Истории из неврологического отделения

– Для меня они не просто больные – выписал и забыл, – говорила Юлия, знакомая врач-невролог. – Это судьбы, которые теперь навсегда со мной. Не только одного человека, но целых семей. Потому что лежачий больной после инсульта – это уже не его частная история. Это история всех, кто его окружает… Это трагедии. Или наоборот – становление человека. Ведь болезнь (наша или наших близких) показывает, какие мы на самом деле. Или показывает нам, что на самом деле важно.

Для меня они не просто больные – выписал и забыл. Это судьбы, которые теперь навсегда со мной

Много лет Юлия проработала в неврологическом отделении одной из больниц. Перед ее глазами прошли десятки, если не сотни пациентов. Люди, чья жизнь изменилась в одну секунду. Вчера – здоров и полон сил, сегодня – прикован к постели…

***

– Хорошо помню Светлану, – рассказывает Юлия. – Красавица, умница… Улыбчивая такая, солнечная вся.

Света навещала в отделении мужа Юру. Молодой еще мужчина, с которым случился инсульт. И вот он, тоже красавец и спортсмен, в один миг оказался лежачим – ни поесть, ни в туалет сходить самостоятельно не мог. Говорить тоже. Только мычал что-то.

– Светлана придет, сядет у постели, за руку его возьмет, – вспоминала Юлия, – смотрит на него и улыбается: «Все будет у нас хорошо»… И Юра на нее смотрит… И столько в его глазах – и благодарность, и страх иногда… У них интересная история. Сестра Юрина рассказала. Он на Свете жениться сначала не хотел. У него другая любовь была. Но та девица за друга его замуж вышла. А Светка за ним с детства бегала. Они в одном доме жили. Ну он назло той и женился. А теперь вот Бога за нее благодарит. Хоть и молчит, но по глазам видно. Кто же кроме нее за ним утку будет выносить? И улыбаться еще влюбленно.

Прошло время, Юру выписали. Потом Юля видела их в отделении еще раз. Он уже шел сам, а она держала его под руку и так же улыбалась и светилась вся. Было видно, что они очень счастливы вместе…

…Однажды поступила к ним в отделение молодая женщина тоже после инсульта, но не такого тяжелого.

– Ее навещал отец, – рассказывала мне Юлия. – А Вера, так ее звали, все время вспоминала мужа (у нее не до конца была утрачена речевая функция) и говорила, какой он у нее замечательный и заботливый, но много работает. Когда пришло время ее выписывать, мы позвонили этому милому супругу, и он попросил не спешить: «У друга в этот день юбилей, и намечается большая гулянка…» Мы ей, конечно, об этом говорить не стали.

…А как-то случилась в отделении неврологии прямо драма. Если не водевиль. Подняли из реанимации женщину лет сорока пяти. Состояние средней тяжести, требуется уход.

– Приходит к ней мужчина – навестить. Объясняет, что жених, – рассказывала Юля. – Она говорить не может, но видно, что рада. И тут же еще один. Тоже вроде как жених. И тоже к ней. Увидели мужики друг друга, ругаться начали, едва до драки не дошло. Вовремя их разняли. В общем, оба за дамой ухаживали, никак поделить не могли. Мы – к ней, чтобы знак какой подала, что с ними делать. А она глаза закатила, мол: «Достали они уже». Сказать же не может. Мы их и выпроводили обоих. Потом незамужним отчаявшимся подружкам рассказывали, что любви все возрасты покорны. И никогда не надо ставить на себе крест. Вон, женщина – сорок пять, после инсульта, лежит. Кавалеры из-за нее дерутся – кому утку выносить.

А она еще и глаза закатывает.

…Как-то поздней весной привезли в отделение восемнадцатилетнюю девочку с инсультом, одиннадцатиклассницу. К ней всегда приходила мама, сидела рядом, плакала и повторяла: «А как же экзамены? Что же делать? Как же экзамены?».

– Настолько была сильная гонка за результатом, за оценками, за планами на будущее, что организм сломался, – говорила Юлия. – И в 18 лет не выдержал. А мама не сразу это поняла. Но, слава Богу, молодым бороться легче. Есть стимул, есть ресурсы организма, есть желание. Желание – это вообще самое главное!

***

Еще одна история о желании жить…

В том отделении был парень по имени Евгений. Молодой – не больше тридцати. Невысокий, худенький и с очень крепкими, накаченными и натруженными руками – «спинальник».

Когда-то Женя неудачно нырнул и на всю оставшуюся жизнь оказался прикованным к инвалидной коляске. И каждые полгода должен был проходить реабилитацию.

Весь персонал называл его между собой «наш Женька».

Казалось бы – все для него кончено. Но он весь искрился энергией. Я никогда не видела людей, настолько любящих жизнь и движение

– Казалось бы – все для него кончено, – рассказывала Юля. – Но он весь искрился энергией. И никогда я не видела людей, настолько любящих жизнь и движение. Ни до знакомства с ним, ни после.

Вне стен больницы он постоянно ездил в разные поездки, у него было огромное количество всяческих планов и еще больше – друзей.

На своей неподъемной коляске гонял он по всему отделению, легко заводил знакомства, смеялся, шутил, и с ним в палаты как будто бы влетал ветерок надежды.

– Женька всегда тянулся к тяжелым больным, – вспоминала Юля. – К тем, кто не хотел с этим жить. Чей мир рухнул. Люди там чаще всего в стадии отрицания. Они не могут поверить, что их болезнь надолго и со страшными последствиями. Ведь почти всегда никто даже не подозревает, что в следующую секунду лопнет у него какой-нибудь дурацкий, маленький сосудик. И из активного, пышущего здоровьем человека… С маникюром, с ресницами, с планами на будущее, с билетами на море. Он оказывается лежачим телом, прикованным к постели. Вчера он еще бегал, радовался и мечтал. А сегодня не может сам сходить в туалет. И все планы на будущее, билеты на курорт и маникюр не имеют уже никакого отношения к его теперешней действительности.

Женька как будто чувствовал этих людей с рухнувшим миром – внешним и внутренним. Спрашивал:

– А можно к тому-то?

Неважно – мужчина это был или женщина.

Ему никто не препятствовал. Наоборот – даже врачи верили в удивительную целебную силу его души.

– Мы – здоровые и благополучные – вечно ноем, жалуемся на что-то. А Женька – никогда. Хотя в его ситуации мог бы, – говорила Юля. – И мало того, что не жаловался, еще и других поддерживал.

Однажды в канун Нового года в то отделение из реанимации перевели женщину сорока лет после инсульта, которой нужен особый уход. Она беспомощно лежала на каталке и с трудом выговаривала отдельные слова.

Скоро выяснилось, что она в разводе, дома остались двое детей, за которыми присматривает ее сестра-близнец Ольга.

Сестры бережно ухаживали за ней – кормили ее, мыли, переодевали, меняли положение тела, чтобы избежать пролежней. Спрашивали, что Ирина хотела бы. Но у нее не было никаких желаний. И если бы они этого ничего не делали, она, наверное, реагировала бы так же – что воля, что неволя… Полное безразличие… Такое часто бывает. Да и шансов на полное выздоровление врачи давали немного.

В это же время и этом же отделении лежал на своей ежегодной реабилитации Женька.

– Зная зажигательный нрав этого паренька и его талант поддерживать людей, мы решили познакомить его с Ирой, – рассказывала Юля. – И мы не прогадали!

Женька приезжал к Ирине в палату на своей инвалидной коляске, говорил с ней. Сначала она молча и безучастно слушала. Или не слушала… Потом начала коротко отвечать. А потом они стали подолгу разговаривать…

– И у нее загорелись глаза…

Ирину было не узнать. Она начала бороться. Через силу и боль заново училась двигаться

Женька закончил свою реабилитацию в отделении и уехал домой. К этому моменту Ирину было не узнать. Она начала бороться. Через силу и боль заново училась двигаться. Садилась на кровати и пробовала самостоятельно держать ложку и чашку. Слабыми руками переставляла тоненькие непослушные ноги. Попросила привести в порядок голову и ногти.

– Как-то приехала ее сестра Ольга, – вспоминала Юлия. – Боевая, пышущая энергией. Она с порога заявила, что дети в порядке, за них сестре волноваться не нужно. Что поднимет Иру на ноги, чего бы ей это ни стоило! Спросила, что нужно привезти, и когда ее помощь в отделении нужнее всего.

Скоро Ирину выписали долечиваться в районную поликлинику. Больница ей была уже не нужна. Спустя год сестры приехали в отделение показаться врачу и взять рекомендации. Ирина ничем не отличалась от своей бойкой сестры. Была уверена в себе, полна сил и энергии. И только едва заметно прихрамывала. Организм еще восстанавливался.

– Но самую большую работу сделали даже не мы, а они с сестрой, – говорила Юля. – А фундамент этой крепкой постройки под названием «выздоровление» соорудил наш Женька. Который заставил Иру поверить в себя и захотеть жить…

***

– Совершенно потрясающие бабушки там… Иногда вредные, но мы их всех очень любили, – улыбается Юля.

Анне Николаевне было около девяноста лет. Ее перевели в неврологию из реанимации. Хорошая, спокойная, все процедуры переносила стойко. Но очень тяжелая в плане болезни. Ни говорить, ни есть сама не могла. Нужен был полноценный уход.

– Сестры наши стали ее мыть, приводить в порядок кожу, ногти, – вспоминала Юлия. ‒ Расчесывали, колтуны распутывали. У Анны Николаевны была длинная коса. Волосы абсолютно седые и такие бабуличьи – тоненькие, которые легко путаются, превращаются в мочалку. О своем состоянии она все прекрасно понимала. И относилась к этому как будто бы безучастно. Как та Ирина вначале. А это самое ужасное… Если самому пациенту все равно, никакое лечение ему не поможет. Я не помню уже, одинокая она была или нет, но никто к ней не приходил. Но очень отчетливо я помню одну метаморфозу.

Как раз в те дни к ним в отделение должен был прийти священник – соборовать и причащать больных. Сестры ходили по палатам, искали желающих. Анна Николаевна тоже захотела. Говорить она не могла, поэтому просто кивнула головой.

После причастия безучастная до этого ко всему Анна Николаевна прямо расцвела и семимильными шагами пошла к выздоровлению

– Когда священник находится в палате, мы, как правило, выходим, – говорила Юлия. – Но я знаю, что батюшка долго с ней говорил… Точнее – он что-то говорил, а она слушала. И причастил. Потом сестры стали кормить и рассказывали, что она прямо расцвела. Да и я видела, что она воспаряла духом. Семимильными шагами пошла к выздоровлению. Стала что-то членораздельное мычать. Потом – говорить. Ручки стали двигаться, пальчики зашевелились, пробовала держать ложку… Это было какое-то стихийное улучшение. Такие чудеса творит причастие.

…А другая бабушка была беспокойная.

– И все время чем-то недовольна. Кто-то храпит, кто-то мешает ей. Ко всему прочему, она была в глубокой деменции. И говорила, как мы тогда считали, всякую чушь: «Вот у шкафа в углу кто-то сидит. Он пришел ко мне, он рычит, он гавкает. Он зубы показывает…» и так далее. А потом в их палату пришел батюшка, и она тоже захотела причаститься. Причастилась… Прошло немного времени, и она вдруг говорит: «Больше никого нет! Не приходит больше никто, не гавкает. Все ушли»… Осознаешь – и мурашки по коже. Деменция – не деменция, придумала – не придумала, но все понятно.

***

Была в том отделении и бабушка – профессиональная акробатка девяноста пяти лет с инсультом. Тоненькая, худенькая, легкая, как птичка. Спортивная, насколько можно быть спортивным в таком возрасте, гибкая…

– Очнулась после реанимации, огляделась. В палате кроме нее – человек пять. Видимо, поняла, что хочет в туалет. Но под себя при всех не стала – культура. А у ее кровати подняты поручи, нижний конец и изголовье. Как в клеточке, чтобы не выпала. И она, как птичка, – чирик через эту боковинку. И пошла искать туалет. Вернулась и легла на чужую кровать… Поскольку ее была с поднятыми боковинками, ей показалось, что обратно чирикать – это уже проблема. Приходим – какая-то бабушка сидит-плачет у стола на стуле. «Что случилось?» ‒ «Вот… Я вернулась в палату, моя кровать уже занята»…

Эта бабушка очень хорошо и активно восстанавливалась. И однажды к ней приехала дочь. Внешне – полная противоположность своей матери. Грузная, полная, совершенно далекая от спорта.

– Встречает меня в коридоре и без предисловий: «Доктор, а вы знаете, в чем хоронить принято?» А я понять не могу: почему – хоронить-то? Старушка ведь живее всех живых…

Дочка, которая тоже была не молода, оказалась не готова к тому, что ее мама в ее почетном возрасте выживет и хоть как-то восстановится. Этой женщине понадобилось время, чтобы понять, принять этот факт, научиться ухаживать. Захотеть это делать.

– Это тоже стадии. Их проходят не только больные, но и их родственники, – говорила Юля. – Не будем ее судить. Мы не знаем, каким она была человеком, какие у нее были отношения с матерью. Но ведь они друг у друга были! Это уже очень ценно! А сколько людей одиноких! Совсем одиноких! Лежит, например, старушечка. Выпишут ее, и она поедет домой! Одна! Кто за ней ухаживать будет, пока она восстановится? Ведь сколько было случаев, когда какой-нибудь врач выписывал в никуда. Даже с незалеченными пролежнями.

Или вот… Девяностолетняя относительно здоровая мама и шестидесятилетний лежачий сын. Она почти круглосуточно дежурила у его кровати. Сын полный, грузный, со множеством разных диагнозов. На ноге – аппарат Илизарова, потом – мочеприемник, трахеостома, всевозможные трубки. Полностью зависим от медицинского ухода.

– А мама только и может – рядом посидеть, за руку подержать и одеяло поправить. Я ума не приложу, как она справлялась с ним дома после выписки, – говорила Юля.

***

Ольга… Пятьдесят шесть… Худенькая, скрюченная… Она не говорила и на момент поступления в отделение могла лишь глотать. У нее была спинально-мышечная атрофия, дебютировавшая во взрослом возрасте.

– И никого в отделении не было так трудно накормить, как ее, – рассказывала Юлия. – Сестры ей не понравились. Она почти не открывала рот, упрямилась и всем своим видом показывала, что наша помощь ей не нужна.

Женщина периодически лежала в отделении в течение нескольких лет. Последний раз она уже была с трахеостомой. Кормили ее через стому, это было проще. После того первого раза при ней всегда была сиделка, которую нанимали родственники. Она очень бережно, с большим вниманием ухаживала за Ольгой и помогала в отделении с другими больными.

За эти годы Юля узнала, что у Ольги был муж, которого никто никогда не видел, и взрослый сын, который сидел в тюрьме.

– Муж этот всячески изживал Ольгу, хотел ее смерти. Был там огромный шкурный интерес – жилплощадь. Но она изо всех сил держалась за жизнь ради сына, ждала его возвращения из тюрьмы. Чтобы он не остался без угла. Парень вернулся – и она умерла… И муж не смог ничего противоправного сделать с квартирой. У нее был железобетонный солдатский характер, и она выстояла. Поставила себе цель и достигла ее. Что там за сын, мы не знаем. И правильно ли, что умирающая больная женщина так печется о взрослом сыне-уголовнике, – это уже другой вопрос. Суть в том, что она победила в своей борьбе.

Там ты как-то сразу видишь, насколько хрупка наша жизнь, наше мнимое благополучие

…Вот такие истории из отделения неврологии рассказала мне моя знакомая врач Юлия.

– А знаешь, что там острее всего запоминается? – заканчивает она. – Беспомощное, но ухоженное тело. Безупречный маникюр-педикюр, стрижка-окраска. И все это рушится. Как в фильме «Планета. Сто лет без людей». Лак слезает, седина беспощадно отрастает, мышцы дрябнут. Как-то сразу видишь, насколько хрупка наша жизнь, наше мнимое благополучие. Вот же они – вчерашние следы успешности… А теперь все будет по-другому. Если будет… И начинаешь на все смотреть иначе. И пациенты начинают…