«От слов своих осудишься»: трагедия Пелагеи Бубновой

Дай Бог нам с вами не оказаться духовно слепыми и не уклоняться от истины во Христе. События церковной жизни, события жизни нашей страны настоящего времени и недалекого прошлого да узрим мы духовным зрением.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Возвращение имени

В публикациях прошлых лет рассказано о возникновении в Вологодской области православной экспедиции «Вожегодский лагпункт – наша память». В 2020 году на территории участка «8-й квартал» был воздвигнут Крест памяти, а летом 2021 года продолжено благоустройство территории: устроены стенды, маркировка тропы, установлены беседка-часовня и подсвечник. Господь открыл несколько имен погибших^[1].

Осенью – новый подарок от Бога: один из активных участников трудов, блогер из Харовска Дмитрий Флегантов, получил сообщение в соцсетях от потомков погибшей в Вожегодском лагпункте. Таким образом стало известно еще одно имя – Пелагея Матвеевна Бубнова. Ничего не зная про Вожегодский лагпункт и усилия Церкви по сохранению этого места памяти, потомки искали место ее погребения и осенью 2021 года получили из вологодского архива МВД ответ:

«Бубнова Пелагея Матвеевна, 1911 года рождения, уроженка и житель д. Руслино Дрегельского района Ленинградской области, осуждена от 15 декабря 1941 года по статье 58-10 часть 2 УК РСФСР к 5 годам ИТЛ. 6 февраля 1942 года прибыла в Вожегодский отдельный лагерный пункт (ОЛП) ОИТК Вологодской области.

Умерла 18 июля 1942 года в лазарете Вожегодского отдельного лагерного пункта (ОЛП) ОИТК Вологодской области. Похоронена 18 июля 1942 года на кладбище 8 квартала (Вожегодский район Вологодской области)»^[2].

К моменту, когда они ввели в Яндекс загадочные слова из архивной справки «Вожегодский лагпункт 8 квартал», вологодский блогер уже опубликовал свой видеоотчет, и они смогли совершить виртуальное путешествие в эти глухие места, а потом нашли Д. Флегантова и попросили взять их с собой в следующую экспедицию.

Вдохновленные историями о возвращенных из забвения именах погибших, потомки решили продолжить свое родословное исследование

Вдохновленные историями о возвращенных из забвения именах погибших, они решили продолжить свое родословное исследование и обратились со справкой вологодского МВД в новгородский архив ФСБ. Ответное сообщение гласило:

«Согласно материалам архивного уголовного дела номер 1а/9145, Бубнова Пелагея Матвеевна, 29 августа 1911 года рождения, уроженка и жительница деревни Руслино Дрегельского (ныне Любытинского) района Ленинградской (ныне Новгородской) области, русская, беспартийная, малоимущая. Находилась под подпиской о невыезде с 5 декабря 1941 года.

По приговору военного трибунала 4 гвардейской дивизии от 15 декабря 1941 года Бубнова П.М. была осуждена по статье 58-10 часть 2 УК РСФСР к 5 годам ИТЛ с поражением в правах на 2 года. Точных сведений о месте отбытия наказания в материалах уголовного дела не имеется. Согласно сообщению УМВД Вологодской области, Бубнова П.М. умерла 18 июля 1942 года. Сведения о месте захоронения в архивных материалах отсутствуют.

По постановлению президиума Новгородского областного суда от 14 октября 1965 года Бубнова Пелагея Матвеевна была реабилитирована»^[3].

Наша история в самых трагических ее фрагментах очень часто бывает представлена семейными преданиями

Это был первый документ, который конкретизировал то, что было получено в давние годы из опроса жителей тогда еще не совсем угасшей деревни Руслино. Началась верификация семейного предания. Наша история в самых трагических ее фрагментах очень часто бывает представлена семейными преданиями. Эта летопись боли, передаваемая из поколения в поколение, либо окончательно превращается в табу, либо находится кто-то из потомков, не боящийся ни боли, ни правды.

Деревня Руслино

Место действия

Деревня Руслино Любытинского района Новгородской области расположена на правом берегу реки Пчёвжа, впадающей в Волхов. На западе от деревни, на левом берегу Пчёвжи расположено большое болото Бабчицкое. Раньше деревню окружали густые сосново-березовые леса, которые в настоящее время сильно вырублены.

Похозяйственные книги за 1940–1942 гг. по деревне Руслино Тидворского сельсовета сохранились. В похозяйственной книге содержатся бланки на 122 двора д. Руслино с перечислением проживающих в этих дворах. Бубнова П.М. нигде не значится, но в деле есть лист с неким списком, написанным карандашом. В этом списке упоминается Бубнова Валентина Дмитриевна и стоит год (очевидно, рождения) – 1940. Скорее всего, это дочь Бубновой Пелагеи. Современники событий, руслинские старожилы, уже ушли из жизни. Потомки их разъехались.

Документов по истории Руслино сохранилось немного^[4]. Бывшая уроженка и жительница деревни вспоминает, что колхоз «Дружба» образовался в 1928-м, а их семья вошла в него в 1934 году. В деревне была своя школа, где учились до 4 класса, в соседнем селе Кременичи (в 12 км от Руслино, в 8 км от Неболчи) была школа-семилетка.

Была деревянная, обшитая тесом часовня с множеством икон, большими хоругвями и колоколом. В отсутствии священника службу мирянским чином совершал церковный староста Веселов. К сожалению, набор внешней христианской атрибутики сочетался с чисто языческим восприятием религиозного культа и даже обращением к магии. Это подтверждается свидетельством этнографов^[5]. На этой полуязыческой религиозности делали акцент атеистические пропагандисты советского периода.

Семейное предание

Произошло ординарное по меркам военных лет событие: была осуждена и навсегда исчезла в неизвестности Бубнова Пелагея Матвеевна

Итак, в водовороте событий начала войны в городке Неболчи (тогда Дрегельского, а ныне Любытинского района Новгородской области) произошло ординарное по меркам военных лет событие: была осуждена и навсегда исчезла в неизвестности жительница д. Руслино Тидворского сельсовета Бубнова Пелагея Матвеевна. Что за причина? На это есть рассказ односельчан: у Пелагеи имелся приказ ушедшего в партизанский отряд председателя колхоза никому не отдавать ключи от амбара семенного зерна… И его выполнение стоило ей свободы, а потом и жизни, поскольку зерна потребовали военнослужащие действующей в этом районе части РККА. В общем-то, попал человек под указ; грустно, но в чем-то объяснимо: война есть война.

Родившаяся в Руслино Пелагея накануне войны жила в Кириши. Когда она там появилась, история пока умалчивает. Но 29.08.1938 Бюро ЗАГС Киришского района Ленинградской области зарегистрировало ее брак. Согласно справке ЗАГС, Никитиной Пелагее Матвеевне присвоена фамилия Бубнова, место ее работы – деревообделочный цех. А вышла она замуж^[6] за уроженца с. Мыслино, находящегося неподалеку от Кириши, Бубнова Дмитрия Григорьевича, работника Киришского сельпо, о родственниках которого сохранились воспоминания, что кто-то из них был зажиточным и имел лавку. В 1940 году в семью пришла радость – рождение дочери Валентины.

В начале ХХ века, когда Российская империя переживала бурный экономический подъем, деревня Кириши из-за строительства лесохимического комбината и сопутствующих технологиям обработки древесины производств превратилась в рабочий поселок. После революции поселок продолжал развиваться. Здесь был построен комбинат стандартного домостроения. Крестьянская молодежь из ближних и дальних окрестностей получила реальную возможность перемены социального статуса с хорошей перспективой. Семья Дмитрия и Пелагеи Бубновых возникла в бурном потоке обновления жизни, грандиозных планов, надежд и ожиданий.

Но семейное счастье было недолгим – грянула война. Муж Пелагеи почти сразу оказался призван в армию. И до сего дня его следы найти не удалось.

Архивная справка^[7] говорит, что «по документам учета безвозвратных потерь сержантов и солдат Красной Армии за период Великой Отечественной войны 1941–45 гг. Бубнов Дмитрий Григорьевич, 1900 года рождения, в числе погибших, пропавших без вести, умерших от ран, не значится». Судьба Дмитрия Бубнова – это пример другой огромной трагедии нашего недавнего прошлого, когда человек уходил защищать Родину и словно растворялся в воздухе. В лучшем случаем, как с Дмитрием Григорьевичем, находился какой-то промежуточный документ о том, что человек выбыл из одной части в другую, после чего никаких упоминаний о нем в документах не было…

Далее в нить исследования вплетается хроника войны. Для нашего повествования очень важно понимать контекст истории, в которой трагедия военных неудач армии и крушение судьбы простой женщины оказались связаны в неразрешимый узел. В июне 1941 года жителям Кириши казалось, что война идет где-то далеко и немцы получат отпор на границе, как незадолго до этого японцы на Халхин-Голе. Но вскоре стало ясно, что события разворачиваются непредсказуемо.

Фронт, подобно цунами, накатил на Тихвинский край и подходил ближе и ближе, а эшелоны через Кириши шли через каждые полчаса. Через поселок потянулись беженцы из Шимска и Чудова, стоял гул от мычания и блеяния – это отовсюду гнали скот, который потом переправляли на пароме через Волхов. С июля 1941 года Кириши бомбили ежедневно, начиная с 5 часов утра, по несколько раз. В августе до жителей поселка впервые долетели звуки близкого боя. К концу августа все население было эвакуировано, оборудование предприятий, имущество колхозов и скот вывезены на восток^[8].

Середина октября 1941-го – это общее ощущение военной катастрофы. Ее пик – печально знаменитая Московская эвакуация и паника (16.10.1941). Пал Калинин. Готовятся рубежи обороны в Вологодской области, в Череповце готовятся к уличным боям. Немцы переправились через Волхов у Грузино и двинулись на Будогощь, 23 октября 1941 года Будогощь занята фашистами. Враг был уже в 16 км от Неболчей, вплотную подошел к станции Тальцы. Идет наше отступление, временами очень похожее на бегство, и победоносное наступление немцев, апогеем которого явилось взятие Тихвина 8 ноября 1941 года.

Война. Осень 1941-го. Тихвинский край

Пелагея с дочерью бежит к матери: в сентябре, а скорее всего гораздо раньше, она уже в родном Руслино. Но немцы движутся в ту же сторону – отделенная от Руслино двадцатью километрами лесов и болот деревня Боровик была последней, которую немцы заняли (26.10.1941) и первой, которую наши освободили (6.11.1941).

Небольшой рассказ старожила^[9] позволяет окунуться в атмосферу событий, происходивших в каких-то пятнадцати-двадцати километрах от Руслино^[10].

Фашисты изъяли практически все зерно, весенняя посевная кампания 1942 года была сорвана

В это самое время вдоль железной дороги Неболчи-Будогощь выдвигаются навстречу наступающим немцам свежие части сибирской 92-й стрелковой дивизии из резерва Ставки, бои носят встречный характер, расположение сил запутано, и перспективы развития ситуации еще не ясны. Война войной – но войскам надо есть, и сохранились свидетельства, что после массового изъятия продовольствия пришлось ставить население на котловое довольствие, и проблемы с посевами тоже были. Газета «Киришский факел» писала, что фашисты изъяли практически все зерно, весенняя посевная кампания 1942 года была сорвана. К апрелю в хозяйствах не осталось и муки, людям грозил голод. Чтобы спасти жителей, в Киришском районе, помимо введения карточной системы, в 1942 году было организовано котловое довольствие семей красноармейцев, семей партизан и инвалидов, а также остро нуждающихся колхозников^[11]. Насчет того, что все зерно изъяли фашисты, можно говорить применительно к оккупированной ими зоне. Но нашим войскам тоже нужно было питаться, и «вставали на довольствие» они как раз в близких от железной дороги деревнях Дрегельского района, включая Руслино. С этой частью предания вроде бы все понятно.

Трудные вопросы и неожиданные ответы

Кириши, где до войны жила Пелагея Матвеевна, надолго превратились в груды развалин, там будет два года бушевать ад Киришского плацдарма, полный зеркальный аналог Невского пятачка. Прошлая жизнь стерта войной, и муж ушел в неизвестность войны навсегда. Пелагея бежит в родную деревню с полуторагодовалой дочкой, без вещей. Куда можно еще бежать, кроме материнской хаты в такой ситуации? Теперь она тридцатилетняя нахлебница, и вся надежда на трудодни мамы в колхозе «Дружба», и каждый мамин трудодень на вес золота.

Но как-то непонятно, почему ключ от амбара семенного зерна председатель оставил именно Пелагее, даже не члену колхоза? Никак не удается найти тот партизанский отряд, куда ушел председатель колхоза. Несколько вопросов повисло в воздухе. Ответ пришел… из архива Новгородского УФСБ^[12]. История, о которой рассказали эти документы, имеет только одну точку пересечения с тем, что рассказали в 1960-х старожилы любознательным потомкам: колхозный амбар. Он и в этой версии становится главным «местом преступления» Пелагеи.

Эта банальная ссора могла кончиться примирением, а закончилась доносом

Но выглядит трагедия Пелагеи иначе: проще и страшнее. Опираясь на тексты протоколов допроса, легко сделать реконструкцию банальной ссоры, которая могла кончиться примирением, а закончилась доносом.

Поссорились две бабы в колхозном амбаре – одна другой сказала обидные (частью нецензурные) слова. Причина проста: неожиданно для Пелагеи, которую мать послала в колхозный склад получить шерсти на заработанные трудодни, вместо положенных 230 материнских трудодней записано в учете у кладовщицы оказалось всего-навсего 150.

Кладовщица послала Пелагею разбираться с учетчицей, накал страстей явно вышел за пределы приличий, в ход пошла нецензурная лексика. И по итогам этого в общем-то бытового диалога родился донос, в котором в описании ситуации появилось всего одно дополнительное слово «немцы», но оно поставило всю ситуацию в совсем другую перспективу.

Фарс следствия и суда

На первом допросе^[13], длившемся полтора часа, Пелагея описывает^[14] ситуацию как бытовую ссору, отклоняя наветы.

«ВОПРОС: расскажите все известное по вашему делу

ОТВЕТ: 4 ноября 1941 года я пришла в кладовую колхоза “Дружба” за получением шерсти, выписанной на трудодни моей матери Павловой Варвары Ивановны в количестве 200 грамм, когда мне стали вешать шерсть, то я увидела в ведомости 150 трудодней на которые выписана шерсть, а фактически у моей матери трудодней гораздо больше. Когда я спросила почему так получается, то кладовщик колхоза Большая Анна мне ответила “это дело не мое, а счетовода с ним и разбирайтесь” тогда я заявила “скатайте кому-нибудь сапоги из этой шерсти” и вышла из кладовой колхоза

ВОПРОС: Вы уклоняетесь от дачи правдивых показаний. Показаниями свидетелей по Вашему делу установлено, что Вы высказывали следующее “погодите (следуют нецензурные слова) отойдет и вам честь, мы с вами рассчитаемся, как только немец придет мы вас всех расстреляем” Почему вы это скрываете от следствия?

ОТВЕТ: о чем у нас шел разговор во время моего пребывания в кладовой колхоза “Дружбы” уже сказала, а антисоветских высказываний и каких либо угроз я не произносила

ВОПРОС: следствием также установлено, что Вы в сентябре 1941 года, находясь в лавке за хлебом измышляли клевету на Советскую печать. Расскажите об этом?

ОТВЕТ: Да, в сентябре 1941 года я действительно ходила в лавку за хлебом и среди присутствовавших там высказывала антисоветские слова. В частности я заявила: “Брости верить, что пишут в газетах у наших и самолетов нет” Кроме этого я ничего не говорила».

Простодушная Пелагея оказывается на чекистском конвейере смерти, запущенном злопамятством односельчан

Обратим внимание на датировку события – 4 ноября. Это накануне сдачи Тихвина немцам, когда фашисты были на расстоянии пары десятков километров в Боровике, а рассказ о нем на допросе 3 декабря – это время ответного удара наших войск. Пораженческие настроения, буквально витавшие в воздухе тогда, в сентябре-ноябре, теперь становятся хорошим поводом для сведения личных счетов. Простодушная Пелагея оказывается на чекистском конвейере смерти, запущенном злопамятством односельчан.

За полтора часа следователь добился только небольшой зацепки, и на следующий день дело берет в свои руки сам начальник Дрегельского РО НКВД. За час допроса^[15] он достигает полной капитуляции подследственной.

«ВОПРОС: Материалами следствия и Вашими показаниями установлено, что Вы высказывали антисоветские настроения. Расскажите подробно об этом.

ОТВЕТ: Да, я действительно высказывала антисоветские настроения. В частности, имели место такие факты

В первых числах ноября м-ца 1941 года, число точно указать не могу, моя мать – Варвара Ивановна предложила мне сходить в колхозную кладовую и получить причитающуюся на заработанные ею трудодни шерсть. До этого я по поручению матери получала льносемя и знала, что у нее заработано 230 трудодней, а в ведомости на выдачу шерсти оказалось 150 т/д. Я спросила кладовщицу Большую Анну, почему же в ведомости значится только 150 т/дней. Она мне ответила, что она этого не знает и предложила мне обратиться по этому поводу к счетоводу колхоза. Я изобиделась что так получается и сказала “Подождите, отойдет и вам честь, придет скоро немец, так мы с вами рассчитаемся” При этом я Большую обругала вульгарными словами и ушла, после этого, домой.

ВОПРОС: Против кого конкретно Вы высказывали угрозы?

ОТВЕТ: Я имела ввиду счетовода колхоза Дмитриеву, которая неправильно проставляет трудодни

ВОПРОС: Откуда у Вас навеяны враждебные настроения по отношению к колхозникам?

ОТВЕТ: Никакой вражды к колхозникам у меня в действительности нет. Нет этого у меня и по отношению Дмитриевой. Что касается того, что я допустила такое высказывание, то это я объясняю своей необдуманностью.

ВОПРОС: Продолжайте рассказывать о других фактах

ОТВЕТ: В сентябре м-це 1941 года число не помню я ходила в лавку сельпо. До открытия лавки около нее собрались покупатели. Не помню кто-то из присутствующих читал газету. В газете упоминалось о наших самолетах. Я при этом заявила: “Бросьте верить тому, что пишут в газетах, у нас и самолетов-то нет”

ВОПРОС: Признаете, что ваше высказывание является клеветническим- антисоветским?

ОТВЕТ: Да, признаю, что мое заявление антисоветское-клеветническое

ВОПРОС: Почему Вы это говорили?

ОТВЕТ: Я это объяснить не могу

ВОПРОС: Когда вы еще высказывали подобного рода настроения?

ОТВЕТ: Кроме того что я рассказала, я больше никогда и нигде антисоветских слов не говорила».

На этой индукции – от зацепочки до глобальной вины – была построена вся отлаженная машина репрессий

Под пером чекиста бытовая перебранка в кладовой переходит во враждебные настроения и антисоветское клеветническое проповедничество. На этой индукции – от зацепочки до глобальной вины – была построена вся отлаженная машина репрессий, а самые убедительные «аргументы» следствия, вынуждавшие подследственных согласиться на это, в протокол не заносили. Согласившись с этим антисоветским «диагнозом», Пелагея Матвеевна приходит на суд трибунала; она надеялась, вероятно, что «антисоветская агитация» вполне компенсируется ее сотрудничеством со следствием. Увы. Компенсация была, но, как говорится, «в разумных пределах».

Можно не сомневаться, что военные юристы в трибунале прекрасно понимали, как рождаются читаемые ими тексты, что все эти признания были следствием манипулирования запуганной и малообразованной крестьянкой.

Здесь стоит помнить и о военных «надбавках» к установленным законом срокам. В мирное время применяли часть 1 статьи УК, тогда в итоге осужденный получал максимум до пяти лет ИТЛ. А вот в военное время часть 2 ужесточала наказание: десять лет ИТЛ или расстрел. Время было военное, выбор перед подследственным был пугающий. Умирать за правду или выжить как многие? При этом если человек себя ради правды не пожалеет, то уж ребенка своего оставить сиротой мать точно не захочет. В данном случае пытки и долгие уговоры не потребовались – Бубнова сдалась без боя.

Итоги работы следствия – в постановлении о предъявлении^[16] обвинения усилены и обогащены смыслом: «…клевету на органы советской печати, высказывала враждебные настроения по отношению колхозников…» и победа над подследственной подтверждена 10-минутным допросом 5 декабря^[17]: «…Виновной себя в предъявленном мне обвинении признаю полностью… дополнить ничем не могу» и еще через полчаса – ее подписью под распиской об ознакомлении с делом^[18]:

«...обвиняемому было предоставлено для ознакомления все дело в подшитом и пронумерованном виде в 1 томе на 17 листах. Обвиняемая Бубнова знакомился с материалами, где: (неясно записано «со следователем»?), в течение какого времени: с 15:30 до 15:50 м

…ознакомлена… дополнить ничем не могу… ходатайств перед следствием не имею».

В обвинительном заключении интерпретация двух событий из жизни обычной деревенской бабы уже доведена до гротеска

7 декабря райпрокурор утвердил обвинительное заключение^[19], в котором интерпретация двух событий из жизни обычной деревенской бабы уже доведена до гротеска:

«…будучи враждебно настроена к Советской власти среди колхозников вела антисоветскую агитацию, выражавшуюся в измышлении клеветы на органы советской печати, в высказывании враждебных настроений в отношении колхозников … в присутствии свидетелей Малыжной и Большой высказывала свое положительное отношение к фашистским захватчикам и угрозы по адресу колхозников … виновной себя в совершенном преступлении признала полностью».

Допросы Пелагеи и свидетелей, суд трибунала и приговор сумели уложиться в 11 дней. Дальше уже остался недолгий финальный путь Пелагеи из Новгородской области до Вологодской глубинки, где через полгода ее призовет Господь. Приговор^[20] в констатирующей части превосходит по абсурдности и лживости обвинительное заключение:

«…во время получения в колхозной кладовой шерсти за трудодни ее матери высказала в присутствии граждан Большой и Малыгиной угрозу контрреволюционного характера по отношению к членам правления колхоза…

…клеветала на советскую печать, при этом восхваляла мощность фашистской авиации, что подтверждено показаниями на суде допрошенных свидетелей и чего не отрицает и сама подсудимая Бубнова…»

Читая приговор трибунала, невозможно не задуматься: как это выглядело? Трое образованных людей в форме и плачущая мать грудного ребенка, которая все признала и во всем покаялась «и на предварительном, и на судебном следствии». Она умоляет о пощаде, клянется никогда ничего не говорить такого, надеясь милосердие этих мужчин.

Суд не стал разбираться в мотивах признательных показаний, закрыл глаза на то, как чекисты сделали из мухи слона. И все же снизошел к соглашательству Бубновой «с учетом ее первой судимости и осознания ей своей вины как на предварительном, так и на судебном следствии», применив к несуществующему преступлению нормы мирного времени, и дал всего пять лет.

Бубнова подписала все, что было нужно, чтобы хоть на бумаге суд выглядел прилично. И последовал ответный реверанс военных юристов – удивительное частное определение^[21], дополняющее жестокий приговор:

«…учитывая, что Бубнова имеет на руках грудного ребенка и не имеет родственников кому-бы оставить дитя на время содержания ее в заключении а также в данной местности отсутствуют детские дома куда можно было бы поместить ребенка … предложить начальнику места заключения куда будет направлена осужденная Бубнова Пелагея Матвеевна принять таковую для отбытия наказания вместе с грудным ребенком, создав последней условия по уходу и содержанию за ребенком».

Не стоит объяснять, что означает отправить мать и грудное дитя из Новгородской глубинки в северный Вожегодский лагпункт на пороге первой военной зимы с ее сорокоградусными морозами…

Забыть нельзя – помнить!

На месте Пелагеи Бубновой в те годы мог оказаться практически любой – и это происходило систематически. Церковь устами своего епископата сегодня формулирует свою позицию по отношению к этим событиям вполне отчетливо^[22].

Надо помнить, чтобы извлечь уроки на будущее, дабы такое не повторилось. Надо иметь особое попечение о местах, связанных с памятью о репрессированных.

На примере Пелагеи Бубновой история учит, что опасно терять иммунитет и заигрывать с коммунистической утопией

Однако одновременно большинство церковного народа и общество в целом незаметно привыкает смотреть на репрессии прошлого с такой дистанции, чтобы не было нестерпимо больно. И понемножку копится ощущение, что это не так уж и страшно: «…они видя не видят, и слыша не слышат…» (Мф. 13:13)

На примере Пелагеи Бубновой история учит, что опасно терять иммунитет и заигрывать с коммунистической утопией. Созданная для уничтожения врагов машина репрессий оказалась непомерно прожорлива. И идеи типа «вернуть Берию на время для наведения порядка в экономике» должны рассматриваться как кощунство по отношению к памяти погибших.

Как в капле воды…

Страшные события наших дней уже бывали в истории человечества, когда возникало безразличие к Богу. Вслед за этим посещение Господа – в форме природной катастрофы, революции, эпидемии, войны – на время возвращало людей к Божественной реальности.

Обратим внимание на завязку истории. Еще один «штрих к портрету» советской колхозной системы. В «деле» Бубновой все началось с трудодней. Это вовсе не реальные, отработанные в хозяйстве дни, а учетная единица труда колхозника. Трудодень был очень размыт; в средней и северной полосе обеспечивался почти исключительно натуральным образом, а не деньгами. Иными словами, это был совершенно четко выраженный инструмент эксплуатации (любимое слово коммунистов), отмененный только в… 1966 году. Из протоколов допроса мы видим, что на 230 трудодней (это примерно полугодовая величина) можно было получить льняное масло для употребления в пищу и еще оставалось на 200 г шерсти как минимум. Кстати, 200 г шерсти – это материал на теплые рукавицы или носки, не более. Совершенно очевидно, что мать Пелагеи Бубновой, как и подавляющее большинство односельчан, получала самый минимум оплаты труда. Естественно, что неожиданное «урезание» этого минимума не могло не вывести из себя Пелагею, и без того балансирующую с матерью и маленьким ребенком на грани выживания. Вполне очевидно, что, если бы в СССР существовала, согласно официальным заявлениям, достаточная оплата труда, этот конфликт, ставший причиной «дела», мог не состояться вообще.

И третий аспект истории Пелагеи Бубновой – личностный. Мы должны задуматься, как мы относимся к памяти наших предков, благодаря жизни, труду которых существуем и мы, и наше Отечество: о качестве нашей памяти, нашей молитвы об упокоении их со святыми и оставлении грехов. Христианский взгляд на конфликт: гнев, ярость, необдуманные слова – это грех. Злопамятство, доносительство, месть – тоже грех. Бытовая ссора, запущенная этими словами, выросла до трагедии, уничтожив человека и изломав жизнь его рода на несколько поколений вперед. У Пелагеи и других участников драмы не было той школы церковной жизни, в которой обучают бороться со своими страстями. И понятие греха исчезло. Там, где Бога нет, все позволено.

В судьбе Пелагеи Бубновой два чудовищных порождения эпохи безбожия – репрессии и война – неразрывно связаны

В судьбе Пелагеи Бубновой два чудовищных порождения эпохи безбожия – репрессии и война – неразрывно связаны. И не случайно, думается, так устроил Господь, что осмысливать ее трагедию нам выпало в эти смутные дни.

Неусвоенные уроки истории возвращаются новыми трагедиями. Господь, не услышанный нами в тихом шепоте любви и внятном голосе разума, кричит нам в рупор страдания. Услышим!

Вместо послесловия

​