«Бог! Сделай так, чтобы Ванька не умер!»

Недавно зашел у нас с прихожанами разговор о первой молитве. Такой – осознанной. Когда человек вдруг впервые в жизни обращается к Богу или святым.

Как ни странно, моя первая молитва была в момент моего самого активного неверия и даже богоборчества

Я такую свою молитву хорошо помню. Как ни странно, это было за несколько лет до того, как я пришла к вере и начала жить хоть какой-то церковной жизнью. И что еще более странно – это было в момент моего самого активного неверия и даже богоборчества, и когда храм раздражал меня одним фактом своего существования.

Я тогда проступала в ГИТИС, и у меня оказалась икона Николая Чудотворца. Я об этом подробнее как-нибудь потом расскажу. Как это ни странно (хотя, наверное, это нередкий случай), но Бог и храм для меня тогда были отдельно, а Николай Чудотворец отдельно. Его я и просила о поступлении. И даже во время экзаменов ставила эту икону перед собой на парту. И все у меня получилось. Но к вере, я увы, пришла еще не скоро…

Другие мои собеседники тоже делились своими историями о первой молитве – забавными, грустными, трогательными. Но больше всего запомнилась мне одна, которую рассказала Галина, тоже наша прихожанка.

***

Выросла она в обычной советской семье. Верующей была только бабушка, и то – тихонько, чтобы никого не раздражать. Иконы на показ не выставляла, громко не молилась. Редко только ездила куда-то далеко к какому-то батюшке. И то, Галя это узнавала не от нее, а из ворчания родителей:

– Бабка-то опять к попу намылилась.

В общем, с одной стороны, знала Галина, что есть Какой-то всесильный Бог. Но с другой – верить в Него не надо, глупости все это.

Училась она тогда в школе. И вот однажды, классе в пятом-шестом, привели к ним нового мальчишку, Ваню. Очень скоро прозвали его ребята Иваном-дураком.

Ванька, правда, был чудным. Не от мира сего. «С приветом», как кто-то говорил. Ученье ему давалось с трудом, в шумных детских компаниях и баловстве участия он не принимал, на тычки и пинки не отвечал – улыбался только растерянно. И весь был каким-то слабым и пришибленным. И болел еще часто… А слабых и болезненных у нас, как известно, не любят.

А еще был Ванька безотказным.

– Эй, дурак, куртку подай!

– Слышь, дурак, портфель донеси!

– Дурак, а, дурак, а ну компот гони сюда.

Подавал, носил, отдавал… И улыбался еще улыбкой этой своей идиотской. Ну точно – дурак.

И чем больше безотказным и тихим был Ванька, тем больше всех раздражал.

***

Однажды, по пути в школу, начали его задирать мальчишки. Да и девчонки тоже.

«Что ни делает дурак,
Все он делает не так
Начинает не сначала,
А кончает как попало».

– Это я его дразнила, – рассказывала Галина. – Как вспомню – плакать хочется.

А тот шел себе тихонько. Потом кто-то подставил ему подножку, и Ванька свалился прямо в лужу.

– Мы не ожидали, что он упадет, – говорила мне Галя. – Даже перепугались, что он жаловаться начнет. Но когда учительница в классе спросила, почему Ванька мокрый и грязный, он не сдал нас, а сказал, что сам упал. Даже Максим, заводила такой у нас был, подошел на перемене к нему и буркнул: «Молодец, что не выдал». А он только улыбнулся в ответ. Так началась наша дружба. Не сразу, конечно, но постепенно. Обижали меньше, потом привыкли к нему.

Прошло еще время, и одноклассники Ваньки поняли, что он – не обычный мальчишка. Даже не поняли – почувствовали.

– Знаешь, есть такие люди, рядом с которыми тепло и светло, – рассказывала Галина. – Вот таким был Ванька. Он никогда ни на кого не обижался, не злился. Казалось, что этой «функции» у него в душе вообще нет. Он всех любил, всем со всеми готов был поделиться. И главное – ничего не требовал взамен. Я таких людей больше никогда не встречала.

Тихим он, правда, был. Но не пришибленным и не слабым. Была в нем какая-то внутренняя сила.

– Мы же подростками были, выругаться могли, еще что-то сделать, – рассказывала Галина. – Но, когда Ванька рядом оказывался, мы почему-то старались плохие слова не говорить. Хотя он на это внимания не обращал. Но и сам не ругался.

Потом заметили все, что, если спор какой в классе, Ванькино тихое слово оказывалось решающим. Хотя он и не настаивал, говорил только:

– Так нельзя. Нехорошо это.

И улыбался, как будто сказать хотел: «Ну вы же понимаете?»

И все понимали.

***

А однажды Ваньке стало плохо прямо в школе. Потом уже все узнали, что сердце у него серьезно барахлит. Потому и хилый такой, болезненный.

– Но и сильный такой поэтому же, – считает Галина. – Он же часто в больницах лежал. Нам тогда не говорили почему. Потом все выяснилось. Понимал он, наверное (это я так думаю), что в любой момент может умереть, и как-то в его душе главное от второстепенного отделилось. Он в храм не ходил, тогда никто из нас не ходил, но как будто Господь ему что-то подсказывал. Бог же к таким людям близко очень. Подсказывал, что главное – это любовь. Вот Ванька и спешил любить. И мы все на эту его любовь откликались, хоть и глупыми были.

Да, стало Ваньке плохо. Упал он прямо в классе. Губы посинели, дышал тяжело. Учительница побежала к телефону скорую вызывать.

Учительница побежала вызывать скорую. И вдруг в тот момент я подумала про бабушкиного Бога…

– А мы, одноклассники, столпились вокруг него: «Ванька, Ванька, ты что?!! Вань! Не умирай!», – вспоминала Галина. – А он и тогда улыбался – слабо так. И вдруг в тот момент я подумала про бабушкиного Бога. Руки сложила на груди и закричала почти: «Бог! Сделай так, чтобы Ванька наш не умер!» И так искренне у меня это было. Так я боялась, что он умрет сейчас, и не будет у нас нашего Ваньки. Тихого, доброго. И улыбки его не будет. Смотрю: кто-то из одноклассников плачет. А кто-то тоже руки, как я, сложил и шепчет: «Бог! Спаси Ваньку». Учительница вернулась, услышала, отругала нас за этого Бога – время-то советское… Но, смотрю, отвернулась она от нас и перекрестилась незаметно…

***

Ванька не умер. В больнице пролежал и вернулся в школу. Ох, и рады ему все были!

– Мы ему и в больницу гостинцы передавали. И к маме его с бабушкой домой ходили, поддерживали, – рассказывала Галина. – Они втроем жили. – И хотя мы больше про Бога не говорили, но чувствовали, что и сам Ванька, и та наша молитва детская очень нас сплотили. Мы как будто стали семьей.

Умер Ванька за полтора года до окончания школы. Не выдержало сердце, увы… Прощались с ним всем классом и понять не могли, как же дальше без него… Плакали.

– Но мне бабушка, еще живая тогда, сказала: «А ты молись за него – и почувствуешь, что он рядом». Да он и так всегда рядом с нами был, до конца школы. Что бы мы ни делали, ни решали, всегда думали: «А что бы Ванька наш сказал?..» Помнили его.

Прошли годы… Выросли те дети, разлетелись кто куда. Времена изменились. И однажды, на встрече выпускников, заговорили они о Ваньке, о том дне, когда ему стало плохо в классе. И когда молились они, по-детски и неумело. Плакали, Бога просили, чтобы жил он. И оказалось, что многих из них потом в храм привела именно та искорка, которая в тот далекий миг загорелась в сердцах. След, что оставила в душах та первая в их жизни молитва. Как будто Господь коснулся. Но поймут они это позже…

– Вот такой была моя первая молитва, – закончила Галина. – Благодаря Ваньке. Да многих из нас он привел к Богу. Не сразу, но привел. Знаешь, ведь правда, когда говорят: «Спасись сам – и тысячи вокруг тебя спасутся». Ванька наш был таким, что мы рядом с ним грелись и менялись. Души навстречу Господу открывались. Хотя мы сами этого не понимали. Божий человечек, очень мало таких.