«Вы Федора не видели?»

Федор Илларионович Иженяков (1919–....), двоюродный брат прадеда Эта фотография попадалась многим. Есть она во всех крупных военных музеях и архивах, а ещё – в «красных» уголках военных госпиталей, ветеранов войн и много где ещё. А сверху, чаще всего, надпись: «Без вести пропавшие в Великой Отечественной войне» или «б/в». К этой аббревиатуре привыкли целые поколения.

История родительской боли начиналась так: 8 сентября 1939 года Ханты-Мансийским РВК Федора призвали в армию. Сразу направили в Белорусскую ССР, откуда он регулярно слал длинные письма, рассказывал смешные истории, писал стихи, справлялся о здоровье не только родных, но и домашних питомцев… и в каждом слове, каждой строчке сквозила такая любовь к жизни! Родительские сердца замирали от предчувствия будущего счастья, многогранного, как и сам сын. Федя в многодетной межнациональной семье – последний ребенок, самый любимый, а ещё, по словам бывшего одноклассника, «самый умный, самый трудолюбивый, самый талантливый, самый яркий, самый музыкальный». После его ухода в армию не только дом, но и поселок опустел: уехал баянист, гитарист, флейтист, а также танцор, певец и рассказчик Фёдор Иженяков.

После его ухода в армию поселок опустел: уехал баянист, гитарист, флейтист, танцор, певец и рассказчик Фёдор Иженяков

В 1941-м году у него планировался дембель… В семье готовились встречать солдата с царским размахом. Все знали: дома Федя не задержится – вскоре уедет учиться в Ленинград или в Москву, как уж сам выберет, но уедет точно, ибо поцелован Богом, и будет второй человек с высшим образованием в семье (да и в районе тоже). Он исключительно хорошо учился в школе по всем предметам и, что немаловажно, был как-то особенно красив. Мама Агафья Дмитриевна отваживала от дома потенциальных невест: «У Феди на первом месте учеба! Полный шкаф книжек».

Каждый день с фотографией сына разговаривала. Ждала. Новую одежду на зиму загодя заказала – он писал, что прибавил в плечах. Горницу покрасили в голубой цвет, как он любит, и сразу Федино присутствие ощущаться стало.

…Его даже в короткий отпуск не пустили. В июне 1941 года пришло одно за другим два письма. В последнем сообщалось: «Нас спешно перебрасывают на фронт». И всё. Точка. Боль. Незаживающая рана.

В конце войны – треугольник «Пропал без вести под Смоленском». Родственники искали и ждали Федора всю жизнь

В конце войны – треугольник «Пропал без вести под Смоленском». Родственники искали и ждали Федора всю жизнь. Фотографии, посланные им из армии, множили в промышленных количествах. Родители ездили по больницам и госпиталям Советского Союза, переписывались с главными врачами лечебных учреждений. Вдруг ослеп? Потерял память? С ума сошел? Лишился рук-ног?

Его комната, книги, походной чемодан ждали дорогого хозяина даже спустя 24 года (!) после войны, пока жила мать. Она бы и дольше жила, но никогда не ложилась в больницу: «А вдруг Федя придет, а калитка закрыта...». В теплое время года каждый день ходила на речной вокзал встречать катера, позже – теплоходы. Всматривалась в лица. «Сегодня двух милиционеров видала, один так на Федю похож». Даже с температурой шла, чтобы не пропустить самой важной встречи в жизни. В сельмаге покупала новые вещи и хранила в шкафах. «Ведь может так случиться, что Федя вдруг вернется – и ему нечего будет носить. Он-то у меня всегда модный ходил».

Старший сын Тимофей погиб, защищая Варшаву (см. рассказ «Судья от Бога»), но там всё ясно, хоть и больно: есть могила, можно молиться как об усопшем, да и деток Бог дал, а, стало быть, ниточка рода продолжится, а тут – вчерашний школьник, 10 классов за плечами. У всех, кто приезжал в поселок с «большой земли», непременно спрашивали, указывая на карточку: «Вы Федора не видели?» И даже теперь, спустя многие десятилетия, я пишу с надеждой: а вдруг о нем станет что-нибудь известно...