Задание из «Комсомолки», выполненное спустя 60 лет

Как советские романтики стали русскими православными. Часть 2

Часть 1 – «Девочка Ассоль, Аэлита, поэт Евгений Маркин и я»

Карнавал в Гель-Гью

Рига для меня в молодые годы олицетворяла Запад.

Там я побывал еще школьником, а после вуза постучался в двери молодежные газеты, и меня приняли «младшим редактором с испытательным сроком». Жить было негде, но это меня нисколько не смутило. Через год я стал заместителем редактора и получил квартиру в престижном районе на берегу озера Югла.

Мне было 25 лет.

На новоселье художник Алексей В., с которым мы подружились, подарил мне свою картину «Карнавал в Гель-Гью».

Это был дружеский ответ на его персональную выставку, которую я организовал.

Картина заняла почти всю стену в большой комнате и стала главным ее украшением. Она сразу бросалась в глаза всем, кто ко мне приходил. Шумный карнавал с вспышками фейерверков, вертящимися огненными шутихами, пляски людей в масках, в причудливых нарядах – все создавало атмосферу праздника, волшебства, загадки.

Гель-Гью – это портовый город из «Бегущей по волнам», знаменитой повести Александра Грина.

Картина «Карнавал в Гель-Гью» свидетельствовала о том, что я продолжал жить в придуманном романтическом мире

Картина свидетельствовала о том, что я продолжил жить в придуманном романтическом мире.

Однако очень скоро этот мир стал разрушаться.

Рижское взморье – курортная зона. Поселок Дубулты – место Дома творчества писателей СССР, и молодые известные поэты и прозаики, отдыхая в Доме творчества, заглядывали время от времени в молодежную газету, издающуюся на русском языке. Так я познакомился с популярным Василием Аксеновым, сочинявшим в то время «Апельсины из Марокко». «Горяченькие» главы прямо из-под пера Аксенова шли в газету – мне дважды удалось их «пробить». Повесть, хотя и рассказывала о трудовой молодежи Дальнего Востока, все равно раздражала начальство тем, как вели себя бурильщики, строители, геологи в быту.

В то время, пока я замещал редактора, написал статью о республиканской художественной выставке, в которой подверг суровой критике картины художников на «производственную тему». Но оказалось, что авторы полотен – «мэтры», местные классики. Срочно отозвали из отпуска редактора, мне «влепили» выговор, и тем дело, казалось, закончилось.

Но тут со мной произошла новая беда, и мне пришлось снова стоять «на ковре» – в редакцию молодой художник К. принес гравюры на тему «Одного дня Ивана Денисовича», и я написал к ним комментарий. Публикация не состоялась, но в ЦК комсомола Латвии поступила на меня «телега». Опять вызов на «ковер», опять разговор. Собственно, был не «ковер», а паркетный пол в просторном кабинете секретаря местного ЦК. Запомнились высокие окна кабинета с портьерами, добротная мебель и слова секретаря – высокого, спортивного вида молодого человека, говорящего с сильным акцентом:

– Идеольогия подобьна работте саппера. Ошибаться можьно только одинь раз. И у вас ошибокь горазьдо больше.

Редактор пытался меня выгородить, но решение касательно меня было уже готово. Как он потом сказал мне, письмо на меня было не одно. В них говорилось о моей «моральной неустойчивости» – оказывается, я вел себя «недостойно “кандидата в члены КПСС”». В трудовую книжку запись сделали нейтральную: «освобожден от занимаемой должности по решению ЦК комсомола Латвии».

И все, без объяснения мотивов увольнения.

Я оказался без работы. Зарабатывал случайными заказами – писал под псевдонимом на разные темы. Например, о клубной культработе. Но это еще больше тяготило меня.

Безденежье становилось хроническим. Продали подаренный на свадьбу ковер, платяной шкаф. Жена с дочуркой уехала к родителям.

В пустой моей квартире оставалась лишь картина «Карнавал в Гель-Гью». Лежа на тахтушке, я размышлял о персонажах «Бегущей по волнам», изображенных на полотне. Под масками у персонажей Александра Грина оказались разные лица – в том числе и предательские. Томас Гарвей, герой повести, ищет свою Фрези Грант – девушку, бегущую по волнам, которая спасает моряков, терпящих бедствие.

Художник Алексей В. пришел ко мне за картиной. Извиняясь, сказал, что она ему как раз сейчас нужна. Картину сняли со стены, и Алексей с ней уехал.

Я особенно остро почувствовал одиночество. Все. Праздник кончился. Я на берегу один. Где же капитан корабля, который возьмет меня на борт?

Такой капитан нашелся. Им оказался мой студенческий друг Валерий С. Он позвал меня в Калининград – там базировалась китобойная флотилия «Юрий Долгорукий». Попробуем устроиться туда кем угодно – хоть уборщиками, предложил он. А пока суть да дело, есть возможность поработать в «молодежке».

Я с радостью согласился. Кроме того, звал к себе в Рязань Женя Маркин. Я поехал в Калининград. Меня опять взяли в газету «младшим редактором с испытательным сроком». Но прежде чем начать работу в новой для меня редакции, я отправился в Рязань.

Журавли над Константиново

Надо ли описывать, с какой радостью мы встретились с Женей. Рассказам не было конца. Женя все такой же порывистый, быстрый. Конечно, больше всего разговоров о творчестве. У него готова новая книжка стихов «Самородок», собирает сейчас книжку прозы. Живет на дебаркадере, у моряка, квартиру все обещают. Галка с годовалым Романом ушла. Но это все ерунда. Главное – встречи с Солженицыным, который теперь живет в Рязани. Из местных писателей принимает только его, Женю Маркина. Он поговорит с Исаичем, может, он примет нас вдвоем.

Сейчас он в Москве, в «Новом мире» идут новые его рассказы.

На следующий день мы отправились не к Солженицыну, а к Есенину

На следующий день мы отправились не к Солженицыну, а к Есенину. Договорились идти пешком, через райцентр Рыбное, а потом и Константиново. Поэт Саша А. родом из Рыбного отлично знает места, да и приятелей у него полно, есть у кого остановиться на ночлег.

Прошло много лет, а тот наш пеший поход я помню до мельчайших подробностей. Солнце, разнотравье лугов, березовые перелески, лица Жени и Саши – и стихи, стихи. И свои, но больше есенинские.

«Несказанное, синее, нежное…» Ока у Константиново, родины Есенина. За облака в левом углу снимка и улетали журавли «Несказанное, синее, нежное…» Ока у Константиново, родины Есенина. За облака в левом углу снимка и улетали журавли

– Эх, Лешка, хорошо, что ты рванул из Риги. Но ведь опять угодил в неметчину. Калининград – это же бывший Кенигсберг! Хватит тебе мотаться по окраинам! «Как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий!» Посмотри! А? Что, не так?

– Так, – соглашался я и счастливо улыбался.

Мы миновали луг, поднимались по тропе к деревеньке, которая виднелась на взгорке Оки.

Поднялись, отдышались.

– Саня тут коровам хвосты крутил.

– Да, вот тут у бабки в избе жили, – Саша, рослый, крепкий, с лицом, словно рубленным топором, улыбнулся. Глядя на него, трудно предположить, что он пишет хорошие лирические стихи. – Вот, однава, прыгнул в речку, а тут мелководь. Слава Богу, в глину воткнулся. А то бы шею точно сломал.

– Зато теперь шея у тебя крепкая, никакой критик ее не сломает.

– Куда им. На то у меня жена есть.

– Он ее «коброй» зовет, – Женя засмеялся.

Улыбнулся и суровый Саша.

– Ниче, тут Колька. А я с «коброй» теперь в Рыбном. У Кольки самогонкой отмякнем.

Так, болтая попеременно, дошли мы до Сашиной деревни. Переночевали там, а наутро отправились в Константиново.

Первым делом направились к директору Дома-музея Есенина Владимиру Астахову, который, конечно же, был другом местных поэтов. Особенно Евгения Маркина – как лидера рязанских поэтов, негласного преемника Сергея Есенина.

Володя Астахов, которого уважительно называли Владимир Исаевич, показал нам есенинский домик, который удалось реставрировать. Удалось, с немалыми трудами, собрать мебель, обстановку, по возможности – раритетные вещи. Особенно он гордился тем самым «шушуном», воспетом в «Письме к матери». «Старомодный», но не такой уж «ветхий», каким он описан в знаменитом стихотворении, «шушун», то есть зимняя шубейка, производил впечатление.

Вообще, сама атмосфера есенинского дома, самые простые деревенские вещи – стол, лавки, настенные часы, ковровая дорожка, сплетенная из разноцветных толстых нитей, – все жило какой-то особенной жизнью, наполнявшей сердце.

Дом, в котором родился и вырос Сергей Есенин Дом, в котором родился и вырос Сергей Есенин

Вот здесь он жил, рос, напитался воздухом родного дома, вроде бы самого простого, обыкновенного, но такого заповедного. И дом, и все вокруг него аукнулось в стихах поэта с такой силой, что проникло в самое сердце русского человека.

Почему я рвался на запад, где все были вроде свои, но в минуты испытаний оказались в стороне?

Может быть, потому, что я приехал с Запада, каменного, холодного и, в общем-то, чужого, я с особой силой почувствовал здесь, в простом деревенском домике, то, что хранилось в самой глубине моей души. А сейчас встрепенулось и ожило.

Ведь дом бабушки Анны Христофоровны в саратовском завокзалье, где прошло наше с братом детство, очень похож на этот, есенинский. Почему я забыл об этом? Почему рвался на запад, где латыши, с которыми довелось встречаться, были вроде свои, но в минуты испытаний все до одного оказались в стороне? Хотя на словах отпускали мне комплименты, говорили, что я «свой», что должен окончательно расстаться с «советским», стать «нашим», признающим подлинные, то есть западные ценности – и манеру одеваться, и держаться в обществе, и, главное, думать, как они.

Но ничего этого не произошло со мной. Из Риги выгнали меня и свои, и латыши за то, что я «слишком стал зарываться», отступать от «линии партии».

Но ведь и я, и Женя, и такие, как мы, не приняли казенщины, официоза, от которых за версту разило мертвечиной. Но в душе-то ведь, в главном, мы как были, так и остались советскими. Об этом мы говорили уже за есенинским сеновалом, который находился на краю сада, преимущественно яблоневого. Мы сидели, привалившись к дощатой стене сеновала. Смотрели на поле, Оку, которая начиналась за ним, на небо с редкими облачками, на солнышко, клонившееся к закату.

По просьбе Жени Володя Астахов принес родовые есенинские бокалы – «для дорогих гостей». Пили терпкое вино, которое мне тогда показалось самым лучшим в мире.

Володя Астахов говорил, что у него в планах создать здесь Есенинский заповедник, наподобие Пушкинского в Михайловском. Работы непочатый край. Но он так горячо говорил о том, что здесь будут сохранены и перелески, и березовые рощи, по которым любил бродить Сергей Есенин; будет восстановлен дом помещицы Лидии Кашиной, героини поэмы «Анна Снегина»; церковь во имя Казанской иконы Богоматери, в которой крестили Сергея, и многое другое, что верилось – так оно и будет.

Так и произошло спустя годы, когда я снова приехал в Константиново – уже на юбилейную годовщину поэта Евгения Маркина. Но об этом потом, а сейчас мы пьем вино и снова заводим разговор о поэзии, о Родине, России, которая для Есенина была дороже всего на свете. Мы сходимся на том, что, как у Есенина, так и у нас есть, конечно, немало претензий к тому, что происходит сегодня в стране. Есть и у нас шатания, и падения. Но ведь Есенина никогда не оставляло чувство любви к своему родному, к России.

Пьем за это. Когда осушили бокалы, я поднял глаза к небу. Там происходило что-то странное. В небе птицы затеяли какой-то хоровод. Какая-то сумятица творилась там. Потом движение птичьей стаи из беспорядочного стало все более осмысленным. И вот одна из птиц вырвалась вперед. И несколько птиц понеслись вслед за ней.

– Журавли! – крикнул я.

Мы вскочили на ноги. Задрали головы к небу. Вечерело, небо становилось темно-голубым. Солнце ушло за облако, и нам хорошо было видно, как выстраивается журавлиный клин. Вот он четко обозначился, и та птица, которая первой вырвалась из стаи, повела клин за собой. Вот он, выровнявшись, еще набрал высоту и понесся над Окой, над перелесками, удаляясь от нас все дальше, и, наконец, скрылся из вида.

Андрей Рублев, Покрова на Нерли – первые ступени к Богу

Переписывались мы редко, лишь по особо важным случаям жизни. Такой случай произошел со мной следующей осенью, в 1964 году. Меня отправили на стажировку в «Комсомольскую правду».

В «Комсомольской правде» мне дали задание: отыскать дневник комсомольского работника, в котором есть размышления о сегодняшних особенностях работы

В отделе пропаганды известный столичный журналист, вразумляя меня, давал задание: я должен отыскать дневник комсомольского работника, в котором есть размышления о сегодняшних особенностях работы. Должен быть найден убедительный, по возможности дружеский подход к тем, кого вожак находит для деятельной, полезной работы с молодежью. Как этот вожак увлекает, собственным примером показывая, как надо сегодня звать молодежь к творческому труду.

– Задание непростое, сами понимаете, найти такого человека нелегко. Дневники мало кто ведет. К тому же, надо еще убедить его довериться журналисту… Тут все зависит от вашего умения расположить человека к себе… Понимаете? – столичный газетчик изучал меня, пристально глядя прямо мне в глаза. – Многое зависит от вас лично. От вашей квалификации. Вам приходилось писать авторские статьи?

На съемках «Андрея Рублева» На съемках «Андрея Рублева»

«Авторскими» назывались статьи, которые мы писали за ответственных комсомольских и хозяйственных начальников, давая написанное им на подпись.

– Приходилось.

– Вот, – оживился мой собеседник. – Понимаете, могут быть лишь отрывки из дневника… с вашими комментариями, понимаете?

– То есть я могу написать за вожака.

– Не совсем так. Здесь нужна деликатность… такт.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Мы вам даем сложное задание, потому что требования «Комсомолки» такие… Понимаете?

Мне говорили, что от выполнения задания многое зависит: лучших газетчиков из провинции могут взять и в штат «Комсомолки».

Я попросился, чтобы меня послали в командировку во Владимир и Суздаль. Убью сразу «двух зайцев»: ведь именно в этих городах сейчас идут съемки фильма «Андрей Рублев», куда на главную роль приглашен мой старший брат Анатолий. Ему сейчас очень трудно, он звал меня, чтобы поддержать, посоветоваться – ведь он попал в группу режиссера уже с мировым именем: «Иваново детство», первый фильм Андрея Тарковского, получил главный приз в Венеции. И вот провинциальный, никому не ведомый артист, вопреки мнению всего худсовета, утвержден молодым режиссером на главную роль. Легко понять, каково сейчас Анатолию среди столичных профессионалов.

На съемках «Андрея Рублева». Фото из личного архива. 1964 г. На съемках «Андрея Рублева». Фото из личного архива. 1964 г.

В гостинице мы укладываемся спать. Я, закрыв глаза, продолжаю видеть перед собой и «Шествие праведников в рай», роспись Андрея Рублева во Владимирском Успенском соборе, и сам собор, и какую-то пожилую женщину, которая подошла к нам, увидев, что мы любуемся собором, и сказала: «Вот-вот, вам никогда не построить такое!»

Андрей Тарковский и Анатолий Солоницын на съемках «Андрея Рублева». 1964 г. Андрей Тарковский и Анатолий Солоницын на съемках «Андрея Рублева». 1964 г.

Тарковский употреблял в беседе имена, которые я слышал впервые. Он был молод, но удивлял своей начитанностью, умением высказать свои мысли

Что мне делать теперь? Искать какого-то комсомольского вожака, сочинять за него «Дневник политработы»? То есть придумывать что-то для того, чтобы пробиться в штат «Комсомолки»? Или отдаться всем тем впечатлениям, которые проникли в самую душу? Прямо-таки толпой навалились – и столько вопросов возникло! Например, почему такую Божественную красоту надо было уничтожать? Да еще с таким остервенением? Ведь это наша история, наши ценности, которыми мы должны гордиться, как итальянцы, к примеру, гордятся Рафаэлем и Леонардо… Ну хорошо, наши идеологии различны, «поповщина» мешает построению коммунизма, это понятно. Но зачем же вообще стирать историческую память? Тем более признанную всем миром. Возьмем «Троицу» Андрея Рублева» – о ней мне удалось услышать от Андрея Тарковского. Была беседа брата с ним, на которую он пригласил и меня. Андрей Тарковский сказал, что «Троица» Рублева есть еще одно доказательство существования Бога, как утверждает философ Павел Флоренский.

Тарковский употреблял в беседе имена, которые я слышал впервые. Он был молод, на два года старше Толи, меня на шесть, а рассуждал так сильно, так свежо и доказательно, что я весь превратился в слух, удивляясь его начитанности, умению высказать свои мысли.

В Суздале, у стен Собора Рождества Богородицы XIII века. Фото из личного архива. 1964 г. В Суздале, у стен Собора Рождества Богородицы XIII века. Фото из личного архива. 1964 г. Да, вот чей дневник надо бы мне принести в «Комсомолку»! Но разве умнейший политолог-газетчик поймет, почему вся киногруппа «Андрея Рублева», от рабочего постановочной группы до исполнителя главной роли, испытывает творческий подъем, понимает, что здесь и сейчас происходит создание произведения значительного, чрезвычайно важного и для искусства, и для культуры вообще?

А, может, поймет?

Мысли мои прыгали с одного на другое, я долго не мог заснуть.

На другой день съемок не было, и мы с Толей отправились на свидание с еще одним чудом – храмом Покрова на Нерли.

Тот осенний день, проведенный у храма Покрова на Нерли, стал поворотным в моем миросозерцании – первой моей осознанной ступенью к Богу

О том, что произошло со мной, о слезах радости, о настоящем повороте в моей душе, я написал и в «Повести о старшем брате», и некоторых других моих публикациях. Не буду повторяться. Скажу лишь, что тот осенний день, нежаркий, светлый, заповедный, стал именно поворотным в моем миросозерцании – первой моей осознанной ступенью к Богу.

Из Владимира и Суздаля в «Комсомолку» я зашел лишь в бухгалтерию, чтобы отчитаться за командировку. А с умным газетчиком из отдела пропаганды даже не попрощался – посчитал, что он и так все поймет.

Исповедь Жени Маркина в письмах и стихах

Разрешение на устройство в китобойную флотилию от обкома партии все не давалось, и я уже начал сомневаться, а будет ли оно вообще.

На «китобойке» издавалась многотиражная газета, и меня прочили в редакторы этой «многотиражки». Но поскольку на это «хлебное» место каждый год претендовали многие журналисты, я в обкоме просил помочь мне устроиться либо матросом, либо кем-нибудь еще, потому что моя цель не заработок, а впечатления, о которых я обязательно напишу.

Обещанная помощь не приходила, и вот однажды директор местного издательства Андрей Николаевич С., хорошо ко мне относившийся (у меня уже вышла первая книга рассказов, по которой я был принят в Союз писателей СССР), пригласил меня пойти с ним в гости к инструктору отдела пропаганды обкома КПСС – как его звать-величать, я забыл, а вот фамилию его помню, начальная буква Ж.

Я предложение принял, так как Андрей Николаевич сказал, что мне представится возможность поговорить конкретно об устройстве на «китобойку».

Пришли. После чая директор и инструктор уселись за шахматную доску, а я, в роли наблюдателя, скоро заскучал.

Партия, наконец, закончилась, и я решительно спросил инструктора, когда же все-таки решится мой вопрос.

Инструктор, тяжело вздохнув, сказал:

– Эх, Алексей, хороший ты парень и журналист хороший, да вот помочь тебе нельзя. Ты же «невыездной».

Это был приговор, который в те годы обжалованью не подлежал.

Вот в тот вечер, возвращаясь домой, я твердо решил уехать из Калининграда. В Горький или в Саратов, на родину отца и мамы, где родился и учился в школе.

Но оказался в Куйбышеве-Самаре, так как там был хороший драмтеатр, а жене на дебют предложили играть Настасью Филипповну в спектакле по роману Достоевского «Идиот».

Самара мне пришлась по душе: этот город на Волге во многом похож на Саратов, где прошли особо памятные детские и отроческие годы.

В Самару от Жени пришло очень тревожное письмо.

В это время как раз развернулись вокруг Солженицына памятные события – вместо литературной работы он занялся борьбой идеологической. Она подробно описана в его книге «Как теленок с дубом бодался», поэтому скажу лишь о том, как эти события отозвались на судьбе Евгения Маркина, моего друга.

В письме, которое я получил, были крик, боль, просьба не верить в то, что написано в официальных бумагах о событиях в Рязани, где Солженицына исключали из членов Союза писателей СССР.

Женя подчеркивал, что «Исаич» настоятельно советовал ему на собрании поднимать руку, голосовать за его исключение, так как сегодня совсем иная тактика борьбы. Поэтому и я должен придерживаться этой тактики, «не лезть на рожон». Все, мол, «образуется», надо терпеть. Насколько я понял, отступать от своих убеждений Женя не собирался – слишком находился под влиянием «Исаича», потому и «казнил» себя. Солженицын в то время находился в ореоле пострадавшего за правду талантливого писателя, к тому же написавшего не только «Один день…», но и «Матренин двор» – рассказ о блаженной праведнице, без которой не стоит ни одно село, ни один город, да и весь мир.

В «Новом мире» было опубликовано стихотворение Жени «Белый бакен». И именно оно стало окончательным приговором Евгению Маркину, определило всю его дальнейшую судьбу.

Вот эти строки о бакенщике были слишком красноречивы:

… каково по зыбким водам
у признанья не в чести
ставить вешки пароходам
об опасности в пути!

Ведь не зря ему, свисая
с проходящего борта,
машет вслед:
– Салют, Исаич! -
незнакомая братва…

Через месяц Евгения Маркина исключили из Союза писателей СССР «за утрату членского билета и антиобщественное поведение».

Понятно, что на Женю была отрыта «охота» с заранее известным концом: прошло еще немного времени, и его принудительно заключили в спецприемник «на излечение от алкоголизма».

Там он просидел полтора года, после чего уехал в свою родную деревню Клетино. В Самару его товарищ привез мне его письмо, вроде бы утешительное. Но на самом деле он уже был очень плох.

В стихах того времени это отчетливо видно. Но видна его святая вера в справедливое торжество правды:

Как бы на корню ни подрезали,
как бы ни затуркали мой путь,
в летописи песенной Рязани
все равно меня не зачеркнуть.

Даже обесчещен оговором,
не дождавшись праведного дня,
буду я светить немым укором
лицедеям, слопавшим меня.

В полный рост поднявшись пред грозою,
от родных раздолий взаперти,
не тропой иду я, а стезею,
я иду по Млечному пути.

Вера его сбылась.

На малой родине Евгения Маркина любят и почитают. С 1988 года в деревне Клетино Касимовского района проходят «Праздники поэзии Евгения Маркина». Появился и еще один праздник – молодежный фестиваль «Маркинская осень», уже в самом Касимове. Одна из улиц этого старинного городка носит теперь имя Евгения Маркина.

Я побывал на одном из этих праздников, поделился воспоминаниями, прочел стихотворение «Аэлита».

Если бы Евгению Маркину суждено было прожить подольше, уверен, он бы обязательно пришел ко Христу

Сказал, что до последнего вздоха поэт Евгений Маркин оставался романтиком. А если бы ему суждено было прожить подольше, уверен, он бы обязательно пришел, как и большинство творческих людей моего поколения, ко Христу.

А сегодня, шестьдесят один год спустя, я выполняю задание многоопытного редактора из отдела пропаганды «Комсомольской правды». Только написал я не за моего героя, а дал высказаться ему самому – в письмах и стихах, с моими не выдуманными, а правдивыми, самыми сердечными комментариями о моем друге.

Алексей Солоницын,
писатель

28 января 2025 г.

Смотри также
«Белая Гвардия» как христианский роман «Белая Гвардия» как христианский роман
Иер. Тарасий Борозенец
«Белая Гвардия» как христианский роман «Белая Гвардия» как христианский роман
Иерей Тарасий Борозенец
В христианской перспективе «Белую гвардию» можно охарактеризовать как рождественско-апокалиптический роман, роман отчаяния и надежды, безбожия и веры, любви человеческой и Божественной.
Девочка Ассоль, Аэлита, поэт Евгений Маркин и я Девочка Ассоль, Аэлита, поэт Евгений Маркин и я
Как советские романтики стали русскими православными. Ч. 1
Девочка Ассоль, Аэлита, поэт Евгений Маркин и я Девочка Ассоль, Аэлита, поэт Евгений Маркин и я
Как советские романтики стали русскими православными. Часть 1
Алексей Солоницын
Мы были готовы проявить жертвенную любовь ради других, ради Родины. Разве это была не христианская идея, от прадедов, дедов и отцов заложенная в наши души?
Он слишком любил Россию, чтобы не верить в нее Он слишком любил Россию, чтобы не верить в нее
О русском поэте Анатолии Гребневе
Он слишком любил Россию, чтобы не верить в нее Он слишком любил Россию, чтобы не верить в нее
О русском поэте Анатолии Гребневе
Марина Бирюкова
При всей драматичности тех эпох, которые вместила его долгая жизнь, поэту совершенно не присуще уныние, безысходное оплакивание чего-то погибшего.
Комментарии
Здесь вы можете оставить к данной статье свой комментарий, не превышающий 700 символов. Все комментарии будут прочитаны редакцией портала Православие.Ru.
Войдите через FaceBook ВКонтакте Яндекс Mail.Ru Google или введите свои данные:
Ваше имя:
Ваш email:
Введите число, напечатанное на картинке

Осталось символов: 700

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.
×