Рожденные в СССР

• Часть 1
• Часть 2

Демонстрация в СССР

Мы
  новая кровь
        городских жил,
тело нив,
ткацкой идей
       нить.
Ленин –
    жил,
Ленин –
    жив,
Ленин –
    будет жить.

В. В. Маяковский («Комсомольская»)

Одной из разнообразных форм гуманизма, которые он принял к XX веку, является советский большевизм. В нашем случае, как писал Семен Франк:

«Под гуманизмом… мы разумеем ту общую форму веры в человека, которая есть порождение и характерная черта новой истории, начиная с Ренессанса. Ее существенным моментом является вера в человека как такового –  в человека как бы предоставленного самому себе и взятого в отрыве от всего остального и в противопоставлении всему остальному – в отличие от того христианского понимания человека, в котором человек воспринимается в его отношении к Богу и в его связи с Богом»^[1].

В современном российском обществе в последнее время все более набирает обороты романтизация советского периода нашей истории

В современном российском обществе в последнее время все более набирает обороты романтизация советского периода нашей истории, все чаще предпринимаются попытки оправдания и даже прославления большевизма. Ведутся споры об оценках этого времени с различных позиций, с точки зрения политического значения на международной арене, развития экономики, науки, искусства, образования и других отраслей жизни государства и общества. Но для людей церковных наиболее важным будет вопрос: а каковы последствия деятельности советской власти для духовной жизни нашего общества? Ведь, хотя советский строй и прекратил свое существование, все мы (даже те, кто рожден в постсоветский период) связаны с нашими предками из ушедшей эпохи, и, часто сами этого не подозревая, несем в себе черты советского человека. Осмысление этого факта представляется крайне важным для правильной организации катехизаторской и миссионерской работы в Церкви.

«У котлов египетских»

Очередь в магазин, 80-е годы

От апологетов советского государства часто можно услышать рассуждения приблизительно следующего содержания: какой был хороший строй, ни богатых, ни бедных, равные возможности в получении образования и в восхождении по карьерной лестнице, чувство дружбы и единства всех советских людей вне зависимости от национальной принадлежности, возможность получения бесплатного жилья. Эти и другие блага социалистического строя выставляются как главенствующие и превосходящие недостатки. Да и все недостатки обычно оправдываются тем чувством уверенности советского человека, которое компенсировало любые трудности: чувством уверенности в завтрашнем дне, верой, что все трудности временны, это лишь неминуемые болезни роста, «наше дело правое, мы победим».

При этом тема отсутствия свободы вероисповедания в СССР зачастую замалчивается. Ситуация несколько напоминает историю с выходом израильского народа из Египта, когда свободное пребывание в статусе богоизбранного народа для евреев показалось менее предпочтительным, чем жизнь в египетском рабстве: «и сказали им сыны Израилевы: о, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта!» (Исх. 16: 3).

На положительное отношение к Стране Советов не влияет даже тот факт, что последние годы советского периода были годами, можно сказать, голодными, годами очередей и талонов. Отношения многих адептов Советского Союза это не меняет, поскольку основополагающим воспоминанием остается именно чувство уверенности в завтрашнем дне. Это чувство оказалось иллюзией, но то ощущение комфорта и спокойствия, которое оно несло, подталкивает людей к тому, чтобы искать возвращения в уютную реальность, в своего рода «Потерянный рай», что наводит на мысль о религиозном характере явления под именем «Советский Союз».

«Акула в бассейне»

Прежде чем мы перейдем к рассуждениям об этом, следует обозначить главный, на наш взгляд, духовный результат деятельности советского государства. А именно: оно приучило своих граждан не думать о вечности. Отказ от мыслей о вечности был принят как общественная норма. Мир духовный в сознании советских граждан был отгорожен занавесом, по сравнению с которым железный покажется легкой вуалью. Расстрелы и лагеря 1930-х в послевоенное время были заменены тюрьмами и психбольницами. Репрессии в отношении к инакомыслящим наряду с тотальной пропагандой атеизма привели к тому, что само общество стало воспринимать религиозность как явный признак умственной ограниченности и даже психического нездоровья. Любой верующий человек для большинства советских граждан послевоенного периода – это злобный фанатик, упрямый сектант, пережиток прошлого, лежащий камнем на пути прогрессивного человечества к «светлому будущему».

Отказ от мыслей о вечности был принят как общественная норма

Описанную ситуацию можно проиллюстрировать результатами одного любопытного эксперимента. В большой резервуар с водой были помещены акула и мелкие рыбешки. При этом между морским хищником и рыбками поставили прозрачный экран. Поначалу акула энергично набрасывалась на рыбок, но каждый раз натыкалась на невидимую преграду. Со временем попытки поживиться соседями по бассейну становились все реже, а позже прекратились совсем. После этого организаторы эксперимента убрали перегородку, но акула так и осталась плавать в своей половине, не делая попыток преодолеть уже несуществующую преграду.

Нечто похожее произошло с советскими людьми. В первые десятилетия советской власти любые поползновения действовать, говорить и даже мыслить, заходя за границы материального мира, пресекались жесткими репрессиями. Со временем этот запрет стал восприниматься подавляющим большинством как непреодолимая, пусть и прозрачная преграда. Советские граждане удовлетворились отведенной им частью «бассейна», зачастую даже не пытаясь пробраться за перегородку, которую обозначили Партия и Правительство.

СССР как религиозная организация

Партийное собрание

Большевики понимали, что одними запретами религиозную проблему разрешить невозможно. Поэтому они организовывали свою деятельность в этом вопросе по двум направлениям, которые можно кратко обозначить словами: идеология и быт. Вместо церковного учения была предложена марксистско-ленинская философия, но и устройству нового быта уделялось также немалое внимание.

Большинство элементов церковной жизни имели свои параллели в идеологии и жизни советского человека. Фундаментальный догмат христианства заменила «святая троица» большевизма: Маркс, Энгельс и Ленин. В сознании последователей коммунистической идеологии эта «троица» приобретает божественные атрибуты: всемогущество и истинность – «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», бессмертие – «Ленин жил, Ленин, жив, Ленин будет жить», благость – именно коммунистическая партия (по мнению, естественно, самих коммунистов) встала на реальный путь достижения счастья в рамках земной реальности.

Место Царства Небесного заняло «Светлое будущее» – «торжество коммунизма», при котором каждый человек получает «по потребностям», несмотря на то, что ему могло бы полагаться «по способностям».

Со временем в коммунистической идеологии формируется свое нравственное учение, которое выражается в «Моральном кодексе строителя коммунизма», призванном заменить евангельские заповеди. Естественно, что эта новая нравственность строится на новом основании: «В основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма»^[2].

Ноябрьские и майские демонстрации явным образом повторяли форму крестных ходов. Портреты членов политбюро и плакаты заместили на этих мероприятиях иконы и хоругви. И даже пасхальный возглас: «Христос воскресе!» – и ответ: «Воистину воскресе!» – имел свою социалистическую параллель в крике самопрославления советских трудящихся: «Ура, товарищи!»

1969 год. Новогодняя елка в Кремлевском Дворце съездов

Церковные праздники были преобразованы в праздники советские. Место Рождества Христова со временем занял Новый год, который до сей поры воспринимается большинством как главный праздник года и почти всегда включает в себя мистический элемент («Как ты Новый год встретишь, так его и проведешь» и т. п.). А значение Пасхи в большевистском изводе расширилось и претворилось в два праздника: 1 мая («Мир, труд, май») и 7 ноября – День Великой Октябрьской социалистической революции, которая преподносилась как некое воскресение, избавление угнетенного народа от многовекового рабства.

Собрание верующих было заменено партсобраниями, которые представляли собой суррогат православного богослужения и даже терминологически близки понятию «церковь», поскольку на греческом «церковь» звучит «экклесия» и переводится именно как «собрание».

Партийные съезды заступают на место поместных, и даже скорее – вселенских соборов. Лозунг «Решения съезда в жизнь!» не мог быть подвергнут ни малейшему сомнению, поскольку эти самые решения получали в сознании советских граждан статус догматов.

Церковное почитание святых было преобразовано в культ революционеров, положивших свои жизни за дело революции, что со временем составило огромную библиотеку своего рода «житийной» литературы. Вот пример такого рода литературы, описывающей одного из главных руководителей русской социально-революционной партии Дмитрия Лизогуба, казненного в 1879 г.:

«Было бы слишком мало назвать Лизогуба чистейшим из людей, каких я когда-либо встречал. Скажу смело, что во всей партии не было и не могло быть человека, равного ему по совершенно идеальной нравственной красоте. Отречение от громадного состояния на пользу дела было далеко не высшим из проявлений его подвижничества. Многие из революционеров отдавали свое имущество на дело, но другого Дмитрия Лизогуба между ними не было. Под внешностью спокойной и ясной, как безоблачное небо, в нем скрывалась душа, полная огня и энтузиазма. Для него убеждения были религией, которой он посвящал не только всю свою жизнь, но, что гораздо труднее, каждое свое помышление: он ни о чем не думал, кроме служения делу. Семьи у него не было. Ни разу в жизни он не испытал любви к женщине. Его бережливость доходила до того, что друзья принуждены бывали заботиться, как бы он не заболел от чрезмерных лишений»^[3].

Имена революционеров образуют святцы «новых мучеников», а почитание Ленина трудно трактовать иначе, чем как почитание нового «мессии»

Имена революционеров образуют святцы «новых мучеников», занимавших почетное место в коммунистическом культе. Об этом говорилось прямым текстом. К примеру, В. И. Ленин, открывая 7 ноября 1917 года мемориальную доску на братской могиле 500 революционеров, свидетельствовал:

«Товарищи! История России за целый ряд десятилетий нового времени показывает нам длинный мартиролог революционеров. Тысячи и тысячи гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, поднимала на борьбу всё более и более широкие массы»^[4].

Почитание самого Ульянова-Ленина трудно трактовать иначе, чем как почитание нового «мессии». «Вождь мирового пролетариата», естественно, не мог претендовать на статус воплотившегося Бога, но в сознании советских граждан этот «самый человечный человек» воплотил в себе лучшие черты представителя новой формации. По признанию одного из соратников, «Владимиру Ильичу выпало на долю стать героем не только своего родного народа, но и героем международного пролетариата»^[5]. Он признавался новым спасителем, и даже – искупителем:

«Но не только кровь свою влил Владимир Ильич в это море крови, которого как искупительной жертвы требует капиталистический мир от борющегося пролетариата»^[6].

Похороны Владимира Ленина

Сталин сразу же после смерти Ленина не только указывает на вселенское значение его миссии, но и предрекает будущее почитание останков вождя:

«Вы видели за эти дни паломничество к гробу т. Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле т. Ленина. Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света для того, чтобы засвидетельствовать, что Ленин был вождем не только русского пролетариата, не только европейских рабочих, не только колониального Востока, но и всего трудящегося мира земного шара»^[7].

Здесь явно просматривается параллель с почитанием святых мощей в христианской традиции.

Емельян Ярославский (Миней Губельман) Марксизм-ленинизм, занимая место религии в человеческом сознании, не терпел конкуренции. Как писал председатель «Союза воинствующих безбожников» Емельян Ярославский (Миней Губельман):

«Умер Маркс. Умер Ленин. А мы говорим: Маркс жив в умах миллионов людей, в их мыслях, в их борьбе; жив Ленин в каждом ленинце, в миллионах ленинцев, во всей пролетарской борьбе, в ленинской партии, осуществляющей заветы Ленина, руководящей рабочим классом в его борьбе за строительство нового мира. Вот это – бессмертие; и только о таком бессмертии думаем мы, коммунисты; не в воздухе, не в небесах, не на облаках, которые мы можем предоставить охотно и бесплатно попам и птицам, а на земле, на которой мы живем, радуемся, страдаем и боремся за коммунизм.

Без веры в бога не только можно жить: вера в бога мешает жить радостно, бороться уверенно, действовать смело. Нельзя быть ленинцем и верить в бога»^[8].

Страна Советов несла в себе черты не просто религиозного общества, но во многом – тоталитарной секты

Страна Советов несла в себе черты не просто религиозного общества, но во многом – тоталитарной секты. Если в христианском государстве допускается наличие инославных и иноверных групп населения, то в СССР таковые признавалось серьезной опасностью существующему строю, тем отклонением от нормы, которое должно было быть устранено.

Отсюда – «безбожные пятилетки», целью которых было полное искоренение религиозных верований из жизни советского человека. Уже упомянутый Емельян Ярославский в 30-е годы прошлого века ставил задачу полной победы над религией:

«Если мы усилим свою работу, – говорил он в 1938 году, – то следующее десятилетие станет временем полного освобождения масс от реакционного влияния религии»^[9].

И в позднейшую эпоху советская власть не могла отказаться от своего желания тотального контроля над умами своих граждан. Уже в 1961 году Н. С. Хрущев все еще лелеял надежду на достижение тех же целей и обещал показать по телевизору «последнего попа».

Выводы

Но эту темы мы подняли не для того, чтобы очередной раз покритиковать советскую власть, так сказать, «пнуть мертвого льва». Нет, наши цели в данном случае вполне практические, а именно – понять особенности современного россиянина, те общие психологические черты, которые присущи большинству наших сограждан.

И здесь мы можем попытаться сделать некоторые обобщения.

Во-первых, «духовное наследие» Советского Союза сказывается в привычке к неверию, то есть человек привыкает жить вне мыслей о вечности, о Боге, о бессмертной душе, связывая все свои устремления с земной жизнью. Поэтому для многих российских людей пребывание в неверии ощущается как комфортная жизнь в привычной «части бассейна». При этом церковное крещение воспринимается как дань русской традиции, например, как купание в проруби на Богоявление Господне или как куличи и крашеные яйца на Пасху. Эта привычка к неверию проявляется кроме прочего в том, что человек, приходя в Церковь, уверен, что ее главная (и едва ли не единственная) задача заключается в том, чтобы помочь устроиться ему в земной жизни.

Во-вторых, представляется важным тот вывод, что СССР был своеобразной разновидностью тоталитарной секты. А по наблюдению известного российского сектоведа Александра Леонидовича Дворкина, люди, вышедшие из тоталитарной секты, редко остаются в Церкви, но часто или ищут для себя другую секту, или даже возвращаются в старую.

Поэтому постсоветский человек часто ищет не Церковь, но некую духовную организацию, которая строго регламентирует его жизнь и при этом пообещает гарантированное спасение. Именно это предлагают такие распространенные секты, как «Общество сторожевой башни» («Свидетели Иеговы»), «Адвентисты седьмого дня» и евангельские христиане-баптисты.

Принимая, казалось бы, церковное учение, человек советского типа нередко делает попытку превратить Церковь в секту

Но даже если человек приходит в Церковь, то и здесь «советское наследие» не оставляет его. Принимая, казалось бы, церковное учение, человек советского типа нередко делает попытку превратить Церковь в секту. Формы такого рода многообразны. Это и движение так называемых «ИННовцев», борцов со всякого рода электронными картами, чипами. Нередко эти группы «ультраортодоксов» объединяются на почве почитания каких-то сомнительных или одиозных личностей, таких как Славик Чебаркульский, Алексий Пензенский, Григорий Распутин и Иван Грозный и т. п.

Поводом к возникновению разного рода внутрицерковных сект часто служат и вполне положительные устремления. Это может быть идея всеобщей катехизации, отстаивание православного учения по той или иной догматической тематике, даже – борьба со страстями. Но все это начинает делаться самочинно, в духе непослушания и конфликта – что называется, «с большевистским задором». Участникам такого рода идейных сообществ свойственно чувство своей исключительности и безошибочности, что несет в себе опасность раскола.

Возможен и тот вариант, когда российские люди пытаются создать новую универсальную мировоззренческую концепцию, которая включает в себя элементы христианской веры, но сама по себе таковой не является.

Предложенные выводы не являются поводом к унынию и пораженческим настроениям. Со времен грехопадения прародителей человечества каждая эпоха таит свои трудности и препятствия для распространения и принятия истинной веры и жизни по заповедям Божиим. Осмысление специфических особенностей современного россиянина необходимо для более эффективной деятельности Церкви в имеющихся условиях.

Что касается практических выводов, которые, на наш взгляд, можно сделать из предложенного краткого и несовершенного анализа ситуации, то здесь налицо два направления, которым необходимо уделить особое внимание в современной церковной жизни, – просвещение и укрепление приходской жизни.

Церковное просвещение направляется на то, чтобы пробить коросту неверия и бесчисленных суеверий, проникших в сознание многих наших сограждан. А укрепление прихода, объединение и организация жизни церковной общины способны помочь людям, склонным к сектантскому образу жизни, задержаться и остаться в ограде Церкви.

Конечно же, для этого нужны люди, искренне верующие и хорошо образованные священники, катехизаторы и миссионеры. Проблема, как обычно, упирается в вопрос кадров. Нам же остается лишь добросовестно делать то, что от нас зависит, и молиться, следуя завету Христову:

«Жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Лк. 10: 2).