Удивительное путешествие митрополита Хрисанфа

Сердце человека обдумывает свой путь,
но Господь управляет шествием его (Прит. 16: 9).

Глава первая

I

Великолепная Венеция лета 1760 года была охвачена безудержным весельем. В городе бесконечной чередой проходили многолюдные фестивали и помпезные карнавалы, блестящие балы сменялись восхитительными маскарадами. Каждую ночь из распахнутых настежь окон дивных дворцов звучала чудесная музыка, в ярком свете сотен свечей мелькали фантастические маски и роскошные костюмы, на изящных нарядах прекрасных женщин сверкали драгоценные бриллианты. На розовый палисандр множества игральных столов со звоном падали серебряные дукаты, рядом с азартными игроками в широких бокалах искрилось светлое вино, со смехом приобретались и терялись огромные состояния. По узким каналам между затейливыми домами, сопровождаемые пленительной мелодией, скользили украшенные цветными фонарями гондолы, увозя изысканных кавалеров навстречу упоительным любовным приключениям.

Вид собора Святого Марка, Дворца дожей и Пьяццетты. Художник: Карло Грубач, 1845 г.

Днем в лучах южного солнца ослепительно блистали пять золотых куполов собора святого Марка, увенчанные обращенными на четыре стороны света крестами. Фасад собора с переливающимися на солнце живописными мозаиками, с множеством изящных колонн и барельефов, с изысканной резьбою на готическом карнизе, с бронзовой квадригой на широкой лоджии, скрывал в глубине пяти огромных арок массивные бронзовые двери, ведущие к черному мрамору и золотому убранству базилики, к золотому ее алтарю, к сокровищнице с тремя восьмыми богатств Византийской империи, вывезенными из Константинополя в Четвертом крестовом походе. В полдень по главной площади Венеции, по нагретым солнцем каменным плитам, шествовали мимо Дворца дожей многолюдные процессии в бесчисленных церемониалах, вечером по набережным лагуны, освежаемым легким ветром, степенно прогуливались преуспевающие граждане благоденствующей республики.

В бурном круговороте цвета лет достанет ли нам мужества избрать тот путь, который обязательно укажет Господь?

Прекрасна, упоительно прекрасна и беззаботна была процветающая Венеция.

Нескончаемы утехи молодости. Стремительное течение жизни неудержимо влечет нас к новым и новым радостям и весельям, и кажется, что никогда им не будет конца. В бурном круговороте цвета лет достанет ли нам мужества избрать тот путь, который обязательно укажет Господь?

В это беззаботное лето в доме венецианских дворян Контарини, богатой семьи греческой нации, один из сыновей главы дома, недавно отметивший свое совершеннолетие и завершивший прекрасное образование, прощался со своими родными. Воспитанный в православной вере благочестивых родителей, выходцев из Кефалонии, молодой человек двадцати с небольшим лет покидал мир и готовился к посвящению в монашество. Отвергнув беспечную жизнь в богатстве и развлечениях, преодолев соблазн процветающих католических монастырей Венеции, он возвращался на окраину республики, Ионические острова, для принятия монашеского пострига в православной обители.

Здесь в небольшом скромном монастыре после совершения Божественной литургии престарелый игумен прочитал слова Священного Писания: «…аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой и по Мне грядет» (Мф. 16: 24), принял у посвящаемого обеты нестяжания, целомудрия и послушания, крестообразно состриг волосы на голове молодого Контарини и облек его в черные рясу и клобук. Новопостриженный монах был наречен именем Хрисанф. Удалившийся от мира поступил в волю Патриарха Константинопольского.

За исключением крохотной Кефалонской епархии вся территория Патриархата находилась во владениях Османской империи. Бывшему свободному гражданину Венецианской республики теперь предстояло служение на подвластных иноверным землях бывшей Византии.

Самуил, Патриарх Константинопольский

В нескольких монастырях нес послушание монах Хрисанф. Опытные духовные наставники, самоотвержение и смирение помогали ему обрести дар искренней молитвы, найти душевный мир в любви к Господу и Его людям. Владыки разных епархий отмечали молодого инока: вскоре он был рукоположен в иереи, через несколько лет иеромонах Хрисанф, возведенный в сан игумена, уже сам управлял обителями. В 1774 году Патриарх Самуил Хадзерис совершил в Константинополе хиротонию тридцатишестилетнего архимандрита в архиереи Неопатрасской митрополии.

Прекрасна была его епархия в центре Греции: окруженные кольцом гор плодородные долины благодатной Фессалии пересекались извилистой лентой Пинея, несущего свои воды через глубокие ущелья к заливам Эгейского моря, на севере высились затянутые облаками вершины Олимпа, на западе в лесных предгорьях Пинда парили в воздухе скиты Метеоры на отвесных утесах. В оливковых и апельсиновых садах утопали разбросанные по долинам деревни, старинные города со славным прошлым раскинулись у развалин византийских крепостей, в рощах вечнозеленых эвкалиптов журчали прозрачные источники. Но не радостный, а печальный замирающий колокольный звон древних церквей разносился над этой землей. Уже три столетия православная Греция находилась под игом иноверных.

11 лет владыка бесстрашно защищал православную паству от своенравия местного паши, от алчности османских чиновников

Одиннадцать лет митрополит Хрисанф управлял Неопатрасской епархией – срок удивительный для владыки, бесстрашно защищающего православную паству от своенравия местного паши, от алчности османских чиновников, – ведь в это время даже Константинопольские Патриархи, смещаемые по произволу султана, возглавляли Церковь не более двух-трех, при удачном стечении обстоятельств – пяти лет. В 1784 году после очередного конфликта с пашой митрополит Хрисанф был отставлен от управления митрополией и отозван в Константинополь. Его ожидала обычная судьба архиерея на покое – жизнь затворника в избранном монастыре.

«От Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой?» (Притч. 20: 24). Премудр и благ Господь, и Промысл Его направит на путь, который Он определил.

Из Константинополя бывший митрополит Неопатрасский отправляется в многолетнее странствие по Востоку.

II

Крепость-монастырь в Грузии. Художник: Михаил Матвеевич Иванов, 1804 г. Государственная Третьяковская галерея

В 1785 году митрополит Хрисанф выехал из Царьграда на северо-восток Османской империи с намерением посетить Закавказье, города прежней Великой Армении и Грузинские царства. Достигнув Эрзерума, он горными дорогами проехал до Карса и, перейдя границу, оказался в Персии. Спустившись с гор в цветущую Араратскую долину, митрополит прибыл в древний Вагаршапат, некогда столицу могущественного государства, где в Эчмиадзинском монастыре находился католикос всех армян. Осмотрев резиденцию католикоса, путешественник отметил невероятные роскошь и богатство монастыря. По сравнению с бедными церквами и обителями Греции резиденция католикоса процветала.

Через одиннадцать лет, уже в Российской империи, митрополит Хрисанф, излагая на бумаге краткие воспоминания о своих странствиях, напишет:

«Здесь упомяну вкратце об Армянском Патриархе, пребывающем в Эзмианси. Сей Патриарх великую имеет силу во всех тех местах, и почти вся нация повинуется его повелениям. Он почти самовластен. О монастыре том могу сказать, что нет в свете его богатее, разве монастырь святого Иоанна Лорета, в Папском владении состоящий, и собственные Папские сокровища с сим армянским монастырем могут сравняться. В нем находится великое множество монахов и архиереев, и от мала до велика все богаты.

Но почему сей сильный и самовластный Патриарх с нациею, сколько многолюдною, столько же и сильною, до сих пор ничего не предпринимает и почему он, когда и место и способы к сему споспешествуют, не соединяется, по крайней мере, с Грузиею действовать совокупно противу общего их неприятеля? Сие меня крайне удивляет. Часто подобные рассуждения имел я со многими благоразумными армянами. Но вотще!»

Из городов Армении митрополит Хрисанф пытается проехать в Восточную Грузию, в Картли-Кахетинское царство, недавно заключившее трактат с Российской империей о принятии ее покровительства, но останавливается на границе персидскими войсками.

«Старался всячески прибыть в Георгию, препятствий преодолеть не возмог».

Митрополит находит проживающих в Персии единоверцев-грузин, собирает сведения об осажденном персиянами и турками Картли-Кахетинском царстве, о царе Ираклии и царице Дареджан, о неверном союзнике-соседе Имеретии.

Покинув Закавказье, архиерей продолжает путешествие по Западной Персии, в беседах с просвещенными персиянами совершенствует язык фарси, изучает обычаи и нравы народа, узнает о судьбе шахской династии Зендов, год назад предательством свергнутой жестоким и жадным правителем евнухом Ага-Мохаммед-ханом Каджаром. Достигнув южной границы Персии, снова вступает в пределы Османской империи и прибывает в ветхозаветную Месопотамию. Здесь он спускается по течению Тигра к развалинам древнего Вавилона, некоторое время живет в сказочном Багдаде, изучает арабский язык. Нескоро расставшись с Багдадом, опять обращается на запад и поднимается вверх по Евфрату в Сирию.

Несколько лет митрополит странствует по Ближнему Востоку и Северной Африке.

«Уже научился по-арапски и с большею удобностию объехал всю Сирию, горы Ливанские, Иерусалим и Египет. Был в Эфиопии, откуда вторично возвратился в Египет и в Сирию».

Из Сирии митрополит Хрисанф вновь направляется во владения Багдадского паши, в уже знакомый Багдад, откуда следует к Персидскому заливу в портовую Басру. Отсюда в 1791 году путешественник-архиерей отплывает на парусном купеческом судне в загадочную Индию.

Глава вторая

III

В разгар душного влажного лета парусник, изрядно потрепанный во время многодневного перехода по Индийскому океану, вошел в западный рукав дельты Ганга и ошвартовался у одного из причалов Бенгальского порта Халдия. Прибывшие негоцианты занялись хлопотами по разгрузке товаров, а митрополит Хрисанф, пересев на небольшое суденышко, продолжил путь вверх по реке в столицу Британской Ост-Индии. В Калькутте, в резиденции генерал-губернатора Форт-Уильям, митрополит был принят маркизом Корнуолисом, обещавшим содействие администрации в путешествии архиерея по британским владениям в Индии.

«Помощию англичан, там находящихся, объехал многие провинции Индии».

Дивен, необычен был окруживший его мир: побережья, покрытые выросшими из моря мангровыми зарослями; громадные баньяны – деревья, растущие вниз, приютившие под своей сенью целые поселки; непроходимые бамбуковые леса, цветущие раз в столетие; обширные кокосовые и банановые рощи. В поймах рек – протяженные чайные и табачные плантации, бесконечные рисовые поля с хрупкими работниками, ведущими за собой огромных буйволов. На дорогах – невиданные гигантские животные на толстых столбообразных ногах, с грозными белыми бивнями-клыками, оглушительно трубящие в длинные хоботы, несущие на спине в разукрашенных плетеных беседках местных начальников. В многолюдных городах – причудливые языческие храмы с грозными статуями синей четырехрукой богини.

Приятной неожиданностью была встреча митрополитом нескольких православных греческих семейств

Приятной неожиданностью была встреча митрополитом нескольких православных греческих семейств, предприимчиво ведущих торговые операции с Ост-Индской компанией. Через них он узнал, что в Дакке несколько греков-купцов на свой страх и риск готовят торговую экспедицию в неведомый Тибет. Получив это известие, митрополит срочно отправился в Дакку.

Нанятая греческими купцами парусная барка, доверху груженная солью, под управлением индийского экипажа поднималась вверх по течению полноводной в сезон муссонов Брахмапутре. Ее пассажирами в опасном путешествии являлись несколько греческих купцов и православный митрополит. Опасность экспедиции заключалась в том, что несколько лет назад из-за потерявших доверие англичан всем христианам было запрещено под страхом смерти пребывать на земле Тибета.

«Запрещено там христиан терпеть во всей области, в которой за несколько лет перед моим прибытием всех христиан избито и ни одного не осталось».

Впрочем, некоторой гарантией благополучия данного предприятия для купцов являлось данное им устное обещание встреченными в Бенгалии тибетскими торговцами выхлопотать разрешение на провоз соли, по причине крайней в ней нужде, до первого торгового города после границы.

Постепенно тропические заросли равнин сменились густыми хвойными лесами, все ближе подступала стена гор, теперь Брахмапутра несла свои воды через роскошные луга Тибетского нагорья. Свободно пропущенное на первом таможенном посту, судно прибыло к назначенному городу. Сошедший на берег митрополит в высоком клобуке с вышитым крестом и панагией на груди был немедленно задержан стражей и помещен «под благопристойный присмотр». О его задержании было сообщено Двору Далай-ламы.

IV

Дворец Потала, Тибет. Художник: Томас Аллом, 1843 г.

Повеление незамедлительно доставить митрополита в Лхасу пришло через несколько дней.

Открытый паланкин в сопровождении нескольких верховых воинов быстро следовал в столицу Тибета, привлекая внимание многих людей в придорожных селениях, удивленных невиданной ими одеждой архиерея. В Лхасу прибыли затемно, часу в одиннадцатом пополудни, и безостановочно проследовали к дворцу.

«На воротах дворца встретили меня четыре государственных чиновника и один министр и осматривали, не имею ли я оружия. После сего министр пошел вперед, а я за ним с теми чиновниками».

Группа людей долго шла по бесконечным переходам и залам, по широким лестницам, ведущим с этажа на этаж. Наконец митрополит вступил в ярко освещенную большую палату, посредине которой стоял трон. Близ трона на вышитой подушке блистал клинок шпаги. Рядом сидел важный сановник, как оказалось, первый министр Баридар, дядя Далай-ламы, держа на коленях мальчика лет одиннадцати – самого Далай-ламу. Сопровождавшие митрополита знаками пригласили его подойти ближе. Подойдя, митрополит поклонился и приветствовал сидящих на персидском языке. Первый министр ответил ему также на чистейшем персидском! Соскочив с колен своего дяди, юный Далай-Лама подошел к митрополиту, поцеловал его в обе щеки, взял его руку в свои две руки и крепко пожал. Министр пригласил митрополита сесть рядом с ними и обратился к нему с вопросами, удивляясь ему самому, его виду и одеянию.

Митрополит объяснил, что он религии христианской, православной, архиерей из Царьграда, путешествует по Востоку. Спрошен был митрополит Хрисанф, не той ли он веры, какую имеют виденные несколько раз в Китае люди из большого северного царства, которые крестятся так, и министр показал рукой. «Да, я одной с ними веры», – отвечал митрополит.

Беседа продолжалась около получаса. Министр переводил Далай-ламе ответы митрополита с персидского языка. В конце встречи по приказу Далай-ламы другой министр вынес роскошный халат, накинул его на плечи митрополита и объявил о предоставлении ему квартиры со штатом прислужников и полным довольствием.

Едва митрополит прибыл в отведенное ему жилье, как гонец из дворца поднес ему присланный подарок: огромное фарфоровое блюдо, накрытое красной материей, скрывавшей гору разнообразных конфет, и тончайший шелковый платок с завязанными в нем ста рупиями.

«Имея содержание и пристойную выгоду, жил я в сей квартире семнадцать дней».

Каждый день собственный экипаж Далай-ламы забирал митрополита Хрисанфа в поездки по дворцам и усадьбам столицы Тибета

Каждый день собственный экипаж Далай-ламы в сопровождении одного из министров забирал митрополита Хрисанфа в поездки по дворцам и усадьбам столицы Тибета. Чудеснейшим и красивейшим из виденных в Индии мест был этот солнечный город. В центре окруженной кольцом гор долины, на вершине скалистого холма возвышались двенадцать этажей огромного дворца Потала, скрывавшего за отвесными стенами резиденцию Далай-ламы, многочисленные церемониальные залы, храмы, сокровищницы, помещения для министров, воинов, прислуги. Внизу, вокруг холма, расположился город с причудливыми домами, изящными многоярусными храмами, базарами, заполненными дорогими товарами; обширные сады с разнообразными плодовыми деревьями, склонявшими ветви под тяжестью спелых плодов, окружали очаровательные загородные усадьбы; хрустальные речные воды блистали в лучах солнца.

Вечерами квартиру митрополита посещал первый министр Баридар, проводя в приязненной беседе несколько часов, расспрашивая о европейских государствах, о городах далекого Средиземноморья, о вере, которую исповедует архиерей, о лежащем далеко на севере могущественном христианском царстве, управляемом просвещенною царицею.

На одиннадцатый день пребывания в Лхасе митрополит Хрисанф вновь был приглашен во дворец. Принявший его Далай-лама с благожелательностью спросил его о здоровье, о впечатлениях от увиденного, о местном климате.

«Я отвечал, между прочим, что климат в Лхасе превосходнейший, что я всем весьма доволен, и благодарил его. На вопрос, есть ли в Царьграде таковые сады, я отвечал, что нет таковых садов. Потом сказал Далай-лама мне, что он рад моему прибытию в его землю и что он надеется, что я везде его владения и его самого хвалить буду».

«Что касается до Далай-ламы, – писал впоследствии митрополит, – то оный имеет характер по душе приятный, веселый и человеколюбивый».

На шестнадцатый день во время обычной вечерней встречи с первым министром митрополит Хрисанф сказал о своем намерении следовать далее в Китай и просил дать ему рекомендации. Министр Баридар заметно помрачнел и после некоторой паузы сказал, что это невозможно.

На следующий день митрополит был вновь призван на аудиенцию к Далай-ламе, где ему было объявлено, что вечером этого же дня один из министров Двора в сопровождении свиты отправляется по государственным делам в Северную Индию и что этим караваном гость их будет доставлен туда же. Поблагодарив Далай-ламу и расцеловавшись с ним по обычаю в обе щеки, митрополит собрался тотчас возвратиться на квартиру для сборов, но был приглашен остаться на обед, после которого по приказу Далай-ламы ему были вынесены подарки: две тысячи рупий, белая шуба для дороги и рулон материи.

«Того же самого дня с оным министром и на его содержании я выехал из Лхасы».

Было это на седьмом году странствий митрополита Хрисанфа. В следующем 1793 году Тибет будет занят китайскими войсками, и на долгие годы связь его с внешним миром прекратится.

(Окончание следует.)