Дорога к празднику

Снег на Покров Пресвятой Богородицы. Художник: Владимир Зайцев

Костик сел на кровати и потянулся. Сам потрогал свой лоб, хотя ему и говорили, что так не делают, потому что ты горячий – и рука горячая, и непонятно будет. Но ведь холодный же сегодня! И вчера уже был холодный, просто тетенька-врач приходила, велела лежать и из дома ни ногой. И сказала, что еще придет.

А как лежать? На улице уже два дня как выпал снег, а Костик его только через окошко потрогать пока успел. Мама с папой говорят: очень рано это, очень редко, когда до Покрова – и снег. Костик хочет на улицу, там бегает соседский щенок Тяпа и носом тычется в белое пушистое покрывало земли. Оставляет смешные маленькие следы, как их кошка Муся на одеяле. Только от кошки следы были черные, она залезла ими в горшок с только что политым цветком, а потом испугалась, что плохо себя ведет, и ну убегать. И топ-топ по Костикиному одеялу. Было белое, стало пестрое.

Покров. Костику немного стыдно, что маленьким он был глупенький и думал, что покров – это такой ковер на полу

Покров. Костику немного стыдно, что маленьким он был глупенький и думал, что покров – это такой ковер, вот как на полу. А сейчас он большой, шестой год идет, да почти уже шесть, и он знает все про Праздник. И мама рассказывала, и читать он уже умеет почти совсем хорошо и читает книжку про Божьи дни. И покров – это такой платочек оказался. Как на тетеньках в храме. И когда Богородица пришла и рас-прос-терла (ух, какое слово!) Свой Покров над людьми в большущей церкви – враги отступили от города, и никто не умер. То есть не погиб, Костик пока еще путает эти слова.

Он залез под свою кровать и выудил оттуда красную варежку. Он ею играл, будто это собачка. Он вообще хочет, чтобы у них была собака, а не кошка. Муся, будто прочтя его мысли, вчера утащила варежку подальше. Он за ней – а тут мама зашла и сказала, что ему не надо еще никуда лазить, а надо лежать и пить какой-то глупый сироп зеленого цвета. Пахнет лекарство еще ничего, а вот на вкус – редкая гадость.

Раз снег – нужны варежки. И сейчас вторую надо найти в большом шкафу, хотя мама, конечно же, уже все нашла и приготовила, и они поедут на службу.

Он выбежал из комнаты. Мать стояла перед образами, платочек на заплетенных волосах, читала по молитвослову что-то про себя.

– Мама, мама, на службу пора! – закричал он.

Мать ахнула:

– Сынок, так ты же еще болеешь. И отец сказал: оставайтесь дома, дома помолитесь, раз такое дело. Его-то уже увезли служить, дядя Петя увез!

Костик захлопал глазами, не понимая. А потом дал реву.

Из их поселка до того, в котором папа служит, никаких автобусов не ходит. Если только кто довезет по доброте. А так – иди по дороге поменьше до дороги побольше, которую зовут трассой-какие-то-буковки, и по ней столько же иди до церкви, благо она хоть на краю поселения стоит. Если по дороге кто подхватит сначала до трассы, а потом по трассе – очень хорошо, но и это денег стоит. Конечно, не так дорого, как «такси».

А «такси» в поселке – это два дяденьки из какого-то еще одного села на дребезжащих машинах. И берут они очень дорого, мама даже плакала, как дорого, когда им пришлось однажды ехать на этом «такси». И даже на холоде держат окна открытыми. Как-то раз им нужно было срочно доехать кое-куда – так мама всю дорогу Костика собой закрывала от холода, водитель на ее уговоры закрыть окно не поддавался и высадить грозил среди трассы. Папы тогда с ними не было, отправляли по каким-то делам в другой город.

Костик размышлял о том, что, наверное, быть мамой – это тоже служба. Она же не может перестать быть мамой

В поселке, где служил отец, жилья для них не нашлось, пришлось снимать в соседнем. Мама говорила, что на это уходит почти все, что у них есть. Но ничего не поделать: служба такая. Слово «служба» для Костика всегда было хорошее и про литургию, где так чудесно поются молитвы (особенно было хорошо, когда и мама присоединялась к хору, и Костик слышал ее голос среди других, он даже глаза зажмуривал от радости), где отец совершает самое великое Таинство в алтаре и после долгих молитвословий выходит с Чашей в руках. Но еще в слове «служба» говорилось о том, что должен делать человек во что бы то ни стало. Мама как-то разговаривала с тетеньками на приходе о том, что и у врача служба, и у военного служба, они не могут перестать быть врачом или военным ни на минуту. Только у священника служба не только перед людьми, но еще и – прежде всего – перед Богом. Костик размышлял о том, что, наверное, мама – это тоже служба. Она же не может перестать быть мамой. А вот врач, наверное, не всегда служба. Или не для всех. Бабушка Катя на приходе как-то жаловалась, что ее привезли в больницу, а врачи и не подходили целый день, пока ей совсем плохо не стало и она помирать не начала.

Костик вскоре после этого заболел и первым делом осведомился: «Я умру?» Родители сказали, что не умрет, и он успокоился.

А теперь он совсем здоров – а на службу все равно не взяли? Да еще на Покров, когда Божия Матерь платочком Своим всех укрывает? Вот мальчишка и ревел так, что нос снова заложило.

– Ох, ну горе ты мое… ну что же мне с тобой делать? – мать встала прямо на коленки на ковер и обняла его.

– Идем! – заявил Костик. И, вспомнив книжку, где ангелы звали детей на службу, добавил: – Ангелы хотят, чтобы мы пошли!

Услышав про ангелов, мама совсем растерялась. Растерялся на секунду и Костик: как идти-то? Пешком? Не хочется. Но и оставаться без праздника не хочется тоже.

Мама собралась быстро. На теплом платке ее алели розы, это ей тетя Рая, жена старосты, подарила такой… покров. Одежда для сына, теплая, быстро нашлась. Мать перекрестилась и сказала:

– Идем скорее, пока жарко тебе не стало!

Костик посмотрел на нее и, как взрослый, заявил:

– Ты молодая совсем!

Мама засмеялась и повела его за руку к двери. Она и вправду казалась совсем молоденькой, мама-девочка. Когда они только приехали сюда, его иногда спрашивали: «Мальчик, а где твой дедушка?» Не могли поверить, что мама с папой ровесники. Папа объяснял, что это из-за бороды его считают «дедушкой», а мама просто молодо выглядит.

Они спустились по выщербленным ступенькам со своего второго этажа. Костик снял варежку и потрогал снег на кусте, потом на земле. Белый, красивый. Надо будет вечером посмотреть в свете фонаря, он тогда станет искриться и переливаться, как звезды на небе. И на звезды надо будет посмотреть. Говорят же, что, когда мороз, их лучше видно. Костик побежал было к детской площадке – потрогать снег там, – но спохватился и вернулся. Так же можно совсем на службу опоздать!

Вот это да! Дорога, а в обе стороны – пустые поля. Далеко-далеко. Небо серое. Кто знает, может, и не видно будет звезд. А может – и потеплеет и снег растает, обидно будет.

Мимо них проехала машина, потом другая. Костик замахал руками, но они не остановились.

– Мама, дай денег. Или сама держи. Надо деньги в руке держать, как папа, тогда остановятся и довезут!

Проехало еще три машины. Но водителей не впечатлили купюры в руке молодой женщины с ребенком. Хотя дорога была здесь только одна, до трассы, и уж могли бы подвезти… Костик, конечно, думал не об этом. Он сказал:

– Пошли пешком!

И, пока мать не успела ответить, заторопился:

– А мы с молитвой, мама!

Он читал в своей книжке про путников, идущих с молитвой. И, разумеется, очень хотел побыть этим путником

Он читал в своей книжке про путников, идущих с молитвой. И, разумеется, очень хотел побыть этим путником.

Мать посмотрела на руку, на часы. Но Костик потянул ее:

– Идем, идем!!

И запел:

– Богородице Дево, радуйся…

– Благодатная Марие, Господь с тобою… – отозвалась мать.

Костик шагал гордо и представлял себе, что он великан. Идет и осматривает свои земли и поет этой земле и новенькому снегу молитву, чтобы всё вокруг радовалось: и живое, и… не совсем живое. Мальчик не мог представить, что земля или снег – просто предметы. Поэтому как-то оттащил соседского Вовку, который пинал мокрую после дождя землю. «Нельзя ее пинать, как и нас с тобой нельзя пинать», – сказал ему Костик, и Вовка не стал драться, а поверил. Сел и потрогал пальцем землю: «Правда? Я тогда не буду!» Вот Матерь Божия покрывает сегодня всю землю Покровом – и это чувствуют поля, деревья, придорожный лесочек. И радуются. И великан Костя тоже радуется.

– Мама, а как на Покров молятся – это вот как мы с тобой учили? Давай споем!

– Днесь, благовернии людие, светло празднуем, осеняеми Твоим, Богомати, пришествием, – запевает тонким голосом мама.

Костик собирается подпеть, но тут тучи расступаются, и луч солнца падает на белое пространство, и оно начинает блестеть.

– Светло празднуем! – останавливается он.

И мать тоже смотрит, прикрывая глаза рукой от не по-осеннему яркого света.

Дальше они идут и поют тропарь празднику. В груди что-то поднимается волной, радостное такое, живое, и дышит он сейчас, как будто до того дышал не полной грудью. Мама, наверное, чувствует то же самое, потому что она больше не волнуется до бледности, глядя на него, не касается его лба, не вглядывается, оценивая, сколько еще идти до трассы и не сляжет ли вновь ее сын. Они смотрят друг на друга, Костик еще иногда в небо поглядывает, – и поют, поют.

– Мама, трасса! Тр-р-расса! Мы быстро дошли!

И, видя, что мать опять делает волнительное лицо, скорее говорит:

– И я не устал, и не болит ничего!

Мать подхватывает его на руки и целует.

– Надорвешься, – недовольно говорит Костик.

Путь вдоль трассы – небывало пустой сегодня – они начинают так же, пешком. Мимо проезжает большая красная машина – и вдруг сдает назад.

– Куда путь держите, пилигримы? – слышится мужской голос.

Костик не знает этого слова. Но мама объясняет, что идут они в церковь ближайшего поселка на праздник. Женщина в шубке выскакивает на снег прямо в туфельках:

– Георгий, они в церковь едут! Надо подвезти, хоть и спешим! Идите, идите сюда!

– Да конечно, конечно, подвезем, – ворчит водитель. – Знаю я ту церковь, бывал пару раз, когда к дядьке заезжал. Батюшка такой… обстоятельный, объясняет все грамотно. Поехали.

Костику весело, что мужчина сказал «дядька». К какому такому дядьке он заезжал? К плохому? Или это значит – к родному дяде? Он смеется. Интересно: дядька тоже ходил к батюшке, к их папе? Скорее бы доехать, а то можно и к Причастию опоздать.

Вот и купола, голубые, в честь Богородицы, виднеются сквозь деревья. А вот они и сворачивают на дорогу к церкви.

– Храм! – не в силах сдержаться, громко кричит Костик.

– Ой, как ваш мальчик церкви-то радуется. Божий ребенок! – смахивает слезу женщина в шубке.

Мать пытается отдать им деньги, но мужчина оборачивается, смотрит из-под мохнатых бровей пристально:

– Я ж сказал: помолитесь о нас, а больше ничего не надо. Какие еще деньги?!

– Я Марина, – касается золотого крестика на груди женщина.

– Георгий и Марина, помоги вам Бог, – серьезно говорит Костик.

Женщина всхлипывает, мужчина смеется:

– Батюшкой, что ли, будешь? Ну беги, не опоздай!

В сенях храма холодно. А дальше – тепло. Сколько папа строил этот храм! Костик тоже помогал, таскал по кирпичику. Не верится, что люди могут строить потолки, крыши, своды. Только что не было и стен – а теперь высоко-высоко уходит молитва хора ввысь:

– Господи, помилуй!

– Поми-и-луй, – выводит и Костик, пока мать снимает с него куртку.

«Мама, в церкви на часы не смотрят!» – хмурится Костик. – «Но это невозможно, – шепчет мать. – Мы не могли так быстро добраться! Никак!»

Прикоснуться к иконе Праздника на аналое, украшенной цветами. Оказаться поближе к алтарю. Скорее! Мама что-то медлит, смотрит на свои часы.

– Мама, в церкви на часы не смотрят! – хмурится Костик.

– Но это невозможно, – шепчет мать. – Мы не могли так быстро добраться! Никак! Мы же вышли в…

Пара прихожанок рядом с ней уже кивают головами.

– Так нас же ангелы вели, – пожимает плечами Костик. – Давай молиться!

Он не смотрит на изумленные лица прихожанок.

Там же, впереди, алтарь, и в нем – великое Таинство.

А над всеми – Богородица, и в Ее руках – Покров.