Всем известно, что снам верить не стоит. Но, когда сестра рассказала мне этот сон, мне очень захотелось поделиться им.
Я выбежала за ворота, когда раздался высокий, тонкий, чистый звук. Он был негромок. От него колебалась земля.
Я стояла между домом и летней кухней, и справа высились клены, слева – лиственницы, а в просвете между ними, багрово-красное, медленно гасло солнце, опускаясь к востоку.
Я стояла и думала: все правда, когда наступит День Суда, не нужно будет слов, все и так узнают – Он пришел.
Я стояла и думала: мне нужно на исповедь, покаяться, вот, я скажу только основное, пожалуйста, мне всего минутку, прошу!
Я стояла и думала: я не смогу попасть в храм, дороги уже забиты автомобилями, и я мысленно видела, как тысячи людей окружают отца Григория, отца Максима, отца Леонида, умоляя об исповеди. Прося причастия.
Я стояла и думала: я же вполне могла причаститься позавчера, неделю назад, две. Что меня остановило, помешало, отвело от Чаши?
Я стояла и думала: я же могла, да, вполне могла причаститься позавчера, неделю назад, две. Что меня остановило, помешало, отвело от Чаши? Я не могла вспомнить.
Я стояла и думала: я могу покаяться хотя бы так, хотя бы сейчас, перед Богом.
Я упала на колени, но молиться не могла. Я думала, что сейчас, в смертный час, в последний час смерти, которой скоро не будет, из сердца польется молитва, последняя, все очищающая, все покрывающая, та, что спасла разбойника.
Но мое сердце оставалось немым, слепым и глухим, оно было моим обычным, повседневным сердцем – узеньким и грязненьким.
И ничего уже нельзя было сделать.
***
Проснувшись, я прошептала: «Еще есть время!»
И пообещала себе запомнить эту минуту навсегда. Запомнить, как это. Когда на сердце так светло и спокойно, будто все страсти уже побеждены, все грехи преодолены. Когда твердо веришь, что грешить (ни вольно, ни невольно) больше не будешь никогда, просто не сможешь.
Как за окном светает, а у тебя в руках – огромное богатство часов, дней, лет. И больше ни один не будет растрачен впустую.
И в следующий раз на Страшном Суде…