Уединение и смирение

Фото: епископ Панкратий (Жердев) / sever.foma.ru

Часть 1: Любовь, послушание, молитва, кротость, трезвение, чтение, молчание

15.XI.1955

8) Отстраненность – уединение. Все, кто искренне искал Господа, не среди людей, не в миру, не в суматохе искали Его, а в тишине, в уединенных, безмолвных местах, вдали от своих, вдали от родителей, родных, друзей, вдали от своей воли и всех сетей мира, там, говорю, искали Господа, там Его нашли и только там смогли безопасно и мирно пребывать с Господом. Велика польза отстраненности, велика польза уединения, особенно для душ, обуреваемых и мучимых страстями. Поэтому увещаю тебя, душе моя, бежать от людей, бежать от их воли, бежать от суматохи, от преходящих попечений и волнений и укрыться в тихом пристанище безмолвия, уединения, отстраненности. Там, вдали от родителей, родных, людей, вдали от мирских попечений, только там ты научишься молиться искренней, чище, сердечней. Там научишься плакать о своих грехах. Там сможешь надежней положить благое начало. И там тебе легче будет соединиться с Господом и ощутить высокие мгновения радости Божественной.

25.XI.1955

Беги к уединению, душе моя, ибо только оно утешит тебя в напастях смиренной молитвой и покаянием. Ты сама убедилась, что ты самая грешная, убедилась, что, пребывая среди людей, вводишь их в соблазн, убедилась, что уже не можешь с легкостью избавиться от своих страстей, так что тебе лучше жить как можно дальше от людей, как можно отстраненней, как можно уединенней и безвестней на свете. Сколько скорбей и соблазнов доставили тебе люди и сколько чистых радостей даровало странничество! Ты грешна, полна страстей, беги же от людей, чтобы не вводить их в соблазн, беги от людей, чтобы не быть им в тягость. Старайся быть неузнанной никем, чтобы никто не знал, чья ты, откуда идешь, куда идешь и кому служишь. Пусть никто не знает, сколько ты ешь, как спишь и как подвизаешься, чтобы, чего доброго, никто не впал в соблазн, но делай всё сокровенно, грехи ли свои, свершения ли, пусть никто о них не знает, потому что по причине одних люди соблазнятся, а за другие будут тебя хвалить…

Ты сирота, душе моя, ты никчемный и чужой странник, ты лукавый и лицемерный монах, ты любитель славы человеческой

Ты сирота, душе моя, ты никчемный и чужой странник, ты грешный человек, ты лукавый и лицемерный монах, ты любитель славы человеческой, поэтому за все это я советую тебе пребывать как можно уединенней в своей келлии, в общине и где бы то ни было. Будь молчаливой, задумчивой, думай о своем окаянстве, будь немного строже с шутниками и людьми несерьезными, с гневливыми будь кроткой и покорной, а с духовными будь смиренной. Перед стариками и предстоятелями представай как еще незрелый монах, невежественный и нерассудительный человек, а для молодых будь как неизвестный, немудрый и новоначальный.

Если будешь стараться делать так, с помощью Божией, великую радость ощутишь в сердце, великую любовь испытаешь на послушаниях, великую благодать обретешь на молитве, великий огонь духовный согреет твое сердце и обильный источник слез проистечет из глаз. Велика польза одиночества, дорогая моя душа! Только попробуй и увидишь!

9) Смирение – смиренномудрие и самоуничижение. Сколь дороги добрые дела! Сколь достойны похвалы совершающие их со смиренномудрием! Как сильно любит Бог монахов, усердно прибегающих в пристань добрых дел, бесстрастия…

А мне, окаянному, мне, ленивому и окамененному, ни одного доброго дела не делающему, мне, говорю, что делать? Да спасусь ли я? Да есть ли покаяние для человека грешного и нераскаянного? Нет, если не будет каяться и обличать себя, если не обратится ко Христу, он не узрит Его лица! А если я воистину не делаю добрых дел, увижу ли я лик Христов? Если я только предполагаю и обещаю, только хвастаю языком, но ничего не совершаю на деле, разве есть у меня хоть какая надежда на спасение?

Я, пишущий эти строки, не исполняющий хоть чего-нибудь, спасусь ли? Я, гневливый, обрету ли там Его милость? Я, ленивый и бесчувственный, обрету ли благодать пред Ним?

О, горькие и ужасные вопросы безо всякого ответа! О, справедливейшие вопросы, которые я умом понимаю и рукою пишу, но не чувствую сердцем! О, ужасное состояние греха! О, горькая жизнь человека окамененного и бесчувственного! Он не знает, живет ли он или умирает, спит или бодрствует, сыт или голоден. Он не знает, что сладко, а что горько, что холодно, а что горячо, что бело, а что черно. О, горькая жизнь человека грешного и окамененного! Он не знает, что такое хорошо и что плохо. Не знает, как сладки радости того, кто подвизается. Он не знает, что такое огонь сердца того, кто воистину кается. Он не знает, когда он молод, а когда стар, когда здоров, а когда болен. Он никогда не испытывал радостей невинного детства, никогда не возжигался желанием любви Божией. Он никогда всем сердцем не проливал слез о своих грехах.

Его не радует добродетель, потому что он ее не совершает, ему не мерзок грех, потому что он о нем не ведает, его не страшит час смерти, потому что он о нем не думает, его не трогают муки адовы, потому что он не видел их очами веры, его не радует рай, потому что он не желает его из глубины сердца. Его не печалит отсутствие благодати Духа Святого, потому что он о ней не просит с твердостью.

О, как горька жизнь подобного человека! Как жалко его состояние, как страшен конец! Но, увы, в истине этих слов я вижу себя, грешного! Говорил как о ком-то другом, а на самом деле им был я.

25–26.XI.1955

Я заглянул в зеркало сердца своего и увидел, что я и есть этот окамененный человек. Копнул в глубине сердца моего и понял, что я самый бесчувственный и окамененный. Испытал внутренность совести моей и убедился, что я самый обремененный грехами. Исследовал силу своего разума и твердо убедился, что я самый непотребный путник по миру.

Тогда я в изумлении глянул на вид лица своего и поразился его чахлости, испытал крепость тела своего и узнал о его старческой немощности. О Господи, и это я… И снова в слезах обратился к себе, грешному…

Очень долго я стучал в ворота души моей. Но она мне не ответила. Постучал еще и крикнул, но она меня не услышала. Я помедлил, подождал и снова крикнул: «Душе моя, душе, восстань, что спишь? Конец твой приближается, и тебе предстоит смутиться…»

27.XI.1955

Я плачу над твоей могилой, душе, плачу над гробом нерадения твоего и причитаю у твоего изголовья, поражаясь твоему нечувствию

Восстань, душе моя, восстань от сна нечувствия твоего и приди, чтобы нам поспрашивать друг друга. Я плачу над твоей могилой, плачу над гробом нерадения твоего и причитаю у твоего изголовья, поражаясь твоему нечувствию. Рыдаю, как странник в мире, проживший всю жизнь в грехах. И в рыдании своем зову тебя, душе моя, я зову тебя на суд!

Я, голос твоей совести, видя тебя старой и умерщвленной злым духом нечувствия, видя, что ты не раскаялась, но в лености расточила свою жизнь, видя, что ты завтра умрешь, зову тебя сегодня на мой суд, прежде чем предстать пред Господом Иисусом Христом. Приди же ныне, чтобы нам поспрашивать друг друга, приди, не медли!

Всю жизнь я призывал тебя положить благое начало. Но ты не хотела меня слушать. Ты на бегу давала мне обещания и уходила. А я напрасно ждал тебя на распутьях дорог… Ты быстро проходила мимо и всё бродила по заблудным дорогам, далеко от Иисуса. Ты все время блуждала по путям беззакония, а я, бедный, плакал и втайне молился о тебе: «Покаяния двери открой мне, Господи!» Плакал, причитал и без конца воздыхал ко Господу о тебе…

29.XI.1955

И Бог милости и щедрот открыл тебе дверь покаяния и Своей милости и сподобил уйти далеко от мира, в святую обитель, чтобы ты там каялась, смирялась, слушалась, молилась и, отвергшись всего, служила Ему единому…

И вот уже 6 лет, как ты отдалилась от мира, но горе мне, душе моя, ибо ты снова пала: умом рассеялась, телом разленилась, сердцем в нечувствие впала, а меня, голос твоей совести, слушать не захотела и снова меня забыла, снова заблудилась, сама себе хозяйка…

Приди же, приди, душе моя, на суд, приди, чтобы нам поспрашивать друг друга, приди, чтобы нам исследовать друг друга и снова объединиться. Приди, чтобы нам примириться и хотя бы отныне жить в мире, на службе Господу Иисусу Христу…

Но горе мне, горе тебе, горе нам обоим! Потому что я зову тебя, а ты не хочешь меня слушать. Плачу, а ты смеешься надо мной. Бужу тебя ото сна, а ты приходишь в смятение. Призываю тебя к покаянию, а ты меня огорчаешь. Увещаю тебя на добрые дела, а ты не хочешь мне внять. Укоряю тебя, обличаю и порицаю, а ты остаешься окамененной. Зову тебя, ты не отвечаешь. Рыдаю, ты не замечаешь…

О, горе мне, горе тебе, горе, душе, нам обоим. Ведь если мы не поможем друг другу, если не объединимся, если вместе не заплачем и не покаемся, пока еще есть немного времени, как же тогда помилует нас Христос?

О, горе мне, горе тебе, горе, душе, нам обоим. Ведь если мы не поможем друг другу, как же тогда помилует нас Христос?

Ты и я – мы два путника по этому огромному миру. И если не объединимся под рукою Христа, тогда мы зря живем. Напрасно мы вышли из мира, напрасно давали обеты, напрасно хвалились, напрасно живем, потому что без всякого смысла пребываем на свете.

Ты одна и я один. Ты холодная и я усопший. У тебя нет страха, у меня трезвения. У тебя нет рвения, у меня рассудительности… О, горе нам обоим. Ты бредешь на запад, я на восток. Ты тянешь налево, я направо. Ты движешься к мраку, я к свету. Ты попусту бродяжничаешь сиротой по миру, а я всё ищу тебя. И так мы ищем друг друга и не можем найти. Идем, чтобы встретиться, но не доходим друг до друга. О, горе тебе, бедная скитающаяся душа, ибо ты попираешь мое слово и не хочешь обратиться к покаянию…

Такой ты была всегда, равнодушной к спасению. Сколько раз я хотел изменить твою жизнь, но ты не пожелала! Сколько раз хотел, чтобы ты начала новую жизнь, но ты не захотела! Сколько раз плакал о тебе с воздыханиями неизреченными, сколько раз бдел, думая только о тебе! Сколько раз давал тебе советы, как беспризорному ребенку! Сколько раз молился о тебе! Сколько раз обличал тебя в надежде, что смогу тебя как-то разбудить, но будить было некого!

А иногда я тебя хвалил, радовал или ругал, стращал, бросал – чтобы, может, хоть так тебе помочь, но все бесполезно. Водил тебя по горам с зелеными лесами и холодными родниками – может, так воспаришь умом к небесам, но ты всё по земле пресмыкалась. Водил тебя по безмолвным лесным тропам – может, так ты умом своим додумаешься, что всё суета, но ты не поняла ничего.

Я вывел тебя из мира, из городов, отлучил от твоих братьев, друзей и родни – может, живя одна-одинешенька, ты начнешь искать только Иисуса. Привел тебя к монастырской жизни – может, там ты покаешься, но ты ленилась. Передал тебя людям, полным добродетелей, поведал тебе о их чистой жизни – может, так ты немного согреешься, но ты оставалась каменной.

И тогда, плача о твоем нечувствии, я упрекнул тебя и стал читать тебе в древних книгах слова, полные жизни, но ты их не поняла. Привел тебя к тем, кто ужасно страдает на смертном одре, но ты отяготилась, наскоро глянула и тут же выскочила вон. Привел тебя к изголовью почивших, рассказал о их жизни, открыл тебе их лицо, показал тебе их впавшие щеки с иссохшими губами, потухшими глазами, приоткрытым ртом, посиневшим языком, и ты немного ужаснулась и задумалась… Повел тебя к могилам, в которых лежат рассыпавшиеся кости, и ты снова ужаснулась и снова задумалась, но мигом забыла все…

Я говорил тебе о смерти и Суде, но ты не ответила ничего. Я дал тебе тогда пощечину жутким адом, ужалил страшными муками, обжег огнем негасимым, но ты его не почувствовала. Я подстегнул тебя червями неусыпающими, но ты не пробудилась. Я хлестал страшным тартаром, но не добился ничего и вышел из ада ни с чем…

Привел тебя тогда к раю – может, так ты обретешь хоть какую-нибудь пользу. Повел по лону Авраамову к святому сонму монашествующих, а ты нагло захотела там остаться. Мы слушали с тобою голос воспевающих песни Божественные, а ты захотела петь с ними. Показал тебе холодные и кристальные родники, с прекрасными золотыми деревьями, с великолепными серебряными чертогами, с радостями нетленными, а ты захотела не возвращаться оттуда на землю. Говорил тебе об огне любви Божией, непрестанно горящей в сердцах подвизающихся, но ты не захотела принять его в свое холодное сердце. Рассказал тебе о райской славе, но ты не захотела ревновать о ней своим сердцем. Сказал тебе о ее вечности, и ты слегка встрепенулась, удивленная славой рая и его протяженностью…

И тогда я выволок тебя из рая и снова привел в эту мимолетную жизнь.