Иеромонах Силуан (Браун) «В Ираке я всегда чувствовал, когда священник в Америке читал разрешительную молитву»

Иеромонах Силуан (Браун) – рядовой американец, который с детства ходил в протестантскую церковь, но затем нашел Православие. Он служил в Ираке, который, по его словам, стал для него «настоящим адом», хотел покончить жизнь самоубийством по возвращении оттуда, но сейчас видит в этом Божественный Промысл. Не будь всего этого, возможно, его путь был бы другим, и ему было бы сложнее устроить православную миссию в Африке и организацию Orthodox Africa, исполнительным директором которой он является.

Отец Силуан (Браун) с детьми в Кении

– Отец Силуан, расскажите, каким был ваш путь в Православие?

– Я вырос в протестантской церкви, которая не принадлежала к какой-либо деноминации. На самом деле, мне это не нравилось. Очень рано я пришел к выводу, что когда иду в церковь, то испытываю те же самые чувства, как если бы остался дома смотреть футбол. И футбол был, конечно, гораздо интереснее. Церковь была для меня в каком-то очень низком приоритете. Однако в начале 1990-х из Таиланда вернулись миссионеры. В то время существовала легенда, что СПИД можно вылечить сексом с девственницей. В результате очень много тайских девушек были проданы в сексуальное рабство просто за бесценок, за очень небольшое количество опиума.

Я сказал себе: «Ок, это христианство. Это то, на что я могу подписаться»

Эти миссионеры были сосредоточены на том, чтобы выкупить таких девушек, отправить их в школу и помочь прожить нормальную жизнь. Это поразило меня, и я сказал себе: «Ок, это христианство. Это то, на что я могу подписаться». Это захватило меня.

Когда мне было лет 14–15, я был в скаутах, и мой отец нашел книгу известного писателя Фрэнка Шеффера «Танцующий в одиночестве» (Frank Shaeffer, Dancing Alone), где тот рассказывает, как пришел в Православие. Тогда я стал спрашивать отца. В 20 милях от места, где мы жили в Колорадо, была православная церковь. Отец пару раз спрашивал нашего пастора об этом, однако тот отвечал, что это какие-то неблагополучные славяне, с которыми он ничего общего не имеет.

Но когда папа получил эту книгу Шеффера, он стал задавать вопросы более серьезно. В итоге мы решили пойти в ту церковь, и так оказались на всенощной. Мы сразу почувствовали там себя дома, поняли, что это и есть настоящая вера. Месяцев через 6–8 вся наша семья приняла Крещение. Это произошло в Великую Субботу, наверное, в 1996-м или 1997-м году. И мы уже никогда не уходили из Церкви, все больше и больше погружались в ее жизнь.

– А как вы, обычный американец, обрели для себя Русскую Церковь, почему вы решили стать ее прихожанином, а потом даже и монахом?

– Приход, который мы нашли, принадлежал Православной Церкви в Америке (ПЦА), так что некоторое время я провел там. Служил чтецом, учился в Свято-Тихоновской духовной семинарии. Время от времени у меня были контакты с РПЦ. А потом я поступил в морскую пехоту, воевал в Ираке, был серьезно ранен. Тогда я услышал об иеромонахе, который собирался создавать монастырь, где помогали бы ветеранам с посттравматическими стрессовыми расстройствами и другими подобными проблемами, связанными с войной. Благословил его на это Митрополит Иларион (Капрал), приснопамятный Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви.

Я решил, что это замечательный монастырь, как раз для меня, где я могу найти исцеление от ран и монашескую жизнь. К сожалению, затея не удалась. Владыка Иларион отозвал свое благословение и сказал мне уйти оттуда. В то время Митрополит Иона (Паффахаузен), бывший Предстоятелем ПЦА, как раз перешел оттуда в РПЦЗ и собирался устроить монастырь. Он сказал владыке Илариону, что примет меня, и я стану первым монахом в его обители.

Иеромонах Силуан (Браун) совершает таинство Крещения в озере Виктория в Уганде

– Вы действительно стали первым монахом в монастыре Святого Димитрия Солунского, который устроил владыка Иона?

– Да. Я стал первым, кто присоединился к владыке там.

– Каково это – быть первым монахом в новом монастыре?

– Монастырь только создавался, так что все шло немного медленно. К тому времени у владыки Ионы еще оставались контакты с ПЦА. Кроме того, мы служили в Свято-Иоанно-Предтеченском соборе РПЦЗ в Вашингтоне. Он готовился к тому, чтобы стать настоятелем нового монастыря, благословил меня закончить университетское образование во Флориде. Там я был приписан к Церкви Московского Патриархата. Когда вернулся в Вашингтон, у нас еще не было полноценного литургического цикла, который есть сейчас. Поэтому у меня была определенная свобода, и я получил благословение развивать православную миссию в Африке и нашу организацию «Orthodox Africa», которой занимаюсь и по сей день. Таким образом, моя миссионерская жизнь, наряду с монастырской, действительно начала развиваться под водительством владыки Ионы.

По мере того как к нам присоединялись новые монахи, мы переехали в другое место, развивали монашескую жизнь. Сейчас у нас есть 12 братьев, и это замечательно – видеть, как все изменилось. У нас полноценный монастырь. Можно сказать, это мое убежище от бури. То место, куда я могу вернуться после служения в Африке, получить определенную перезагрузку, а потом снова заниматься миссионерской деятельностью.

У нас полноценный монастырь. Можно сказать, это мое убежище от бури

В Африке очень серьезная духовная брань. Один из епископов, ныне уже покойный, говорил, что монаху сложно быть монахом, пастырем вне монастыря, что хотя бы каждые полгода нужно возвращаться в монастырь, пусть даже на пару недель. Монастырь Святого Димитрия и стал для меня таким местом, где я могу «подзарядить батарейки».

– Вы служили в Ираке, в Фаллудже. Вы там были в 2004-м году во время известной операции «Ярость призрака»?

– Нет, я не участвовал ни в каких известных операциях, я служил в военной полиции. Мы осуществляли конвои в разных районах страны, работали в коридоре между Рамади и Фаллуджей. Это было в 2008-м году.

– Какой опыт вы получили в Ираке, что поняли благодаря этой службе?

– Диссонанс. Мы много говорили о патриотизме, о защите своей страны и других таких вещах. В определенной степени это было правдой. Но я думаю, многие морские пехотинцы, и я в том числе, возможно, чувствовали себя словно наемники в частной военной компании. Хотя, конечно, мы служили в регулярных Вооруженных силах США. Было очевидно, что в Ираке нет оружия массового поражения. У меня всегда была четкая картина человечества, тех, кто тебя окружает, разных культур. И я никогда не мог уничтожать иракцев как врагов человечества. Всякий раз, когда они стреляли в меня, я думал: «Единственная разница между нами заключается в том, что мы воюем по разные стороны баррикад, больше ничего. Если бы я родился среди вас, то уверен, что тоже, как и вы, стрелял бы в том направлении, где сам сейчас нахожусь».

В общем, это действительно был диссонанс.

– Вы видели чудеса, когда служили в Ираке?

– Я ни разу не видел священника, пока был там. Поэтому мне приходилось отправлять Исповедь моему батюшке в Колорадо по электронной почте. Получив мое письмо, он шел в церковь, возлагал епитрахиль и читал разрешительную молитву. Между нами была 10-часовая разница во времени. Когда у него была середина дня, у меня была середина ночи. Но когда он читал разрешительную молитву, я всегда чувствовал это – вне зависимости от того, что делал, какая стрессовая ситуация была. Я всегда ощущал, что он читает разрешительную молитву, и точно знал, что он делает. Для меня это была реальная связь с таинством Исповеди. Это главное чудо, которое мне вспоминается.

– Вы чувствовали это даже во время боевых операций?

– Да. В меня могли лететь пули, но я знал, что мой священник читает разрешительную молитву.

– А вы чувствовали присутствие Бога на поле боя? Он открывает Себя тем, кто в опасности?

– Это и есть то, о чем я только что рассказал об Исповеди через расстояния. И прежде, чем предпринять что-либо, я всякий раз думал: что я скажу на Исповеди, как я поведаю об этом Христу?

– В России многие считают, что США вели в Ираке неправедную войну. Что скажете вы – человек, который там был и все видел собственными глазами?

– Да, это как раз то, что я говорил об ощущении, что ты являешься наемником частной военной компании, который работает на какую-нибудь нефтяную корпорацию или что-то в таком роде, и получает от этого доход. Мне не хочется углубляться в политику, я этого не знаю. Но, на мой взгляд, сейчас достаточно очевидно, что люди, которых мы убивали, не представляли реальной угрозы для американцев. Я не думаю, что той войной мы обеспечивали безопасность Америки.

– Во время службы в Ираке вы уже имели духовный сан?

– Я был посвящен во чтецы, когда мне было 17 лет. Так что в Ираке был уже в этом чине. Тогда мне было 23 или 24 года.

– Можно ли сказать, что служба в Ираке открыла вам глаза на что-то важное в Православии?

– Не столько служба там, сколько терапия души, реабилитация. Вернувшись из Ирака, я был абсолютной развалиной. Раны, полученные там, до сих пор дают о себе знать. У меня были суицидальные настроения. Я часами сидел взаперти с бутылкой виски в одной руке, а другой наставлял пистолет себе в лоб. Я просто хотел умереть.

Я часами сидел взаперти с бутылкой виски в одной руке, а другой наставлял пистолет себе в лоб. Я просто хотел умереть

Общение со Христом, которое дает Православная Церковь, и терапия души помогают истинному исцелению всех наших ран. В моем случае они были получены на поле боя, у других – в иных ситуациях. Исцеление людей через духовную жизнь, превращение опустошенного молодого человека, который хочет умереть, в иеромонаха, и то исцеление, которое нам дает Христос через веру, – это истинное свидетельство того, что дарит Православная Церковь.

– Может быть, это само по себе чудо, что Бог помог вам пройти все испытания?

– Когда я хотел покончить с собой, мой пистолет был заряжен. И не было никакой причины не выстрелить. Так что – да, это чудо.

– Теперь вы – иеромонах и ветеран, имеющий опыт на поле боя. Что вы говорите своим духовным чадам – как избежать войн? Не только внешних, но и внутренних, что, возможно, гораздо важнее?

– Может быть, отчасти это не ответ воина, но я не проповедую избегание. Например, Ирак стал для меня адом, но благодаря этому я получил пенсию по медицинским показаниям. Это помогло мне начать миссионерскую работу в Африке, поскольку в первые 3 года я сам платил там за все. У нас тогда было очень мало жертвователей. Я вижу Божественное Провидение – Господь сложил все так, чтобы мне жить в Нем. И я верю, что Он может вывести к лучшему из запустения.

Реальность, с которой приходится сталкиваться в Африке, можно назвать экстремальной. Но после Ирака, после службы в морской пехоте это меня не шокирует. Я был там. И Господь использовал все, любую часть моей жизни для того, чтобы я мог сейчас служить.

Так что я не стал бы проповедовать избегание.

Я проповедую отречение себя – чтобы действительно отдаться Христу со всем, что у нас есть

Я проповедую отречение себя – чтобы действительно отдаться Христу со всем, что у нас есть. И довериться Ему, поверить, что Он все сделает к лучшему – может быть, не в этой жизни, но, несомненно, – в будущей. Важно просто довериться Его Провидению, что, через что бы мы ни проходили сейчас, неважно, как трудно это может быть, – все это имеет причину и служит нашему спасению. Я думаю, это все, что мы можем сделать. У нас нет контроля над другими людьми, мы сами оказываемся в таких ситуациях, с которыми не согласны. Мы – несовершенные люди, которые стараются обновить несовершенный мир.