Операция по благословению

По-хорошему, эту операцию надо было сделать ещё лет 15 назад. Но у меня, что называется, «руки не доходили». В итоге, я в последнее время стала все больше и больше употреблять лекарств для поддержания нормальной жизни. Так бы и длилась эта история, пока однажды мой духовник, приложив ко лбу распятие, не произнес: «Благословляю на операцию». Ну, я кивнула головой, а про себя привычно подумала: как-нибудь потом…

«Потом» случилось через несколько недель: как-то ночью, перенеся мучительную боль, я тут же записалась к участковому врачу, который меня направил на рентген, УЗИ, ЭКГ, флюорографию, анализы… и тут же выписал направление на операцию, прибавив: «Постарайтесь сделать в ближайший месяц, а не то будет хуже».

…Тут до меня дошел весь смысл произошедшего: я должна перенести общий наркоз и восстановление, надо понимать, небезболезненное… Делать нечего, иду в стационар записываться, согласовать дату. О предстоящем стараюсь не думать. Тем более что врач говорит, в ближайшее время есть «окно», и большинство анализов не устареет. Что-то пишет, рассказывает, а потом заключает: «И ПЦР не забудьте».

…Самое главное – настроиться. С кем не заведу разговор про операцию, все говорят, да, давно пора. Прошу молитв, заказываю требы, особенно Пантелеимону Целителю и Луке Крымскому, читаю каноны, тропари, а вот акафисты уже не могу – долго стоять не получается.

Сама себя подбадриваю.

В назначенный день прихожу с документами и вещами в отделение. Меня быстро оформляют, меряют температуру и показывают палату: «Сидите, ждите, сейчас к вам подойдет анестезиолог, пожалуйста, на все вопросы отвечайте подробно».

Едва я расположилась на кровати, входит врач, представляется Абдуллой, расспрашивает об аллергиях, заболеваниях, перенесенных операциях, часто употребляемых лекарствах, нормальном для меня артериальном давлении… И всё с улыбкой. Узнав, что я накануне собралась поститься, эту затею отвергает, рекомендует пообедать, а вечером выпить горячего чаю, чтобы к утру самочувствие было в норме. Затем также скрупулезно отвечает на мои вопросы… убеждает не бояться, говорит, что все будет хорошо, а потом все лучше и лучше, потому что болезнь не является нормой. Нормой является здоровая жизнь… Не поспоришь. Как бы между прочим спрашиваю, какой медвуз он окончил. Абдулла с все той же улыбкой отвечает: Ташкентский медицинский институт.

– Да, – уже улыбаюсь я, – там преподавал профессор Лука (Войно-Ясенецкий).

Собеседник продолжает:

– Я в этом корпусе, где он преподавал, учился первые три курса… каждый день проходил мимо его портрета.

Страх и скованность отходят, теперь уже я верю, операция пройдет хорошо.

Абдулла продолжает: наш мулла, например, у Валентина Феликсовича многому научился, он ещё и лекции читал, прямо на улице, под деревьями.

Сердце замирает.

– Что ещё мулла говорил?

– Мулла много про профессора рассказывал, но я его, к сожаленью, не застал, а только его внуков, они говорили – у профессора руки теплые и мягкие, когда он осматривал пациента, прикосновение было еле заметным… один внук тоже стал врачом, в Германии работает, портрет профессора Войно-Ясенецкого в кабинете у него на видном месте.

В столовой большая репродукция иконы Казанской Божьей Матери, маленькая икона Матроны Московской и ещё поменьше – Пантелеимона Целителя. Некоторые перед ними осеняют себя крестом, в операционном отделении вера больше всего нужна. Она здесь неотъемлемая часть жизни.

В операционном отделении вера больше всего нужна. Она здесь неотъемлемая часть жизни

Утром ко мне заходит Абдулла и с видом старого знакомого говорит: собирайтесь.

– Господи, помоги.

На стол ложусь, слышу: вена, наркоз. Абдулла улыбается:

– Все будет хорошо, обещаю.

Входит хирург, появляются какие-то звуки, будто колесо на машине накачивают.

… Я вижу много маленьких озер с синей водой. Озера, островки… нас с мамой и ещё с какими-то родственниками привозят на один островок. Мы начинаем радоваться, что теперь будем вместе среди красоты, синевы, благодати.

Абдулла будит: вставайте, операция прошла хорошо.

В тот день дежурит прекрасная кухарка Ирина, она, как увидела меня, сразу стала называть почему-то тетей, хотя я ей в дочери гожусь. Уговаривала меня поесть, а видя мое сопротивление, махнула рукой. «Ушла», – вздохнула я облегченно. Ирина вернулась с напитком из шиповника и поставила его на тумбочку. Большую, просто огромную кружку! О, какую глубокую благодарность я испытала к ней ночью, когда проснулась с сухими губами и горячим языком. Даже сейчас я то и дело повторяю: «Господи, благослови Ирину». Эта кружка шиповника меня буквально вернула к жизни.

Наш хирург Виталий недоступен, как популярный артист. С утра к нему очередь, его речь кратка и лаконична, операции проводит блестяще, а обход по – два-три раза за смену, чтобы, не дай Бог, не было у пациентов осложнений. И их нет. Он задает тон, при нем все работают как часы.

Приходит смена другого врача. Его зовут, кажется, Андрей. Система работы та же самая: несколько обходов, расспросы медсестры – и пациенты, пациенты, пациенты…

Ночью, ближе к двенадцати, привозят больного по «скорой». В отделении полиция, видимо, что-то криминальное. Андрей с персоналом заходит в операционную и проводит там до утра. Я не сплю, учусь жить после наркоза, хожу туда-сюда. Утром слышу: «Большая кровопотеря, но будет жить».

Настало дежурство вредной санитарки Нины, она пришла и объявила: «Если ещё раз увижу волосы в душе – закрою». Она со всеми на ты. При ней нельзя проветривать палаты, иначе: «Двери на ключ закрою». Нужно срочно пересмотреть продукты в холодильнике, выкинуть старые и поставить новые даты на записки, иначе: «Сама пересмотрю и выкину». Нина входит с ведром и шваброй в нашу палату и, увидев, что я пишу в телефоне сыну заказ, бесцеремонно подключается. Я пишу: «Сынок, пожалуйста, принеси жареной картошки». Нина говорит: «Вычеркни картошку, напиши – куриный бульон, рано тебе картошку есть»… Я прошу сладкого сока, Нина редактирует – два литра простой воды. Тяжело вздыхаю и дописываю – сыра… Нина опять вмешивается, говорит – нежирного творога…

Почти у всех детей, которые посещают родителей, взгляд немного растерянный, в них читается: как так? Как может такая, казалось бы, вечная величина, как родитель, взять и заболеть? Ведь родители не должны болеть по определению. Папа и мама должны быть всегда и здоровыми.

– Пап, тебя когда выпишут-то? – кричит в окно взрослый мужчина пожилому отцу.

Он не может и не хочет принять тот факт, что у папы сложная операция. Обещает привезти какие-то дефицитные лекарства и поговорить с главным врачом… устроить отца в санаторий и перевезти к себе.

– Ладно, – машет рукой отец.

– Ма-ам, а ты здесь надолго? – вытирает слезы молодая девушка, прильнув к телефону на лестнице. В палату не пускают.

– Ну… ну… когда тебя ждать? – подбирает слова мой сын.

Он принес много, пожалуй, слишком много еды, и на мое предложение – забрать половину – возражает: лучше отдай тем, к кому не приходят…

После операции мир видится чуточку другим. Хочется заниматься домом, детьми, встречаться с друзьями, приглашать и ходить в гости…

После операции мир видится чуточку другим. Хочется заниматься домом, детьми, встречаться с друзьями, приглашать и ходить в гости

У родителей, которые приходят к детям в больницу, в глазах одинаковое выражение: кажется, вот сейчас, предоставь им возможность поменяться местами с чадом – они, не раздумывая, согласятся. Моя мама сейчас далеко, она не может приехать, поэтому боль за меня ещё сильнее. Звонит по видеосвязи и интересуется, когда снимут трубки, катетер, сколько капельниц было за день… говорит долго, перекладывает телефон из руки в руку, вижу в углу открытое Евангелие… выходит, читала накануне. В другой раз что-то делает во дворе, цитирует псалмы – мама их наизусть знает, – в палату, помимо её голоса, врывается кукарекание петуха и хрюканье поросенка… нет, мое место в больнице.

В окно соседней мужской палаты кричат:

– Касым! Касым!

Из любопытства встаю посмотреть – внизу стоят мужчина и женщина, видимо, отец и мать. Увидев бледного сына, мать инстинктивно отшатнулась и закрыла рукой рот. Отец глотнул ртом воздух, быстро пришел в себя и сказал:

– Мы тебе передачу принесли. В шортах нурофен. Не терпи боль. Выпей сразу две таблетки.

Мать кричит:

– Нам сказали, все прошло хорошо, быстро поправишься. Будешь гранатовый сок пить. Из Раменского будем кумыс привозить. Эй! Через полгода уже можно жениться! Мы внукам имена придумали, назовем в честь бабушки и дедушки – Айшат и Асадулла, красиво? Не переживай, сынок, даже не думай… вот увидишь, войдет в наш дом счастье! Что тебе привезти?

– Ничего… я пойду, лягу… не могу стоять.

Сын уходит. Они ещё какое-то время смотрят с надеждой в окно, а затем, убедившись, что он больше не подойдет, женщина начинает плакать. Муж её успокаивает, мол, неудобно, вдруг сын выглянет, а там слезы… нужно сдерживать себя.

Через минуту из этого места кричит моложавая женщина:

– Слава! Слава!

Картина та же: видя бледного сына, инстинктивно отшатывается, быстро приходит в себя и рассказывает:

– Я тебе, Слава, брюки купила… ты таких ещё не видел… там столько скрытых карманов, как раз для экзаменов! Придешь в себя, отлежишься, каждый день будешь свежие соки пить… я, как чувствовала, две грядки морковки посадила…и к первому сентябрю уже восстановишься на сто процентов.

Я не знаю, что Слава ответил матери, голова закружилась, и пришлось лечь на кровать. Закрываю глаза и думаю, думаю… Болезнь – это шанс пересмотреть свою жизнь, как бы свериться с Евангелием, правильно я живу или нет… Вся наша жизнь, судьба, здоровье – в Его и только Его руках… в повседневности этого, увы, не осознаешь. Глядишь на себя иными глазами, тем более что близкие наглядно демонстрируют твою необходимость.

– Лена, – звонит муж соседке по палате, – а ты детям сколько соли в кашу кладешь?

Лена отвечает, а он снова спрашивает:

– А если каша в варочных пакетах, её все одно надо солить?

Другой соседке звонит бабушка:

– Вот, Настя, поздравь меня, я сегодня полдня промаялась и не смогла показания счетчиков передать по Интернету.

– Ну, я же сто раз объясняла, показывала, как зайти в личный кабинет…

Бабуля возражает:

– Не в коня корм. Выпишешься, дай-то Бог, и сама все сделаешь. Я Целителю Пантелеимону за тебя каждый день молюсь, он ведь при всех болезнях помогает…

Понемногу придя в себя, начинаю готовиться к выписке. Хочется домой. Назначенного часа жду с нетерпением, и, пока врач заполняет документы, я успеваю мысленно купить арбуз, сварить борщ и постирать больничные вещи.

Ну, вот, бумажка в руках, в ней написано, что мне многое нельзя, но разве в этом дело?

Вспоминаются слова схиархимандрита Илия.

Бог – рядом.

Он крепок и силен.

И я уже уверенно спускаюсь по лестнице…