Художница Дина Безбородых: «Природа – икона Бога и неисчерпаемый источник вдохновения»

Очень любя живопись и регулярно обшаривая Интернет-ресурсы, посвященные ей, я встретилась с Диной Безбородых, художником с Белгородчины… И долго не могла, а вернее, не хотела выйти из ее мира: перебирала работы, удивляясь, радуясь, вдыхая воздух, чувствуя запахи, осязая поверхности. Переходила от натюрморта к пейзажу, от пейзажа – к книжной графике. Задавала наивные вопросы: «Кто не писал ландыши, почему они у нее особенные? Кто не рисовал картинки к детским книжкам о святых – чем же так трогают именно ее иллюстрации к книге о преподобном Сергии?» Очевидность веры, ненавязчивое, не декларативное, органичное присутствие христианства, Православия – это обо всех полотнах Дины Безбородых, не только о тех, на которых есть храмы, монастырские стены, кресты, колокола, люди в черном. Это творческое кредо Дины Александровны: тварный мир есть икона Творца. Поэтому в каждой ее работе чувствуется преклонение перед Ним, смиренное следование Его Замыслу; поэтому к ее живописи можно (на мой, по крайней мере, взгляд) применить то определение, которое мы обычно относим к иконописи: молитва кистью.

Решение познакомиться с художником и задать несколько вопросов созрело у меня очень быстро.

Дина Безбородых

– Дина, расскажите, пожалуйста, о своем детстве. Чем оно запомнилось вам, что дало на всю жизнь? Как вы начинали рисовать и как открывали для себя мир, который потом отразился в ваших зрелых работах? Главные люди вашего детства – кто они?

– Раннее мое детство прошло на Алтае, но эти годы я помню довольно смутно: очень красивая природа и очень холодная зима… А вот школьные мои годы прошли уже в том городе, в котором я живу и сейчас – Алексеевке Белгородской области.

Рисовать я начала с раннего детства, в чем не было ничего удивительного: у моей мамы архитектурное образование, а мой дед, Иван Леонтьевич Безбородых, был художником-самоучкой. Он беззаветно любил рисование и живопись, но, к сожалению, у него не было возможности получить профессиональное образование. Он учился сам, как мог, по репродукциям в журналах, по книгам – и рисовал, рисовал. У нас в доме сохранился его этюдник, за которым он специально ездил в Москву; с этим этюдником прошли мои ученические годы, и я пользуюсь им до сих пор.

«Зимнее утро. Кормушки»

Я с детства очень любила природу, и изначально хотела стать – не художником, а человеком, который будет природу изучать. В школе мне очень нравились уроки биологии и географии. В результате я стала художником, но, заметьте, художником-пейзажистом. Хотя я люблю все жанры в искусстве и периодически обращаюсь то к одному, то к другому, пейзаж я все же считаю для себя главным: природа для меня – неисчерпаемый источник вдохновения. Потому что не бывает двух одинаковых рассветов или закатов – как не бывает и двух одинаковых состояний у человека, двух одинаковых реакций на окружающее. Как мы видим мир сегодня, что увидим в нем завтра – это зависит от того, что у нас на сердце, что на душе.

Со второго класса я начала заниматься в школе искусств на отделении ИЗО; с нее и начался мой профессиональный путь. Мне очень повезло с преподавателями, это были прекрасные люди и талантливые художники, которые раскрывали перед нами, детьми, мир изобразительного искусства во всей его красоте и многообразии, и в этом мире хотелось быть, стать его частью. И я приняла решение идти именно по этому пути: после 9-го класса поступила в наш Алексеевский педагогический колледж на художественно- графическое отделение. Колледж дал мне первое профессиональное образование – преподаватель рисования и черчения.

«Июньские ситцы»

Но это был лишь первый этап: мне не хотелось идти дальше по педагогической стезе, моя цель была другой – стать профессиональным художником. Поэтому следующей ступенью моего пути стала Воронежская Академия искусств, отделение живописи. В Академии царила живая, творческая атмосфера, я познакомилась и подружилась со своими сверстниками, учившимися на других отделениях: фольклористики, народных инструментов, дирижерско-хоровом. Но Воронеж не мог дать мне необходимой профессиональной базы, и я решили рискнуть: «постучаться» в столичный вуз – Российскую Академию живописи, ваяния и зодчества, которую создал и которой руководил Илья Сергеевич Глазунов. Именно это учебное заведение определило меня как художника.

«Полуденная тишина»

– Путь к профессионализму в искусстве долог и нелегок. Чем стали для вас годы ученичества? Не был ли слишком горек его хлеб? Кто ваши главные учителя – во взрослой уже жизни?

– Годы ученичества? Художник учится всю свою жизнь, и это не только о живописи, это относится ко многим сферам человеческой деятельности, особенно к творческим специальностям. Что же касается моих студенческих лет – я отношусь к той счастливой части человечества, для которого студенчество – действительно прекрасная пора жизни. Мои воспоминания о годах в Академии живописи – самые теплые. Там я обрела настоящих друзей – по душе и по духу. Там я по-настоящему поняла, что такое искусство. Нас учили подлинные художники, они сами активно работали, росли – мы видели их работы на выставках. Плюс к тому – Москва; одна Третьяковка чего стоит, не говоря о Пушкинском музее, о Центральном Доме художника, о различных выставочных проектах… Мы были окружены искусством высокого уровня; это ставило высокую планку, заставляло двигаться вперед и вверх. Общение с лучшими образцами искусства очень важно для художника, потому что плохая работа – даже если ты понимаешь, почему и чем она плоха, – она все равно откладывается у тебя в памяти, и это может сказаться на твоей собственной работе.

«У озера»

Мы были окружены искусством высокого уровня; это ставило высокую планку, заставляло двигаться вперед и вверх

Да, учиться в Академии Глазунова было нелегко. С нас много требовали, но нам много и давали. У нас был жесткий график, но там не учились те, кому это было не надо. Туда приходили люди, осознавшие свое призвание, люди с хорошей художественной базой, понимающие, что им надо, что они хотят здесь получить. Практически все мои однокурсники состоялись как художники.

А главными учителями на сегодняшний день остались природа и музеи.

«Святое озеро. Соловецкая обитель»

– Вы глубоко традиционный художник, вы ищете не нового, а вечного. Лично мне это очень близко! Но не было ли искушений иными направлениями, авангардом, андеграундом и т.д.? Или вы сразу все это отбросили? И – что для вас означает слово «традиция»?

– Направлений в искусстве всегда было и всегда будет очень много. Но, изучая историю искусства, мы узнаем, откуда эти направления взялись, почему они возникли. И понимаем, что реалистическое направление будет жить и приносить свои плоды всегда, а все иные направления – приходят и уходят. Реалистическое направление универсально, а все другие возникали в силу каких-то временных причин и выполняли определенные задачи. Некоторые из них канули в Лету, другие выдержали испытание временем. Увлечения авангардом у меня не было никогда. Кроме реализма, очень нравятся стили модерн и символизм.

«Красный вечер. К морозу»

Традиция – это понятие, сложное для объяснения, но оно действительно много значит для меня. Это последовательность обучения, это база, сформировавшаяся в течение долгого времени, база, на которую можно опереться и твердо встать, и потом – сделать шаг в сознательно избранном тобою направлении. Ректор Академии, в которой я училась, Илья Сергеевич Глазунов, именно традицию поставил во главу угла нашего обучения – он шел от Императорской Академии художеств. Он дал нам понимание: реализм – это не оковы, которые мы на себя надели, как кому-то кажется, напротив, это свобода выражения того, что ты хочешь выразить, потому что это – универсальный инструмент.

«Весна. Нотные тетради»

– Кто из русских художников оказал на вас влияние? И что вы вкладываете в слово «влияние»?

– В основном это художники конца XIX – начала ХХ века. Левитан, Грицай, Репин, Серов, Коровин, Головин и другие. Очень люблю всю нашу русскую традиционную реалистическую школу. Но при этом люблю и западноевропейских художников тоже. Мне очень нравится такое направление, как модерн, поэтому не могу не упомянуть Врубеля, Билибина, Борисова-Мусатова. Если говорить о влияниях, то, например, техника работы Борисова-Мусатова по холсту, эта его гобеленность, пастельность всегда привлекала мое внимание, и я решила попробовать работать темперой по негрунтованному холсту. Результаты этого технического приёма мне понравились, и темперные краски стали любимыми – наравне с масляными.

«Звезда упала»

– На своем сайте вы сообщаете, что ваша главная задача в искусстве – создание образа. А что такое образ? Для меня это – глубоко таинственное и в то же время фундаментальное понятие

– Да, это, действительно, понятие таинственное. То, что мы непосредственно видим на картине, можно сравнить с иероглифом, который означает не одно только слово, но – целое понятие. И если художнику удается попасть в точку – иероглиф, то есть образ, раскрывается и становится понятным большому количеству людей. Например, у меня есть такая композиция, которую называют «Рыбачки», на самом деле она называется «Поймать луну». Простая композиция, высокий горизонт, большую часть пространства занимает плоскость воды, мосточки, и двое мальчишек удят рыбку. Сумерки, луна уже взошла и отражается в озере. И эта работа нравится очень многим людям, вне зависимости от искушенности человека в живописи. Значит, попала в точку.

«Поймать луну»

Для меня понятие «образ» – это когда художнику удалось визуально выразить свои чувства так, что большинство людей это считывает. Вот пример: Валентин Серов, портрет актрисы Марии Ермоловой. Человек может не знать, что это за актриса, в каком театре она играла, но вот этот образ, который Серов создал, – он любому зрителю сообщает главное о ней. А если мы не портрет берем, а пейзаж, то здесь мы видим некую квинтэссенцию, суть явления или понятия. У меня есть пейзаж «Когда загораются окна домов». Я написала его из окна московской мастерской. Но когда я опубликовала его в соцсети, мне стали приходить комментарии из разных городов страны: «Это ведь наш город! Вы у нас были?» – «Это же тот самый спальный район, в котором я выросла!» Каждый узнал свое, родное в этом вечернем пейзаже. У меня не было задачи создать образ Москвы. Мне хотелось создать образ такого вот спального района, в котором живет очень много людей, и вот, у всех этих людей наступает вечер, конец рабочего дня, время, посвященное семье, близким. За каждым загоревшимся окошком – чей-то дом, семья. Вот это и есть – квинтэссенция некоего явления или состояния.

«Когда загораются окна домов»

– «Красота – это чувство Бога. Природа – икона Бога» – этими словами вы обозначили свою страничку ВКонтакте. А каковы ваши взаимоотношения с иконописью? Что она дала вам как зрителю – и не пробовали ли вы себя на этом поприще?

– Мои взаимоотношения с иконописью начались еще когда я училась в колледже, но это был такой непрофессиональный, любительский кружок. Иконописные образы сразу привлекли меня, хотя не могу сказать, что тогда, в юности, я была сознательно верующим человеком. В этом кружке мне было интересно – новая, совсем другая техника, иное видение… Даже просто познакомиться вот так с искусством иконописи – это очень здорово. Потом, уже учась в Академии Глазунова на старших курсах, я познакомилась с профессиональным иконописцем, мы вместе ходили в один храм; и с этого момента для меня началось профессиональное обучение иконописи. Когда учишься у профессионала, это очень многое дает. Иконопись стала частью моей жизни, моей работы. Для меня открылся мир православной иконы – прекрасный, удивительный, со своей глубокой традицией, историей, культурой. А некоторые технические приемы работы с золотом я сейчас использую и в моей живописи и графике.

«Курская Коренная пустынь»

Для меня открылся мир православной иконы – прекрасный, удивительный, со своей глубокой традицией, историей, культурой

– Ваши работы не оставляют сомнений: автор – человек верующий. С детства – или долгим, сложным путем пришлось к этому двигаться?

– Я пришла в Церковь уже взрослым человеком. Наша семья не была глубоко воцерковленной, однако семена были посеяны в детстве: меня во младенчестве крестили, и мы ходили в храм, хотя и не так часто. Храм этот старинный, долгие годы был Домом пионеров, потом здание вернули Церкви.

Но сознательное обращение к вере началось в сознательном именно возрасте. Началось еще в Воронеже, а поступление в московский вуз, причем именно такой вуз, которым руководил глубоко верующий православный человек, русский традиционалист, монархист (у нас в Академии есть даже мастерская историко-религиозной живописи), способствовало обращению к вере. Кроме того, в Москве мы жили среди храмов, общежитие у нас было в двух шагах от Сретенского монастыря, от храма Успения в Печатниках, чуть подальше от нас – Богородице-Рождественский монастырь… То есть мы жили в самом средоточии не только культурной, но и духовной жизни столицы. Все это, конечно, оказывало свое влияние.

«Крыжовник и черная смородина»

– Я очень полюбила ваши натюрморты – они раскрывают потаенную красоту самых обычных вещей: яйца, кочана капусты, ковриги хлеба, сухой головы подсолнечника… А как они возникают, с чего начинается перекличка предметов? Вы намеренно собираете свои композиции или видите уже собравшиеся?

– Вы очень здорово подметили – перекличка предметов. Действительно, для меня натюрморт, когда я его составляю, – как некий рассказ, каждый предмет – слово или предложение. Все предметы связаны смыслом. Задача художника – чтобы этот смысл был прочитан зрителем. Я очень люблю и «больших», и «малых» Голландцев. В их натюрмортах и жанровых сценках каждый предмет что-то означает. Когда мы смотрим на них сейчас – мы видим просто предметы, скажем, бокал с лимонадом, книгу, музыкальный инструмент, птичку в клетке – а для художника того времени это было целое рассуждение, например, о быстротечности жизни. И я исхожу из того же: натюрморт – всегда идея, мысль, рассказ. И это хочется донести до зрителя.

«Русское золото»

Натюрморт – всегда идея, мысль, рассказ. И это хочется донести до зрителя

Как рождается натюрморт? Это бывает по-разному. Иногда один из предметов становится главным «персонажем» всей сцены, и уже к нему ты подбираешь остальное. Иногда натюрморт начинается с красивого сочетания, например, ты увидел плоды боярышника на синей тарелке. Иногда – с освещения. А когда-то ты вдруг просто видишь какие-то предметы, случайно оказавшиеся рядом, небрежно разложенные по столу, еще что-то добавляешь, и вот он, будущий натюрморт – идея есть.

– Давайте поговорим о вашей книжной графике – об иллюстрациях к книгам монаха Симона (Бескровного), к детским книгам… Многим запомнился иллюстрированный вами сборник стихов архиепископа Иоанна (Шаховского). Какое место занимает эта работа в вашем творческом мире?

– В самом начале своего творческого пути я хотела стать не просто живописцем, а именно иллюстратором, художником книги. В детстве я очень много читала, и мне, конечно же, хотелось свои впечатления выразить на бумаге. Ездила на «день открытых дверей» в институт имени Сурикова, там есть отделение графики, мастерская книжной графики… Но обстоятельства сложились так, что я оказалась не там, а в Академии Глазунова, о чем ничуть не жалею, но любовь к книге и иллюстрации – она осталась, и периодически я принимаю участие в таких проектах. Что касается иллюстраций к сборнику стихотворений архиепископа Иоанна (Шаховского) – это мой проект, это моя любовь к творчеству именно этого автора. Архиепископ Иоанн пока еще мало известен у нас, хотя книги его издаются, и это книги замечательные: его размышления очень близки мне. А его стихи я впервые услышала в аудиосборнике; они меня заинтересовали, я стала искать сведения об авторе. Моя знакомая подарила мне брошюрку в мягкой обложке – пожалуй, единственный сборник его стихов, изданный в России на тот момент. У меня появилась идея: издать его стихи в красивом оформлении. Несколько лет иллюстрации пролежали у меня в столе, но потом издательство, которое издает книги отца Симона (Бескровного), согласилось выпустить и книгу стихов архиепископа Иоанна. Скажу честно, иллюстрировать поэзию непросто: это очень образное, очень символическое искусство. В иллюстрировании детской православной литературы я в основном опираюсь на наследие русской иконы и миниатюры, а так же обращаюсь к модерну, этот стиль очень ярко выражен как раз в графике и книжной иллюстрации.

Иллюстрация к книге Вячеслава Марченко о преподобном Сергии Радонежском, 2015

– Очень деликатный вопрос. Не секрет, что для художника его работа – это еще и хлеб насущный, необходимый заработок. И нередко я с огорчением вижу: вот, автор отнюдь не бездарный и неплохо обученный, но пишет… на продажу. Пишет то, что быстро уходит: котиков и тому подобное. У вас «котиков» нет и в помине – вы ничего не делаете ради ликвидности своих работ, это ясно. Но не встает ли перед вами эта проблема, этот больной вопрос: как художнику жить на грешной земле, не изменяя истинному творчеству, то есть самому себе не изменяя?

– Ну, что касается котиков – у меня такой как раз недавно появился. У него очень интересный характер, и хотя я, к сожалению, не анималист – надеюсь, что мой котик займет свое место и на моих полотнах тоже. А если о проблеме как таковой… Да, она непростая. У меня был такой опыт – я решила начать писать работы более интерьерные, яркие, в светлых тонах, подходящие для украшения домов, комнат. Есть такое понятие – «салонная живопись». В современном контексте этот термин приобрёл негативное звучание, но если подойти исторически – что такое салон? В XIX веке выставляться в салонах – это было почетно, это означало, что просвещенное общество признало тебя как художника. Салонное искусство – это искусство украшать интерьер, быть дополнением к интерьеру, создавать уют, определенную атмосферу в доме. Ясно, что «Утро стрелецкой казни» к салонной живописи не причислишь. Но из этого не следует, что салонная живопись не может быть хорошей, профессиональной.

Салонное искусство – это искусство украшать интерьер, создавать уют, определенную атмосферу в доме

Однако мой опыт показал мне: лучше писать, не рассчитывая на чей-то вкус и восприятие; опираться только на свой вкус и на свой художественный опыт. Купят твою работу или не купят – ты проведешь время в творческой радости. А если ты напишешь что-то намеренно интерьерное, рассчитывая на некий «общепринятый вкус», то это вовсе не гарантия, что кто-то захочет такое приобрести. Потому что людям на самом деле нравится именно то, что ты с интересом, с радостью написал, во что, как говорится, вложил душу. В этом я убеждалась неоднократно.

Иллюстрация к книге «Псалмы, избранные для детей», 2012

– Слушаю вас, Дина, и думаю: какое же счастье быть художником…

– Заниматься делом, которое любишь – действительно счастье. Хотя труд художника – это и физически, и эмоционально изматывающий труд. Люди ведь часто не задумываются о том, что за каждой картиной – много часов работы и годы учебы… Но главное все же не в том, чтобы именно художником быть: есть еще много прекрасных профессий. Главное – обрести в сердце Бога. Ведь тебя не спросят, каким ты был художником. Там тебя спросят, был ли ты человеком в полном смысле этого слова. Это высокая цель, к которой мы должны стремиться каждый день и каждую минуту своей жизни, но вопрос в том, стремимся ли мы к ней. И этот вопрос надо ставить перед собой всегда.