Этим летом меня тянуло в Оптину сильнее, чем когда-либо. Душа всегда сюда стремится, но сейчас прямо рвалась. Я купалась в море, загорала у бассейна и все время думала: «Скорее бы в Оптину». Да что там я: Маша, пока мы были в Анапе, все время повторяла: «А когда в деревню? А когда в деревню?» У нас дача недалеко от монастыря.
Скажу больше, даже наша собака Муха отказалась ехать оттуда в Москву. Пришло время нам с Машей возвращаться из нашего санатория. Муж должен был встречать нас с поезда. За день до этого они со старшими девчонками собрались с этой целью из деревни в Москву. А Муха залезла под дом – и ни в какую. Полчаса звали, час. Нет – и все!
Так и осталась там – под присмотром соседки тети Маши. А потом к знакомому охраннику Оптиной на пару дней забежала. Он тоже в нашей деревне живет.
Приезжаешь – и тишина
За Машу и Муху не скажу, но меня туда всегда тянет, потому что там – покой. И в деревне, и тем более – в Оптиной.
В Москве вечно какие-то дела, суета, нервы. Эти документы сделать, те. То купить, это. Кого-то из детей к врачу записать. Себя – тоже хорошо бы, но времени нет. У знакомой мама умерла – денег собрать. Из них – похоронить и долги ее раздать. И все это в голове.
Институт какой-то должен к нам домой приехать. Изучают отношения братьев и сестер, один из которых – с синдромом Дауна.
– Можно через неделю? – спрашивают.
– Нет, мне надо в деревню, у нас собака под дом залезла. Давайте послезавтра.
Представляю, что они подумали.
До послезавтра надо, наверное, убрать бардак. Чтобы не очень стыдно было. С другой стороны, они не условия проживания изучают. Но все равно в голове крутится.
Машина барахлит, надо мужа попросить посмотреть. Ну, и т.д.
И даже ночью покоя нет. Жара, духота – спать невозможно. Уговаривал меня Вадим когда-то кондиционер поставить – не уговорил. Кто виноват? Он и виноват: надо было уговорить!
А в деревню приезжаешь – и свежесть, и тишина. Только сверчки поют, оводы жужжат (гады редкие) и петухи соседские кричат. И Муха, счастливая, скачет вокруг – скулит, едва не хохочет от радости. Приехали, не бросили. Но будет ей урок. Правда, если моя машина здесь загнется – среди петухов и сверчков, – вообще будет швах.
У меня однажды аккумулятор сел. Всей деревней «крокодилы» искали. А жителей тут – почти одни бабушки. Для которых крокодилы – это крокодилы. Большие, зелёные и с зубами. И сложно им объяснить, что это прикуриватели такие, провода. Я и сама это, честно говоря, только в тот день и узнала. А мужичок один на вопрос: «Прикуриватель автомобильный есть?» – полез в свою развалюху и достал зажигалку для сигарет. Четче надо формулировать.
Но это мелочи. Главное – покой, да. А как в Оптиной купола видишь – сердце поет. Небо на земле.
А чем беспокойнее вокруг, тем больше хочется этого покоя.
«Не делай этого!»
Правда, и здесь, оказывается, нет сейчас этого покоя.
Когда еще была я в Анапе, муж прислал видео. Оно разошлось в соцсетях. Регистратор снимал. Какой-то человек в камуфляже открыл стрельбу как раз на дороге к Оптиной пустыни – после последнего поворота. Видны машины, женщины. Одна убегает, слышен голос другой:
– Ради Христа, не делай этого!
И она сама идет прямо на стрелка. А это монахиня Неонила. Бывшая беженка с Донбасса. Сейчас она руководит Дракунами – строящейся монашеской общиной. Удивительно, что он в нее не выстрелил. Потому что оружие уже наводил. А она так и шла на него.
Мужчина, слава Богу, никого не убил, ранил только. И убежал в лес. Позже в Козельске он постучал в окно больницы и потребовал шприцы. Врачи позвонили в полицию, и к утру, кажется, его задержали. Оказалось, что это сбежавший из зоны СВО военный. Тогда, на дороге в Оптину, он пытался отнять автомобиль.
Христианство – это вот так, как Неонила. С именем Христа пойти на человека с автоматом. И просить его никого не убивать
Я после этого все думала про покой, которого ищу. Такое это у меня. Житейское, наверное. Больше о комфорте: «Ах, оставьте меня все в покое». К христианской мирной жизни отношения не имеющее. А христианство – это вот так, как Неонила. С именем Христа пойти на человека с автоматом. И просить его никого не убивать.
Приехав, я пыталась поговорить с ней об этом. Но она отказалась. Все равно это все, наверное, очень страшно. Монахиня ты или нет.
А так – мы с ней дружим. В храме у отца Льва в нашей деревне когда-то познакомились. Мы вообще с той общинкой в хороших отношениях. В этот приезд в Оптину видела на литургии двух мужичков оттуда. Поспрашивала новости. Про одну монахиню. Мария зовут, как и мою Машу. Она болела. Говорят – сейчас все слава Богу. У меня фото есть чудесное, как она мою дочку на руках держит. Две Марии.
Про монаха Пимена спросила. Друга моего. В прошлом он – известный очень спортсмен.
– А дальше мне этого стало мало, – рассказывал он как-то, – я захотел ещё и героем стать, орден получить, в Афганистан поехал воевать. Ну, и вот. Когда-то «летал» как птица, бегал как олень, теперь еле ползаю и еле говорю.
Рассказывает и улыбается. А его в Афгане сильно контузило. И он, правда, еле ходит с палками и еле говорит. Но чувства юмора не теряет. Мы с ним автомобили любим обсуждать. Ну, и духовное, конечно. Он сначала в Клыкове монашествовал, потом его в Дракуны благословили.
Жалко, я его пока не видела. Но мы собираемся к ним туда, в общинку, съездить в гости.
«Все сгорело, денег нет»
А пока были другие монастырские встречи. Охранник тот, у которого Муха наша гостила. Когда мы в Оптину приехали, его смена как раз была. Во время его обеденного перерыва удалось немного поговорить. К сожалению, не особо о духовном. Они с женой – многодетные, мы – многодетные. О суете всякой: ценах, ремонте машин. Но на этой «денежной» волне он мне историю, кстати, рассказал. Тут уже – о помощи Божией.
Есть у него знакомый. То ли тоже в монастыре работает, то ли прихожанин, я не очень поняла. Но «свой» в Оптиной. Все его знают. А живет в Козельске.
Недавно случилась у него беда. Не то чтобы за гранью, нет. Никто не умер, все живы. Но очень неприятно. Какой-то страшный перепад тока произошёл (там же все старое), и вся техника, которая дома была, сгорела. Телевизор, стиралка, магнитофон, микроволновка, холодильник. И ремонту не подлежит.
Приехал этот человек в Оптину – помолиться, Бога о помощи попросить. А как тут поможешь? Все покупать надо. А денег – только на половину холодильника. Он – главнее прочего.
Человек со своей бедой не успел в ворота монастыря зайти, а Господь к нему уже на помощь спешит
Заходит в ворота – мрачнее тучи. Навстречу знакомый монах:
– Ты что такой? На тебе лица прямо нет.
– Так и так. Все сгорело. А денег нет.
Монах из кармана пачку денег достает и начинает считать. Пятитысячные купюры. Мужчина пострадавший смотрит – что-то много он уже отсчитал. Не только на холодильник, но и на много чего еще.
– Хватит? – спрашивает монах.
– …
– Да ты бери, не переживай. Это чада духовные пожертвовали на добрые дела. Нуждающимся. А тут ты как раз.
Вот так человек со своей бедой не успел в ворота монастыря зайти, а Господь к нему уже на помощь спешит. Как мне как-то сказали:
– А чего вы удивляйтесь, это же Оптина!
«Ну, и ладно, пройдёт»
А еще я встретила там своих читателей. Ну, как – своих. Они – многих читатели. В том числе читают и меня. Что мне до сих пор удивительно. И даже на встрече со мной были в Сретенском монастыре. Я этих встреч, если честно, боюсь, как огня. И при любой возможности стараюсь как-то отлынивать. Потому что сидят перед тобой взрослые умные люди и чего-то ждут. А что ты можешь им дать? Ничего.
Я и в жизни таких случайных встреч опасаюсь. Потому что подозреваю, что читатель всегда думает об авторе лучше, чем тот есть на самом деле. Если он не хейтер, конечно. Но, с другой стороны, хейтер вообще считает, что ты – что-то невообразимое. Достойное того, чтобы он тратил на тебя свою жизнь, «ходя по пятам» за тобой в Интернете и рассказывая ежедневно, что он о тебе думает.
Но, встречая добрых читателей, я прямо волнуюсь. И, стараясь не ударить в грязь лицом, делаю еще хуже. Начинаю говорить-говорить. Чтобы не разочаровать. А получаются всякие глупости... И еще больше волнуюсь. В общем, непросто мне дается эта вынужденная публичность.
Но меня, кстати, очень в этом смысле выручает отец Евгений, дружественный батюшка с новых территорий. Он всегда говорит:
– А ты просто слушай. Господь их к тебе приводит не потому, что им что-то от тебя надо, а потому что тебе надо. Потому что через них Он с тобой и говорит. А ты просто передаешь это людям. Только старайся и ничего о себе такого не думай.
Стараюсь.
Господь подарил мне историю о Своей милости. И Оптиной, в которой чудеса – обычное дело
Вот и сейчас Господь подарил мне через прекрасную женщину Марину и ее дочь Сашу, которые меня узнали и подошли, историю о Своей милости. И Оптиной, в которой чудеса – обычное дело.
Сами они из Ростова. К вере пришли сравнительно недавно – 5 лет назад. Как это часто бывает, в храм привела беда. Но этой истории касаться не хочу – это их личное. Хотя, мне кажется, что если это побудило их поднять глаза от земли к Небу, – то и слава Богу. И духовник у них сразу появился.
Три года назад Марина с дочкой пытались переехать в Москву, но не получилось. Год назад вернулись обратно в Ростов.
– Москву я очень люблю, я в ней растворяюсь, на молекулы распадаюсь, – рассказывала Марина. – Но мы здесь были одни, друзей не приобрели. А одним трудно.
Ещё до временного переезда в Москву у Марины начались боли в челюстном суставе. Сначала она махала на это рукой: «Ну и ладно, пройдёт». Но со временем все только нарастало. Больно было говорить, жевать. Она не могла нормально есть.
– Я даже рот открыть не могла, чтобы нормально причаститься. Батюшка всегда самую махонькую частичку брал и пропихивал.
«Братики меня исцелили»
Переехав с дочерью в Москву, Марина все же отправилась к врачу. Прошла обследование, и оказалось, что нижнечелюстной сустав у нее полностью развалился. Необходимо оперировать и протезировать.
– В свое время я удалила жевательные зубы внизу и вверху. А это опора для сустава. Опора потерялась, и суставы воспалились. Больше тот, который слева, – объясняла Марина. – Нужно резать, а у меня не лежит к этому душа – и все! Я не боюсь ни наркоза, ничего. У меня до этого была большая полостная операция. А тут – не могу. Что-то останавливает. Все внутри противится.
Примерно в это же время Марина впервые попала в Оптину пустынь. Одна, без Саши. Интересно, что историю обители они с дочерью узнали задолго до своего воцерковления. И тогда же почитали знаменитую «Пасху красную» Нины Павловой. И вот теперь приехала познакомиться с этим удивительным местом.
– В первый день я просто хотела развернуться и уехать, настолько мне не зашло, – признавалась Марина. – Может, потому что это была просто экскурсия, и группа у нас подобралась такая, очень светская. Поехали в Оптину не ради Оптиной, а не понятно зачем. Зато на следующий день посыпаюсь (это было воскресенье) – и прямо «ах». Все хорошо!
А через месяц Марина приехала сюда уже с Сашей. Походили по монастырю, помолились и отправились в часовню к трем убиенным монахам – Трофиму, Ферапонту и Василию. А там у каждого – лампадки с маслом. Кто был – знает. Люди подходят, сами берут кисточки и мажут лоб крестообразно.
– Мам, ну помажь сустав себе маслицем, – сказала Саша.
– Мне самой это даже в голову как-то не пришло, – вспоминала Марина. – Помазала. Идем мимо Казанского храма, чувствую – боль усиливается. А дочка начала мне объяснять, что это масло лечит. Она где-то прочитала про такой эффект. Каждый день я мазала, и с каждым днем мне становилось все лучше. Через месяц опять приехали – набрали масла. Получается, что с января 2023 года я мажу до сих пор. Прошлым летом сделала снимок. Прихожу к врачу (другому уже) за результатами: «А что вас беспокоит?». – «Так и так». – «У вас там вообще ничего нет. Даже артроза нет». Вот так братики меня исцелили. У меня и документы есть – что было и что стало. Я их даже к письму приложила, которое в Оптину отправила.
Ребёнок, который не должен был родиться
«Зубные» чудеса на этом не закончились.
Сустав пришел в норму, но чтобы опять не рассыпался, нужно вставить жевательные зубы. А перед этим какое-то время нужно носить капу, которая стоит немалых денег.
Через день-два приходит к нему благотворитель и жертвует большие деньги «на добрые дела». И батюшка их мне на капу и отдал
– Я – к нашему духовнику, сказала про капу, и что дорого она стоит, – рассказывала Марина. – «Будем молиться», – ответил. И через день-два приходит к нему благотворитель и жертвует достаточно большие деньги «на добрые дела». И батюшка их мне на капу и отдал. А за неделю перед этой нашей поездкой мне импланты поставили. Синяк был – на пол-лица. Переживала – как я такая красивая в Оптину поеду. Просила братиков меня в нормальный вид привести, маслицем мазала. И вот – все прошло.
Действительно – никаких синяков на пол-лица.
– Да у нас этих чудес, знаете, сколько? – говорила мне Марина. – Вот сидит – чудо!
И показала на свою дочь.
Как сказали врачи, Саши не должно было быть.
– С шести недель я лежала на сохранении. Врач делавшая мне УЗИ, очень удивилась: «Если бы я своими глазами не видела плод, не поверила бы. У вас отсутствует желтое тело».
Желтое тело сохраняет ребенка до образования плаценты – до двенадцати примерно недель. А у Марины его не было. И на чем там держалась и чем питалась дочь – непонятно.
Врачи сказали, что родилась моя дочь вопреки всем медицинским законам
– Всю беременность я пила таблетки, – рассказывала Марина. – С последнего сохранения меня выписали в пятницу. А в ночь с понедельника на вторник ночью я услышала голос: «А тебе больше не надо пить …». И называет препарат. Я не знаю, кто это был. Но голос чистый-чистый. Я встаю, и у меня отходят воды. Это было 21 марта, а срок у меня стоял –5 мая. Несколько дней меня капали, а 25 я родила. Спускается врач после родов: «Вам нужен ребенок? Он слабый, может умереть». – «Нужен». Потом оказалось, что мою дочь перепутали с другим малышом, который потом действительно умер. Мы рожали одновременно. И все врачи сказали, что родилась моя дочь вопреки всем медицинским законам. Потому что той беременности в таком виде не должно было быть. Жаль только, что к Богу я тогда не пришла.
«Через несколько месяцев меня не станет»
– Ой, вы – Лена, да?
– Да.
Мы расстались с Мариной и ее дочкой Сашей два дня назад. И вот новое знакомство.
Я поднялась с лавки, зацепила головой ветку, которая свисала очень низко. Моя изящная хлопковая бандана (предмет гордости православной модницы) тут же повисла на дереве. Солнечные очки свалились на землю. И я сама готова была провалиться со стыда. Очередная встреча с читателем.
На самом деле, долго я не стыдилась. Просто было не до того. Женщина, которая со мной заговорила, очень больна. Это было видно. И я поспешила ее усадить.
– Я очень надеялась вас тут встретить, – сказала она, отдышавшись. – Я читала, что у вас дача недалеко. Нет-нет. Не машите руками.
Я, правда, смутилась и зачем-то начала дергаться, непонятно от чего отмахиваясь.
– Я просто хочу, чтобы вы записали и рассказали мою историю, – объяснила она. – Хотя это даже не история, а думы на излете жизни.
Я опять замахала, как будто опровергая ее мысли о скорой смерти. Боюсь, она решила, что у меня нервный тик, с этой моей жестикуляцией.
– Я не сдалась, не думайте. Надеюсь на медицину и на Божие Чудо. Но может случиться и так, что через несколько месяцев меня не станет. А может, через неделю уже. И я благодарна Господу за этот урок.
Она тихонько сжала мою руку. Наверное, превентивно. Чтобы я опять не стала дергаться. А я была готова. Не каждый день тебе вот так, сходу, говорят такие непростые для восприятия вещи. Но, повторю, выглядела она так, что было понятно – она не шутит и не преувеличивает.
«Черновик православной жизни»
Ольга жила, как многие. Была не плохой и не хорошей. Обычной. И грешила, как все, грехом это не считая.
С одним повстречалась, пожила, с другим. На третьем остановилась. Потому что съехались они и зажили «гражданским браком».
– Считала это нормальным. Не изменяем же друг другу, быт общий, значит, вроде как семья. Но регистрироваться не спешили. Надо же проверить друг друга. Ни о каком блуде не думали. О Боге – тем более.
Узаконили отношения тоже, как нередко бывает, – «по залету». Парень не то, чтобы прямо горел, но и не соскочил, «как честный человек». А расстались, когда у Ольги случился выкидыш с какими-то серьезными последствиями. И врачи поставили в известность, что детей у нее больше не будет.
– Я тебе давно хотел сказать, что мы друг другу не подходим, – объявил муж. – Но вроде как ребенок должен был быть. А теперь – что? Ничего.
– Так и сказал – «ничего». Ни любви, ни тепла, НИ-ЧЕ-ГО, – чеканя слоги, повторила Ольга.
Черновик. Жизнь начерно. Которую когда-нибудь потом можно будет переписать «набело». У многих у нас так
Но нет худа без добра, как говорится. Уход мужа и бесплодие и привели ее в храм.
– Только христианкой я тоже была не плохой и не хорошей, – говорила мне Ольга. – Обычной. Страшно тяжелых и постыдных грехов не было (ну, почти), но и так, чтобы сильно исправляться, тоже не спешила. Нет, поначалу я горела, как и все неофиты. Но это было больше похоже на невроз. А потом и это ушло, остыло. И началось… Даже не знаю, как и объяснить-то… Черновик православной жизни.
Черновик. Жизнь начерно. Которую когда-нибудь потом можно будет переписать «набело». У многих у нас так. Церковная, христианская жизнь – в том числе.
«Это солнышко наше любимое!»
– Разозлилась, обругала кого-то... Ничего, будет Прощеное воскресенье – извинюсь. Тем более что обругала заслуженно, – говорила Ольга. – Дальней знакомой деньги нужны, ребенок у нее болеет. Сейчас у меня у самой мало. Да она и не знает, что я в курсе. В другой раз помогу, когда-нибудь потом. Подруга пишет сообщение. Плохо ей, с работы уволили. Не до того мне сейчас, у меня у самой работа. И не открываю сообщение, вроде как не прочитала. Потом напишу, когда время будет. А на Исповеди в воскресенье покаюсь в равнодушии. «Покаюсь». Смешно. Пост нарушила. Могла не нарушить, ничего такого. Никто в гости не звал, чтобы могла обидеть своим постом. Гамбургер захотела. Ни жить, ни быть без него. Ничего, «главное – любовь, и не есть людей». На следующий день – колбаски. Все равно же нарушила. Исповедуюсь в воскресенье, и тогда уже… И так во всем. Как будто впереди еще куча времени. Сейчас «грешану» слегка. А потом исправлю. На то и Исповедь. А Господь милостив. И так – годами. Мысли всякие, злые. Которые «жуешь, жуешь». Осудаешь, злословишь, обижаешь. В Интернете зависаешь. Плохо, конечно, но потом. Потом...
Это чувство, что каждый день может стать последним, дает какие-то силы жить по-настоящему
А потом грянул страшный диагноз. Рак. Четвертая стадия. По-женски. Метастазы.
– И нет уже этого «потом», когда можно будет все исправить, понимаете, Лена?! Нет. Есть – сейчас. И нужно сразу жить набело. Я не буду рассказывать, как все это принимала – болезнь свою. Это долго, да и не нужно. Но вот это чувство, что каждый день может стать последним, дает какие-то силы жить по-настоящему. Даже когда ты уже умираешь. Это – настоящее. Потому что Бог рядом с тобой. Непонятно объяснила? Вы простите, я устала. Болею (она виновато улыбнулась). Я просто хочу сказать людям: «Живите набело! Любите сейчас, помогайте сейчас, делайте добро сейчас! Говорите с Богом сейчас!» Больше всего я жалею не о том, что сделала (хотя и об этом тоже, потому что многого не исправить), а о хорошем, которого НЕ сделала. И, наверное, уже и не смогу. И о том, что «задвигала» Бога. О том, что не жила каждый день, как последний. Тогда, возможно, и не было бы этого урока. Но я за него, правда, благодарна.
Мы сидели молча. Ольга отдыхала, я переваривала эту ее «исповедь».
– Но я не сдалась, – опять повторила она и улыбнулась. – Приехала, вот, просить старцев о чуде. Но я пойду. Вон, та подруга за мной идет, которой я на сообщение не отвечала. А она – все бросила и меня сюда привезла. Вот так.
Ольга медленно и тяжело пошла к выходу из монастыря. А я осталась сидеть, сжав руки и сжав зубы. Не каждый день такое, да. Маша дёргала меня за юбку:
– Мама, ну поговори со мной!
А я молчала. Тяжело. Мы побрели в сторону храма. Скоро служба.
– Ой, это кто здесь? Это солнышко наше любимое! Девочка наша, – услышала я голос.
Отец Давид обнимал Машу. Он ее любит. А она говорит, что он похож на медведя. Вот так здесь встречают людей: «Солнышко наше любимое».
Пусть так же встретят тут Ольгу старцы, обнимут и... сотворят чудо. Это же Оптина! Чудеса тут – обычное дело. И Бог близко. Потому всех сюда и тянет.
...Каждый день, как последний.