служение это было жертвенное. У творческих людей зачастую бывают какие-то амбиции. А вот у нее никаких амбиций не было. Только служить Богу и Церкви.

Изнуряющую болезнь она переносила с великим терпением и смирением

Епископ Алексий:

– Будучи восьмидесяти семи лет, страдая тяжелой болезнью ног, переехала она во Владимир, в Княгинин монастырь. Привезли ее как бы погостить, но у нее сразу отнялись ноги. Там, в монастыре, ее и оставили. Он еще только открывался. За ней ухаживали, ей помогали, но она тосковала по своему старому месту – по дому на Полевой, который ей был дорог как память. Изнуряющую болезнь она переносила с великим терпением и смирением.

21 июля 1997 года в Княгинином Свято-Успенском монастыре во время литургии, накануне причастившись Святых Христовых Таин, она скончалась.

Место захоронения: Владимирская область, деревня Арбузово.

Ирина:

– Незадолго до того, как Елену Владимировну увезли, она мне вдруг рассказывает: «Ты знаешь, ко мне сегодня приходил владыка Гурий. Я открываю глаза и вижу свет. И входит весь светящийся владыка Гурий, в облачении. И я поняла, что он меня к себе зовет». Это было где-то года за полтора до ее смерти.

Епископ Алексий:

– Кажется, митрополит Платон (Левшин) в одной из проповедей сказал, что чем больше мы перебираем сухие травы, тем больший аромат от них исходит. Так и все наши воспоминания о людях. Если мы чем-то или кем-то дорожим, то очень важно сохранять об этом память. Наши воспоминания нужны и для следующих поколений. Пусть кто-то услышит, почитает… Это очень важно. Жила раба Божия Елена, в монашестве Екатерина. Печку топила, ноги плохо ходили. У нее даже угла своего не было. И никакого ропота. Потому что она жила по воле Божией.

– Мне часто приходят на память строчки из Василия Жуковского, – завершает свои воспоминания владыка Алексий: «Не говори с тоской: их нет, Но с благодарностию: были…» Я становлюсь сентиментальным. О грехах никак не плачется. А здесь не можешь сдержаться. Мы видели, осязали этих людей. Мы жили со святыми. Эта благодать чувствовалась и в лавре. Благодать, которая там есть, – неизбывная. Это богатство нашей Церкви. Мы люди нищие, бедные, но Господь нам дал их увидеть…

ПИСЬМА
Елены Владимировны Чичериной (монахини Екатерины)
митрополиту Иоанну (Вендланду)^[6]

17–18–19 ноября. 1984 г.

Дорогой Владыка, благословите^[7].

Так давно собираюсь Вам написать, и никак не получается. И повидать хотелось в отпуске, и отпуск был большой, но не вышло.

Как-то теперь Ваше здоровье, сердце? Довольны ли вы новым келейником? Людей трудно найти, еще трудней узнать. Пожалуй, сейчас и пуд соли не поможет. Довериться тоже нельзя, так обойдут… Особенно стариков, нуждающихся в помощи. Но люди все же есть хорошие.

В последнем письме описывала свою поездку в Горький и посещение могилки своего старца^[8]… Когда я стояла возле нее, мне показалось, что он мной недоволен. После того как я несколько раз побывала на могилке, это чувство рассеялось.

У моих хозяек проводят газ. Процедура это ужасная. Все лето приходилось перебираться по досточкам через всюду вырытые ямы и траншеи, прямо как на фронте. Все это заливало дождями, осыпалось, выкачивалось, подправлялось, трубы привозили, их растаскивали, говора и волнений была полна чаша Красюковки.

Теперь это название забылось, а раньше на конвертах писалось: «Загорск-Красюковка, улица Бульварная или еще как…».

Был раньше помещик Красюков, вся эта округа ему принадлежала. Выстроил он храм во имя Михаила Архангела, рядом свой дом, пруд, купальни, затем стал постепенно продавать участки. За Красюковкой сразу начинались луга, леса до самых скитов лаврских. В 1920-е годы мы еще это застали, сама же Красюковка была полностью заселена. Наш дом был крайний^[9], спустившись с пригорка и поднявшись на луг, можно было нарвать сколько угодно ромашек, мирно паслись козы, утки, гуси. Я не так выразилась – «наш дом». Это место облюбовал о. Георгий, и кто-то^[10] помог ему приобрести домик, вроде дачи для своих духовных дочерей, работающих и учащихся в Москве, чтобы было им где отдохнуть, и сам навещал его и гостил иногда.

Но я отвлеклась. Это увертюра, а сейчас начнется опера.

Так вот, дело с газом тянулось, тянулось и ни с места не сдвигалось до глубокой осени. Хозяйкам моим посоветовали печь не ломать, т.к., видимо, все дело отложится до весны. Итак, я надеялась спокойно перезимовать на Бульварной свое двадцатилетнее служение в лавре, а там что Бог даст.

Но… внезапно дело зашевелилось. Кто-то съездил в Москву, жаловались, хлопотали, и вдруг мне объявили, что на днях (т.е. через 2 дня) будут срочно ломать печку и тут же затаскивать трубы и батареи отопительные. И для этого надо освободить полностью комнату от вещей, потому что выставить их куда-либо в сарай или на терраску – нет места, что и правда.

А через 2 дня – праздник преподобного Сергия. Вот тут мне пришлось жарко.

Слава Богу, свет не без добрых людей. Позвонила по телефону туда-сюда, и на другой день начали складывать иконы, посуду, все мои манатки. Сосед дал очень удобную тележку, и мы потащились потихоньку по соседству на Полевую, 12. Ни больше ни меньше как в тот домик на краю Красюковки. Здесь, когда мне было 16 лет, живали мы целое лето с Женечкой^[11]. Уезжали осенью в день Усекновения главы Предтечи, чтобы попасть ко всенощной на праздник князя Даниила – 12 сентября. Брат^[12] в это время любил делать дальние поездки, на Кавказ или еще куда, а когда приезжал, мы снимали ему на Полевой комнатку, т.к. в те годы мужчины в домике не жили.

Самой первозасельницей тут была Катюша^[13], которая и сейчас тут живет, ей 84 года. Интересно она рассказывает об этом своем вселении.

«Дал мне батюшка 60 коп. на извозчика, чтобы в Загорске от вокзала доехать до Полевой, 12. И в руки корзинку с рассадой разных овощей, которые ему доставил знакомый огородник в Москве. Да так и поселилась».

Батюшка сам разбивал в саду дорожки по веревочке, подвязывал кусты

Потом сам батюшка разбивал в саду дорожки по веревочке, подвязывал кусты, агрономы (духовные его дочери) садили клубнику, в глубине сада был стол под развесистой липой, которую батюшка называл Мамврийским дубом.

Там обедали и чай пили, а меня посылали за огурчиками на грядку. Огурчики росли прекрасно, не то что теперь с разными пленками и парниками. Была и малина, и яблочки, и беседка. Наша художница покойная Зиночка Осколкова^[14] выбрала для всех комнат голубые обои разного рисунка.

Печи были 2. Одна отапливала комнаты справа коридора, другая – слева коридора, и топки были из коридора, а печи кафельные. Была (и сейчас есть) светелка наверху, к ней из того же коридорчика – деревянная лестница, там останавливался батюшка. Был там и балкончик маленький висячий. Поставили крепкие ворота в елочку, все окрашивалось под руководством той же Зиночки добротно и со вкусом. Была большая кухня с огромной русской печкой. Отлично все было…

Но мчались годы. Сперва отрезали пол-участка. Дальше все отправились осматривать красоты Алтая^[15]. В это время в домике поселились кое-какие родственники, а там война…

Начали приспосабливаться к жизни, переделывать печки, в каждой каморке отдельно, оставили на зиму телят и поросят в доме, полы прогнили, кухню переделали в разные дополнительные пристройки. Таня – духовная дочь батюшки – вышла замуж за квартировавшего там учителя, который потом принял сан священника и многие годы был настоятелем Ильинской церкви^[16]. Двое детей у них: дочь^[17] – за дьяконом^[18] в Москве, сын – хирург^[19], тоже в Москве. Сами же Татьяна Борисовна и о. Тихон тихо скончались в прошлом году один за другим на расстоянии 17-ти дней^[20].

В это время Катя осталась совсем одна в доме, боялась, слышались ей стуки, ведь дом большой, где скрипнет, где мышь пробежит (а их развелось порядком), да и старость, трудно. Приходила ко мне на Бульварную звать ночевать, а я не шла, кое-кто селился, да все как-то неудачно.

Вторая старица перебралась на другой конец города – где за ней уход и все удобства. Ее часть помещения из 2-х комнат освободилась, но в одну из комнат наезжает родственница Татьяны Борисовны, дочери, которой завещана эта часть дома…

Тем временем за несколько дней я окончательно очутилась на Полевой и еще до праздника преподобного Сергия уже там ночевала. И уже не приходилось и думать о возвращении на Бульварную, т.к. слишком сложно было перетаскивание. Притом одна из активных моих помощниц сумела втиснуть в маленькую комнатку шкаф с книгами, когда это казалось невозможным. Но она взялась «по-суворовски» вдохновенно и победила тесноту. После чего исчезла с горизонта, уехав совсем отсюда, а, пожалуй, без нее никто бы так мне не помог.

Вот тут-то я поняла, какой я многостяжатель! Одних чемоданов 10 штук

Вот тут-то я поняла, какой я многостяжатель! Одних чемоданов 10 шт. От прежде живших 2-х стариц (одна из них умерла) тут остался шифоньер, а он так нужен, но комната загромоздилась.

Есть в ней полати, которые немного выручают. Поселилась я на птичьих правах. Катя (дочь Татьяны Борисовны) пока не нуждается в этом помещении, и мне разрешили доживать век. А как будет на деле – неизвестно…

Топить надо мне самой, дрова иногда кто поможет принести, иногда сама. Воду помогают, носят. Забота о доме у одного Сережи, ему отец завещал, чтобы дом берег и сам чтил его как дом о. Георгия. Сережа все сам при помощи товарища старается сделать. Да, конечно, он не специалист, но усердие есть. Приезжает с женой каждую пятницу, а в воскресенье вечером уезжает.

Не знаю, как справлюсь зимой тут, пока снега еще нет и морозов сильных нет. Туалет тут во дворе… Всего не рассказать в письме, и так я Вам уже голову забила, простите. Моя комната – самая чистая, самая теплая в доме. И печь не дымит, нагревается хорошо.

Все это со мной произошло, как говорится, «без меня меня женили». Да сразу после посещения могилки о. Георгия, как будто это было его благословение. Да тут и правда надо быть кому-то своему, и за Катей приглядеть. А то у нее голова по старости «запутывается», уже не раз могла помереть от этого, что, не открыв трубу, затопит, а сама заснет, дыма полно. Хорошо, что кто-то зашел вовремя. А то раз плитку включила и легла, заснула, а чайник выкипал уже. Тут я зашла как раз. Да пока работаю, можно что-нибудь выпросить с работы на ремонт.

Вот батюшка, наверное, все это наблюдает, да меня сюда и заселил. А где есть благословение, там и помощь Божия будет, надеюсь. А также и батюшкины молитвы. Да и Вы помолитесь за всех нас, пожалуйста: бол[ящая ] мон[ахиня] Михаила, бол[ящая] инок[иня] Ермиония, диакон Николай и Екатерина со чады и сын их воин Всеволод, Сергей со чады, Ирина со чады, Серафима со чады. Я, дев[ица] Валентина и дев[ица] Акилина. Ирина, жена Сергея. Акилина – уборщица лавры. Валентина – в комнате родственников живет с Катей, главная помощница. Серафима – родственница, соседка по комнате.

Где есть благословение, там и помощь Божия будет

Бог даст, по молитвам зиму переживем.

Еще послесловие – о котике. Как раньше написала, мыши развелись и хозяйничали совсем как у себя дома. Так что в первый раз ночуя, поставила тарелку с едой на стол, а сама пошла за вилкой к Кате, т.к. вещи еще не разбирала. А, вернувшись, застала прехорошенькую мышку, приятно обедавшую из моей тарелки. И ночью спать не давали. Не знали мы, что и делать, отраву приносили, что-то не помогло. И вдруг… сам пришел котенок-подросток. Разом принялся за дело. Обшарил все углы, начал ловить мышей. Так что за несколько дней их не стало вовсе, и в доме наступила ночью тишина. А днем покой и свобода – можно ставить на столе что угодно.

Малыш завоевал всеобщее уважение и любовь. Притом сам нашел место для туалета в коридоре, куда мы поставили ему песочек, который он усердно посещает. Притом всех еще и развлекает. Залезет на дерево, а слезть не может. Кричит, вороны вокруг летают, его пугают, приходится ему доску подставлять, а затем и спину. На октябрьские вдруг пропал, все взгрустнули. А Сережа говорит: «Ничего, тетя Лена, это он пошел друзей поздравить, завтра придет». И в самом деле, он пришел, и со всех сторон ему принесли угощение, на которое он набросился, а после спал чуть не сутки.

Любит гулять, за водой с нами бегает.

Однако довольно, еще раз прошу прощения, но так хочется поделиться. Еще только начинаю понемногу привыкать, и все же мне тут хорошо. Даже теплей, чем на Бульварной. Главное – нет сырости, а там все вещи пропахли плесенью. У них под полом вода. Колодезь специально сделан маленький для свежести воздуха при хранении яблок.

У меня хранятся все Ваши письма, и я их изредка прочитываю и утешаюсь. Есть очень хорошие. Простите, что плохо отвечаю и слишком редко пишу, но поминаю ежедневно и в записочки записываю всегда.

Прошу св[ятых] молитв и благословения еще раз.

Может, немного о себе напишете.

Грешная Елена. Привет Елизавете Александровне^[21].

А между тем мои хозяйки второй месяц мерзнут без печки, обогреваясь камином и приносным газом, а ночью грелками.

24 декабря 1986 г.

Дорогой Владыка!^[22]

Вы пишете: «Постарайтесь прописаться». Но у меня нет ничего, а только просто разрешение пожить на площади, завещанной дочери о. Тихона, т.к. она в ней не нуждается, нет никакой бумажки…

Скорбей много, прошу святых молитв и благословения. Вчера было двадцатилетие со дня смерти митрополита Николая^[23], в Смоленской церкви служил наместник, а потом целый день шли панихиды. Не знаю, что будет дальше, но сейчас мне что-то очень трудно стало во всех отношениях.

Грешная Елена.

27 апреля 1987 г.

Дорогой Владыко!

И Воистину Воскресе!

Хочется мне описать Пасхальную ночь этого года и удивительные переживания, которые довелось испытать нам с Валей (моей спутницей), с которой и живем вместе. Из дома вышли мы поздно, около 10 часов, спешили на автобус. Но дома позабыли стульчик, пришлось вернуться, и таким образом на автобус опоздали. Побежали до следующей улицы, по которой ходит много автобусов, там прождали долго и еле забрались в переполненный автобус.

Подойдя к лавре, заметили возле ворот густую толпу. Оказалось, что в два ряда стоят солдаты и кругом толпится народ. Какая-то девушка, прижавшись к нам, просила взять ее с собой, а то не пустят. Впрочем, мы и вместе с ней вошли в святые ворота без препятствий.

Решили забежать в канцелярию, переодеться полегче и наконец устремились к храму. Надо сказать, что после пожара^[24] академический храм не действует. Хотя там что-то ремонтировали и начинали служить, но потом закрыли совсем. Студенты перешли под Успенский собор в храм Всех святых, в земле Российской просиявших. Теперь там устроено три престола: основной, затем при входе – в честь святителя Иннокентия, митрополита Московского, и в глубине – в честь всех Радонежских святых. Вот именно в этот-то храм нам и хотелось войти. В этом году Успенский собор несколько утеплили и перешли в него в Страстную седмицу. Благодаря этому в Вербное воскресенье войти туда не было возможности, а уж что говорить про Пасхальную ночь!

В Трапезном тоже очень тесно и душно, в Троицком – то же самое. А я весь пост проболела (на ноге откуда-то взялась рожа). Так что с конца 1-й седмицы никуда не выходила, занималась Триодью и постепенно всю ее прошла, даже с удовольствием. Первый выход был на Благовещение, затем на Вербное Воскресенье, после чего нога запухла. 12 Евангелий читала дома (благо, есть специальная книжечка). На литургию сходила в четверг, потом на вынос Плащаницы, сразу после того – чин Погребения (в Лавре в 2 часа ночи, а в Академии, под Успенским, – в 6 вечера). Затем Великая Суббота – там же. Все это к тому, что надо было выбирать местечко по силам, а все стремятся в лаврские храмы. И тут много легче, есть закоулки, где можно и пальто снять, и посидеть.

Уже издали мы заметили какое-то необыкновенное освещение возле Троицкого собора. Потом какие-то непонятные темные, громадные силуэты – оказалось, что готовится съемка. Всюду расставлены юпитеры, громадные черные машины, одна из них – с краном, который что-то поднимает или спускает с Духовской церкви, и всюду оцепление солдат, всюду перегородки…

А двери в храм Академический открыты, оттуда свет, и мы бежим туда… Но не тут-то было, солдаты не пускают, только в Успенский с главного входа можно войти, но там уже битком набито. Бежим назад, просим солдатиков пропустить нас под Успенский, но они неумолимы, мило улыбаются, но не пускают. Что тут делать? Уже 11 часов! Даже больше! И в этот безнадежный момент вдруг откуда ни возьмись мелькнул знакомый монах, я его окликаю, прошу помочь. Он, обращаясь к солдатикам, говорит, что мы сотрудницы лавры и надо нас пустить.

И так, наконец, мы входим в такую тихую пристань. Народа почти нет, становись куда угодно, раздевайся, садись. Тишина, посреди храма перед Плащаницей студент читает Деяния святых апостолов. Мы занимаем самое центральное место, садимся на свои стульчики, снимаем пальто, и даже не верится, что мы там, куда стремились. Как будто в рай попали, а за стенами продолжается суматоха, беготня и стоят эти страшные машины, мимо которых мы пробирались с таким страхом.

Крестный ход здесь не получается, и в назначенный момент открываются Царские врата, и из алтаря прямо на нас движется все духовенство парами, с иконами (хоругвей не было), они тихо поют: «Воскресение Твое, Христе Спасе…».

Выйти им некуда, на задней стороне тупик, возле гробницы Святейшего Патриарха Алексия. Духовенство подошло к нам вплотную, и я боялась запалить свечкой стихарь диакона, а подвинуться некуда.

Итак, началась и продолжалась светлая заутреня, народ так и не пускали. В 4 часа все окончилось. И тут не обошлось без искушения. Мы с Валей растерялись. Сложно объяснить, как это получилось. Сперва я растерялась, так как в темноте идти одна не могу. В канцелярию нельзя было пройти. Потом меня все же туда пустили только одну, за одеждой. Вот тут Валя и потерялась. Я же решила не омрачать настроения и не расстраиваться, решила ждать рассвета и автобуса.

И почему-то пришла мне мысль зайти в гостиницу возле ворот. Думаю, там диванчик, в полутьме посижу, отдохну, подремлю и спокойно часов в 6 отправлюсь домой. Между тем в глубине коридора слышались голоса, потом запели и, видно, сели разговляться. Так бы я тут и подремала до своего часа, но тут вдруг вышел из глубины начальник гостиницы, молодой иеромонах, увидал меня, да и говорит:

– Вот сейчас кончат разговляться, там народа много, 20 человек. Они разойдутся, вот мы с вами и разговеемся.

Я, конечно, его поблагодарила, и минут через 15 вышли все остановившиеся в гостинице. Меня же о. иеромонах пригласил к столу, и я оказалась в обществе 2-х иеромонахов и 2-х мужчин, знакомых того другого иеромонаха. Они были заняты своими разговорами, а мы с начальником гостиницы занимали друг друга. Начальник удивительно гостеприимный, все старался выставить на стол то, что у него в хозяйстве имелось. И, наконец, сел сам и признался, что очень устал и мечтает поспать, так как 3 ночи не спал. Теперь же можно лечь спокойно и спать до 12 утра, до конца поздней литургии.

Итак, подкрепившись, отправилась я домой. Вскоре пришел мой автобус, а дома я тотчас последовала примеру начальника гостиницы и легла до 12 часов, причем сон был особенно сладкий.

Осталось самое светлое воспоминание от этой Пасхальной ночи, лучшего места нигде бы не найти. А вечером отправилась к вечерне в Успенский собор. Там было полно <народу>, но мне нашлось спокойное местечко у западной стены между гробницами. Тут уж блеска и торжества было через край. На утрени ежеминутно пробегали вокруг храма (внутри) пары духовенства с дьяконом, свечами и возгласами: «Христос Воскресе!» Народ громом отвечал: «Воистину Воскресе!»

А на другой день вновь отправились к литургии в свой любимый храм и место возле гробницы святого Патриарха Алексия. Тут все скромно, но чинно, никакого хождения. А после литургии вновь внутри духовенство разворачивалось во все стороны с чтением Евангелия и кроплением святой водой. Около 11 часов мы были уже дома, служба у них с 8 утра. Но нога моя вновь затекла. Требует отдыха. А хочется в храм.

Слава Богу, что удалось главные службы прослушать и Пасху Святую встретить. Все говорят, что от этой рожи не так легко отделаться. Что она может и повториться. Дома есть чем отметить праздник, из лавры по старой памяти дали куличик, очень хороший, пасочку маленькую сами сделали, яички луком покрасили. Вот только рыбы нигде нет и в помине! Но еще есть картошка в подвале и масло, сыр. А Валя завтра собирается съездить в Москву, может быть, что-нибудь привезет, если еще что попадется.

Простите за такое длинное послание, но осталось много впечатлений, да еще после такого долгого затвора!

И еще прошу прощения за многочисленные опечатки и ошибки. И за страшную размалевку.

Как-то Вы встретили Пасху? Поздравление Ваше вчера получила, спасибо за память.

Эта Валя – как с неба свалилась на меня, а без нее мне бы тут не справиться. Зима была суровая, вода замерзала у нас на 3-х улицах, и Валя таскала ее на санках в большом баке откуда-то издалека.

Она ходит тоже в лавру, работает в больнице. Но очень ловкая, совсем молодая, веселая, мне с ней не скучно, хотя часто друг друга не понимаем из-за разности воспитания и возраста. Уже около 3-х лет живем вместе. Во время болезни она тоже много и безропотно во всем помогала, даже из больницы приносила лекарства и компрессн[ую] бумагу. Покупала лимоны, апельсины, протертую клюкву, самое дорогое в болезни. И вообще все покупки и готовка – все было на ней. Питаемся мы совместно, не особенно учитывая расходы.

Прошу благословения и св[ятых] молитв Ваших за нас обеих.

Брат пишет регулярно, он еще ведет какую-то группу студентов, которые изредка приходят к нему на дом. Узнав, что пенсия у меня небольшая, прислал денег. Соседка обслуживает его хорошо, внимательно. Он доволен. Она многосемейная, и ей тоже хорошо подработать на месте.

Всегда рада Вашим письмам. И тому, что Вы имеете возможность служить.

Грешная Елена
27 апреля 1987 года

22 ноября 1987 г.

Дорогой Владыка!

Услыхала о Вашей болезни^[25], поспешила на 40 дней записать Вас о здравии. Елизавета Александровна написала, что Вам уже лучше, сидите на постели, дай Бог успешной поправки.

Несмотря на то, что живу я тут давно, у меня мало близких людей

Спаси Господи за присланное благословение, это очень ценно. Несмотря на то, что живу я тут давно, мало людей близких. Чтобы отвести душу, надо ехать на другой конец города к моей приятельнице, которая сейчас тоже одна, но в благоустроенной квартире. Там можно воспользоваться ванной, переменить обстановку, все друг другу рассказать, о чем болит душа, остаться на ночь (там у меня свой сверток с постельным бельем). И хотя я люблю и ценю свой уголочек, но он многозаботливый и хлопотливый, а тут чувствуешь себя на некоторое время без забот.

Вот сейчас не успела написать последнюю фразу, как и в мое окошко кто-то тихонько постучал. Пришла молодая женщина – тоже с целью отвести душу и тоже с другого конца. У нее сложнейшие семейные обстоятельства, из которых трудно найти выход, и остается только посочувствовать, выслушать внимательно, да помолиться о ней.

Зовут ее Нина. Вздохните о ней и ее сынишке Коле. Вы сейчас свободны, а как выйдете домой, будете иметь возможность частичку вынуть, то к этим 2 – и мое имя присоедините, пожалуйста.

У меня тоже свои сложности, со мной живет девушка Валентина – хорошая, но очень дерзкая, и мне другой раз от нее порядком достается. Вот и еще одно имя добавилось.

Пожалуй, Елизавета Александровна не допустит до Вас мое письмо, Вам нужен покой, а я задания раздаю.

Но мне думается, Вы теперь уже окрепли.

Было тут несколько дней каких-то переходных: то воды полно, никак улицу не перейти, на другой день – гололед, опасно двигаться, а вот сегодня замечательно красивый день, тихо падает снег, все деревья приоделись в праздничный наряд, и такая стоит тишина, но сыро, 0 градусов. Каждый след наполняется водой, все опять поплывет.

Брат пишет мне регулярно, благодушно, но и у него свои трудности. Уход-то за ним нормальный, и посещают его хорошо, но вот что-то такое не то с сосудами головы, не то с глазами. Вдруг не может читать, он написал так: «Одно время я совсем разучился читать. Потом опять научился, но хромаю, бреду по строчкам. Кое-что мне читают вслух».

А я братца и не представляю без книги, так помню его с детства. Всегда с книжкой. И еще ему трудно одному до церкви <идти>.

А вот мне теперь часто приходится всенощную проводить дома, книги есть. Раньше я ночевала на работе и потом шла к ранней. А теперь иду к поздней, а вечером больше дома. Далеко мы все же живем, да еще надо преодолеть крутую скользкую горку.

Прошу благословения и святых молитв. Дай Бог Вам доброго здоровья.

Как много утекло воды…

Привет Елизавете Александровне и благодарность за письмо.

9 декабря 1987 г.

Прошу святых молитв и благословения. Поправляйтесь как следует, выдержитесь, не спешите никуда.

Простите, Владыка, за пустую болтовню, но это вместо развлечения. Вчера повалил снег, а сейчас сижу перед окном; небо голубое, светит солнце, высится огромный тополь, за ним – ель и снег, снег кругом и полная тишина.

На великую Екатерину^[26] была в лавре, причастилась, там же пообедала, получила большой кулек гостинцев, так что и донести тяжело, по этому случаю вызвала такси, а тут подоспела Акилина – наша зимовщица. (Валя на работе тоже в лавре, в прачечной). Сели мы с Акилиной и весело добрались до дома, а вечером была оживленная пирушка.

Вот так мы живем.

Грешная Елена

23 ноября 1988 г.

Дорогой Владыка!

Благословите. Сердечно поздравляю Вас с Днем Ангела. Дай Бог Вам крепости сил и духовного утешения от Господа.

С интересом прочла Вашу статью о Крымских святых. Очень интересно написано.

Не так давно вернулись из ФРГ наши певчие, пробыв там целый месяц. Очень устали, много их возили туда-сюда с концертами. Ездил с ними и наш главный регент о. Матфей^[27]. Очень хорошо их там принимали и во многих случаях аплодировали, наши им даже объясняли, что это не принято при духовном пении.

На целый месяц занятия в Академии были почти прерваны. Вот какие наступили времена

На целый месяц занятия в Академии были почти прерваны. Вот какие наступили времена. Мы такого не видали, а сидели все в своем углу безвыездно. Впрочем, к вам это не относится^[28]. Мне хоть по своей стране все же много привелось поколесить, а теперь рада бы никуда носа не высовывать.

Зимой все так стало трудно. В автобус ни влезть ни вылезть другой раз не могу без посторонней помощи, особенно если есть что-то в сумке поувесистей.

Стараюсь через день бывать в лавре, но вечерами не хожу, дома читаю. В большие же праздники отправляюсь на ночлег к подруге. Хотя тоже на автобусе, но нет там таких крутых горок, как в нашем районе, улица освящена хорошо и добраться легче, да еще и не одной.

Вот даже до Москвы не езжу. Голова кружится от многолюдства и толкотни. Хотелось бы и в Оптиной побывать, и Данилов посмотреть, но если Бог даст … до весны. А сейчас немного завидую медведю, спать бы до весны! И вправду сон одолевает часто. Вот письмо села Вам писать – да глаза закрываются, ничего не понимаю, валюсь от сна. Так и пришлось сперва часик поспать.

Сейчас глянула в окно – и замерла от красоты. Представьте светящийся голубой цвет…

Он бросается в глаза. Домик <кажется> легким силуэтом – сиреневый. Все деревья, березы – прозрачными, легкими виденьями. Совсем все нереально… А вот уже и померкло. На часах полпятого. Не изобразить!

Решила, что на машинке писать некультурно, но сама в ужасе от своих каракуль! Простите.

Прошу святых молитв за себя и за брата. Он угасает потихоньку. Забота физически о нем есть, а духовной не хватает. Его ученицы усердно навещают, читают ему. Одна даже Евангелие читала, а вот некому привести священника.

Только когда кто приезжает из своих. Летом это проще, у всех отпуска, а сейчас все крутятся как белка в колесе… Сам он спокойно ожидает смерти и уже томится жизнью. Пишет «соскучился о Женечке» – жене.

Думаю, что Там все же встретятся?

Все это тайна…

Грешная мон[ахиня] Екатерина

31 декабря 1988 г. ^[29]

Дорогой Владыка! Сердечно поздравляю Вас с Рождеством Христовым и Новым Годом. Дай Бог всем нам праздник провести в радости духовной и новый год прожить благополучно.

80 лет все больше о себе напоминают, сил стало совсем мало, а в наших условиях зимой трудновато

…80 лет все больше о себе напоминают, сил стало мало совсем, а в наших условиях зимой трудновато. Печи надо топить, всемерно утепляться, полом дует, а дни короткие, не успеешь оглянуться – уже смеркается. Надо и обед сварить, хотя стараюсь суп варить на несколько дней. Да еще так получается, что потопчусь – и дух вон. Другой раз такое изнеможение, что только тянет полежать хоть немного. Чтение откладывается по большей части на то время, как, уже угомонившись, уляжешься на ночь. Да долго не начитаешь, а то утром не поднимешься. С чтением время уносит за полночь…

Вот такая стала бабка.

Мы живем в старом домике, приобретенном еще о. Георгием в 20-е годы для отдыха своих духовных детей. Домик много пережил, в 30-е годы вовсе опустел, когда мы все отправились путешествовать на Алтай, в это время заселили его старички – родители одного из духовных детей о. Г. Потом как-то сумели в него вернуться 3 старушки – тогда еще в зрелых годах. Он на этих троих и был подписан.

За последние годы все они умерли, оставив завещание своим родственникам. Раньше, в 20-е годы, дом был хорошо оборудован. Внутренний коридорчик разделял его (да и сейчас разделяет) на 2 половины. Каждая половина отапливалась своей печью, отделанной крупным белым кафелем, и топились они из коридорчика. Была и большая кухня с русской печкой. Но за 50 лет все изменилось…

В самой маленькой комнате живу я, во второй – молодая девушка. Та комната побольше, и мы с ней устроили там и кухоньку, и столовую, и гостиную для приема гостей. Там же и ее кроватка.

Летом попросторней, выбираемся на террасу, зимой тесновато. Валя носит воду, дрова и помогает со стиркой, так как работает в прачечной в Академии. Мама ее живет недалеко от Суздаля, в деревне. Но тут и она, и я на птичьих правах, но вот уже 4 года проживаем, что будет дальше, не знаю. А в той половине на зиму остается в мал[енькой ] комн[ате] Акилина – уборщица Лавры. Вот втроем и зимуем…

Ох, я Вам, наверное, надоела и что-то выдумала все это описывать. Это, конечно, для того, чтобы вы нас всех вспоминали хотя слегка. Сейчас как раз приехала та племянница^[30] с внуком, учеником 1-го кл[асса]. Устроила сразу елочку, хорошо ее убрала, а мне сегодня молодая моя приятельница из Москвы привезла искусственную елку с украшениями, ½ м высотой, пышненькую, она у нас сверкает на окошке в Валиной комнате.

Детский голосок хорошо оживляет старинный наш дом. Дров запас хороший, тепло, да наша горница, как говориться, с Богом не спорница. Сегодня -2, а как завернет -20, да с ветром – тогда дело другое.

Я Вам все же напишу имена всех участников:

Диакон Николай и Екатерина со чады (на их площади мы с В[алентиной ] проживаем),

Сергий и Ирина – главные хозяева,

Клавдия с отроком Андреем – соседи через кор[идор], Валенитина, Акилина, м. Екатерина грешная.

На этом кончаю. Простите, благословите и помолитесь о всех нас.

Елизавете Александровне шлю привет и самые добрые пожелания.