«Он казался существом высшего порядка»

Священномученик Игнатий (Садковский), в миру Сергей Сергеевич Садковский, — епископ Скопинский, викарий Рязанской епархии. В годы гонений на Церковь неоднократно подвергался арестам и ссылкам. Скончался в заключении в 1938-м г. Причислен к лику святых Русской Православной Церкви в 2002-м году. День памяти: 28 января (10 февраля).

О священномученике Игнатии (Садковском)
и воспоминаниях И. М. Картавцевой

Священник Димитрий Сафонов:

Священномученик Игнатий (Садковский) 9 февраля 2023 года исполняется ровно 85 лет со дня мученической кончины святителя Игнатия (Садковского^[1]), епископа Скопинского, викария Рязанской епархии, который был близким другом священномученика Илариона (Троицкого) в годы обучения в МДА. Он умер в заключении в Кулойском исправительно-трудовом лагере в Архангельской области, не вынеся неимоверных страданий на первом году 10-летнего заключения, к которому он был приговорен Тройкой НКВД по Архангельской области 15 октября 1937 года. Святитель был захоронен на территории лагеря, место погребения неизвестно.^[2] Как умирали и захоранивались заключенные в Кулойском лагере, описывают исследователи В.А. Митин и М.В. Митина:

«Самым высоким процентом (25%) смертности отмечен 1938 год… Причин этому много. Организация лагеря пришлась на суровые зимние месяцы. Неудовлетворительное снабжение теплой одеждой, тяжелый, непривычный для многих заключенных вид работ, полуголодное питание и произвол лагерной администрации, пик которого пришелся на это время, — все это в совокупности и привело к такому трагическому результату».

Они приводят рассказы очевидцев, которые просто леденят душу:

«Смертность на лагпункте ‟Полевая” настолько высока, что могильщики не обеспечивали копку могил, и трупы умерших зарывали просто в снег».

И еще:

«...копка могил производилась спешно... Они не соответствовали размерам умерших. В этих случаях по распоряжению коменданта зоны трупы умерших четвертовались и кусками предавались погребению»^[3].

Хотя память священномученика Игнатия не внесена в церковный календарь 27 января / 9 февраля (он празднуется в Соборе Рязанских святых, в Соборе Воронежских святых и в Соборе новомучеников и исповедников Российских), мы обязательно должны помянуть этого уникального святителя в день его преставления ко Господу. Поможет нам в этом уникальный источник о жизни владыки в Белевский период его служения.

Впервые публикуемые воспоминания принадлежат Ирине Михайловне Картавцевой (2 августа 1898 г.— 5 августа 1983 г.). С 1908 по 1918 г. она обучалась в Белевской женской гимназии Тульской губернии, в 1917-м г. стала учительницей Белевского женского приходского училища, где преподавала до ноября 1921 г. В 2008-м году исследователь А.В. Маштафаров (1945–2015) опубликовал ее воспоминания о священномученике Петре (Звереве)^[4], и в 2010-м году – о паломничествах в Оптину пустынь^[5]. В 1970-е годы с И.М. Картавцевой познакомился Н.Н. Лисовой (1946–2019)^[6], которому она передала часть архива своего брата И.М. Картавцева.^[7] В 2013-м году были опубликованы воспоминания Ильи Михайловича Картавцева. Книга содержит уникальные фотографии семьи Картавцевых и полную библиографию трудов автора.^[8]

В 2006-м году Н.Н. Лисовой в беседе с публикатором вспоминал:

«Чуть позже я познакомился с Ириной Михайловной Картавцевой, которая помнила Патриарха Тихона и иерархов того времени»^[9].

Говоря о ней, Николай Николаевич называл Ирину Михайловну «чудной, совершенно Божией старушкой». Он общался с ней до ее кончины.

Среди переданных Н.Н. Лисовому материалов оказалась тетрадь с воспоминаниями И.М. Картавцевой периода конца Великой Отечественной войны. Среди других воспоминаний, относящихся к довоенному периоду, содержатся неоконченные воспоминания под названием «Епископ Игнатий Белевский (Садковский) и судьба белевской Автокефальной церкви», охватывающие период 1920–1921 годов. В 1922-м г. И.М. Каравцева переехала в Москву. Белевская православная община продолжала окормляться епископом Игнатием до его ареста 17 января 1923 г.^[10] Хотя воспоминания не окончены, они содержат уникальные описания богослужений владыки Игнатия, живо рисуют его образ как аскета, молитвенника и пастыря душ человеческих. Особый интерес представляет описание публичного диспута святителя с безбожниками^[11], а также описание чудесного видения, которого в годы обучения в МДА удостоились будущие святители Иларион и Игнатий. Кроме того, впервые публикуется также переданная И.М. Картавцевой Н.Н. Лисовому и отреставрированная публикатором ее детская фотография с братом Ильей и младшей сестрой Верой, погибшей при погроме усадьбы в 1920-м году.

Епископ Игнатий Белевский (Садковский)
и судьба белевской Автокефальной церкви

Ирина Михайловна Картавцева:

Ирина Михайловна Картавцева (справа) с братом И.М. Картавцевым (ум. 1971) и сестрой Верой (убита при погроме усадьбы в 1921 г.) «Епископ Игнатий, в миру Сергей Сергеевич Садковский, был сыном протоиерея церкви Св. Софии (на Софийке) — о[тца] Сергия Садковского, бывшего одновременно законоучителем женских гимназий и институтов.

Биографические сведения о епископе Игнатии. Знаю лишь, что у родителей его было очень много детей: 7 сыновей и 3 дочери, может быть, были, кроме того, и умершие в младенчестве — наверное не знаю.

Мать их, по-видимому, мало занималась детьми, и вся тяжесть воспитания и заботы о детях лежала на отце. По словам сестры владыки, Наталии Сергеевны, отец по вечерам приходил перекрестить их на ночь, нанимал им гувернанток и учителей, вывозил на дачу и т.д.

О[тец], протоиерей Садковский, был человек незаурядный. Случайно разговорившись с одной образованной и очень умной монахиней Шамордина монастыря — м[атушкой] Е., я узнала, что она поступила в монастырь благодаря батюшке о[тцу] Садковскому. Она училась в Институте, где о[тец] Сергий был законоучителем и духовником. ‟Однажды Великим постом, — рассказывает м[атушка] Е., — когда мне было лет 15, мы говели, и я должна была исповедоваться. Совершенно несерьезно, не подготовившись, подошла я к о[тцу]. Сергию и на вопрос его: ‟Чем грешна перед Господом Богом?” беспечно ответила: ‟Всем, батюшка”. К моему великому удивлению, он серьезно посмотрел на меня и спросил: ‟Может, вы кого-нибудь убили?” Я отвечала отрицательно. ‟Ну, может быть, что-либо украли?” Я с удивлением на него смотрела и ничего не понимала. Тогда он начал читать заповеди Господни и по заповедям разбирать и объяснять мои грехи. Кончилось тем, что я заливалась слезами, а он успокаивал меня и говорил, что нельзя легкомысленно обвинять себя в несуществующих грехах и в то же время не замечать своих действительных недостатков».

Эта Исповедь, по словам м[атушки] Е., произвела большой переворот в ее душе. Она стала о многом задумываться и по окончании Института поступила в монастырь.

Четверо старших сыновей о[тца] Сергия были духовного звания: епископ Игнатий, архимандрит Герасим (погребен в Данилове монастыре), епископ Георгий (в миру Лев), и самый старший из них (имени его не знаю) был священником, но очень неудачно. Он даже, кажется, снял сан и окончил дни свои на Хитровом рынке. Сын этот — больное место в семье, о нем никогда не говорили, и я узнала о его существовании сравнительно недавно.

Высшее образование владыка Игнатий получил в Московской духовной академии и был любим преосвященным Феодором. По словам сестры владыки Игнатия, епископ Феодор называл Игнатия и Герасима Садковских своей ‟правой и левой рукой”.

По-видимому, с самых юных лет владыка Игнатий носил задатки строгого подвижничества и был, что называется, ‟не от мира сего”.^[12]

Ко времени пребывания его в академии относится рассказ епископа Илариона^[13] о том, что им было видение (совместное?). Явилась огненная колесница, и было предложено подняться на небо. Игнатий пошел за четками. Когда он вышел вновь с четками, все пропало, остался только запах гари.^[14]

В служении его не замечалось обычной архиерейской пышности

Я узнала владыку в 1920-м году, когда он прибыл к нам в Белев в качестве епископа Белевского. Ему было лет 30–35. Высокого роста, смиренно опирающийся на посох, с большим благородным лбом и прекрасными чистыми синими глазами, он казался существом какого-то высшего порядка. ‟Наш схимничек”, — как называла его одна благочестивая женщина. В служении его не замечалось обычной архиерейской пышности. Клобук у него был надет часто несколько набок, омофор — так же. Некоторые смущались его слишком низкими смиренными поклонами. Стали поговаривать о том, что за всенощной во время полиелея он, стоя на кафедре, как-то странно смеется. И вот однажды мне самой пришлось увидеть нечто, что меня тогда очень удивило и навело на размышления. Под какой-то большой праздник, после того, как пропели «Хвалите Имя Господне», вероятно во время пения «От юности моея», я стояла впереди, и мне было очень хорошо видно владыку. Он долго стоял с закрытыми глазами. Вдруг лицо его как бы встрепенулось, он начал улыбаться и поднял глаза кверху. Я почувствовала себя очень неловко, как будто увидела то, что не надо видеть. Эту улыбку я могла бы назвать улыбкой младенца или улыбкой ангельской.

В смиренном служении владыки чувствовалась необыкновенная благодать. В большие праздники, когда в конце всенощной он выходил из алтаря с дикирием и трикирием и осенял верующих со словами: «Слава Тебе, показавшему нам свет», то казался прямо ангелом. Особенно же у меня осталась в памяти его литургия. Во время Великого входа епископы не выходят со священниками, а, сняв с себя омофор, митру и прочие святительские знаки, встречают священников в царских вратах. Не могу забыть, с каким смирением, с каким благоговением он принимал Святую Чашу из рук первостоящего священнослужителя.

Необыкновенно смиренно держал он себя и в отношении священников. Можно было заглядеться на него, когда он беседовал со своим духовником и тезкой — о[тцом] Игнатием. Высокого роста владыка склонялся низко-низко к маленькому о[тцу] Игнатию и с благоговением слушал его. Также постоянно навещал он своего больного ревматизмом городского священника и запросто просиживал у него целые часы.

С большим уважением относился владыка Игнатий и к описанному мной о[тцу] Георгию и был в общении с ним, а также и с последними оптинскими старцами: Анатолием и Нектарием. Те, в свою очередь, также очень высоко ставили его. В домашней жизни владыка был очень прост и невзыскателен. В трудные 1920 и 1921 годы он, за неимением керосина, пользовался лучиной, о чем тогда с ужасом говорили. Питался тоже он очень скудно, и обычным кушаньем его были пустые щи без масла, которыми он поливал кашу. Мой отец говорил всегда, когда у нас не было масла: ‟Ну, ничего, съедим кашу по-архиерейски” (он очень уважал владыку).

Владыка Игнатий совершенно не подходил для роли администратора. И это было не мое мнение, а всех. Мало того, несмотря на многие его высокие достоинства, он удивлял всех своими странностями: повторял одно и то же, слушал очень рассеянно и без конца переспрашивал. Казалось, что голова его занята чем-то другим, да так оно, вероятно, и было. А в то время его часто приглашали служить в села и деревни, и странное впечатление на народ производил вне церкви. ‟Простоватый владыка”.

Впрочем, в вопросах веры владыка горячился и делался и красноречив, и находчив. Я помню, как однажды я завела разговор о том, что в теперешнее время, без религиозного воспитания и в неподходящем окружении, молодому существу можно прожить очень долго и ниоткуда не услышать ни о Боге, ни о вере.

Владыка решительно перебил меня, сказав, что Господь всегда близ нас, и все зависит от степени желания иметь веру

Владыка очень решительно перебил меня, сказав, что Господь всегда близ нас, и все зависит от степени желания иметь веру. ‟Кто ищет, тот найдет”, — заключил он и даже ударил рукой по столу.

Осенью 1920 года, как раз на Казанскую, был в городе назначен диспут на тему: ‟Есть ли Бог”, и оппонентом был вызван владыка Игнатий.

Мы очень волновались: пойдет он или нет, наконец, узнали, что пойдет. В этот день встал снег, и стоял страшный мороз более 20 градусов, и мы отправились через весь город. Диспут происходил в здании городского клуба. Конечно, первая часть была сплошная чепуха, вызвавшая тем не менее рукоплескания всех сидевших на первых местах.

Наконец, вышел владыка. С обнаженной головой, в простой рясе, со скромным крестом на груди (помнится, на нем не было даже панагии), он имел вид апостола. Говорил он прекрасно, но что именно, я теперь уже забыла. Помню, была такая мысль: что Бога надо искать прежде, чем отрицать. Привел такой пример, как, попавши на пустынный остров, не решат сразу, что он обитаем, а терпеливо ищут следы человека, и наконец их находят. Закончил он такими словами: ‟Вольтер сказал когда-то, что если бы Бога не было, то надо было бы Его выдумать. Я же скажу несколько иначе: если бы Бога не было, нельзя было бы Его и выдумать”.

Громкие рукоплескания большинства публики покрыли его слова»^[15].