Ночной гость

Один из самых любимых сербами сборников рассказов их знаменитого соотечественника, писателя Борисава Станковича (1876–1927), – «Божьи люди». Написанные с натуры, они говорят не только об убогих или юродивых сербских сел и маленьких городков, об их тяжелой жизни, испытаниях, радостях и унижениях – эти заметки повествуют и о том, как относимся к слабым мы, люди, казалось бы, крепкие и здоровые. Писатель, правда, задается вопросом, в чем заключается это наше здоровье и действительно ли мы здоровы, по крайней мере духовно. Но, судя по описанным им реалиям, тогда большинство людей умели любить и защищать слабого – словом ли, делом, а часто – молитвой. Обидеть убогого – грех, насмеяться над слабым – позор. Отказать в помощи действительно нуждающемуся – немыслимо. Сегодня, думается, полезно было бы познакомиться с добрыми историями Станковича, ведь деятельное сострадание и молитва должны быть присущи не одной лишь Сербии, да и то – как примета давно ушедших дней.

Теодор Аксентович. Гуцульские похороны. 1882 г.

Помню… Поздняя осень. То время, когда не знаешь, то ли день, то ли ночь, – сутками напролет только шуршание квелых листьев и постоянный дождь. Осенний мутный, холодный поток, заслоняющий свет. И однажды ночью из этих потоков воды и густого мрака вышли и постучали в наши ворота деревенские сторожа. Сказали, что нашли мертвого нищего, который обычно просил деньги у храма. У нас таких называли «божьяк» – он просит Христа ради. Не помню, кто он, как его звали, знаю только, что нашли его в канаве – кто-то случайно наткнулся под дождем – и понесли: надо же было хоть куда-то убрать тело. И, поскольку наш дом был самым большим на улице, и его было видно даже в такую непролазную мутную темень, то сторожа и принесли покойника к нам. «Вот такие дела», – проговорили у ворот.

Не помню, кто он, как его звали, знаю только, что нашли его в канаве и понесли: надо же было хоть куда-то убрать тело

Бабушка мигом встрепенулась. Нас, детей и даже отца, немедленно переселила в другую комнату, а сама пошла в гостиную, зажгла там свечи. Слугу послала по соседкам, чтобы собрались у нас самые уважаемые и достойные женщины, ее подруги; а служанке приказала развести очаг, нагреть воды и приготовить все необходимое для того, чтобы обмыть покойника. Сама же осталась в большой гостиной – наводить должный порядок для печальной службы.

Вскоре начали собираться приглашенные женщины, старушки – приходили в сопровождении слуг, которые несли фонарь, освещая дорогу: действительно, из-за темноты и дождя не было видно ничего. Каждая соседка что-то несла с собой: воск, свечи, ладан, кто-то – чистое белое полотно, в которое покойник будет облачен.

– Умер? Прости его Господь! – говорили женщины, входя в светлую гостиную.

Затем, когда все собрались, пошли в кухню, куда положили мертвеца. И когда его обмыли, одели в чистые одежды, как и всякого покойника, облачили в белое полотно, – сами понесли в гостиную, и, хотя едва могли поднять его, запретили нам, детям, не только помогать им, но даже смотреть на него. Потом бережно положили покойника на белую простыню под иконой. Каждая, перекрестившись, целовала неизвестного в лоб, ставила свечу перед иконой, садилась около покойника, будто бы охраняя его. Смотрели, ухаживали, как за родным – поправляли скрещенные на груди руки, гладили по лицу, прикрыли глаза, смотрели, чтобы не гасли свечи, не потухло кадило.

– Ох, жизнь прошла, а он хоть когда-нибудь ей наслаждался? Ел вдосталь, пил сладко, спал мягко? Нет, никогда! – говорили.

И так они сидели всю ночь около мертвеца, осветленного восковыми свечами, сопереживая новопреставленному, молясь за него, оберегая, охраняя его, пока ранним утром не пришли мужчины со священником, чтобы прочитать молитву и уж потом отнести в церковь – там будет и сам протоиерей, и все уважаемые старейшие жители нашего села. И каждый, зажигая свечу и целуя святой образ в руках покойника, перекрестится, отойдет от гроба и прошепчет после отпевания:

– Что тут скажешь… Вот и еще одна душа отошла к Богу…

И проводят его до кладбища, и похоронят, как любого другого, как своего родного.