Об уважении, любви и чистоте: три мнения трех женщин

Дополнительные занятия в школе. Художник: Дмитрий Пускин

Истории реальны. Все имена изменены.

История Ольги

...А меня недавно спросили, помню ли я что-то особенное из школьных лет. Не знаю уж, что хотели услышать. Знаешь, что я рассказала?

Я в пригороде жила. У нас учительница первая такая была... Не церемонилась. Замешкаешься с ответом – двойка. Не сразу тетрадь открыла или показала – двойка. Однажды одна девочка так осталась в классе плакать навзрыд из-за двойки, а учительница спокойно собиралась домой. Она знала, что эту девочку за двойки дома страшно бьют. Знала – и ничего. Эта девочка заикалась. Конечно, она плохо отвечала, какое ей чтение с выражением? Я не выдержала и подошла к учительнице. Начала говорить про Олесю. Учительница потребовала дневник, написала мне: «Поведение – 2», вернула и ушла. За что – за что, а за поведение меня дома тоже по головке не гладили. Так и ушли с Олесей, утирая нос рукавом.

Потом, в более старших классах, у нас была классная руководительница, которая могла обозвать. Или прямо на уроке рассказать что-то, что узнала про семью какого-нибудь ученика. Однажды сказала следующее:

– Мне сегодня в десятом классе Ваня – знаете такого, курчавого, как пудель? – сказал: «Вы нас не уважаете». Совсем сдурел. За что вас уважать, что вы сделали такого?

Нет, я ни в коем случае не говорю, будто все такие были. Вот, две всего. Остальные учителя были... ну, просто учителями, хорошими даже. Замотанными только, времена же были, сама помнишь, какие. И – нет, я не про это рассказывала, когда меня про школу спросили. А вот про что.

Однажды к нам позвали замещать учителя физики. Слух прошел – придет пенсионерка. Мы, глупые подростки, представили себе такую бабушку с кое-как закрашенной сединой. И просчитались. В класс вошла дама – как с картины. С осанкой как у балерины, одетая... элегантно. Я слова-то тогда бы и не вспомнила такого. Тем более время было – чаще слова «дефицит» и «достать» были в ходу.

Представляешь, она к нам на «вы» обращалась! И говорила, что она очень рада у нас преподавать! Вот так! И так вежливо и... деликатно, что ли, разговаривала. Представь: приходишь после нашей «классной» – а тут вот такая Мария Михайловна.

Мы сидели, раскрыв рты. Да у нас даже второгодник Максим, как она сказала про «рада вести у вас урок», на пол папиросы уронил. И не поднял. А она начала объяснять новую тему. И мы поняли всё, до последней буквы! Контрольную потом проводила наша обычная физичка, Надежда Павловна, так она еще сказала: «Максим, ты не заболел – на пять написал?»

Она не спрашивала, за что нас можно уважать. Она нас авансом уважала. И мы это запомнили

Мы бежали на ее уроки. Она не спрашивала, за что нас можно уважать. Она нас авансом уважала. И мы это запомнили. Потом друг друга спрашивали: а помнишь?.. Нам это помогло. Вплоть до того, что девочки некоторые у нас... В общем, поняли, что себя уважать надо, что они не то слово, которое им мальчики во дворе кричат. И по учебе даже подтянулись, и поступили потом, куда хотели. Одна как раз физику сдавала, она с тех пор прямо взялась. Мальчишки меньше задираться стали, меньше плохих слов говорить. Не вру! Я понимаю, это как сюжет фильма советского звучит. Но я сама все видела, своими глазами, каждый день. И домой приходила – садилась и вспоминала, как Мария Михайловна держалась сегодня, как четко и плавно говорила. «Такая» – а старалась, чтобы каждый-каждый понял. С ее благородством, ей было не в тягость с нами общаться, не в тягость объяснять. Вот, сейчас мне сколько уже лет – а я хотела бы сказать ей огромное спасибо.

Я как-то слышала позже от старших, якобы «пенсионерка, которую замещать звали один предмет в таких-то годах в эту школу, в Бога верила, и потом ей куда-то уехать пришлось, такой старой». Врать не буду: имя не называли. Но я почему-то уверена, что это она была. Наверное – потому, что таким, как мне кажется, и должен быть христианин. Нет, я не про элегантность сейчас, хотя ее образ очень нас тогда впечатлил: ходит по тем же улицам, по тем же магазинам – и совсем другая... Я – про отношение к людям, к детям. Такое уважение и теплое участие. Вот он, жизненный урок.

У нас была девочка Катя, троечница. И она после Марии Михайловны поверила в свои силы и стала «хорошисткой». Отличницей бы могла, но, ты же знаешь, некоторые учителя никогда не «переведут» троечника в отличники. Так вот, она стала учительницей. И где-то, показывали, выступала уже как заслуженный учитель – и тоже упоминала Марию Михайловну. Мне прямо видео показала наша одноклассница, прислала. Вот как!

А когда сыновья мои учились, я им всегда говорила: молитесь за своих учителей. Молитесь. Чтобы Господь их вразумлял и укреплял. Чтобы, глядя на вас, обормотов, не разочаровался никто в профессии. Они над последним смеялись, смешно им было, что они – дети – на взрослых могут повлиять. Но молились. И как-то школа без эксцессов прошла. Будут внуки – и им скажу молиться.

А про Марию Михайловну, и как она нас оживила – это, по-моему, в педагогических институтах рассказывать надо.

История Евгении

Чушь какую-то на днях принесло в Интернете. Сама виновата, конечно, что сижу и все подряд листаю перед сном, нет того, чтоб подольше помолиться или хорошую книжку хотя бы почитать. Но тут меня вот прямо возмутило. Знаешь что? Пишет какая-то дама-психолог, и еще так серьезно. Пишет, что обязательно материться нужно. Что, по её мнению, это значит – человек живой и настоящий. А не матерится – значит, ханжа, и муж у такой женщины несчастный... ну, понимаешь, о чем я... и вообще, никому в семье жить такая не дает. Вот почему-то именно женщины ей поперек горла встали, именно про женщин она там.

Я так и «выпала в осадок», как у нас в молодости говорили.

Ладно, я, грешная: такое сморозить могу, если пальцем ноги о диван треснусь... Но я стала вспоминать, кого в жизни знала, чтобы вот точно счастливые семьи были.

В деревне отдыхали у родни, я девчонкой была, – брали молоко у тети Лены. Она и скотину держала, и трудилась всю жизнь – не белоручкой просидела. Муж ее любил – ух как любил. Дети их, уже взрослые, смеялись: мама с папой у нас как вчера поженились. Улыбались друг другу все время. Выходили вечером посидеть на завалинке, я тогда и узнала, что такое завалинка. В книжке прочла. И пришла:

– Баба Лена, а у вас завалинка есть? А покажи!

– А вот, садись.

Казалось, что они сказочные и светятся. Сказочные старичок и старушка

И я с ними сидела. И казалось, что они сказочные и светятся. Сказочные старичок и старушка. Я потом с ней везде увязывалась, даже когда она не видела: пряталась, играла. Они и дом ремонтировали, и чего только ни делали. Воду она таскала, когда мужа рядом не было, молотком стучала. Не то что бранного – вообще, грубого слова от нее не было. Никогда. Один раз, помню, пьяный по улице шел – и начал что-то нехорошее кричать. Она выбежала и на него: «Тихо, тихо!» Не криком, просто так, руками замахала. Какое у нее испуганное личико было! И он замолчал. И понуро так поплелся.

– Баб Лен, а что он говорил, я такого не знаю?

– Да забудь, глупый он. Идем цыпляток смотреть?

Вот, как сейчас помню. И слов плохих я и не запомнила тогда. Цыплят запомнила. Смешные такие, пушок на ножках. Тетя Лена платочек прозрачный носила, я его трогала – такой воздушный! Муж ей подарил. Уже старенькие были, а он дарил. У них дома иконы были, темные такие, шторочками завешены – а я разглядела. Храм при их жизни, к сожалению, в селе так и не открыли...

А вот – бабуля моя. На заводе проработала всю жизнь. Мужики там постоянно бранились – но не при ней.

В статейке, было написано: чистоплюев, мол, ни один нормальный коллектив не примет. Чушь. Еще бояться быть приличным человеком, дожили

– Да, Петровна, мы как тебя видели – друг другу: цыц, не матюкаться, Петровна пришла!

Вот так было, а не то чтоб она еще вместе с ними ругалась. А то – там же, в статейке, было написано: чистоплюев, мол, ни один нормальный коллектив не примет. Чушь. Еще бояться быть приличным человеком, дожили. Бабуля, вон, с молодости не боялась. С дедом по большой любви поженились, детей родили, он всегда говорил, что она – его главная радость. На любой праздник в доме были цветы. Он ее на день рождения как-то от радости на руки поднял при нас, детях-внуках, они уже пенсионеры были. Бабушка перепугалась и назвала его дураком, все смеялись. Вот самое грубое слово, которое я от нее слышала. А испугалась она за его спину – не молодые же уже. Потом все спрашивала, как он себя чувствует. А нам смешно было.

Одну бабушку в храме знала, имя не назову на всякий случай... Я, так-то, вообще себе представить не могу, чтоб из знакомых прихожанок кто-то сквернословить бы стал, да еще постоянно. А с бабушкой – вот что. Не знаю уж, почему она именно со мной разоткровенничалась, наверное, потому, что я молодая еще была и только начинала в храм ходить. И бабушка эта сказала:

– Дочка, не бойся чистой быть. Я из строгой очень семьи, мы там все правила молитвенные читали, всегда в церковь ходили, отец никого не боялся – советские годы, не советские, – и чудом нас не трогали. Так вот, я даже ведь не знала толком, что после свадьбы-то делают... Так и сказала после свадьбы вечером: «Гриш, а я ведь не знаю...». Он тоже церковный всегда был, Гриша мой, тоже растили с детства при церкви. И он улыбнулся и обнял меня: «Моя же ты, – говорит, – монашка!» И ничего, в любви прожили до самой его смерти, и детей вон сколько, и всегда он мне говорил, как со мной счастлив.

Почему я про бабушек – да потому что знаю, что семейное счастье у них было длиной во всю жизнь. И вся семья их очень любила. А кто пишет, что надо погрязнее жить, а то, видите ли, мужу неинтересно будет... ну, как хочет. Что ж за муж, которому чистота неинтересна, грязь подавай? Как с таким жить и детей растить?

А я... Стыдоба. Мне ж в прошлый раз – как я вот ругнулась, когда палец ударила – аж дочь услышала и сказала: «Мама, не надо такие слова говорить!» Ох, и позор мне.

Хожу вот, каюсь.

История Ксении

Говорят: молодые сейчас не те пошли. Мне смешно: когда это старшему поколению молодые могли угодить? Всегда и ругались, и ворчали. И всегда можно было сказать: «Ну, хорошо, они не такие, но зато...». Не слишком прилежные – зато любознательные. Себя жалеют больше, чем мы – зато и другого в обиду не дадут, мимо беды не пройдут. Не совсем на земле крепко стоят – зато хоть немного оторвались от этого «деньги-деньги», только и слышно от них: «Волонтеры, помощь». А те, что избалованные, – так во все времена часть молодых избалованная была, кто – неумными родителями, кто – богатеями, особенно нечестными. Что ж всех в одну кучу валить?..

Но вот что меня недавно удивило, и удивило неприятно. Столкнулась с двумя своими бывшими одноклассницами, одна с мужем шла. Ну, да, а что такого: я не уезжала из своего района, тут и школу заканчивала, и они тоже. Так вот. И они начинают: вот, молодежь пошла, молодежь... Я хотела посмеяться: раз так говорите – значит, мы с вами уже бабки старые. Но тут одна говорит: да как это так, они не пьют, не курят, друг с другом не гуляют! Про «гуляют» Маринка похуже сказала, я уж не буду. И муж ее, главное, вторит: «Да я уже с девушкой жил после восемнадцати!» Вообще его не смутило, что «девушка» эта совсем не Маринка была, а он при жене говорит. И Людмила тоже стоит-кивает.

Я, вот, вдохнула и... как рыба из воды. Да, предыдущие поколения тоже говорили: молодые, ай-яй-яй. Но разве было такое, чтобы возмущались, когда не пьет – не курит? Да наоборот, ворчали: вам только бы развлекаться, выпивать да за девчонками бегать, нет того, чтоб работать. А это как понимать? Кверху ногами у нас все стало, что ли? И еще начали: вот, у их детей компания друзей, и все там непьющие...

– Да разве ж это плохо, что не пьют? – говорю. – Что ж хорошего в выпивке?

– Ну-у, – говорят, – совсем-то пьянствовать не надо, конечно, но, вот, мы, бывало, собирались...

– Они у вас, – спрашиваю, – что же – не учатся, не работают?

Так и хотелось сказать: да что ж вам, родители, нужно-то еще? Дети работают, умные, здоровые, никаких бед от них

Оказалось – и учатся, и работают. И кто еще с родителями живет – те деньги приносят в дом, а остальные где-то там с друзьями снимают жилье, с родителей не просят. «А про девушек и парней говорят – хотят свою половинку встретить, а не размениваться!»

У меня рука перекреститься потянулась от радости. Да неужели правда такое целомудренное поколение выросло? Так и хотелось сказать: да что ж вам, родители, нужно-то еще? Дети работают, умные, здоровые, никаких бед от них! Сходили б, посмотрели на тех мам-пап, у которых пьянствуют и наркоманят, как бедные там слезы льют! А этим? Хорошее им плохо. И ведь это приличные же люди всегда были, не какие-то там... вот что им не так? И не от них одних я это слышала, в Интернете тоже читала: «Вот, молодежь сидит по кафе – и один чай пьет с кофе, ни тебе вина, ни пива, как это понять?» Вот, что скажешь? Да радоваться же надо!

У меня сын, знаешь его. Тоже поздно женился, вот только что. И непьющие оба с Леночкой. Работяги. Что ж мне – плакать от этого, что ли? Наоборот, радуюсь. Дай Бог им всего хорошего.

А Маринкина сына, если честно, я у нас в храме видела уже несколько раз. Но ей не сказала и не скажу – не знаю, в курсе она или нет. Конечно, он пить да блудить не хочет. У нас молодежи в храме много, и парней, и девочек. Чистые лица такие. Ходят – молятся, а не безобразничают.

Вот и молодцы.