«Жизнь наполнена чудесами»

С Андреем Ремнёвым мы встретились на выставке «Канитель» – в художественном институте имени Сурикова, в котором Андрей учился и в котором преподает уже более 10 лет. Нечасто бывает, чтобы художник так доверительно допускал зрителей в свою творческую «кухню» – показывал процесс работы над картиной, многочисленные цветовые поиски, этюды, карандашные наброски. Можно бы согласиться с расхожей фразой, что лучше всего за художника говорят его работы, и на этом поставить точку, отсылая читателей идти смотреть картины моего собеседника. Но к словам художника, поверьте, стоит прислушаться.

Андрей Ремнёв на фоне картины «Стрелка», 2018 г.

– Поскольку вы закончили мастерскую монументальной живописи, скажите, пожалуйста, это было призвание – работать в масштабе? Ведь когда вы поступали в институт, не существовало понятия «церковное искусство», храмы не то что не строились, но даже не реставрировались, исключением были единицы, не считая, конечно, храмов-музеев?

– Я выбрал монументальное отделение Суриковского института совсем не потому, что чувствовал к этому призвание. Дело в том, что к моменту поступления у меня уже имелся опыт работы в художественном фонде, куда я попал по распределению по окончании художественного училища. Я выполнял государственные заказы: писал портреты передовиков производства, руководителей заводов, пейзажи для каких-то учреждений. В Суриковском институте 2 года у нас был общий курс дисциплин, а к третьему курсу надо было определяться с мастерской профессора, у которого хотел бы продолжить обучение. В мое время преподавали великие мастера – Дмитрий Мочальский, Илья Глазунов. Самой знаменитой была мастерская Таира Салахова, у которого училась наша богема. Но я предпочел не самую популярную среди студентов мастерскую монументальной живописи, потому что хотел научиться чему-то новому. И понимаю, что мне очень повезло. Нашей мастерской руководила Клавдия Александровна Тутеволь – ученица Александра Дейнеки. Здесь, в стенах Суриковского института, началось формирование меня не только как художника, но и как христианина. В начале 1990-х будто небеса разверзлись, и на нас хлынул мощный поток информации духовного плана, которая питала нас и наполняла жизнь смыслом; постепенно стали открываться храмы.

Дюны. Триптих. 2-я часть

Про поток информации мне вспомнился забавный эпизод. В выходные я ездил по московским книжным, искал и покупал то, что интересовало. А интересовало меня тогда много чего – жизнеописания художников, альбомы по искусству, философия, история, духовная и художественная литература. Однажды я шел по Кузнецкому мосту, по той его стороне, где сейчас находится Московский дом художника, и боковым зрением вижу, что на противоположной стороне улицы, у Дома моды и «Букиниста», стоит человек, явно книготорговец. Тогда много кто книги «из-под полы» продавал. Он направился в мою сторону, видимо, что-то интуитивно почувствовав. Поравнявшись со мной, он стал уговаривать купить «Бхагават-Гиту» – очень популярная по тем временам вещь, а для убедительности то и дело приговаривал: «Это как Евангелие. Вы понимаете, это же как Евангелие. Посмотрите, вот здесь почти как в Евангелии».

– Так, пожалуй, это он просто открытым текстом подсказывал, что вам нужно Евангелие.

– «Подсказка» была услышана, и Евангелие у меня вскоре появилось – напечатанное бисерным шрифтом на папиросной бумаге. Вообще, период моей учебы в институте совпал с тем благодатным временем, о котором отец Тихон (Шевкунов) пишет в своей книге «Несвятые святые», когда молодежь искренне потянулась к Православию. Вот в этой аудитории, где мы с вами сейчас находимся, – а это была самая большая аудитория, – с лекциями часто выступал профессор Николай Константинович Гаврюшин – известный философ, историк, впоследствии профессор Московской духовной академии. На его лекции приходило очень много студентов, его слова проникали в каждого из нас, и через них приходило понимание истинного смысла жизни и творчества. Именно благодаря лекциям профессора Гаврюшина у многих из нас открылся интерес к религии, а некоторые мои однокурсники, даже не доучившись, ушли в монастырь. Могу назвать, например, игумена Филиппа (Перцева), который стал насельником Оптиной пустыни.

– Удивительной судьбы человек. Знаю о нем из телепередачи на канале Спас, и, кстати, слушала цикл его бесед «Изобразительная культура Церкви» на официальном сайте Оптиной пустыни.

– Отец Филипп – красноречивый пример того, как человек находит себя в непосредственном служении Господу, в монастыре. Или могу вспомнить еще Ирину Сорокину – ныне монахиню Авраамию, которая подвизается в монастыре в Ростове Великом. Она училась у нас на скульптора, и в свое время делала рельефные майоликовые иконы в часовне «Проще» на Рогожской заставе.

Часовня «Проща» на Рогожской заставе

Врез: На Руси существовал обычай: на месте прощания с отходящими путниками ставить часовни. «Проща» — народное название многих часовен у городских застав (в данном случае — у Рогожской). По преданию, часовня «Проща» была возведена в XVI веке там, где первый игумен Спасской обители Андроник расстался со своим наставником, преподобным Сергием Радонежским.

Несколько лет Ирина экспериментировала, искала состав материала, который бы выдержал погодные перипетии, и работа оказалась бы долговечной. Ведь майолика, если неграмотно сделана, просто рассыпается в пыль. Иконы, созданные Ириной, много лет украшают часовню и прекрасно себя чувствуют.

Но не буду больше говорить обо всех моих товарищах и сокурсниках, которые посвятили свою жизнь служению Церкви, поскольку человек может говорить только сам за себя.

Яблоки Гесперид, 2007

– А мы с вами говорим в целом о мощной духовной среде, к которой трудно было не приобщиться?

– И в этом плане само место, где находится Суриковский институт, является благодатным. Здесь рядом Андроников монастырь, в котором работал, отошел ко Господу и был похоронен преподобный Андрей Рублёв. Монастырь стал для меня притягательным, своего рода местом духовной силы. Сначала я был его прихожанином. А в 1991-м году настоятелем храма Спаса Нерукотворного Образа Андроникова монастыря (Старейший храм Москвы, в росписи которого участвовали преподобный Андрей Рублев и Даниил Черный – О.Л.) – стал отец Вячеслав (Савиных), иконописец, чей авторитет для меня был непререкаем. Помню, приходя в храм, когда там еще ни иконостаса, ничего не было, просто голые стены и строительные леса стояли, я часто заставал отца Вячеслава с веником в руках. Он никого не обременял просьбами навести здесь порядок, а собственноручно подметал, выбрасывал мусор, и делал эту работу неспешно, с большой любовью. Образ жизни человека столь высокого духовного порядка стал для меня знаковым настолько, что я решил покреститься.

Ледяная вода, 2019

Если ты сердцем открываешься Господу, Он идет навстречу

Если ты сердцем открываешься Господу, Он идет навстречу. Жизнь наполнена чудесами, и ничего не бывает случайным. Есть очевидные знаки, когда понимаешь, что Господь тебя ведет именно туда, где ты должен быть. И такое случается довольно часто, даже в мелочах подчас. Вспоминается такой случай, опять же, из моей студенческой жизни. В воскресенье, после литургии в Андрониковом, я вернулся в свою комнату в общежитии и вдруг почувствовал, что почему-то надо немедленно ехать в Донской монастырь. И поехал, повинуясь внутреннему голосу. По дороге к монастырю от станции метро Шаболовская навстречу мне двигался просто людской поток. Идя против течения, я встречал знакомых прихожан, с которыми мы часто виделись в храме, не дружили, но всегда здоровались. Вот, я с одним поздоровался, с другим, с третьим, и у кого-то спрашиваю: «Откуда вы все идете?» Мне говорят: «Сегодня перенесение мощей святителя Тихона. Но к раке не пробиться, очередь длинная». Я все равно пошел в Донской, и вижу, что уже никакой очереди нет, в храме человек пять, и спокойно подошел к раке, приложился. Вот таким чудесным образом Господь устроил мне «встречу» со святителем Тихоном, будто за руку привел.

Стрелка. Начало, 2013-2015

Был период, когда во вновь открывшемся храме моей родной Яхромы часто менялись батюшки. Вот, не успеют одного назначить, вдруг раз, и другой батюшка. В какой-то момент ко мне подошли прихожанки с предложением: «Давайте мы напишем заявление, и вас рукоположат». Это был соблазн, и я все думал: ну, зачем мне все это, зачем мне это? За советом обратился к отцу Вячеславу. Он на меня посмотрел и говорит: «Ты же художник, Андрей. У тебя своя служба. Иконы писать, что кровь проливать. А на той службе не останется времени иконы писать, с утра до вечера в храме». Сразу у меня отлегло, и все стало на свои места.

Высокая вода, 2016

Иконы писать, что кровь проливать

В монументальной мастерской, где я учился, одной из дисциплин было копирование фресок. Мы ездили в Ферапонтово, в Ростов Великий. Помню, когда приехали впервые в Троице-Сергиев Варницкий монастырь, он лежал в руинах, и это производило гнетущее впечатление. Ежегодно приезжая туда, я наблюдал, как церковная жизнь возвращается в стены обители, как стали прибывать насельники-монахи, которым мы с радостью посильно помогали в строительстве и обустройстве. Эти поездки стали естественными и необходимыми, как глоток чистого воздуха. Возможно, схожие ощущения и у моих студентов, с которыми мы каждое лето приезжаем в Спасо-Яковлевский монастырь. Они имеют редкую возможность копировать фрески, которые чудесным образом практически идеально сохранились до наших дней благодаря тому, что когда-то их просто закрыли досками. Вообще, фрески мы раньше копировали в музее, но в какой-то момент я пошел в монастырь, попросил, если есть возможность, чтобы студенты получили благословение на работу непосредственно в этих святых стенах. Внутри храма стояли строительные леса, ребята забирались на них и рисовали. Внизу, под лесами, ходят паломники, за стеной в Яковлевском приделе идет служба, доносится пение монахов. Очень душеполезная атмосфера. Мы работаем натуральными красками, сами растираем натуральные пигменты и добавляем связующие, по составу – все как у древнерусских иконописцев. Польза такого копирования и возможность находиться в монастырских стенах – бесценный профессиональный и духовный опыт.

Стрелка, 2015

Поскольку я одним из первых из своих сокурсников увлекся церковной темой, моей дипломной работой стал триптих «Великий вход». На центральной его части я изобразил преподобного Сергия с дарами, вышедшего на Великий вход; на левой части – Митрополита Алексия; на правой – Стефана Пермского.

– Чем был обусловлен такой выбор – Сергий Радонежский, Митрополит Алексий и Стефан Пермский?

– Эти святые земли Русской связаны единой судьбой и были духовными собеседниками. А с преподобным Сергием меня душой связала приходская жизнь, и я даже написал несколько курсовых работ, посвященных этому великому русскому святому.

Поле брани, 2019

– Однако в чистом виде церковным искусством вы не стали заниматься?

– После диплома, сразу, в тот же год, мне предложили преподавать. Но я был не готов, хотелось на волю, где, как мне казалось, открывались новые творческие перспективы. Я копировал иконы в Андрониковом монастыре, писал картины, выставки у меня были в России и в Европе, делал разовые иконописные и портретные заказы. Жил в ладу с собой и делал то, что Бог дает, без искушений и проблемы выбора.

Жил в ладу с собой и делал то, что Бог дает, без искушений и проблемы выбора

Однажды, когда работал в мастерской в Андрониковом, пришел ко мне отец Вячеслав, попросил зайти к нему. Прихожу. Вижу, сидит молодой человек, они с отцом Вячеславом беседуют. Выяснилось, что гость финансирует проект для Дивеева и пришел просить отца Вячеслава написать икону на раку преподобного Серафима Саровского. Я слушал молча, не понимая, для чего я здесь. И в какой-то момент отец Вячеслав говорит: «У меня сейчас много работы, а вот Андрей напишет». Я не был готов к такому повороту, и, когда посетитель ушел, стал отказываться, убеждая отца Вячеслава, что не по силам мне это. Надо сказать, что у меня уже был опыт работы в Церкви, и потому я прекрасно понимал, насколько это ответственно, и потому уговаривал отца Вячеслава найти для этой работы кого-то другого. А он сказал, как отрезал: «Ты должен писать». Я ничего не ответил, ушел, несколько дней жил с этой мыслью, и вскоре решение пришло само. «У меня нет страстного желания браться за эту работу, – сказал я отцу Вячеславу, – но если вы благословите, то согласно воле Божией, как послушание, сделаю». Он благословил, и дальше все пошло как по маслу. Бывает такое, что одно к одному складывается, будто само собой получается. А когда берешься за дело со страстью или с гордыней – мол, я сейчас что-то великое создам, – то ничего из этого не получается.

Рака с мощами Серафима Саровского в Троицком соборе Серафимо-Дивеевского монастыря

Когда я женился, родились дочери, стало очевидно, что образ жизни свободного художника и семьянина не вяжутся между собой. И потому, руководствуясь определенной логикой, внутренними желаниями и стремлениями, я пришел к пониманию, что мне интереснее, или – правильно будет сказать – продуктивнее, работать в области светской живописи. Это был мой абсолютно осознанный выбор. Но уверен, что если бы я не начал свой путь с изучения икон, то многие вещи в искусстве мне не открылись бы. Мой педагог говорил, что рождение художника происходит через его общение с материалом, когда ты, взяв определенную краску, начинаешь понимать, как через нее рассказать о форме и пространстве. Ведь в диалоге об иконе в первую очередь речь заходит об обратной перспективе. Что такое обратная перспектива? Это сложный философский рассказ о пространстве, в котором пребывает событие, находящееся перед тем, кто созерцает икону. Главная задача для живописца во все времена была и остается сегодня, – рассказ о пространстве. Именно пространство, а не детали, производит впечатление на зрителя. Русская икона – форма церковного богословия, который свидетельствует нам о гранях сложного кристалла, который создан Господом Богом.

Разделение косы. 1996 г.

– Можно ли сказать, что человек, не наполненный духовно, даже владея определенными приемами, не создаст сильное по духу произведение?

– В основе любой системы, которая предназначена для познания мира, заложена программа: ощущение Бога в себе и себя в Боге. Своего рода замкнутый круг. Существуют две формы познания мира – искусство и наука. Ученый познает мир с помощью цифр и формул, а художник – через интуицию. И еще неизвестно, кто точнее. Любое знание, будь оно научным или интуитивным, сопровождается переживанием. Лично для меня это сродни чуду, нечто иррациональное, что трудно объяснить словами. Когда происходит совмещение сердца и ума, все в жизни выстраивается должным образом. Для меня это осознание пришло через творчество, и к тому вело довольно много этапов. Среди них могу назвать первый опыт жизни и работы за границей, который пришелся на годы студенчества. На последнем, шестом курсе, перед дипломом, по программе студенческого обмена я оказался в Германии. Два месяца провел в Академии художеств в Штутгарте и в государственной Академии художеств Карлсруэ.

Иосиф, 2013

– В чем разница и что общего между обучением художников в России и в Германии?

– Если честно, все, чем мы занимались в Германии, оказалось настолько не системно и условно, что можно было вообще усомниться в наличии там школы. У нас четкая система – академическая, традиционная, принципы обучения передаются от учителя к ученику, создаются и дополняются учебные программы. Я и тогда их систему обучения всерьез не воспринимал, а с годами – тем паче. В Германии в приоритете прикладные области искусства. В частности, промышленная графика на очень высоком уровне. Для всего, что связано с ремеслом, с умением определенным образом мыслить – школы там непревзойденные. А с точки зрения чистого искусства, станковой картины – они, прямо скажем, не на высоте.

Этюд. Река. 2015 г.

В свободное от занятий время мне было интересно поездить по городам Германии, побывать во Франции, писать этюды, делать зарисовки, ходить по музеям. А, вот еще вспомнил – эту студенческую программу финансировал известнейший немецкий автоконцерн, и в целом все затевалось ради того, чтобы сделать советским студентам прививку современного европейского искусства, чтобы мы восприняли их вектор развития. Но, по иронии судьбы, получилось наоборот: студенты из Германии, оказавшиеся у нас, восприняли нашу манеру живописи, у них проснулся к этому большой вкус. На деле «вакцина» классического искусства оказалась не в пример сильнее «вакцины» современного европейского искусства. Стоит признать, что приемами, которыми обладает наша российская академическая школа, мало кто владеет в мире, а у нас это сохраняется и развивается, благодаря энтузиазму педагогов. Искусство, как все живое, питается своими корнями.

Искусство, как все живое, питается своими корнями

Поймите правильно, я не сторонник позиции, что за границей все плохо. Там просто все по-другому. Уже много лет о нашей классической школе там говорили с оттенком иронии. Но сейчас, спустя время, стало очевидно, что развалить – дело нехитрое, для этого достаточно чуть изменить программу обучения, сдвинуть расписание и сделать «прививку современного искусства». А создать что-то настоящее сил уже не останется. Не считаю себя ретроградом, но очевидно: искусство настолько богато по своему потенциалу, что хватит еще на много-много поколений. Российская академическая школа существует с середины XVIII века, с момента появления Академии художеств, это, в общем-то, небольшой срок, и точку в ее развитии ставить определенно рано.

Четвертая стража. Утренний развод. 2016 г.

– Вы объясняете студентам, как найти свое место в искусстве, или к этому каждый приходит интуитивно?

– Я говорю, что их никто не сделает художниками, ни один мой совет не сотворит чудо. Художник создает себя сам через умное делание. Это принцип духовного совершенствования, когда осознаешь свои возможности. Художником с большой буквы может стать даже человек, не имеющий специального художественного образования. В пример могу привести Нико Пиросмани. Он на клеенках вывески рисовал, образования у него не было, не владел виртуозной техникой, а великим стал. Наверное, потому, что он ощущал себя предстоящим перед Господом. Не стыдно ли тебе показать свои работы Всевышнему, – своего рода критерий творчества.

Не стыдно ли тебе показать свои работы Всевышнему, – своего рода критерий творчества

Известный французский фотограф Анри Картье-Брессон считал, что творческий человек должен полностью отречься от своих желаний и посвятить себя исследованию окружающего мира. Только тогда ты становишься интересен другим и растешь как художник, когда полностью отвергаешь себя. Казалось бы, парадоксально: уходя от Я, приходишь к себе, как художнику. Вот, буквально на днях я прочитал в книге Николая Ивановича Андронова – замечательного художника 1970-80-х годов, который у нас преподавал, – такую мысль, что для достижения результата надо, полностью отвергнув себя, идти путем послушания. Абсолютно христианский постулат, будто взят из Устава монашеской жизни. Потому что правила для достижения цели – одни для всех, независимо от рода деятельности. О том же говорил и Ян Чихольд – один из известнейших специалистов в области дизайна и полиграфии: «Самость в дизайне – плохой вкус».

Лета. 2015 г.

– Самость, пожалуй, это всегда плохой вкус. Вы согласитесь с тем, что изобразительное искусство меняется вместе с окружающим нас миром, что оно становится более технологичным и условным, нуждается в словах?

– Сейчас не запрещено самовыражаться. И всем почему-то кажется, что только одного желания достаточно, чтобы показывать свои произведения миру и через это прославиться. Технические возможности сейчас безграничны настолько, что можно даже сымитировать умение рисовать. Но при этом человек остро чувствует свою творческую несостоятельность. Понимать форму и содержание дано далеко не каждому. Изобразительное искусство воспринимается на уровне сердца и ума, но не слов. А современное искусство, в моем понимании, сводится в основном к программам-декларациям, в которых больше вербального. То есть нужно много-много слов сказать о концепции и о самом объекте. Для меня понятие «современное искусство» – очень формальное по своей сути. Как правило, это некие формалистические рассуждения по поводу цвета, либо какого-то технического приема, который уже давным-давно придуман, но в абстрагированном, выделенном из общего контекста виде еще не использовался.

Серый август. 2004 г.

Есть очень уважаемые мною православные люди, которые занимаются современным искусством. Они формировались в одно время со мной, и уже тогда были авангардистами. Я задавал им вопросы про творчество, пытался выудить ответ, но все уходило в демагогию, и потому мне кажется, что сам дух современного искусства несколько лукавый. Апологеты говорят о каком-то «чистом искусстве», которое сейчас вроде как востребовано, но внятно это сформулировать не могут. Кончается тем, что восторг у них вызывает акционизм, выводящий искусство на уровень скандала, что и считается мерилом творческого акта: «Ах, об этом все узнали! Ура!» Получается, условно говоря, стоит всего лишь перевернуть писсуар, и человек считает, что сказал новое слово в искусстве.

Зима-весна, 2007

Весна, 2010

Стоит всего лишь перевернуть писсуар, и человек считает, что сказал новое слово в искусстве

На мой взгляд, миссия художника не в том, чтобы трубить о себе повсюду, а в том, чтобы открыть неизведанную часть Промысла Божьего и порадовать людей. С формальной точки зрения все мило и очень благочестиво выглядит. Но понимание конечно. Я говорю только о своих ощущениях. Одна часть общества принимает и поддерживает традиционное искусство и традиционные ценности, а другая часть с апломбом отвергает традиции, и в этом противоречии все равно направляется в сторону первообраза.

– Что, на ваш взгляд, важно в искусстве?

– Обучение ремеслу. Этим я занимаюсь всю жизнь и учу этому студентов. Успех, достижение высот в профессии – результат внутренней работы, и абсолютно ясно, что это борьба – как со своими страстями, так и со своей ленью.

Копийная практика

Копийная практика

– Как педагог, скажите, кто сейчас идет в художники, какие ценности и какие схемы в голове у современных студентов, чем студенты-суриковцы вашего времени отличаются от тех, кого вы учите сегодня?

– Ребята, которые поступают к нам в институт, – это нестандартный контингент, они будто вне времени. И от нас, старшего поколения, они мало отличаются, потому что в век компьютерных технологий пришли учиться мастерству академического рисунка и живописи. Начинающему художнику сейчас ой как непросто состояться в профессии, потому что на современном рынке труда спрос на живописцев практически отсутствует. В эту профессию приходят те, кто по-другому жить не может.

На рынке труда спрос на живописцев практически отсутствует. В эту профессию приходят те, кто по-другому жить не может

На все воля Божья, и человек лишь идет по этому пути. Ключевое слово «идет», то есть совершает определенную работу, рискует и выигрывает. Помните известный анекдот, когда один человек твердил всем, что он неудачник, что Господь отвернулся от него, и даже в лотерею он никогда ничего не выиграет. И вдруг услышал голос сверху: так ты хоть билет купи!

Глубокий вдох. 2011 г.

– Не могу не спросить еще об одной грани вашего творчества – театре. Несколько лет назад состоялась выставка вашей графики «Танец набело». Балет – это давняя любовь?

– Театр, балет появились в жизни благодаря моей жене Марине. Царствие ей Небесное, ее не стало 2 года назад. По отношению ко мне она была двигателем, предлагала новые проекты, и благодаря ей я открыл для себя некоторые новые направления в творчестве. Она увлекалась балетом, много писала о нем, была знакома с артистами и хореографами. Когда она училась в Санкт-Петербургском университете на факультете свободных искусств, у нее была курсовая работа, и в силу знакомства в Большом театре она предложила идею – дополнить моими рисунками буклет к спектаклю «Сказка о царе Салтане». Идея понравилась, и проект состоялся.

Река, этюд, 2015

Раньше театральная сторона жизни для меня была закрытой. Благодаря Марине я начал рисовать балет. Первый опыт рисования в балетном классе состоялся в музыкальном театре Станиславского, потом мы стали ездить на премьеры и спектакли в Пермь, побывали на Дягилевском фестивале, я рисовал в Большом театре. Окунувшись в атмосферу балета, я понял, насколько притягателен мир закулисья, о котором много слышал, но до конца не понимал. Я попал под обаяние театральной жизни.

Класс. 2016 г.

Класс. 2016 г.

Раймонда. Репетиция. 2018 г.

– В этом обаянии театральной жизни что на вас произвело наибольшее впечатление?

– Самоотверженность, с которой балетные себя расходуют. Для меня это стало откровением. Срок жизни балетных на сцене очень короткий, и они выкладываются, подчас рискуя здоровьем, чтобы успеть реализоваться максимально. Они осознанно делают ставку на свою короткую сценическую жизнь. То, что мы видим в театре, что делается с легкостью и неизменной улыбкой, – тяжелейший труд. Балетные мне рассказывали, что ощущение такое, будто ноги свинцом налиты, но все равно ты выходишь и выполняешь прыжки. Красота и легкость балета лично у меня вызывает ассоциацию с райской свободой, которая была присуща человеку до грехопадения. Мне кажется, в раю все летали, как балетные, едва касаясь земли. На каком-то этапе, благодаря Марине, мне открылось новое видение человеческой природы.

Прима, 2016

Набросок, 2018

Изображение танца требует от художника иного языка. Начинаешь понимать Эдгара Дега, который много рисовал балет. Он ведь рисовал состояние танцовщиц, внутренний мир театра. Для меня Дега остается непревзойденным мастером. Самое интересное, что во мне проснулся спортивный интерес к тому, чтобы рисовать балет. Я рисовал сходу, никого не просил позировать, старался успеть поймать движение. Правда, я не стал фанатом балета, но я стал его понимать – и через него понимать природу творчества в целом. Я наблюдал, как рождается балет, как он придумывается хореографами. Эти наблюдения мне творчески очень помогли, и самое главное, что ты осознаешь, что стал свидетелем рождения чего-то нового.

Кедровые орешки. 2001 г.

– Природа творчества, о которой вы упомянули, наверное, едина для всех направлений искусства, или это не так?

– Нельзя разделять, что у хореографов она такая, а у художника иная. Природа творчества едина для всех, только у каждого свой язык выражения. Но принцип творческой концентрации – абсолютно одинаковый. Хореографу или режиссеру важно иметь организаторские и ораторские навыки, чтобы сплотить большое количество артистов. А я художник, я закрываюсь в мастерской, как в ракушке, и находиться на тусовках – не в моей природе. Кстати, это свойственно многим художникам – конфликт необходимости и нежелания выходить на люди.

– Как найти золотую середину в этом внутреннем противоречии – необходимости вести некую светскую жизнь и желанием затворничества в мастерской?

– Многие художники считают навык общения, выходы в свет, продвижение себя – неотъемлемой частью работы. Наверное, это так и есть. Когда читаешь воспоминания о Питере Пауле Рубенсе, приходишь в восхищение от того, как он умел это делать. И не только он.

Завтра будет ветер. 2002 г.

Небесные тела. 2011 г.

– Критерий высокой духовности, красоты искусства для вас в чем?

– Особенность произведений искусства в том, что со временем они начинают жить своей жизнью, это очевидный факт. Например, когда происходят какие-то катаклизмы, люди порой бросаются в дом, чтобы спасти картину или икону. Ведь как было в старину на Руси: гори все синим пламенем – а икону вынесут. Наверное, картина должна обладать настолько мощной эмоциональной составляющей, чтобы ее хотелось спасти из горящего, условно, дома. Если таков критерий, который ставит перед собой художник, то всем будет хорошо – и зрителям, и самому художнику.