«Спеши делать добро»

Идет Страстная Седмица. Великий Вторник посвящается теме Страшного Суда. На Литургии Преждеосвященных Даров читаются 24–25-ю главы Евангелия от Матфея, содержащие Притчу о десяти девах, Притчу о талантах, и, наконец, – Притчу (которая является одновременно и пророчеством) о Страшном Суде. Обратимся к ее рассмотрению:

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую» (Мф. 26, 31–32).

Как говорят святые отцы, в частности, святитель Иоанн Златоуст, праведники именуются овцами по причине их кротости и терпения, а грешники козлами – по причине их упрямства, горделивости, злобности и агрессивности^[1]. Однако здесь есть еще один смысл: козлы, в отличие от овец, практически бесполезны для хозяйства. Для античности с ее прагматичным отношением к животным подобное соображение является не излишним.

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 26, 34–36).

На первый взгляд, кажется, что праведники награждаются не за исповедание веры и за аскетические подвиги, а за элементарную человечность, за поступки, которые естественны и органичны для человека. Однако это лишь внешнее впечатление. Как говорит святитель Иоанн Златоуст,

«эти слова можно понимать и в отношении учителей, дававших пищу учения алчущим праведности, дабы насыщались и укреплялись добрыми делами, дававших питье истины жаждущим познания Бога… Самого Христа принимают те, кто, научая праведности, одевает нагих, то есть не имеющих одеяния праведности»^[2].

То есть речь идет не только о телесном, но и о духовном служении, спасительной деятельности не только для тела, но и для души, и не только о естественной человечности, но и о христианской любви, имеющей сверхъестественные истоки.

«Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 26, 37–40).

Примечательно здесь смиренное удивление праведников, которые даже и не думали о том, что в лице бедных, нищих, страждущих они послужили Самому Господу. А между тем «Господь алчет не в себе, но в Своих Святых, Господь жаждет не в Себе, но в Своих бедняках»^[3]. И второе удивительное чувство – забвение всего добра, которое они делали, блаженное беспамятство своих добрых дел: сделал – забыл. «Не нам, Господи, но имени Твоему»...

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». (Мф. 26, 41–46).

Зла как реальной субстанции не существует, но от этого зло не перестает быть злом

В осуждении грешников примечательно, что «Господь не говорит им: ‟Идите от меня, злодеи, ибо вы повинны в убийстве, любодействе, воровстве”. Нет, но говорит: ‟Потому что Я алкал и жаждал в рабах моих, а вы не послужили Мне”»^[4]. Они осуждаются не за страшные злодеяния, а за то, что не сделали. И это – глубоко символично. Их не было в деятельном свершении добра. Святые отцы в целом говорят о зле как о небытии, лишении добра. Зла как деятельной реальной субстанции (как мыслили зороастрийцы и манихеи) не существует, но от этого зло не перестает быть злом, бесчеловечность не перестает быть бесчеловечностью. Как говорит святитель Иоанн Златоуст,

«если бы даже пришел враг, то не сильны ли были страдания его тронуть и приклонить самого немилосердного? Голод, холод, узы, нагота, болезнь – и этого довольно к прекращению вражды. Но вы не поступили так и с другом – Другом-благодетелем и Владыкой»^[5].

Человек может сделать добро и не делает его, и временами ощущает от этого... удовольствие. Вспоминается случайно услышанный разговор двух парней в 1990-е годы: «Вот ты пьешь пиво, а на тебя смотрит бомж и думает, дашь ли ты ему бутылку или разобьешь? Ах, как приятно, как хорошо на душе, особенно когда разобьешь!» Впрочем, что спрашивать с этих духовных инвалидов? Их активно учили этому с экранов и высоких трибун, им вбивали в голову, что «пусть неудачник плачет», бедняки сами виноваты в своих бедах, и вообще следует от них избавляться, «нечего плодить нищету», в общем – все 13 заповедей безбожного и бесовского социо-дарвинизма.

Да, кстати, о словах «нечего плодить нищету». Это ведь обоснование геноцида под названием «аборт». Тоже ведь своеобразное проведение принципа небытия в жизнь. Мать и отец не хотят быть матерью и отцом, не хотят новой жизни, хотят сами вкусно жить и наслаждаться, решать свои проблемы. Только женщина, идущая на аборт, не решает свои проблемы, но прибавляет себе новую и страшную – становится убийцей и матерью убитого ребенка.

Конец подобной позиции активного недеяния страшен:

«И пойдут сии в му́ку вечную, а праведники в жизнь вечную». (Мф. 26, 46).

Как бы ни хотелось любителям наслаждений считать это за образ, символ, аллегорию, увы: эти слова – буквальная реальность, радостная для одних, страшная для других. Устрашимся же этих слов и примемся деятельно исполнять заповеди Божии. Как говорил подвижник ХХ в. о. Серафим (Роуз):

«Уже позднее, чем ты думаешь. Спеши же делать добро».