Серафимова тропа

Монах Серафим

Когда читаю статьи на портале Православие.Ru, нередко на память приходят истории из собственной жизни. Вот и сейчас Елена Кучеренко написала целое исследование «Каждое уголовное дело – это судьба человека». И там, в самом начале, у нее звучит: а что происходит в душе преступника? И я вспомнил о своем… Даже не знаю, как сказать: друге? приятеле?.. Нет, все-таки друге – монахе Серафиме, почившем в Бозе не так давно, в ноябре 2022 года.

История эта началась в самом начале 2000-х. В нашей деревне – дворов тридцать, небольшая такая деревенька – начали говорить о том, что в старой конторе психоневрологического интерната (в котором в то время также проживали пожилые люди-инвалиды, среди которых было немало тех, кто провел много лет в местах, не столь отдаленных) открыли православный храм. А при храме живет бородатый мужик, отсидевший без малого 20 лет. Матерый, в общем.

Поскольку мы с супругой православные, эта новость нас больше порадовала, чем насторожила. Мы сразу представили его себе вовсе не матерым, а таким благоразумным разбойником. Захотелось его увидеть, познакомиться. Мы совершали ежедневные прогулки как раз мимо этого храма, но заходить не решались, потому что на здании не было ни креста, ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало православную церковь (это только позже на крышу здания водрузили небольшой луковичный купол с крестом). Мы еще думали: как бы не сектанты какие-нибудь объявились.

Мы узнали, что при интернате открыли православный храм. А при храме живет бородатый мужик, отсидевший без малого 20 лет

А потом встретились с ним на дороге. Идет худой высокий бородатый дядька, лет сорока с небольшим (46 лет ему тогда было), в черных штанах и черной рубахе, с длиннющими четками. И мы как-то сразу поняли – наш человек. Он потом рассказывал, что ему деревенские говорили о нас: мол, живут здесь «церковники», в храм все время ездят, и когда он нас увидел, то тоже сразу признал за своих. Хотя у меня тогда и бороды-то не было, да и одевались мы как все, супруга вообще по деревне в джинсах ходила. В общем, познакомились. Он назвался Алексеем (но я всегда звал его на православный манер – Алексием).

Рассказал, что администрация интерната обратилась в Епархиальное управление с просьбой, чтобы при храме был постоянный человек, к которому люди могли бы обращаться с вопросами. Выбор пал на него. Так он и оказался здесь.

Открывшийся в деревне храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» был приписан к одному из городских приходов. Алексей стал при нем послушником, жил в маленькой комнатке за пономаркой. Средняя часть храма небольшая, человек на двадцать. Далее по коридору кухонька с выходом в просторную гостиную, которая использовалась в качестве трапезной, но это только когда батюшка приезжал из города. А случалось это нечасто. Антиминса в храме не было. Алексей ежедневно совершал обедницу, а причащаться ездил либо в город, либо в соседнее село: ранним воскресным утром выходил по лесной тропинке на проселочную дорогу – и пошел! и пошел! До ближайшего населенного пункта километров шесть. Машины по дороге ездят нечасто, но рано или поздно все равно кто-то да подхватит. И обратно добирался так же.

Я старался не спрашивать Алексея о его прежней жизни, потому что не знал, как он на это отреагирует. Но в ходе наших разговоров эта тема нет-нет да всплывала – нечасто, конечно, но за двадцать с лишним лет общения с ним я узнал немало.

Началось у него все с малолетки. Потом пошло-поехало. Уж не знаю сколько, четыре или пять «ходок» было у него, но все по-крупному. Признался, что пользовался в криминальной среде авторитетом. Как-то спросил его, за что конкретно сидел? Он напрямую не ответил, сказал только, что статей уголовного кодекса хватало, но я запомнил его голос. Он у него в этот момент стал необычно глухим. Потом он замолчал и вдруг с таким искренним удивлением произнес: «Я не понимаю, как это все произошло, ведь я таким послушным мальчиком рос…» Сдуру передал эти его слова одному знакомому, а он так нехорошо засмеялся: ну да, как же, «послушным»!.. И мне так неприятно было это услышать, так стало обидно за Алексея, что больше никому об этом не говорил и вот только сейчас вспомнил и написал…

Что такого сказал священник, что авторитет уголовного мира задумался о вечном, – Бог весть. Но факт остается фактом: Алексей уверовал

Однажды в зону строгого режима, где Алексей отбывал очередное наказание, из города приехал отец Николай Соколов. Священник всю свою жизнь посвятил духовному окормлению осужденных, хорошо знал, с какой стороны к ним подойти, как начать разговор. После встречи с ним жизнь у Алексия враз изменилась. Вот именно так – враз. Уж какое такое слово нашел священник, что он такого сказал, что авторитет уголовного мира задумался о вечном, – Бог весть. Уже, наверное, и не узнаю. Но факт остается фактом: Алексей уверовал. По благословению отца Николая начал нести послушание в местной часовне, пристроенной к бараку: ежедневно читал Евангелие, акафист, две кафизмы, вечернее и утреннее молитвенные правила, а также «Добротолюбие» – пять томов. Приезжал в колонию правящий архиерей, зашел в часовню, раскрыл книгу Нового Завета, полистал засаленные страницы Псалтири, акафистника, молитвослова и с удовлетворением отметил: «Сразу видно, что не для красоты здесь лежат, по ним молятся…»

Я спросил Алексея, что говорили его дружки, глядя на такие перемены в его жизни. Он ответил, что исподтишка крутили пальцем у виска: мол, все, того…

Монах Серафим с иконой «Всех скорбящих Радость»

Перед самым освобождением Алексей собрался ехать на приход к отцу Николаю, к тому времени уже игумену Владимиру. Алексея в лагере спрашивали: «Да как ты сможешь жить-то на воле, ты-ы-ы?!..» – «Да я с Богом буду», – ответил он.

Протоиерей Иаков Конкин в те годы служил настоятелем храма в рабочем поселке, расположенном в четырех километрах от колонии. Он регулярно посещал осужденных, чтобы провести беседу, покрестить, исповедовать и причастить верующих. Там познакомился с Алексеем. Рассказывает, что в первый же день по освобождении Алексей заявился к нему. Еле живой. Они с матушкой смерили ему температуру – она зашкаливала. Дали ему жаропонижающее, и он повалился на диван. А на следующий день ни свет ни заря засобирался: «Надо ехать в город, игумен благословил сразу из колонии к нему». Его уговаривали остаться – в таком-то состоянии! так и до осложнения недалеко! – но он как будто не слышал. Отец Иаков проводил его до остановки автобуса, который шел до железнодорожной станции. «Я тогда поразился силе его послушания», – вспоминает отец Иаков.

В 2001 году игумен Владимир с Алексеем отправились в паломничество на Святую Гору Афон. По приезде Алексей встретился с отцом Иаковом, много рассказывал о поездке, подарил фотографии, которые священник хранит по сей день. «У меня сложилось впечатление, – говорит отец Иаков, – что после паломничества на Афон он начал задумываться о монашеском постриге».

Звоню ему как-то: «Алексей, привет!» А голос в трубке отвечает: «Нет больше Алексея!» Я испугался. И вдруг слышу: «Я теперь Мефодий!»

После нашего знакомства с Алексеем прошло несколько лет. Звоню ему как-то: «Алексей, привет!» А странный голос в трубке отвечает: «Нет больше Алексея!» Я испугался, первая мысль: «Как же так?! Молодой же еще был…» И вдруг слышу его родной голос: «Я теперь Мефодий!» Оказывается, Алексия постригли в рясофор. Спустя некоторое время произошла почти та же история: «Отец Мефодий, как ты?» – «Нет больше Мефодия…» И ведь я снова повелся, сердце екнуло, но тут же вспомнил, что такое уже было. «Не по-онял?..» – тяну я. «Серафим я», – отвечает. И тут до меня дошло – мантийным монахом стал.

С отцом Иаковом мы говорили об отце Серафиме долго, было батюшке, что вспомнить. Вот, к примеру, как-то вместе с ним, тогда уже отцом Мефодием, они приехал в колонию, в которой отец Мефодий провел немало лет. В часовне их встретили верующие осужденные, сели пить чай. И тут зэки начали жаловаться священнику на администрацию: мол, нас прижимают, бесконечные досмотры устраивают, чуть что – сразу в штрафной изолятор, при этом – батюшка, представляете?! – нательные крестики заставляют снимать! Отец Иаков начал призывать их к смирению и терпению, а отец Серафим слушал, слушал, а потом взорвался! «Да вы кто такие?! – говорит. – Вы преступники, вы совершили преступления, из-за этого здесь оказались и еще смеете жаловаться батюшке на плохие условия содержания? Вам Господь дал здесь время на покаяние, так благодарите Его и не ропщите!» Пригвоздил, в общем. Зэки испугались, притихли, никак не ожидали от него таких слов.

Мы не так уж часто с ним общались, как может показаться. Хотя и жили в одной деревне. Но наши встречи были запоминающимися для меня. Заходил он и к нам в гости: чаю попить, о том о сем поговорить. Веселый был, остроумный и… свободный какой-то, не вольный, а именно свободный в хорошем смысле этого слова. Любил на качелях покачаться: мы поставили во дворе для детей большие качели, он сядет на них, тихонько раскачивается – довольный!

Нравился он нам.

В разговоре с ним я не раз затрагивал одну духовную тему, другую, и он так легко и вразумительно отвечал, что я невольно расположился к нему еще больше. И сам не заметил, как стал периодически заходить к нему в храм за духовными советами. В келье у него было уютно, спокойно, тепло, у ног терлась вечно беременная кошка. Я спрашивал – он отвечал. И да, порой обижал меня своими ответами. Но я старался вида не показывать, пытался смиряться. Позже он мне говорил: «Да, я видел, как ты реагируешь, видел, что не принимаешь, поэтому не настаивал». А будущее показывало, что он часто был прав. Я потом не раз думал: как так? Наверняка богатый криминальный опыт помогал ему видеть людей, с высокой степенью точности рассчитывать возможные варианты их поведения и то, к чему это в конечном счете может привести. Что, конечно, нельзя было сбрасывать со счетов. Психология, как-никак. Но было и что-то еще.

Монах Серафим с образом прп. Серафима Саровского

Случай помню. Стал сильно досаждать мне один человек. Проблемы у него были с психикой, и он почему-то сконцентрировался на мне. Звонил по телефону без конца, особенно по ночам. Я выключал телефон, а утром видел десятки пропущенных звонков. Это длилось дней пять. При этом он очень искусно маскировался, звонил по разным номерам, молол полную чепуху. Я сильно нервничал, приходил в бешенство, даже пугался, но достать его не мог, не знал, где он живет. И в сердцах позвонил отцу Серафиму. Объяснил, что к чему. А он: «Ты только его не обижай». – «Да я его бы три раза обидел, – говорю ему, – и еще один раз, если бы знал, где найти. Помоги, прошу, помолись, чтобы он отстал. Тем более у тебя и фамилия, как у него (это правда, фамилия была такая же), поэтому ты просто обязан помолиться», – пошутил я горько. «Хорошо, не волнуйся», – сказал он. И с этого момента звонков от того парня больше не было. Никогда. Может, совпадение, может, нет. Но я-то склоняюсь к тому, что без его молитвы точно не обошлось.

Была пора, когда в храме, при котором он жил, регулярно служили Божественную литургию. Совершать ее приезжал из города друг отца Серафима иеромонах Дометиан. Приезжал с певчими, привозил антиминс. Пели хорошо, не как в деревенских церквушках, а по-городскому. На службу съезжались из соседних деревень. Храм заполнялся людьми. Затем все переходили в трапезную, благо, что она была вместительная – а там уже праздничный стол накрыт. «Трапеза является продолжением богослужения, помолимся и приступим», – говорил отец Серафим. Как он тогда радовался!..

Но ничего не вечно под луной, иеромонаха перевели на другой приход, и службы в деревне на этом закончились. Отец Серафим начал вновь ездить на попутках то в город, то в соседнее село.

Люди периодически приезжали его проведывать, привозили какие-то продукты, необходимые лекарства (отец Серафим под конец своей жизни начал болеть, сказывались годы, проведенные как на воле, так и вне ее). Одна женщина-врач, узнав, с каким трудом он добирается до ближайшего храма, стала приезжать за ним на своей машине. Конечно, задавали много вопросов. Наша хорошая знакомая Лена рассказала нам, что в свое время по совету отца Серафима начала читать Псалтирь, но с таким трудом у нее продвигалось это дело, что однажды она приехала к нему и посетовала, что два года уже читает псалмы, но ничего не понимает и очень расстраивается по этому поводу. «Я семнадцать лет читаю, и тоже не понимаю», – улыбнулся он, и она сразу успокоилась, да и Псалтирь после этого как-то легче у нее пошла.

Отец Серафим говорил: «Бога не умом нужно искать, а сердцем»

Рассказали ему о сердобольной женщине, которая все пыталась разобраться в христианстве, чтобы начать ходить в храм. Отец Серафим проникся ее заботой, сказал: «Передайте ей, что Бога не умом нужно искать, а сердцем».

Приезжал к отцу Серафиму известный православный фотохудожник Владимир Осинцев. Он сделал немало его фотографий, ну и они как-то быстро пришлись друг другу по душам, подружились. Я разговаривал с Владимиром о «нашем» монахе, и он, хорошо зная судьбу отца Серафима, во многом лучше, чем я, сказал, что у того в жизни случилось многое такое, чего далеко не всем под силу перенести, а он справлялся и спасался именно молитвой. «Сильным был человеком отец Серафим», – подытожил Владимир.

Очень тепло отзывался об отце Серафиме директор интерната Владимир Николаевич Тарасенко. Директор тоже обращался к нему с духовными вопросами, но для него он был не только духовным наставником, но и старшим товарищем, к которому можно было просто зайти на огонек. К отцу Серафиму обращались и сотрудники интерната, и проживающие в учреждении, и их родственники. И вообще, Владимир Николаевич уверен, что организация действующего храма на территории интерната была очень хорошей идеей.

Отца Серафима любили, и он любил всех. Хотя всякое случалось. Однажды пришли лихие люди, хотели поживиться, но не на того напали: отец Серафим вспылил, схватился за топор – и незваных гостей как ветром сдуло. Больше не приходили. Говорил потом, что иначе никак: они же со злым умыслом в храм Божий пришли.

Другой случай произошел в церкви, в которую отец Серафим ездил по воскресным дням, нес там послушание алтарника. Какой-то пьяный во время каждения начал вести себя самым непристойным образом. Прихожане растерялись, но, к счастью, рядом оказался отец Серафим. Он схватил наглеца за шиворот и буквально выбросил его из храма.

Кто-то может подумать, что такое поведение недостойно мантийного монаха. И мне тоже говорили: слишком уж горяч твой отец Серафим. Но в первом упомянутом мною случае речь шла о возможной попытке разорения храма, во втором – о дерзкой насмешке над богослужением, чего отец Серафим вынести никак не мог. И если бы не он, то кто знает, чем вообще могло все это закончиться. Поэтому мне ближе мнение, услышанное мною когда-то, что имя Серафим переводится с древнееврейского как «пламенный». Вот он и воспламенялся духом, когда видит бесчинство.

Примерно за неделю до смерти отца Серафима о нем написали в ВКонтакте. Дескать, вот уже двадцать с лишним лет живет в интернате монах, люди приходят к нему за советом, а он всех привечает, всем рад. Приводились и его слова:

Задача моя проста – помогать людям. По большому счету – просто любить их

– Задача моя проста – помогать людям. По большому счету – просто любить их. Бог есть Любовь, и я хочу донести частичку этой Любви до каждого, кто этого хочет.

Отец Серафим умер у себя в келье как раз накануне престольного праздника. Отпевали его в городском храме, почетным настоятелем которого стал игумен Владимир. Съехались священники с разных приходов, друзья и знакомые отца Серафима. Отец Иаков Конкин сильно расстраивался, говорил, что отец Серафим все время приглашал его послужить на престольный праздник, но каждый раз то приходские дела, то личные не позволяли ему приехать. А в последнюю их встречу отец Серафим сказал ему: «Ну, тогда на отпевание приедешь». «Так и случилось», – беспомощно разводит руками священник.

Когда я сказал иеромонаху Дометиану, что хочу написать об отце Серафиме, то он попросил: «Ты только пиши как есть, чтобы люди не питали иллюзий, что с принятием монашества на него вылилось море благодати, и он сразу стал человеком святой жизни».

На самом деле те страсти, которые преследовали его в прежней жизни, не отпускали и в последующем и заставляли страдать. Все люди имеют греховные наклонности, потому и согрешают, но эти грехи ни в какое сравнение не идут с теми, которые имеют люди, осужденные за серьезные преступления. И когда они приходят к вере, приходят ко Христу и идут по открывшемуся им пути, бесы не оставляют их в покое.

– Его путь – это путь мученичества, и этот путь требует от человека не просто силы воли, но, прежде всего, веры Богу, именно такой верой они борются с осаждающими их страстями, – сказал мне отец Дометиан.

Так и есть: что невозможно человеку, то возможно Богу.

Монах Серафим

А мы с супругой и по сей день ходим по следам отца Серафима: от деревни по лесной тропе в обход лога и так километра четыре на север вдоль реки. А потом обратно. Он ходил этой дорогой каждый день, перебирая свои длинные четки, и зимой, и летом, все двадцать с лишним лет, отпущенных ему Богом для проживания… нет, служения в этих местах. Мы назвали этот путь Серафимовой тропой.

…Нам его очень не хватает.