Котенок

Вячеслав Петрович приближался к семидесятилетию и в целом доволен был тем, как удалось ему прожить жизнь. Так и думал иногда в тихую минуту: ну что ж, Слава, неплохо прожил, молодец. Не идеально, конечно, но – так, что не стыдно теперь, на старости лет. И есть что вспомнить – и приятно, радостно вспоминать. Как в школе учился, как в армии служил. А потом – студенчество, картошка, костры, гитары, рыжая девчонка со второго потока. Свадьба в общежитии, заспанная комендантша на пороге: «Кто разрешил?..» – «Лада Захаровна, выпейте за здоровье молодых». Через полчаса она уже громче всех кричала «Горько». Больше сорока лет мы с Любушкой прожили, дай Бог всем так.

Да, многое вот так, на ходу вспоминается, многое. Сын-дембель – слезы и объятия на перроне, Господи, неужели всё позади?.. Дочь в роддоме… Только те, у кого есть внуки от дочки, знают, что это такое – когда твоя девочка там, когда она становится матерью. Первый переход двухлетнего внука по бревнышку на детской площадке; он верещит, требуя, чтоб его поддерживал «дедя», а не мама; вся площадка смеется…

Да разве все перескажешь!.. И горькие дни тоже, конечно, были. Но у кого их не было. Кто не хоронил родителей. Кто не страдал от того, что в 1990-е творилось. Кто ошибок не делал, кто не раздражался, не ссорился сгоряча… Но как-то ведь всё это пережилось, правда же? «Живой вот я пока, и слава Богу, – думал Вячеслав Петрович, отталкивая кроссовками серую ленту набережной, – вполне могло быть иначе».

Минувшей осенью они с Любой подцепили ковид. Она как-то еще ничего, перемоглась, а он – еле выкарабкался, спасибо другу-доктору Васе Максимову. Он-то и порекомендовал Вячеславу Петровичу ежедневный небыстрый бег – минут по двадцать. «Только одевайся поплотнее, помни: переохлаждаться тебе нельзя ни в коем случае».

Вот он и плюхал теперь потихоньку-полегоньку вдоль великой реки – а была весна. Напротив, на пологом левом берегу среди старых частных домов, белели сады; на долгом острове посреди реки ветер трепал ветки цветущего терновника. На притоках не сошло еще половодье; над мутными желтоватыми водами носились чайки, бакланы и вороны. Волны качали прибитую к набережной щепу, доски, бутылки, еще какой-то мусор. Денек выдался не из теплых, ветреный; и совет друга-доктора Вячеслав Петрович, конечно, учел.

Вдруг он увидел стайку детей лет 10–11 – они бежали по набережной ему навстречу, возбужденно указывая на что-то, плывшее, видимо, по воде, и быстро жестикулируя; но детских голосов слышно не было. По мере сближения стайка уменьшалась: сначала остановились и пошли по лестнице вверх два мальчика – один из них притом безнадежно махнул рукой, – затем и девочки выдохлись и присели на скамейку.

Только одна из них продолжала бежать – и, увидев Вячеслава Петровича, бросилась к нему. Он успел заметить, что на ногах девочки тяжелые и неловкие – не по сезону – сапоги; что вид у этого ребенка неухоженный, не домашний. Из-под синей трикотажной шапки выбивались светлые волосы. Прозрачное личико раскраснелось, по щекам текли слезы, серые глаза кричали о помощи.

– Ты что, девочка?..

Она схватилась его за рукав куртки и потащила к короткой лестнице, которая вела с нижнего яруса набережной прямо в воду. Дрожащей рукой девочка указала туда, где ходили волны, носились чайки, плыло бревнышко... А на бревнышке сидел бело-рыжий котенок.

Дрожащей рукой девочка указала туда, где плыло бревнышко... А на бревнышке сидел бело-рыжий котенок

Девочка произносила какие-то слова, но Вячеслав Петрович не мог их понять – будто птичий щебет… Наконец, он вспомнил, что вон в том красном доме наверху, над набережной, – специальный интернат для глухих детей.

Вячеслав Петрович Сапожников был доволен прожитой жизнью. Без фанфаронства, без тщеславия – никогда этим не страдал, никогда не искал никаких почестей и знаков отличия. Просто жил с доброй уверенностью в себе. Со спокойной совестью. С хорошей репутацией. Это не делается за месяц, за год. Это делается всю жизнь и дается дорогой ценой.

И вот, вся его жизнь, со всеми ее испытаниями, горестями, радостями, преодоленными трудностями, со всем ее содержанием и смыслом – закачалась, задрожала на одной чаше весов, а на другую почему-то легла текущая минута – с весенней непогодой, злополучным котенком и плачущей девочкой из «глухого» интерната.

Вот отпихни ее сейчас – и как ты будешь вспоминать всю предыдущую свою жизнь, с каким чувством будешь ее перелистывать? Встанет она пред тобою, эта девчонка, и не допустит тебя до собственной твоей жизни.

Слава, а ты понимаешь, что твоим внукам еще нужен дедушка?..

...Что твоя жена не готова стать вдовой?..

Ты уже забыл ковидную палату, Слава, и доктора Васю в белом скафандре?..

У девочки горе, да, но это горе детское. Сколько такого еще будет в ее жизни. Не будешь же ты каждый раз ее спасать...

Этот голос еще не затих, а Вячеслав Петрович уже сбросил на ступени лестницы все, кроме трусов. Вода обожгла босую ногу. Ох!.. Не доплыву, не выдержу… Но ходу назад уже нет, Слава, плыви, плыви. Ветер притих, бревнышко подпрыгивает на месте, котенок орет. Вот, вот, сейчас. Разворачиваем бревно, берем курс на берег, только бы сердце выдержало. Девочка стоит на коленях, ладошки сжаты – молится?.. Тихо, кот!.. Какая-то парочка снимает его на видео, вот молодцы-то. Терпи, терпи, Слава, немножко осталось. Мокрый бетон ступеньки. Парень, сунув смартфон в карман, подбегает и протягивает руку – слава Богу, догадался.

Да отцепись, отцепись, кот, всё! На берегу мы с тобой уже.

– Дедушка, а вы закаленный вообще, да? Морж? – спросила девушка, не прекращая видеосъемку.

– Да какой он морж, не видишь, трясется весь, блин. Помоги ему одеться лучше. Дед! Скорую, может, вызвать? Или родным позвонить, телефон-то у тебя с собой?..

Вячеслав Петрович впрямь не владел ни руками, ни ногами. В них возникла судорожная боль, перед глазами всё поплыло, сердце заколотилось. Вася, друг-доктор, выходишь ли ты меня во второй раз?..

Девочка вытерла слезы и, шагнув к спасителю своего любимца, поцеловала его в щеку

Девочка расстегнула запачканную красную курточку и засунула перепуганного котенка за пазуху. Потом она вытерла слезы и, шагнув к спасителю своего любимца, поцеловала его в щеку.

Он никогда не искал наград и почестей. Будто заранее знал: награды выше этого поцелуя на свете все равно нет.

– Давай телефон, дед! Где у тебя тут кто – дети, не знаю, жена, может?..

– Тащите его вон в ту кафешку, и там сто грамм сразу, – это уже другой какой-то парень.

Вячеслав Петрович, как его ни трясет, удерживает телефон в руке: еще не хватало пугать жену. Сейчас все пройдет. Дом недалеко, таблетки для профилактики есть, и сто грамм найдется. А Вася Максимов приедет – просто в гости.

Вячеслав Петрович знает главное: чаши весов стоят ровно. Сколько бы ни осталось ему дышать земным воздухом.