Откуда явилось чудо Оптиной. Духовное становление первого Оптинского старца преподобного Льва

Преподобный Лев Оптинский. Иллюстрация: obitel-minsk.ru

• Часть 1
• Часть 2 – Валаам

«Милосердый… Господь исполняет и обращает все в Свою волю и на пользу нашу, хотя, по-видимому, и противными нам средствами и последствиями. Мы при помощи Премилосердого Господа Бога потерпим, да и посмотрим…»^[1],

– написал однажды преподобный Лев Оптинский.

Это принял он от святых отцов и духовных своих наставников, это испытал много раз на собственном опыте.

Он начинал монашеский путь в Оптиной пустыни, но пожил в Белобережской обители, на Валааме, поживёт в Александро-Свирском монастыре и Площанской пустыни, почти 3 десятка лет проведет в часто очень скорбных странствиях, чтобы однажды возвратиться в Оптину. Но не будет ни дня в этих долгих годах, который не был бы очень важен, в котором бы не вел его Бог. Да, он вернется туда, откуда начал; но ушел из Оптиной послушник Лев Данилович Наголкин, а вернется – великий старец схимонах Лев.

Этот «круговой» путь не просто неслучаен, он совершался по Промыслу Божию; он нужен был и самому о. Льву, и множеству людей, которые имели счастье с ним пересечься. Сколько раз толчками к этим перемещениям были и непонимание, и людские слабости и грехи, – а в результате в нужный момент в нужном месте с о. Львом «случайно» встречались люди, которые без этой встречи просто пропали бы…

Санкт-Петербург. 1817 год.^. Весна. Преподобный Лев временно живет на Валаамском подворье в Санкт-Петербурге; ему нужно, как в старину говорили, «выхлопотать» у митрополита Санкт-Петербургского Амвросия разрешение для старца о. Феодора и для самого себя на переход с Валаама в Александро-Свирский монастырь. Жизнь в большом и отнюдь не всегда благочестивом городе – совсем не то, чего о. Лев ищет и всегда искал, но по разным причинам поездка затягивается, и остается покориться воле Божией. Конечно, поневоле и всякий из нас терпит то, что изменить невозможно, «но терпеть с сознанием», что посланное «есть должное возмездие человеку за грехи его, и потому смиренно благодарить Господа за сие, как очистительное средство против заразы греховной, это – удел немногих избранников Божиих» ^[2]. О. Лев умел терпеть по-настоящему…

Но вот и эта поездка закончилась, и притом благополучно; в июне 1817 года о. Феодор с о. Львом перебрались в Александро-Свирский монастырь. Он стал последней земной обителью о. Феодора; здесь преподобный Лев провел еще 5 лет в драгоценном состоянии ученика, которое даже самые великие подвижники вспоминают всегда с особенной теплотой.

Впрочем, на тот момент о. Лев уже был настолько духовно опытен, что стал для о. Феодора уже не только любящим учеником, но даже и духовником и духовным другом, хотя о. Феодор по-прежнему оставался старцем и наставником о. Льва. В последний же год земной жизни о. Феодора его ученик и друг «преуспел в иноческом житии более, чем во все предшествовавшие годы своего монашества»^[3]. Но все равно о. Феодор, опасаясь, что по глубокой и почтительной любви к нему о. Лев может быть излишне снисходителен, приступая к Исповеди, говорил: «Ну, Леонид, смотри, чтобы не щадить»^[4]. И о. Лев, смиряясь, послушно делал иногда старцу своему некоторые замечания, а тот принимал их всегда с искренней благодарностью и любовью.

Спустя 3 года по прибытии старцев в Александро-Свирский монастырь эту обитель посетил Государь Император Александр I. Вообще, об Императоре Александре Павловиче часто говорят как о идеологическом наследнике Екатерины II, воспитавшей любимого внука на свой манер, – западнике, спокойно смотревшем на общества будущих декабристов, а родной России и ее веры так и не понявшем. Да, в этом, к сожалению, много правды. Детство и юность формируют человека на всю жизнь, а у Александра Павловича они были абсолютно европейскими; но во время Отечественной войны 1812 года, которую Государь переживал горячо и совершенно искренне, он изменился во многом. Однажды попросил у жены Библию и стал ее читать; много думал, молился, искал. В 1815-м году выслал из обеих столиц всех иезуитских проповедников, в 1822-м – масонские ложи. В конце своей недолгой жизни (он скончался, немного не дожив до 48 лет) Государь много паломничал, был в Киево-Печерской лавре, в Ростовском Спасо-Яковлевском монастыре, на Валааме (где «произвел большое впечатление на братию знанием монастырских уставов и молитвенным усердием на службах»^[5]).

Русский: Преображенский собор в Александро-Свирском монастыре. Общий вид. Фото: Сергей Михайлович Прокудин-Горский

А вот Александро-Свирский монастырь Император совсем не собирался посещать, просто проезжал мимо и увидел у дороги Поклонный крест, который указывал дорогу к монастырю. Спросил у ямщика: «Что это за крест?» Ему сказали. Государь стал расспрашивать, «каково в монастыре и каковы братия»^[6]; ямщик, часто бывавший там, отвечал, что теперь стало лучше прежнего; на вопрос же – почему? – рассказал, что «недавно поселились там старцы, отец Феодор и отец Леонид; теперь и на клиросе получше поют, и во всем как будто более порядка»^[7]. Государь, услышав знакомые имена (о необычных, тогда еще валаамских, старцах ему говорил его друг, обер-прокурор Св. Синода князь Голицын), решил заехать в обитель.

Государь удивился – ведь решение посетить монастырь было принято только что. Но настоятель объяснил, что встречу приготовили заранее по совету старцев

Встретили Императора по всей форме, так что тот удивился – ведь решение посетить монастырь было принято только что. Но настоятель объяснил, что встречу приготовили заранее по совету старцев. Приложившись к мощам преподобного Александра Свирского, Император принял благословение от иеромонахов (среди которых был и о. Леонид; о. Феодор не имен священного сана) и пожелал познакомиться со старцами. Но беседа получилась короткая: помня об искушении, постигшем их на Валааме, старец Феодор заранее сказал своему другу: «Если из-за князя Голицына было нам искушение, то что будет из-за Государя? Потому, отец Леонид, не будь велеречив, а всячески помалкивай и не выставляйся»^[8]. Поэтому старцы отвечали на вопросы Царя очень кратко, и тонко чувствующий Александр Павлович, видимо, все правильно понял и не стал настаивать.

Прошло чуть более года; осенью 1821 года старец Феодор сильно заболел. В минуты особенных страданий он повторял:

«Слава Богу, слава Богу! И я вижу наконец берег житейского моря, по которому доселе, как утлая ладья, носилась душа моя напастей бурею»^[9].

Минула зима, за ней – Великий пост; пришла Пасха. В пятницу на Светлой седмице, вечером, лицо старца вдруг просияло; о. Лев и еще некоторые ученики о. Феодора, бывшие рядом, благоговейно смотрели на эту светлую кончину; напутствованный Елеосвящением и Святым Причастием, старец почил на руках верного своего ученика и друга, преподобного Льва.

После этого о. Лев почувствовал, что ему следует переменить место. Об этом ему и еще некоторым близким по духу лицам говорил и сам о. Феодор перед своей кончиной, советуя собраться вкупе где-то в более тихом и уединенном месте, чем Свирский монастырь, прибавляя еще при этом:

«Отцы мои! Господа ради, друг от друга не разлучайтесь, поелику в нынешнее пребедственное время мало найти можно, дабы с кем по совести и слово-то сказать»^[10].

Поэтому о. Лев, по собственному его выражению, хотел с учениками своими «собраться… всем воедино и выпросить у какого-либо монахолюбивого архимандрита куточек»^[11]. Когда стало известно об этом его желании, то стали его звать и в Казанскую епархию, и в Площанскую пустынь под Брянском, и в Оптину; последнее было особенно по душе о. Льву, тем более что звали его туда святитель Филарет (Амфитеатров) и преподобный Моисей Оптинский (бывший еще скитоначальником, но вскоре ставший и строителем Оптинским). Эти очень разные по судьбе люди оба были очень сродственны о. Льву.

С владыкой Филаретом они были дружны еще в бытность о. Льва в Белых берегах, когда будущий старец был простым монахом, а будущий святитель – настоятелем Свенского Успенского монастыря. Несмотря на то, что владыка Филарет принадлежал к «ученому» духовенству и получил образование в семинарии еще XVIII века (что само по себе накладывало сложный отпечаток), он умел оценить духовную опытность неученых, но истинных монахов, и сам жил подвижнической жизнью.

С преподобным Моисеем (Путиловым) преподобный Лев еще лично знаком не был, но уже одно то, что о. Моисей, тоже из купеческого звания, жил одно время в Белобережской пустыни (где сблизился с о. Афанасием (Захаровым), в будущем – первым старцем о. Макария Оптинского) и даже – в той самой пустынной келлии, где провели несколько лет о. Лев и его старцы, говорит о большом родстве душ, что и подтвердила вполне их последующая духовная дружба.

Святитель Филарет, на тот момент – епископ Калужский и Боровский, хотел устроить при Оптиной пустыни скит. Оптинский настоятель о. Даниил представил владыке о. Моисея, бывшего в Оптиной проездом, и святителю он очень понравился; вскоре владыка благословил о. Моисея с единомышленниками на основание в Оптиной скита, написав при этом:

«Я вам позволяю в монастырских дачах избрать для себя место, какое вам угодно будет, для безмолвного и отшельнического жития, по примеру древних св. отцов пустынножителей... От монастырских послушаний вы совершенно будете свободны; уверяю вас пастырским словом, что я употреблю все мое попечение, чтоб вас упокоивать. Любя, от юности моей, от всей моей души монашеское житие, я буду находить истинную радость в духовном с вами собеседовании»^[12].

Именно в этот скит и звали теперь о. Льва. Но в Александро-Свирском монастыре совсем не хотели отпускать такого почитаемого старца, и целых 5 лет пришлось провести ему в ожидании. Впрочем, как увидим, и это споспешествовало ко благу; да и сам преподобный Лев верил, что (по его же выражению) «где воспоследует воля Божия, там никакие пресильные препятствия не преодолеют» (или: что «премилосердый Господь восхощет восстановить, того никакие обстоятельства отвратить не возмогут»^[13], поэтому благодушно ожидал решения своей дальнейшей участи.

Около 1823–1824^[14] гг. о. Лев некоторое время вынужден был прожить снова в большом и шумном Санкт-Петербурге. Впрочем, он был там не совсем одинок: в Александро-Невской лавре жил тогда его духовный сын, родной племянник о. Феодора, монах Иоанникий (Бочаров). Для обоих эта встреча вскоре после кончины общего старца – о. Феодора – была, надо думать, очень отрадна.

Через о. Иоанникия произошло тогда знакомство преподобного Льва с Акилиной Ивановной Черкасовой, которая стала потом преданной духовной дочерью старца. И неудивительно: о. Лев спас ее, во всех смыслах этого слова.

Черкасова незадолго до того овдовела и осталась одна с больной дочерью; мужа ее, полковника Черкасова, похоронили в лавре, где о. Иоанникий исполнял послушание свечника. Очень сильно скорбя по супругу, Акилина Ивановна желала снять квартиру поближе к лавре, чтобы чаще ходить на могилку, и, видимо, покупая свечи, спросила продававшего монаха, не посоветует ли он что об этом. О. Иоанникий пообещал помочь и действительно помог: один приходской диакон согласился сдать вдове флигелек в своем дворе. Черкасова была очень благодарна о. Иоанникию, и знакомство их продолжилось. Полковница, тоскуя по мужу, остро нуждалась в духовном совете и утешении, а о. Иоанникий, ученик отцов Феодора и Льва, был хорошим и молитвенным монахом (и даже его послушание говорит само за себя – быть свечником поручалось «лишь доверенным и опытным из братии»^[15], к тому же сам недавно перенес дорогую утрату – родного дяди и духовного отца, старца Феодора.

Акилина Ивановна, приходя в лавру, беседовала с о. Иоанникием; говорила о своем горе, что так скорбит о муже, что «желала бы хоть тень его видеть». О. Иоанникий, как мог, утешал ее надеждой на встречу с супругом в будущей жизни; но вот однажды Черкасова пришла во взволнованном состоянии и рассказала, что ее отчаянное желание исполнилось: ей стал являться муж, она могла даже беседовать с ним. О. Иоанникий сильно обеспокоился ее состоянием; к счастью, тут как раз приехал в Петербург о. Лев, и инок рассказал ему о полковнице. Преподобный Лев тотчас вник в дело, встретился с несчастной, объяснил ей, что эти видения – прелесть духовная, и смог, при помощи Божией, успокоить ее и вернуть к истинному христианскому пониманию смерти телесной и жизни вечной.

Но на этом не кончилось. Проблема еще была в том, что Черкасова при жизни мужа никаких денежных дел не вела и, оставшись одна, не понимала, что и как делать, и вскоре не только осталась без средств, но и стала закладывать драгоценности. Не очень понимая, что к чему, но почувствовав в о. Льве посланника Божия, она почти наугад попросила и здесь его помощи. Как впоследствии рассказывала сама Черкасова,

«когда батюшка отец Леонид с отцом Иоанникием посетил нас, я бессознательно вынула из комода эти [закладные] билеты и положила перед ним, не сказав ни слова, а он молча придвинул их к себе ближе и начал разбирать. Потом и опустил свою голову…»^[16].

Видимо, старец начал молиться, прося помощи Господней.

Казалось бы, совсем не монашеское дело – чужие ломбардные долги… Но старец смотрел совсем иначе: он видел несчастного человека, который просит помощи

Казалось бы, совсем не монашеское и не духовное дело – чужие ломбардные долги… Но старец смотрел совсем иначе: он видел чадо Божие, несчастного человека, который запутался и просит помощи.

Прошло несколько минут. О. Лев проговорил с сочувствием: «Ах, бедная! Ты должна заживо пропасть». Черкасова, не поняв, переспросила: «Что все это значит?» Преподобный Лев объяснил ей, что по билетам нужно вносить проценты, а если этого не делать, то и вещи пропадут, и еще придется большую сумму заплатить: «Банк своего не уступит. И за малость посидишь в долговом отделении, или попросту в тюрьме». Черкасова, испугавшись, воскликнула: «Ах, батюшка, что же мне делать?» «А вот что, – отвечал старец и взял один из билетов: – Надобно эту вещь выкупить и продать, а на вырученные деньги выкупить другую и также продать, и так далее»^[17]. Понимая, что сама Черкасова не справится с этим одна, старец попросил ей помочь одного своего духовного сына, и вскоре дело было исполнено. Через некоторое время вдова получила пенсию – за себя и за больную дочку, воспитанницу Смольного института, и дела ее наладились.

Спустя короткое время о. Лев спас Акилину Ивановну с дочерью от смерти; у диакона, сдававшего им флигель, освободилась квартира в самом доме, и он предложил Черкасовым перебраться туда, но переезжать не хотелось; Акилина Ивановна отказалась, и диакон ушел. Но почти тут же приехал о. Лев; Черкасова стала рассказывать ему о предложении хозяина дома, а старец тотчас отвечал: «А я за тем и пришел к тебе. Сейчас перебирайся на новую квартиру. Позвать отца диакона!» Акилина Ивановна стала возражать, просила отложить хоть до завтра, но о. Лев настаивал. Черкасова, видя это, согласилась. Переехали. Наутро приходит о. диакон и спрашивает: «Откуда это Бог послал вам ангела-хранителя?»^[18] Оказалось, что той ночью во флигель проникли злоумышленники: двери и окна спальни нашли сломанными, и понятно было, что обеих постоялиц непременно убили бы, не послушайся они совета о. Льва.

Можно представить, как повлияли эти события на Черкасовых и как они были благодарны о. Льву. Вскоре по переезде старца в Оптину и мать, и дочь приехали к нему и по его совету стали насельницами Калужского женского монастыря; и с о. Львом переписывались и советовались до самой его кончины.

А в то же время приезда о. Льва в столицу, в начале 1820-х, в Петербурге учился молодой дворянин Дмитрий Александрович Брянчанинов; он был знаком с Пушкиным и Гнедичем, Жуковским и Глинкой, в своем Главном инженерном училище числился одним из лучших учеников, его знали и ценили и Император Александр I Павлович, и его брат (также будущий Император) Великий князь Николай Павлович. А Дмитрий Александрович про себя, тихо, стремился к монашеству… Ходил в Александро-Невскую лавру, на Валаамское подворье, и однажды встретился с о. Львом.

Святитель Игнатий (Брянчанинов). Портрет середиины XIX в. Государственный Русский музей

Эта встреча произвела на молодого Брянчанинова очень глубокое впечатление; в уединенной беседе с о. Львом «Дмитрий Александрович почувствовал такое влечение к этому старцу, как бы век жил с ним»^[19]. Сам Брянчанинов в разговоре с ближайшим другом своим, М. В. Чихачевым, сказал:

«Сердце вырвал у меня о. Леонид, – теперь решено: прошусь в отставку от службы и последую старцу…»^[20].

Впрочем, далеко не сразу его, подававшего такие блестящие надежды, отпустили из мира; ему предстояло перенести еще и тяжелую болезнь, и сопротивление родных и начальства (вплоть до самого Императора), и полуссылку в крепость Динабург (ныне Даугавпилс, Латвия), прежде чем он смог исполнить свое горячее желание быть монахом.

Все это время преподобный Лев поддерживал своего нового ученика: они вели постоянную переписку. Но вот, наконец, в конце 1827 года Дмитрий Александрович, в силу обстоятельств – без денег и в одежде простолюдина, приехал в Александро-Свирский монастырь; старец принял его с большой любовью, однако (хотя, вернее, именно оттого) новоначальный послушник сразу поставлен был на непростые и смирительные послушания. Так начался монашеский путь будущего святителя Игнатия (Брянчанинова).

Вскоре после этого о. Леонид наконец получил возможность покинуть Александро-Свирский монастырь ради Оптиной; с ним уехали и несколько его учеников, в числе которых – и послушник Брянчанинов. Об отъезде своем из Александро-Свирского монастыря старец писал:

«Ей, ничего так не жаль здесь нам оставить, как только останки прелюбезнейшего нашего благодетеля, достоблаженного батюшки о. Феодора. Однако и о сем да будет воля нашего Создателя и Искупителя! Мы мыслим и судим яко человецы, да и человецы еще плотстии. А премилосердый Господь вся весть, еще и несодеянное наше…»^[21].

Сперва о. Лев, как давно желал, отправился в паломничество в Киево-Печерскую лавру. Там он поклонился мощам печерских святых, да еще и по случаю помог, снова в немного неожиданном деле – в расследовании.

Отец Лев, монах и аскет, был готов помочь каждому, что бы ни случилось

Отец Лев, монах и аскет, был готов помочь каждому, что бы ни случилось; а как раз в то время в Киевской лавре случилась беда: какой-то раскольник похитил руку от мощей преподобного Вениамина в Дальних пещерах. Начались розыски, и самым полезным свидетелем оказался иеромонах Леонид (Наголкин), подробно описавший очень подозрительного человека, замеченного им в пещерах. Действительно, именно тот и оказался похитителем; таким образом, дело удалось раскрыть и святыню возвратить на место, «а отцу Леониду от всех было большое спасибо»^[22].

Из Киева преподобный Лев отправился в Оптину, но не прямо, а заехал по дороге в Богородицкую Площанскую пустынь (куда, как помним, его также звали) и пробыл там с полгода – с октября 1828 г. по апрель 1829 г. Поначалу, видимо, о. Лев не собирался там задерживаться, но неожиданная встреча изменила его планы: в Площанской пустыни он познакомился со своим будущим ближайшим другом и сотаинником, духовным сотрудником и преемником, преподобным Макарием (Ивановым). Тот незадолго до того лишился своего старца, о. Афанасия (Захарова), тоже, как и старцы о. Льва, бывшего учеником преподобного Паисия (Величковского). Духовно осиротев, преподобный Макарий (как когда-то и сам о. Лев) просил у Господа послать ему духовного наставника, и приезд преподобного Льва была ответом на эту молитву. Встреча была радостна для обоих: о. Макарий обрел для себя истинного духовного наставника, а о. Лев – талантливейшего ученика, о котором он сам впоследствии скажет:

«Моисей и Антоний [Оптинские настоятель и скитоначальник, ныне – преподобные] – великие люди, а Макарий – свят»^[23]…

О. Макарий очень любил свою родную Площанскую пустынь и даже уговаривал о. Льва остаться там навсегда. Но о. Лев, по Божией благодати, прозревал будущие нестроения в обители и говорил: «Погоди-ка, погоди! Вот будет тебе Площанск; ой, будет, аль-ни голову почешешь». Действительно, вскоре сами обстоятельства вынудили о. Льва уехать из Площанской пустыни; через 5 лет последует за ним и о. Макарий.

Вход в Предтеченский скит. Тиражная открытка со старинной фотографии. Иллюстрация: optina.ru

И вот, после долгих странствий, весной 1829 года о. Лев наконец вернулся в родную Оптину пустынь, чтобы более уже не разлучаться с ней до самой кончины. Он поселился в только что созданном и еще толком не устроенном Предтеченском Оптинском скиту, которому отныне, по Промыслу Божию, надлежало стать местом особых подвигов и особой благодати; местом, где процветет и даст плод сторичный великое Оптинское старчество.

…200 лет минуло с той поры. Но преподобный Лев, и все они, великие святые подвижники, живы и теперь; как и тогда, при земной жизни, они сегодня готовы помочь каждому в любой его нужде. Лишь бы человек сам захотел самого главного – быть с Богом.

И еще: они оставили нам то, чего поначалу не имели сами – опыт духовной жизни, жизни непрелестной, живой, истинной. Вглядываясь в жития их, духовных отцов наших, видишь, что сие дивное сокровище они собрали по крупицам, и на это ушли десятилетия тяжелейшего подвига многих праведников. Они положили свои жизни, чтобы нам сейчас иметь эту Оптинскую верную «протоптанную дорожку» в земном бытии…