К новой жизни

Часть 1: Ковчег спасения
​Часть 2: Опекунша
​Часть 3: Забытые Вырицкие подвижники
​Часть 4: «Надо очищаться, надо страдать»
​Часть 5: Послушание Небесной Игумении
​Часть 6: Выбор пути

Богоявленский собор, 1941 г., Вышний Волочек. — Архив Д.М.Ивлева.

История семьи Малышевых движется вместе с историей Русской Церкви – от почти полного разгрома перед войной к послевоенному возрождению. Переживание краткого времени, когда все они снова вместе, служат и молятся во вновь открытом Богоявленском соборе летом 1948 года, сходно с чувствами свидетелей Преображения: «хорошо нам здесь быть» (Лк. 9, 33), и хочется остановить историю в этой точке. Но земное счастье скоротечно, и 20 июля 1948 года начался другой отсчет времени. В уже формально закрытой, но фактически еще действующей Пятницкой кладбищенской церкви шла всенощная под праздник Казанской иконы Богородицы, и из-за обычной духоты в алтаре открыли окно. Диакон Борис был слишком слаб, и банальная простуда через неделю свалила его с ног. Он пишет^[1] 18 августа в семинарию:

«Уважаемая Екатерина Даниловна!

Пишу Вам нерадостное письмо.

Приехал я в Вышний Волочек 16-го числа, а 26-го у меня появился сильный озноб и повысилась температура до 38 градусов. Пришлось лечь в постель. Вот уже три недели, как я болею. Мучаюсь ужасными кошмарами, не оставляющими меня ни днем, ни ночью. t утром 38 градусов, вечером 39 градусов с десятыми. Лечили меня от воспаления легких, давая сульфозол по грамму через 4-ре часа. Это вызвало еще худшие явления, но спустя несколько дней от этого диагноза отказались и стали лечить от малярии, которую обнаружили в моей крови. Но температура нисколько не спадала. В последние дни стали намекать на бр. тиф и взяли кровь на исследование. Благодарение Богу, вчера температура понизилась, но состояние здоровья, с теми же кошмарами, осталось без изменений. За эти 3-и недели я сильно похудел и ослабел. К сожалению, сидим без денег. У меня к Вам большая просьба – доложить обо всем этом уважаемым о. ректору или о. инспектору, и, если возможно, то выслать стипендию за август месяц.

Я бы очень просил Вас сообщить мне решение по поводу моего последнего заявления, Вам известного.

Остаюсь уважающий Вас (подпись собственноручно) диакон Б.Малышев

P.S. Передайте нижайший привет всем меня знаемым».

«Сидим без денег» (как написано в письме) означает: «голодаем». 27 августа ему была выслана стипендия – 235 рублей. Много это или мало? Послевоенный кризис советской экономики (связанный с конверсией и началом холодной войны) привел к снижению и без того невысокого уровня жизни людей и поставил их на грань голода. Заработная плата рабочих снизилась почти вдвое, при средней зарплате молодого рабочего 200 рублей в месяц или средней зарплате по стране 520–530 рублей в месяц питание в заводской столовой обходилось в 8–9 рублей в день. 235 рублей мало что могли изменить, и Педсовет семинарии, понимая это,13 сентября 1948 года решил:

Дом Малышевых

«Диакона МАЛЫШЕВА Б.А., не сдавшего по болезни экзаменов и в настоящее время больного, признать прослушавшим курс духовной семинарии»^[2].

Год он лежал в доме, на той самой подушке-думочке, на которой умирала в лагере его жена

Ему оформили инвалидность, но воспользоваться ею ему уже не пришлось. Год он лежал в доме на Урицкого, 67 – на той самой подушке-думочке, на которой умирала в лагере его жена, на той же лежанке, на которой когда-то ее застал арест.

Этот дом мог бы его спасти. Продать и проесть дом придется потом его детям. И уже давно есть покупатель – Общество слепых. Но заняться этим сейчас невозможно: соседи никуда ехать не хотят, а они занимают выходящие на улицу, когда-то принадлежавшие его отцу комнаты на первом этаже, так сказать, ключевую позицию. Поэтому он просит подождать с решением участи дома до его кончины.

Игумен Никон (Воробьев)

«13/XI – 48 Калуга.

Дорогой Борис Алекс!

‟Многими скорбями подобает внити в Царствие Божие”.

К числу их относится и болезнь. Когда люди становятся неспособными к личному подвигу, а спастись хотят, то Господь посылает невольные скорби и болезни, вполне заменяющие произвольные подвиги, даже более ценные для нас, испорченных во многом. Верность Богу испытывается именно безропотным терпением всякого рода скорбей и болезней. Вспомни историю всех святых: пророки, апостолы, мученики, преподобные мужи и жены – чего, чего не претерпели они из любви к Богу!

Поэтому и мы не будем неразумны, а, вспоминая их подвиги, веру и терпение, держа в мысли, что ‟аще со Христом спостраждем, то с ним и спрославимся”, – претерпим благодушно все посылаемые нам Богом, промышляющем о спасении всех. Воистину, ‟волос с главы не падет” без ведома и попущения Божия. Смиримся же под крепкую руку Божию, и Он в свое время вознесет нас.

Не думай, как и куда устроишься, пока не пройдет болезнь, а поправишься – будет виднее. Не трать времени попусту. А сидя и лежа, тяни четочку до утомления, только со вниманием. Это не даст тебе скучать и многому может научить, о чем ты и не догадываешься. Читай, сколько можешь, Евангелие и Послания. Для этого и даёт тебе Господь досуг. Используй его должным образом.

От М. Н. получил письмо. А Олюшка не хочет мне писать. Ей, видно, некогда со службой и хозяйством. Всё же я жду от нее письма. Очень я рад, что Модя так хорошо устроился. Дал бы Бог кончить ему. Цените М. Н. Её Вам послала Матерь Божия в тяжкую минуту. Считайте её за мать и берегите её.

Да поможет вам всем Господь. Все будет хорошо, если крепко будете держаться за Господа и отдаваться в Его Св. волю. А если будем оскорблять Господа грехами, то пожнем, что посеем.

Да благословит вас Господь и охранит от всякого зла.

Передай М. Н., что я получил письмо от Ольги Вл. Жерве и ответил ей. Она, бедная, все скорбит о муже. Да и в семье сына ей тяжело.

Люб. вас Н.»

Это письмо – отличная памятка для любого болящего. Но есть и мысли, адресованные лично к о. Борису, словно комментарий к проходящим перед мысленным взором больного друга воспоминаниям о пережитом.

О. Никон помогает другу разглядеть небесный свет Промысла Божия в его жизни

Наверное, он вспоминал цепочку событий, начавшуюся со взрыва бомбы в центре города осенью 1941-го – выбило стекла в доме его бывшей гувернантки, и она пришла к Малышевым пожить со своей квартиранткой Марией Николаевной Изотовой, незадолго до ареста его жены. Потом арестовывают Марию, и их случайная гостья становится опекуншей Модеста и Ольги. Потом, умирая в лагере, он видит во сне незнакомый образ Богоматери. А в это время опекунша с детьми идет молиться о нем в храм, там случайно узнает адрес знакомого ему адвоката, тот составляет обращение в прокуратуру, и его актируют. Потом, по просьбе Марии Николаевны, сестра жены принимает его в свой дом на Толге, и в местном храме он видит чудотворную Толгскую икону и в ней узнает тот самый образ, что увидел во сне в лагере. А после узнает, что опекунша его детей – тайная монахиня Марина, и Толгская икона – это ее любимый образ Богородицы. Эта совершенно чужая им женщина вместо него вырастила и воспитала его детей, а теперь ухаживает за ним. Словно подсказка свыше: Изотова и его жена – полные тезки. И, словно подытоживая этот круг воспоминаний, о. Никон помогает другу разглядеть сквозь мутное стекло земных страданий небесный свет Промысла Божия в его жизни:

«Цените М. Н. Её Вам послала Матерь Божия в тяжкую минуту. Считайте её за мать и берегите её».

Добавим к этому – не каждому Бог посылает такого друга, как о. Никон.

А в письме матушке Марине о. Никон вместе с ней стоит перед одним из самых трудных для каждого человека вопросом: где граница зоны моей ответственности? Когда ты можешь успокоиться в Боге, как все от себя сделавший?

«10/II 49.

Дорогая Мария Николаевна! Радуйтесь о Господе!

Простите, что так долго не писал Вам. Писал больше немощным, более нуждающимся, а Вам, как более сильной, все откладывал. Глубоко сочувствую Вам, знаю, как трудно теперь с больным человеком, тем более что он малодушествует, и нет полной покорности Богу. Что делать. Велено носить немощи друг друга. Вы давно и несете чужую тяготу. Да поможет Вам Господь до конца без ропота нести этот крест. Сказано: ‟претерпевый до конца, той спасен будет”, а не просто потерпевший, а потом возроптавший. В наше время, по предсказанию св. отцев, мы можем спастись не подвигами, к которым стали неспособны, а терпением скорбей. Надо бы это всем знать и покориться этому определению Божию о нас. Зачем и Борис Ал. малодушествует и излишне заботится о своем здоровье и скорбит? Для верующего не может быть смерти, есть новое рождение в лучшую жизнь. Враг приносит маловерие, отчаяние в спасении, привязанность к здешней жизни. Но надо сопротивляться ему призыванием имени Спасителя, желающего всем Спасения и для этого распявшегося за нас. Чего же бояться?

Будьте здоровы. Да даст Вам Господь терпения и силы не роптать, не унывать, не падать духом. Да благословит и укрепит Вас Господь, да исполнит Вас радости, мира духовного и любви ко всем.

Поклон и бл. Б. Оле и Борису Ал.

Ваш доброжелатель и м-к Н.

Прошу и меня не забывать в Ваших св. м-х.

Борису Ал. надо чаще причащаться и хоть раз пособороваться.

Как у вас дела с домом? Если соседи продадут свою половину учреждению, то вам можно бы и подождать продавать. Что дом несчастливый – суеверие. А если решиться продавать, так надо подыскать отдельный маленький домик с хорошей полной усадьбой, чтобы срочно купить. А мыкаться по квартирам дело тяжелое. Может быть, ‟Плодоовощ” вам и подыщет такой домик. А деньги незаметно пройдут, и останешься ни с чем, если срочно не купить домика. Простите».

К немощам своим и о. Бориса, который «малодушествует и нет полной покорности Богу… излишне заботится о своем здоровье и скорбит…», для м. Марины добавляется трудность общения с взрослеющей Ольгой.

Модест Малышев, 1949 г.

Были и другие переживания, тучи то и дело собирались на жизненном горизонте семинариста Модеста во 2-м и 3-м классе. Государство через два года после Победы, в которые не было призыва, наконец приняло закон о всеобщей воинской повинности. Ожидалось, что весь класс Модеста отправят в армию. В его личном деле хранится свидетельство серьезности этих намерений – датированная 1 февраля 1949 года характеристика^[4] для военно-учетного стола 9 отделения милиции Ленинграда, где он назван

«одним из скромных, воспитанных и прилежных учеников 2 класса семинарии... часто болеет, но тем не менее успевает в занятиях. Ни в каких пороках не замечен. В семинарию поступил по убеждению, вслед за своим отцом, который также учился в семинарии».

Подписал этот текст профессор-протоиерей А.Осипов, впоследствии отрекшийся от веры.

Несмотря на добрые слова в характеристике, тот же самый инспектор семинарии Осипов ходатайствовал перед ректором об отчислении не только Модеста, но и почти всего их класса – после коллективного письма семинарскому руководству с возмущением о безразличном отношении к однокашнику, находившемуся на длительном лечении в больнице.

Епископ Ладожский Симеон (Бычков)

В семейном архиве хранится фотография, датированная 1 мая 1949 года. С нее смотрят на нас пятеро молодых людей. В первом ряду посередине – Ольга Малышева, видимо, приехавшая к брату на майские выходные, справа от нее – задумчивый Модест, слева склонился к ней улыбающийся Борис Анисимов – его земляк, бывший алтарник церкви в Федово. Борис влюблен в Ольгу и надеется стать ее мужем. В какие думы погружен Модест, можно догадаться – вчера ректор отказал в его прошении^[5]:

«в связи с тяжелой и продолжительной болезнью моего отца оказать ему помощь, т.к. я не в состоянии достаточно помочь ему, а жалованье сестры не дает полной возможности поддержать здоровье больного. Эта помощь облегчит и подкрепит как физические, так и моральные силы его. Прошу не отказать. 26/IV–49».

Через 10 дней силы больного закончились, и из Волочка в Ленинград летит телеграмма:

«ЛЕНИНГРАД ОБВОДНЫЙ 19 СЕМИНАРИЯ СКОНЧАЛСЯ ОТЕЦ БОРИС 11 МАЯ МОДЕСТ»^[6].

А о. Никону в Гжатск телеграфирует Ольга и пишет в письме м. Марина.

На прощание диакон Борис Малышев благословил своих детей иконами: Ольгу – иконкой свт. Николая, а Модеста – Киево-Печерской иконой Богородицы с предстоящими прпп. Антонием и Феодосием. С этой иконкой, взятой в семинарию, Модест чуть было не расстался против своей воли: ее украл семинарист, который у многих брал иконки с прикроватных столиков в общежитии, а потом дарил «на молитвенную память» старушкам, которые опекали семинаристов (была такая добрая традиция).

К счастью, иконку Модеста вор подарил именно его бабушке-опекунше, и когда Модест в очередной раз пришел к ней в гости попить чайку и покушать, он с изумлением увидел у нее свое отцовское благословение – и, конечно, получил его назад. Семинарист, поступавший подобным образом, очень легко относился к вере, пародийно любил цитировать Экклесиаста о суете сует, нацепив для выразительности платочек и изображая благочестивых бабушек. Господь не удостоил его сана – он умер от гнойной гангрены. Были и такие учащиеся в семинарии. А вообще они были очень разные: и дети репрессированных, и дети гонителей – все учились вместе.

Ольга Борисовна вздыхает, вспоминая похороны отца:

«Умер, и похоронить не во что было одеть. Ни кальсон, ни рубашки не было у нас. Отобрано же было все это при обыске. Доктор Надежда Захаровна Дешевая дала от своего мужа, Якова Трофимыча, кальсоны, нижнюю рубашку, и мы одевали папу. Потом подрясничек на папу одели. Потом батюшка, отец Федор Емельянов, дал маленькое пластмассовое кадило в руки, так как он диаконом был. Я сбегала в аптеку, выписала марлю, и накрыли его марлей. Ой, и похоронить не пришлось богато...».

У Церкви не было реабилитационных центров, ими становились дома христиан

В июле 1949 года о. Никон и м. Марина обмениваются письмами: их тему сейчас бы назвали социальным служением. К о. Никону настойчиво обращается попавшая в жизненный тупик вдова библиотекаря вышневолоцкой больницы Жерве. Батюшка переадресовывает проблему поиска пристанища для нее общительной м. Марине. У Церкви не было реабилитационных центров, но ими де-факто становились дома христиан.

«3/VII – 49.

Дорогая Мария Николаевна, Оля, Модест! Мир вам! Как вы поживаете? Приехал ли Модест на каникулы? Как вы себя чувствуете после смерти Б. А.?

Я получил сразу после его смерти от Оли телеграмму и Ваше письмо. Поминал и продолжаю в церкви его поминать.

Как здоровье Ваше, дорогая Мария Николаевна?

Как настроение у Оли? Замуж еще не собирается, нет женихов?

У меня нового ничего нет. Пока здоров, но есть одна забота, и не знаю, что делать. Вы помните Ольгу Владимировну Жерве, жену Николая Петровича, что в больнице служил библиотекарем. Так вот, Ольга Владимировна живет в Ленинграде с сыном и невесткой. У них одна комната. Невестка ее ненавидит, и Ольге Владимировне страшно тяжело. Написала мне несколько писем с просьбой как-либо помочь, ибо она изнемогает. Что Вы можете посоветовать? Нет ли возможности ее устроить с кем-либо жить? Она делать ничего не может, получает только 100 р. пенсию. Если бы кто взял ее ради Бога, может быть, еще нашлись бы добрые люди, помогли бы ей. Она долго не проживет. Напишите мне об этом. Расходы по переезду я бы взял на себя, а дальше уж не знаю, Господь прокормил бы ее. Только бы угол найти более или менее спокойный. Я сам ничего не могу сделать, а положение ее тяжелое.

Что делает Модест? Как его здоровье? Как его настроение? Перешел ли в 3-й класс? Нравится ли ему там учиться?

Желаю вам всего наилучшего. Господь да благословит вас и устроит все ко благу и спасению.

Люб. вас Н».

Модест и Ольга вступают в самостоятельную жизнь, и о. Никон рекомендует искать новый способ общения с ними, разделяя «печаль и беспокойство о судьбе детей». Наследники и хозяева дома, конечно, Модест и Ольга, но они недостаточно знают жизнь, и потому советы батюшка адресует их экс-опекунше.

«24/VII–49

Дорогая Мария Николаевна!

Поздравляю Вас с днем Вашего Ангела и желаю достичь той же обители, где и она. Да подаст Вам Господь мир, радость здоровье и всякое благополучие и здесь, на земле, а в будущей жизни вечное блаженство и славу, уготованные от создания мира для любящих Господа, исполняющих Его св. заповеди и плачущих в нарушениях их. Я получил Ваши письма. До получения последнего письма послал Вам, где писал об Ольге Владимировне Жерве. Получили Вы его или нет?

Дорогая М. Н.! Я очень понимаю Вашу печаль и беспокойство о судьбе детей. Я тоже скорблю и беспокоюсь о близких своих, и вообще о молодых. Трудно им спасать душу свою. Помоги им Господь! По силе своей внушайте, что Господь даст Вам, детям, а если не будут слушать, то сами увидят свою неправду. За ваши труды и молитвы Господь их накажет и образумит, как ‟коня и меска”, если добровольно не будут покоряться.

Относительно дома мое мнение такое: продайте О. С. [Общество слепых – Д.М.], но попросите разрешения прожить неск. времени – месяца два-три, а за это время подыщите маленький домик с отдельной усадьбой, хорошо бы на острове, и купите. Отделяться от жильцов вам будет трудно, а если жильцы второй половины не продадут своей части, то с ними вам жить вообще будет невозможно.

Относительно Бори: если он посватается за Олю, то мой крайний совет не отказать ему. Я считал Олю более умной. Городской лоск ничего не стоит, а душа, да еще верующая и скромная – сокровище, которое ценнее всего мира. Надо же быть такой дурой, чтобы не понять этого. Так и передайте Оле. Если она вообще думает выходить замуж, и Боря захочет взять – пусть идет с Богом. Иначе потом выйдет за козла городского. Простите меня.

Я здоров, живу понемногу. Прошу у всех вас св. молитв. Передайте сердечный привет Моде, Оле. Господь да благословит всех вас.

Модя, наверное, забыл свое обещание поискать в Л-де сочинения Игнатия (Брянчанинова). Напомните ему. Если он достанет, я охотно заплачу ему двойную цену против той, которую он за них заплатит. Прошу его подыскивать при случае и взять любые тома за любую цену. Особенно нужны 1, 2, 5 т. т. Простите. Живите в мире. Читайте Евангелие. Жизнь коротка, а там суд.

Любящий вас Н.

Бориса Ал. поминаю. Не забывайте и меня».

Очевидно, диакон Борис Малышев просьбу о покупке книг свт. Игнатия не исполнил, и его сын не горит желанием их искать, и, при очень скудном существовании, о. Никон вынужден обещать ему «комиссионные»: «Модя, наверное, забыл свое обещание... я охотно заплачу ему двойную цену», – он готов покупать «любые тома за любую цену», как евангельский искатель драгоценной жемчужины, «пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф. 13, 44–46). О приоритетах говорят номера томов: «Особенно нужны 1, 2, 5».

Модест уже семинарист 3 класса^[7]. По воспоминаниям сестры, он с головой погрузился в новую жизнь, которую принял восторженно. Он вытянулся и потому не имел вещей, подходивших ему по росту. Пришлось вытащить из сундука папину студенческую шинель, единственную вещь из отцовской одежды, не изъятую при обыске. С шинели он спорол желтые пуговицы и погоны, которые долго хранились в доме, а после перешли к его сыну Валентину.

Были и радости, и печали. Однажды Модест попался на пути неожиданно вывернувшей из-за угла груженой тачки, врезавшейся ему прямо в колено, и долго ходил с распухшей ногой, не влезавшей в обувь. Из светлых моментов семинарского периода сестре запомнилось одно из посещений Ленинграда, когда они с братом ходили до упаду по Эрмитажу, и с его помощью она смогла вскарабкаться по крутой лестнице Исаакиевского собора на самый верх, почти ко Кресту.

Относительно чрезмерной «разборчивости» Ольги с выбором жениха – речь идет о Борисе Анисимове, с которым Модест вместе учился и вместе возвращался на каникулы в родной город: они приходили к Малышевым пить чай с дороги, а потом вместе с сестрой шли провожать Бориса ловить попутку на шоссе до его деревни. Видимо, Ольга не воспринимала всерьез ухаживания деревенского парня. Ольга Борисовна вспоминает, что одна из духовных дочерей о. Никона прочила за нее своего сына, будущего священника. Потом ситуация изменилась, и другая почитательница о. Никона способствовала их браку с Борисом. Несомненно, сыграло свою роль и внятно выраженное мнение о. Никона.

Модест с Борисом не только вместе учились, но и вместе трудились в лаврской просфорне, делавшей просфоры для всех храмов в городе. Борису пригодились эти знания о механизированном хлебопекарном производстве: впоследствии он на приходе у себя смастерил с помощью благодетелей страшно гремевшую металлическую установку с мотором от стиральной машины и вальцами, чтобы заменить старушек, вручную делавших просфоры. А Модест из семинарии вынес другие, не менее полезные иерею дополнительные познания: он был головщиком хора, раздавал хористам партитуры, умел поставить хор. Молитве его научил Господь в дни голодного одинокого детства-сиротства. Теперь эта молитвенная жизнь проходила огранку, отливаясь в освященные вековым опытом Церкви формы.

Изотовы Мария Николаевна и Павел Александрович

Ольга Борисовна вспоминает, что Модест как-то на каникулах привез в Вышний Волочек книги свт. Игнатия. Вероятно, о них идет речь в недатированном письме о. Никона:

«Дорогая Мария Николаевна!

Когда Вы прочтете книги и они Вам будут не нужны, то отнесите их, пожалуйста, Елене Ефимовне. Она их перешлет мне. Если можно, то не рассказывайте о книгах никому, чтобы не возбуждать зависти. Получили ли первый том от Н.З.? Если Вам захочется потом почитать, то можете попросить у Е. Е., она Вам достанет. Если Модест будет против отдачи мне этих книг, то попросите его купить для себя новые, а я уплачу потом.

Привет вам и Модесту, если будете писать ему.

Да хранит вас Господь!»

Упоминаемая здесь Н.З. – вышневолоцкий врач Надежда Захаровна Дешевая. Судя по замечанию относительно возможных возражений Модеста, ситуация с трудами свт. Игнатия могла быть сложной: Модест мог быть против их отдачи, если привез в Волочек книги для себя и отдал на прочтение опекунше, а просьбу о. Никона только еще собирался исполнить впоследствии.

О книгах и о самоопределении Ольги в наступающей взрослой жизни снова пишет о. Никон и в письме, которое можно датировать 5 декабря [1949 года]: ни диакон Борис, ни Модест не упомянуты, видимо их положение ясно – диакон Борис уже у Господа, а Модест в семинарии. Книги стоят дорого: к посылаемым 150 рублям батюшка просит добавить и 100 рублей долга, но этого все равно не покрывает цену приобретенной литературы, видимо, сравнимой с величиной средней месячной зарплаты. Бедный гжатский приход почти не дает дохода, поэтому о. Никон рассчитывается частями.

5/XII

Дорогая Марья Николаевна!

Спасибо Вам за письмо и за заботу о книгах. Хорошо, что Вы написали о присылке денег, а то я мог и упустить это. Прилагаю при сем 150 р. и очень прошу простить меня, что не могу пока послать большего. Объяснять Вам не стоит, только скажу, что их у меня нет больше. Доходы здесь небольшие, а расходы увеличились. О ста рублях не беспокойтесь, пусть они будут вдобавок за книги.

Я писал Паше, чтобы она передала Маргарите и (…) матушкам, что я приглашаю их (…) на службу. Они мне почему-то не отвечают, хотя письмо мое получила Паша, я это знаю. Скажите, чтобы она ответила.

Да поможет Вам Господь, дорогая Мария Николаевна, пережить все трудности житейские и подготовиться к будущей жизни. Скажите и Оле, если она хочет и здесь облегчить свою жизнь, и в будущем наследовать Царствие Божие, то пусть крепко держится за Господа, за Церковь Православную, а не поддается духу мира сего. Недаром Господь предупредил, что трудно будет спасаться даже и избранным. Пусть она не ленится молиться, да ежедневно читает, сколько время позволяет, Евангелие и св. отцов. Надо подогревать душу молитвой и чтением духовных книг. Апостол предупреждает: духа не угашайте. Если в лампадку не подливать елея, то она потухнет, так и душа. Молитва, чтение, добрые дела поддерживают горение духа, а без них, как тело без пищи, угасает дух, тогда человеком овладевают бесы, и бывает последнее горше первого. Простите меня. Господь да благословит Вас и Ольгу и поможет в деле спасения. Господь не оставляет человека, если человек не оставит Господа.

Привет и благословение Ольге Серг., м. Александре и всем знакомым. Привет и всякие добрые пожелания Мих. Ив. Не обиделся ли он на меня за письмо или за что-либо. Прошу прощения у него, если обидел.

Люб. Вас Н.

Посылаю письмо с оказией».

Словно в подтверждение слов о. Никона, Ольга на работе получила урок, сколь от многого избавляет человека простое следование заповедям Божиим, с печалью наблюдая судебный процесс над своей однокашницей Лидой. Та выписала липовый больничный для соседки, чтобы покрыть ее прогул – тогда за прогулы карали строго. Ольга думала, что не смогла бы так поступить. Упоминаемая в письме Ольга Сергеевна – монахиня Олимпиада (Герасимова) (1874–30.11.1970), подруга м. Марины. Множество связей, судя по упоминаниям в письме, поддерживал о. Никон и с другими представителями монашеского мира Вышнего Волочка.

Но судили не только нарушителей, но и ревностных исполнителей заповедей Божиих. 11 июля 1949 года бывшего сослужителя о. Никона по козельскому храму о. Рафаила (Шейченко) арестовали, и с 18 января 1950 года потянулись его лагерные дни на том же 2-м лагпункте Вятлага, где в 1942-м году Борис Малышев закрыл глаза супруге.

А в Вышнем Волочке в это время наконец пришло в движение дело с продажей Малышевыми своей половины дома. 3 апреля Модест подает ректору прошение отпустить его до 16 апреля для этого в Вышний Волочек:

«После смерти матери я, в связи с нехваткой материальных средств, не мог перевести дом на свое имя, будучи прямым наследником. Сейчас я имею такую возможность, т. к. у нас покупают дом и дают средства для ввода в наследство. В связи с неотложными сложившимися обстоятельствами просьба не отказать»^[8].

Резолюция ректора: «с обязательным возвращением к 16 апреля».

В октябре 1950 года о. Никон приехал в Вышний Волочек на похороны Елены Ефимовны Сергиевской, сестры приютившего о. Никона вышневолоцкого врача. 13 октября 1950 года он писал в одном из писем:

«Вчера вернулся из Волочка. Там умерла Елена Ефимовна, которую знает мать Валентина, меня вызвали телеграммой. Я ей обещал похоронить ее и обещание исполнил. Она много доброго сделала для меня. Прошу всех поминать ее».

Модест уже в последнем, 4-м, классе семинарии, 23 ноября 1950 года об этом ему дана справка^[9] и характеристика^[10] для военкомата. В личном деле сохранилась справка^[11], подписанная доцентом И.Зелинским, что в субботу 30 декабря 1950 года Модест «был опрошен по СВ. Пис. Нового Завета. В графе за 2 четверть 1950–51 уч. г. надо поставить отметку 4 (четыре)».

Ему скоро надо будет посвящаться в сан, банальная житейская драма ставит рукоположение под вопрос. Ольга Борисовна вспоминает:

«Влюблен Модест был в Верочку, и уже надо жениться, посвящаться, а у него невесту-то увел Ванька Ситников. Ну, а потом другая хотела Верочка, но не понравилась всему окружению, отговаривать начали... Он вообще приезжал на каникулы из семинарии... всякие тут липли, но путевых не было».

Видимо, в этой связи у м. Марины возникает острая необходимость обстоятельно побеседовать с о. Никоном. Об этом идет речь в его письме, которое можно датировать весной-летом 1951 года: батюшка пишет о намерении повидать Модеста, когда приедет осенью, то есть в конце летних каникул 1951 года.

«Дорогая Мария Николаевна!

Получил от Вас письмо, в котором просите разрешения приехать, чтобы посоветоваться относительно детей Ваших. Прежде всего, благодарю Вас за доверие и любовь ко мне, совершенно не заслуженные мною. Я нахожусь в очень затруднительном положении. Если бы Вы собирались приехать сюда погостить, то я сказал бы: очень рад, милости просим, хоть на две недели, а не только два дня. Но как я могу сказать: приезжайте на совет. Что я могу посоветовать другому человеку, когда сам не устроен во всех путях своих. Всю жизнь стремлюсь встать на правый путь, а на деле брожу по распутиям. Если и попаду на путь когда, так враг быстро сводит с него в болото суеты и проч. Я положительно слеп и не имею права кому-либо советовать, по слову Самого Господа: ‟Слепой слепого если ведет, то оба упадут в яму”. Если Вам угодно приехать погостить сюда – приезжайте, отдохнете здесь. Кстати, привезете, может быть, и некоторые мои книги, оставшиеся после Ел. Еф., а главное дело: Игнатия (Брянчанинова). Если Над. Мих. читает их, то пусть пока там побудут. А если не очень они нужны ей, то привезите. Для чтения она может там найти.

Осенью я, может быть, и сам приеду в Волочек. Хотелось бы мне повидать Модеста, но едва ли я смогу приехать до начала занятий. Что он думает делать? Как здоровье Оли?

Я пока относительно здоров. Если приедете, то к нам надо садиться с Белорусского вокзала. Рассчитывайте, что может случиться так, что не сразу компостируют билет, хотя и много поездов. Легче всего получить на поезд Гомельский, отправляющийся из Москвы около 4-х часов дня. К нам приходит в 8 ч. 18 мин. вечера, т. е. через 4 часа с минутами будете у нас. От вокзала до нас 5 минут ходьбы – через линию на красную водонапорную башню идите, и найдете. Привет Оле, Модесту и всем знакомым. Привет Марии Мих. Хоть я и не пишу почти никому, но всех помню. Прошу и меня не забывать. Привет м. Магдалине [Захаровой?], все собираюсь ей написать.

Люб. Вас Н.»

О здоровье Ольги речь идет не случайно, она вспоминает, что в это время опасно болела плевритом:

«Я заболела в 1950-м. Дом продали. Вот если бы не родительский дом, дедушкин, может, я и не поправилась бы».

Модест на распутье: монашество, светская карьера, продолжение учебы в духовной академии?

Ольга собирается замуж за Бориса Анисимова. А Модест на распутье: монашество, светская карьера, продолжение учебы в духовной академии? Судя по оговорке о. Никона – «едва ли я смогу приехать до начала занятий», – уже выбрано продолжение учебы. Но это только отсрочка, а не решение кардинального вопроса: что делать дальше?

И есть существенные моменты выбора, о которых, по понятным причинам, не упоминается в письме. Можно предполагать, что именно о том, КАКИМ священником собирается быть Модест и понесет ли это бремя, собирался поговорить с ним о. Никон. Пик «оттепели» позади, идет своеобразная селекция священства: наиболее активные, подобно о. Рафаилу (Шейченко), отправляются в лагерь на новый срок, а новые кадры Церкви – управляемые, послушные – должны быть готовы оказаться в роли «последнего попа».

Вспоминая период своего странствования по приходам в 1948 год, о. Никон писал, что мог бы и задержаться в областном центре, но надо было пойти на поводу у уполномоченных (чекистов), проще говоря – стать доносчиком:

«Чтобы остаться в Окопах [один из районов Смоленска, где был действующий храм], надо было поступить так, как все делают, а я не хочу; вторая причина [перевода из Смоленска в Гжатск в ссылку] – боятся меня везде, думают, что все потечет ко мне… Да будет воля Божия. Лучше жить в захолустье, но с чистой совестью, чем в столице, но путем неправым. Люди, в конце концов, только орудия в руках Божиих. И дурные действия Господь направляет ко благу».

17 апреля 1951 года скончался о. Федор Емельянов, давший Модесту рекомендацию, не успев выполнить свою мечту перевенчать всю вышневолоцкую церковную молодежь. Венчать Бориса Анисимова с Ольгой Малышевой будет о. Василий Дюков.

20 июня завершается обучение в семинарии. В аттестате^[12] Модеста сказано, что он

«окончил 20 июня 1951 года Ленинградскую Православную духовную семинарию по II разряду с оценками:

1. Св. История Ветхого Завета – 4
2. Св. Писание Ветхого Завета – 4
3. Св. История Нового Завета – 5
4. Св. Писание Нового Завета – 4
5. Катехизис – 4
6. Богословие догматическое – 4
7. Богословие нравственное с аскетикой – 4
8. Богословие основное – 5
9. Богословие сравнительное – 4
10. История Древней Церкви – 4
11. История Русской и Слав. Церквей – 5
12. История и обличение раскола и сектанства – 4
13. Уста и Литургика – 4
14. Гомилетика – 5
15. Пастырство – 4
16. Психология – (прочерк)
17. История философии – (прочерк)
18. Конституция СССР – 4
19. Пение – 4
20. Церковно-Славянский язык – «5-2»
21. Языки: русский – 3
22. Латинский – 4
23. Греческий – 4
24. Немецкий – 5
25. Английский – (пусто)
26. Каноническое право – (пусто)

Подал установленные сочинения с оценкой ‟хорошо” и проповедь с оценкой ‟отлично”, проходил практику в Академическом храме, оцененную Чтение ‟хорошо”, Пение ‟хорошо”, Пономарство ‟хорошо”».

Аттестат Модест получил 25 июня. А за два дня до этого ему пришлось пересдавать^[13] латынь, чтобы получить желанную четверку.

Готовится свадьба Ольги и Бориса Анисимова. Поскольку в маленьком Волочке было невозможно что-то купить, Ольге пришлось ехать в Таллин за припасами для свадьбы и начинавшейся семейной жизни. Принимали ее в семье переехавшей в Таллин из Рыбинска дочери м. Марины – Ксении. Вернувшись, она отдала купленный материал монахиням, жившим в подвале с окнами вровень с землей, и матушки состегали ей приданое – два одеяла, о чем она с теплотой вспоминает всю жизнь.

Модест и его супруга вступили в брак «за послушание»

В августе состоялось венчание, после которого семья Анисимовых уехала в с. Котлы, близ эстонской границы. Модест запомнился сестре нетрезвым единственный раз в жизни – на ее свадьбе. Возможно, подобные тревожные наблюдения лежали в основе решения женить мягкого и поддающегося влиянию юношу. Кто, с кем и когда это решал, история умалчивает. Точно известно только то, что Модест и его супруга вступили в брак «за послушание».

Настойчивость проявила монахиня Аполлинария, в миру – Параскева Яковлевна Грибкина. Ее монашеские подвиги состояли в крестьянской работе на монастырском скиту (киновии) Вышневолоцкого Казанского монастыря в Кошарово, после разгона монастыря она легко вросла в новый мир. Был у нее свой дом с мезонином, в котором, кроме ее компаньонки из монастыря, которую все звали Леленькой, часто жили и другие монашествующие, в том числе игумен Никон (Белокобыльский) и монахиня Олимпиада (Герасимова). Дом Параскевы был около пивзавода, и она не гнушалась продавать пиво в заводском ларьке. Этот не особенно аскетичный образ жизни с неодобрением воспринимали и родители Модеста и Ольги, и многие монашествующие. Была у Параскевы и корова, а молоком торговала по назначенной приемной матерью цене ее приемная дочь Лидия. Девочка часто подолгу мерзла на улице, не смея идти домой, не продав молоко.

Лидия была вторым приемным ребенком. Сперва Параскева взяла восьмимесячную сиротку, но вырастить не успела, та погибла под колесами машины. Поэтому, чтобы успеть вырастить ребенка, Параскева выбрала уже взрослую девочку из детдома. Лида очень много успела пережить к моменту удочерения приемной мамой. Ее родная мать приехала в Вышний Волочек с детьми искать ушедшего от них мужа. Нашли они отца уже женатым на другой женщине. Переживали сильно. Братишка умер, а потом и мама заболела и тоже умерла, а вызванная по адресу, найденному в вещах покойной, тетка приехала в Вышний Волочек, забрала девочку, привезла в Калинин... и бросила на вокзале. Ее хотел принять в семью директор детдома, да жена воспротивилась, и пришлось ей вернуться в детдом. Поэтому, нахлебавшись горя, Лида ценила Параскеву и была очень послушна.

Впрочем, в отличие от воспитания детей Малышевых, дочка Параскевы была октябренком и пионеркой, пела советские песни, и танцевала – приучаясь быть как все. Ольга Борисовна вспоминает:

«Я приехала к Модесту: спаленка, хорошие никелированные кровати Валеньке, Сашеньке. Коврики хорошие, и на ковриках крестики висят. Я говорю – чего это крестики висят с цепочками?! А Лида говорит: заставят по-собачьи лаять, будешь лаять по-собачьи. Я говорю – нет, Лида, я уж по-собачьи лаять не буду... Мои ребята пошли в школу, крестики на булавочках, на маечке, нижней рубашке – не вываливаются, а в бане булавочку перекалывали на чистое белье. И вот так ходили всюду, и в школу ходили. А у ее детей на ковриках крестики висели».

Понятно, что в жизни о. Модеста это неявное противостояние сестры и жены было одной из скрытых болезненных доминант, но мудрые монахини многое сумели просчитать наперед: он сумел быть счастлив в этом браке «за послушание».

Иерей Модест Малышев, 1952

Два прошения от студента 1 курса Ленинградской духовной академии Модеста Малышева митр. Григорию написаны 12 августа 1952 года – о рукоположении^[17] и о назначении на приход^[18] храма Свт. Николая Чудотворца в с. Котлы Кингисеппского р-на, где служит о. Борис Анисимов с его сестрой. 15 августа рапорт^[19] проф. Парийского сообщает митрополиту, что Модест «один из скромных, воспитанных и прилежных студентов», а причина резкой перемены его намерения учиться в том, что «общее болезненное состояние отразилось на его занятиях в академии», то есть не справляется с учебой по болезни. Болезнь болезнью, а истинная причина, по утверждению Ольги Борисовны, проста: так решили матушки в Вышнем Волочке. Ответом явился Указ^[20] от 1 сентября митр. Григория студенту 1 курса ЛДА Модесту Борисовичу Малышеву о назначении вторым священником Александро-Невской церкви гор. Красное Село, по посвящении в сан священника. Об этом оповестили^[21] и Совет ЛДАиС. Денег нет, и Модесту пришлось просить^[22] митр. Григория об оказании материальной помощи на приобретение подрясника и креста.

В допросе^[23], снятом 6 сентября секретарем митрополита прот. Евгением Лукиным, ставленник Малышев подтверждает, что он

«исповедывания Православного, с раскольниками и сектантами в религиозном общении не состоит»,

рукоположения в сан ищет

«для Славы Божией и спасения души, с искренним намерением послужить Св. Церкви, как св. отцев Правила и Уставы повелевают»,

обязуясь

«всякое священнослужение и молитвословие совершать по чинопоследованию церковному и с благословением; во св. алтаре и храме держать себя, как того требует святость места, внушая уважение к святыне и другим; в прохождении служения вести себя благочестиво, достойно высокого звания своего, опасаясь, как бы не уронить оное и не причинить верующим соблазна своим недостойным поведением; одежду носить скромную и приличную, соблюдать установленные Св. Церковью посты и никаких зазорных поступков не допускать. Для постоянного напоминания о принятом высоком звании, чтобы возгревать в себе дар благодати священства, кроме богослужения и таинств, обязуюсь упражнять себя чтением Слова Божия, творений святоотеческих и прочих духовных писателей. И также обязуюсь иметь у себя для постоянного чтения Св. Библию, как настольную книгу»^[24].

То есть просто быть христианином.

Кроме ставленнического допроса, Модест подписывает и присягу:

«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием в том, что желаю при помощи Божией и всемерно тщуся проходить служение сие, согласно со Словом Божиим и правилами и канонами церковными, находясь в полном подчинении начальству в лице Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, своего Епархиального Архипастыря. Богослужения и таинства совершать со тщанием и благоговейно, по чинопоследованию церковному, ничтоже произвольно изменяя. Учение веры содержать и другим преподавать по руководству Святыя Православныя Церкви и св. отец… Проводить жизнь благочестивую, трезвенную, от суетных широких обычаев устраненную, в духе смиренномудрия и простоты, и благости примеров руководствовать других к благочестию. Во всяком деле служения моего иметь в мыслях своих не свою честь или выгоды, но Славу Божию, благо Св. Церкви и спасение ближних. Вообще, обещаюсь в жизни и деятельности моей строго держаться Св. Православной Церкви, руководствуясь правилами и канонами церковными, Соборами утвержденными и в Книге правил изложенными. Не уклоняться ни в какие расколы, помня, что уклонением в раскол я теряю ту благодать, которая мне даруется через рукоположение меня в сан священника, в чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий, молитв ради Пречистыя Богородицы и всех святых. В заключение клятвенного сего обещания моего целую Слова и Крест Спасителя Своего. Аминь»^[25].

7 сентября Модест рукоположен^[26] во диакона преосв. Романом, епископом Эстонским, а через неделю митр. Григорием во священника – и то и другое в Никольском соборе.

О священнической практике и пригодности для служения на месте назначения прот. Павел Фруктовский 24 сентября пишет^[27], что о. Модест, послужив неделю с 8 по 13 сентября диаконом и неделю с 15 по 24 сентября священником, «приобрел достаточную опытность для самостоятельного служения священником».

Храм св. благоверного князя Александра Невского в Красном Селе

25 сентября о. Модест получает у митрополита ставленническую грамоту:

«Божией милостью смиренный Григорий, митрополит Ленинградский и Новгородский, по благодати дару и власти Всесвятого и Живоначального Духа, данной нам от Самаго Великаго Архиерея Господа Нашего Иисуса Христа чрез святыя и священныя Его апостолы и их наместники и преемники, благоговейного сего мужа, диакона Модеста Борисовича Малышева, всяким перове опасным истязанием прилежно испытавше и достоверными свидетельствы, наипаче духовного его отца протоиерея Павла Фруктовского о нем уверившися, судихом достойна быти святаго сана пресвитерского. По обычному же чину святыя апостольския, восточныя церкве и по нашему благословению, содействующу томужде Животворящему и всесовершающему Святому Духу, рукоположен мною, митрополитом Ленинградским и Новгородским Григорием, во иерея ко Храму Александро-Невской церкви г. Красное Село Ленинградской области, и он, иерей Модест Малышев, да имеет власть Тайнами Святыми совершати человека в жизнь христианскую, духовную: крещати, миропомазати, исповедати, литургисати, венчати, по воле и согласию мужа и жены, и елеопомазание над болящими совершати (над здравыми же никако дерзати творити), и вся церковная последования и чины действовати, яко служителю Христову и строителю Тайн Божиих. Подобает же ему, иерею, по нашему повелению и по своей должности, вседушно прилежати чтению Божественных Писаний, и не инако сия толковати, но якоже церковная светила святии и богоноснии отцы наши, пастыри и учителие, великим согласием истолковали: и, по завещанию апостольскому, быти трезвенну, целомудру, благоговейну, честну, страннолюбиву, учительну, не пиянице, не убийце, не сварливу, не мздоимцу: но кротку, не завистливу, несребролюбцу, свой дом добре правящу, чада имущу в послушании со всякой чистотою: скверных и бабиих, якоже той же апостол к Тимофею пишет, басней отрицатися, обучати же себе ко благочестию, образ быти верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою: паче же вверенныя ему люди учити благоверно, заповедем Божиим и всем христианским добродетелем по вся дни, изрядное же в день недельный, якоже повелевает шестаго Вселенского Собора правил девянадесятое и исповедавших ему свои совести вязати и решити благоразсудно по правилам святых апостол и учению Богоносных отец, по уставу же Святыя Восточныя Церкве, и по нашему наставлению и повелению: вящным же и неудоборазсудныя вины приносити и предлагати нам. От Храма же к немуже благословен есть, и у него же служити определен, инамо без нашего благословения прейти никакоже дерзати, по третиему правилу Собора Антиохийского. Аще же он иерей начнет жити безстрашно, или что неприлично священству деяти: упиватися или кощунствовать, или о Церкви и о пастве своей нерадети, запрещение иерейства да приимет, дондеже исправится, и покажет житие незазорное и благочинное иереем подобающее. Аще же что содеет возбранное священству, извержению сана иерейского да подлежит, вонь же час оное возбраняющее содеет: обаче сего по нем не хощем и не желаем, но паче тщатися ему всегда достойно ходити звания своего, и врученную себе паству добре пасти, да мудрых и верных служителей мздовоздаяние от руки воздающего комуждо по делом его воспримет, и не постыдится в день страшного испытания Владычня, но да речет: Господи, се аз и дети моя! Да услышит же и сладкий оный глас, глаголющий: ‟добрый рабе, благий и верный, над малым был еси верен, над многим тя поставлю: вниди в радость Господа Твоего”. И того ради жительству своему внимати и паству свою поучати да тщится. Известного же ради свидетельства, яко он, диакон Модест Борисович Малышев, на степень иерейства рукоположен и нами благословен, дадеся ему сия наша архиерейская грамата, рукою нашею подписанная, и печатию нашею утвержденная в г. Ленинграде. Дата мироздания 1952, Воплощения же Божия Слова сентября месяца в 25-й день»^[28].

Конечно, было бы идеально служить на одном приходе двум семинарским товарищам. Но церковное начальство решает проблемы, о которых не подозревает о. Модест, и 27 сентября он назначен священником Александро-Невской церкви в пос. Красное Село Ленинградской области^[29], об этом 1 сентября секретарь митрополита сообщает Совету Ленинградских духовных академии и семинарии^[30].

А 8 октября переведен^[31] вторым священником в Князь-Владимирскую церковь пос. Лисий Нос. Перевод этот связан с острой ситуацией в приходе. Его ждет здесь много испытаний, но полувековой стаж священнослужения будет так или иначе связан с этим пригородным поселком, где он и его супруга закончат свои дни.

О. Модест в старости. Фото в алтаре

Бескомпромиссных о. Бориса Анисимова и матушку Ольгу всю жизнь «гоняли по приходам» по тем же мотивам, что и о. Никона. У о. Модеста внешне все выглядит более стабильно и благополучно, но и под этим внешним благополучием – страдание, только спрятанное глубоко внутри.

Через весь свой трудный век пронесли брат и сестра Малышевы духовный настрой своих воспитателей – о. Никона и м. Марины, прекрасно выраженный словами известного стихотворения мц. Татьяны Гримблит:

Мне не радость сулит эта жизнь на земле –
Я решил ведь идти за Тобою,
И в награду за то, что служил я Тебе,
Мир покроет меня клеветою.

...Не слезами, а кровью все раны Твои,
Мой Спаситель, готов я омыть:
Я молю, пусть настанут те дни,
Чтоб и жизнь за Тебя положить.