В субботу 22 ноября будет 9 дней, как отец Валериан Кречетов (схиархимандрит Михаил) отошел ко Господу. И в этот же день тремя годами ранее отпевали его приснопоминаемую супругу Наталью Константиновну. Мы публикуем небольшие воспоминания об этих замечательных людях их детей.
«Мы с детства понимали, для чего надо молиться и поститься»
Андрей Кречетов, старший сын:
– Одно из первых детских впечатлений. Переделкино. Крестильный храм. Папа крестит. А меня вдруг поставил читать «Верую…» во время Крещения. И я читал. Мне еще лет 5 было. Я даже читать еще не умел. Но Символ веры уже знал наизусть. Думаю, на кого-то по тем еще временам советской власти это могло произвести впечатление.
Батюшка, как я помню его с самых малых лет, всегда был такой радостный, солнечный, точно светился.
В детстве папа с нами разве что в отпуске мог спокойно побыть. Мы тогда всей семьей отправлялись на реку Осетр, ходили по ней на лодке с мотором в походы. Сначала у нас была моторка «Прибой», у которой было 5 лошадиных сил. Потом уже «Ветерок», у которого целых 8. А после появилась лодка – чуть ли не в 12 лошадиных сил. Это уже для нас казалось чем-то запредельным. А то брали напрокат и обычную деревянную весельную лодку и плыли на ней вверх по течению. Выбирали какое-нибудь живописное местечко, ставили палаточку. Костерчик разводили. Батюшка очень хорошо плавал. Он рассказывал, как в детстве, по-моему, классе в седьмом, за первенство школы плавал, причем вверх по течению, и занял первое место. Закалка у него была. Их, сыновей, с детства отец учил плавать. Точно так же и нас потом папа плавать учил.
Помню, в возрасте 5–6 лет, уже в Отрадном, папа меня даже немножко учил боксу. Показывал, как надо держать удар. У него самого в юности был разряд по боксу. Наверное, со стороны этот процесс обучения смешно смотрелся. Я был совсем еще маленький, ему и до пояса не доставал, и вот он меня учил.
По детству в нашей семье помнятся, конечно, два основных праздника – Рождество и Пасха. На Рождество нам всегда дарили подарки. Помню, однажды мы праздновали Рождество в Акулово, а я тогда накануне праздника вел себя как-то не очень хорошо… И вот от Деда Мороза, помню, мне достался такой небольшой бумажный пакетик из-под крупы. Открываю, а там… пара конфеток и угольки. Я это хорошо запомнил. Надо себя вести как подобает, иначе Дед Мороз принесет тебе что-то не то… На Рождество, как и на Пасху, больше всего запоминалась ночная служба, – то, как папа служит. Причем детей тогда на великие праздники милиция в храм не пускала – прямо оцепляли храм, и пройти было невозможно. Но нас, как своих детей, папа все равно каким-то образом всегда проводил, и мы, пройдя все эти мытарства, всегда как-то особенно дорожили тем, что все-таки присутствуем в храме. Кого-то ведь и не пустили…
Нарушить среду или пятницу у нас в семье считалось очень большим грехом. И мы, даже когда были в школе, старались ничего не нарушать
Посты соблюдались у нас в семье неукоснительно. Нам, детям, в посты молочные продукты есть не разрешалось. Грудное вскармливание – это понятно, а потом уже, когда постарше становились, все: никаких послаблений. Ну, разве что с маслом растительным нам, детям, что-то могли дать тогда, когда по Уставу и масло не полагается. Это все только усиливало праздничное предвкушение накануне великих праздников. Нарушить среду или пятницу у нас в семье считалось очень большим грехом. И мы, даже когда были в школе, старались ничего не нарушать.
За столом у нас дома всегда читались жития святых. Пока бабушка – мамина мама – получше видела, она читала, потом мама переняла эстафету. Поэтому с детства мы все очень хорошо себе представляли все эти мучения, которые претерпевали святые ради Христа. Говорят, что детям нельзя это рассказывать, это, мол, «травмирует детскую психику»… Ерунда! Дети все это гораздо более спокойно воспринимают, чем взрослые. Мы все с малых лет слышали про то, как мученикам отсекали головы, сдирали кожу, крючьями рвали тела – для нас не это было главное, а то, что человек готов на все ради Христа.
Дети проще воспринимают смерть. Мы, дети, часто в Акулово во время или после службы могли находиться наверху, на балконе – там, где поет хор. И прямо во время литургии, бывало, вдруг растворялись двери и внутрь храма заносили покойника. А мы сверху могли видеть, как несут с ним гроб. И пожилых приносили, и молодых, и совсем детей, бывало, и младенцев. Мы с детства все это видели. У нас не было какого-то суеверного страха. Мы знали, что рано или поздно для каждого наступает момент, когда человек уходит из этого мира. Уходит в мир иной. И никакой паники по этому поводу не испытывали.
Мы всегда спокойно воспринимали рассказы и о каких-то чудесах или, как их называют светские люди, «сверхъестественных» явлениях. Для нас как раз такие явления были чем-то вполне естественным, даже привычным. Мы, взращенные на чтении житий, понимали, что так и должно быть: если человек живет по вере, Господь Себя в его жизни так или иначе обязательно являет. С малых лет мы имели представление о Промысле Божием, действующем в мире.
Еще нам в детстве, помню, читали книгу протоиерея Григория Дьяченко, в которой, в частности, описывались случаи вмешательства в жизнь людей нечистой силы. Для нас все это тоже не было тайной. Зачастую люди хотели бы себя и тем более своих детей от всего страшного оградить (это также касается всего, связанного со смертью и покойниками) – засунут, как страусы, головы в житейский песок, как будто ничего вокруг не существует. Нет, нас с детства приучали к мысли о том, что вся эта темная сила может воздействовать на людей. Если грешишь – она к тебе подступает. Это тоже очень важный, полученный с детства урок, который помогает в жизни. Иначе, бывает, у людей в жизни что-то такое происходит, а они даже понять не могут: откуда все это, почему, отчего со мною такое происходит? Мы как-то так с детства были настроены, что у нас таких вопросов не возникало.
Всегда чувствовалось, как родительская молитва спасает нас. Она прямо удерживала от впадения в какие-то тяжелые грехи
«Сей же род не исходит, токмо молитвою и постом» (Мф. 17:21), – мы это с детства знали. Поэтому как-то понимали, для чего нам надо молиться и поститься. Пост держишь, молишься – ничего тебе вся эта нечисть сделать не может. Если не поститься и не молиться, то бес тебя все равно обойдет. Отец нам эти вещи четко разъяснял. Другое дело, кто этого избежит: «От юности моея мнози борют мя страсти». Хотя, конечно, всегда чувствовалось, как родительская молитва спасает. Она прямо удерживала от впадения в какие-то тяжелые грехи.
В основном с нами постоянно была мама, батюшка всегда на службе. Но мы чувствовали: он молится о нас. Для него всегда были главными служба, приход. Мы как бы на втором месте. Но мы всегда воспринимали это как само собой разумеющееся. Отец – служит. Для нас, сыновей, важен был, прежде всего, его пример.
«Какие вы счастливые, вы будете жить вечно»
Протоиерей Феодор Кречетов, настоятель храма великомученика Георгия Победоносца в Грузинах:
– Прежде всего вспоминается о том, какой образ пастыря был у нас перед глазами с детства. Папа все время трудился над умножением вверенных ему Богом талантов − многое ему, конечно, изначально было дано: дар голоса, слуха и слышания, дар слова… Он всегда находил, что ответить.
Например, еще в школе учительница спрашивала у него:
– Что, Кречетов, когда гром гремит, это Илья-пророк на колеснице едет?
– Марь Ивановна, – встает он из-за парты, – это я от вас впервые услышал!
Также у него еще с юных лет был дар молитвы. Например, когда он поступал в институт, он не знал решения, но помолился, и тут же ответ был найден.
А тот профессор, которому он отвечал, всех «заваливал» и чуть ли не ему единственному за все годы приема экзаменов поставил пятерку. И так будущий студент еще заранее снискал себе уважение преподавателей, понимавших, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Это, кстати, тоже одно из неотъемлемых качеств пастыря – способность снискать себе у людей, в том числе более старшего возраста, доверие и авторитет.
В отца Валериана, конечно, многое было вложено с детства. С малых лет он с мамой пел на клиросе. Ему «Трисвятое» поручали читать. То есть он как-то даже участвовал в богослужении. Нас, своих сыновей, он к участию в богослужении не привлекал, мы и в алтарь не заходили. Но даже то, что мы с детства постоянно были на службах, – это сейчас, конечно, очень многое дает, помогает нам в священническом служении.
Отец для нас, сыновей, всегда был примером. В моих глазах папа был и остается воплощением идеального пастыря
Отец для нас, сыновей, всегда был примером. В моих глазах папа был и остается воплощением идеального пастыря. Он полностью отдавал всего себя служению. Служил всегда и всюду. У него и в отпуске с собой непременно был требник. Помню, мы и в поле на выезде служили, и на улице – просто там, где нас заставало время начала богослужения. Куда бы он ни отправлялся ехать или идти: «Надо взять с собой все священническое…» – засобирается. Тогда это все тем более могло понадобиться в любой момент, потому что церкви в основном везде еще были закрыты.
Хотя, впрочем, отпуск был единственным временем, которое более-менее было посвящено нам. Тогда мы всей семьей выезжали на природу. Рыбачили вместе с отцом. Папа вырос на берегу реки. Он всегда – это даже внешне было заметно – лучше себя чувствовал в сельской местности, чем в городе. Нам он тоже старался привить любовь к земле и еще интерес ко всяким практическим навыкам, чтобы мы были чем-нибудь заняты.
Наказывал нас отец, только когда были совсем маленькими, ничего еще не осознающими, и то я помню, что такое было только один раз. Вразумлял всегда уже спустя какое-то время после детской драки, например. Вечером, когда мы уже помолились перед отходом ко сну.
Из детства мне почему-то запомнился такой случай. Однажды мы со старшим братом Андреем уже буквально выходили, идя в школу на экзамены. Он был в 10 классе, а я в 8-м, и отец нас благословил:
– Благословляю вас получить по пятерке!
И мы действительно получили по пятерке! Брат – по литературе, а я по – геометрии. Меня тогда поразила сила его священнического благословения. Но такое бывало нечасто.
Больше, конечно, с нами мама занималась. Бабушка ей помогала. Дома всегда была очень мирная атмосфера. Много читали вслух. Во время еды мама быстро поест – и читает нам вслух жития святых. Что-то и из классики читали: Пушкина, Диккенса, Гоголя, хорошие детские книги – «Малыш и Карлсон», «Папа, мама, 8 детей и грузовик», «Маленький лорд Фаунтлерой». Мог кто-то и из нас, детей, подменять ее.
Праздники, помню, все в кругу семьи отмечали. Елка у нас всегда появлялась на Рождество, а не на Новый год. На Прощеное воскресенье мы все вместе собирались, и было заговенье на блинах, а потом, перед тем как разойтись, кланялись друг другу в ноги и просили прощения. С детства мы постились. Пасху, разумеется, все вместе праздновали.
На праздники дома всегда было пение, папа пел духовные стихи – псальмы − о преподобных Серафиме Саровском и Сергии Радонежском, о Валааме и Афоне и т.д. Это производило очень сильное впечатление. Начальное музыкальное образование в нашей семье получили все дети, у нас была учительница по фортепиано. Но только я окончил еще и пятилетнюю музыкальную школу по классу флейты.
У нас всегда бывало в гостях очень много интересных людей. Из мира искусства, науки. Хотя иногда приходили и какие-то баптисты, парапсихологи, атеисты, – но нам, детям, послушать диспуты с ними тоже было интересно. Тем более, если при этом собирался целый собор отцов. Так, помню, оказались у нас дома еще и протоиереи Владимир Воробьев и Александр Салтыков, а тут вдруг и пришел кто-то из неверующих… Это было весьма поучительно послушать.
Меня с детства поражала та внимательность, с которой отец разговаривал с обращающимися к нему
Меня с детства поражала та внимательность, с которой отец разговаривал с обращающимися к нему. Часто священники бегут куда-то: «Мне некогда, мне некогда…» У батюшки тоже времени, конечно, не хватало, но у меня в сознании запечатлелся образ того, как папа стоит, вникает в то, что ему говорят. Для него всегда был самым важным тот человек, который в данный момент находится перед ним. Он всегда, сколько помню, принимал множество народа и каким-то образом находил время выслушивать людей.
На первом месте для отца всегда было священническое служение. Потом уже, когда мы выросли, сами приняли сан и стали главами семейств, стали понимать, как это трудно – среди забот и попечений о духовных чадах, неся всю тяжесть священнической ответственности, своих не упускать.
В фильме, который сняли к 80-летнему юбилею папы – «Любовь не ищет своего», – мама сказала: «Вы же видите, батюшка себе не принадлежит и семье не принадлежит». В субботу-воскресенье он на службе, в будни мы были на учебе. Отец служил в Отрадном, мы жили в Москве. Бывало, приедет домой поздно, а иногда днем, но вставал-то он очень рано, с ним начинаешь говорить, а он говорит:
– Мне надо бы прилечь, – отвечает-отвечает и засыпает.
Но сам его приезд всегда был большой радостью. Девочки ему тапочки несли, мы все тут же собирались, пытаясь окружить его заботой.
С детства помню, что у отца Валериана на каждое время суток были определенные молитвы перед трапезой. Допустим, утром молились: «Очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши ты руку твою и исполняеши всякое животно благоволения» (Пс. 144:15−16). В обед читалось: «Отче наш». Перед ужином: «Ядят убозии, и насытятся, и восхвалят Господа взыскающии Его, жива будут сердца их в век века» (Пс. 21:27). То есть вечером «ядят убозии» – значит, не надо наедаться на ночь.
– А если между трапезами ешь? – спрашивали мы.
– Тогда читай «Пресвятая Троица…», – там есть как раз посредине такие слова: «...прости нам беззакония наша». Просим у Господа прощения, что мы опять сели за стол.
Вот таких традиций, наблюдений на любой случай жизни у отца Валериана было множество. В том числе и из-за этого люди к нему так тянулись. Чувствовалось, что он укоренен в традиции. На него, конечно, повлияло множество выдающихся архиереев, старцев, пастырей-исповедников, прошедших гонения. Общение с этими замечательными людьми, стойкими в вере христианами, и самого его укрепляло и наставляло в выборе священнического пути. То, что ему говорили, он всегда исполнял.
Со многими духовными наставниками папа, конечно, общался без нас. Но и нас иногда брал с собой − например, к отцу Николаю Гурьянову. Мне запомнилось, что в присутствии старца ничего греховного в тебе просто не могло появиться, даже в мыслях. Там душа ощущала такой духовный аромат, который хотелось поглубже вдохнуть в себя, напитаться им. Однажды, помню, батюшка Николай вдруг обратился к нам:
– Какие вы счастливые, вы будете жить вечно.
Отец очень благоговейно относился к старцу. Я думаю, батюшка Николай избрал его, чтобы причащаться, потому что отец никогда не привносил ничего своего. Бережно охранял отца Николая. Например, чтобы взять с собой кого-то из нас, детей (что бывало редко, я всего два раза был на острове Талабск), он всегда заранее спрашивал у батюшки, а отец Николай уже решал, можно или нет. Там, у батюшки Николая, мой брат Тихон получил благословение «пахать церковную ниву». Теперь он уже тоже священник.
Нам, сыновьям, папа всегда говорил: быть священником – это служение. Надо, чтобы еще и профессия была. Поэтому мы оканчивали институты, служили в армии. Мой институтский друг, также сын священника, уже отслужив в армии, пошел в семинарию. Ныне он уже священник, отец Иоанн Борисов. И он тогда мне предлагал тоже поступать в семинарию за компанию, но я к тому времени еще не созрел.
В детстве я не думал о служении, что буду и сам служить в Церкви. Но, сколько себя помню, мы каждую неделю и на всех главных праздниках, которые не совпадали с учебой, были в храме. Неизбежно формировалось какое-то привыкание. Обязательно должен у человека произойти какой-то внутренний перелом, когда ты уже сознательно и ответственно выберешь веру и служение.
Я вдруг понял свою ответственность за то, сколько всего с детства получил от Бога
А вот уже спустя год после армии я прочитал книгу «Старец Силуан», и мне внезапно реальность духовной жизни открылась совершенно по-другому. Раньше я просто жил внутри церковной традиции, формировался, но многого еще не осознавал. А тут я вдруг понял смысл и свою ответственность за то, сколько всего с детства получил от Бога. Как я мог после этого идти работать инженером?
Но батюшка благословил закончить учебу в институте:
– Мало ли, вдруг ты передумаешь? Испытай себя до конца. Призвание есть призвание: если оно у тебя действительно есть, никуда ты от него не денешься.
Отец наставлял, что самое сложное – это пастырское служение, именно окормление людей. А еще он давал четкую установку:
– Никогда не спешить. В алтаре – ни в коем случае. Все делай благоговейно. Когда ты службу совершаешь, то, если только ты дернешься, может что-то произойти. Действительно, жизнь потом убеждала: если человек порывистый по характеру или просто по неопытности торопится в алтаре, всегда что-то происходит.
Отец учил благоговению и смирению, а если с благоговением и смирением службу совершать, то это внешне и выражается, в частности, в неспешности. Мы знаем, что святые никогда не спешили. Даже когда обстоятельства требовали быстрой реакции, не суетились. Так же и старцы. Человек, ходящий перед Богом, уповающий на Него, спокоен. Это можно только на опыте ощутить: если ты с Богом, то уверен, что всегда все будет хорошо.
Папа очень многое нам дал, но дальше уже надо каждому самому идти за Господом, нести свой крест.
«Многое мы черпали из проповедей отца»
Иерей Тихон Кречетов, старший клирик Марфо-Мариинской обители, выпускник Сретенской духовной семинарии:
– Это потом я стал замечать, насколько папа живет богослужением, любит его… А поначалу ребенок церковную службу просто впитывает, растет в семье, как травинка. Наши родители между собой не то что не ругались – мы, дети, не видели, чтобы они в чем-то не соглашались друг с другом. Они всегда пребывали в гармонии и согласии.
У меня даже подростковый возраст прошел без особых протестных настроений. Хотя в детстве я грязи нахватался. Помню, привели меня в школу из-под маминого крыла, а я даже слова «дурак» не знал. «Как – ты не знаешь? Мы тебе объясним», – и за две недели вся матерщина обрушилась на меня. Потом уже, осознавая, что это такое, начинаешь по капле выжимать из себя эту скверну.
Летом мы ходили всей семьей в походы, жили в палатках, сплавлялись по реке Осетр – на родине отца Валериана, под Зарайском. Однажды черпачок, который был в лодке на случай попадания воды, упал в воду и поплыл. А тут прошла моторка и подняла волну. Я думаю: «Утонет черпачок!» – и чертыхнулся. «Ты что?! – отец меня на 180 градусов повернул. – Ты даже не замечаешь, что ты произнес! Значит, это слово вошло в тебя. Кого ты призываешь?» Я даже испугался – стало приходить осознание, с кем и с чем мы посредством своих слов выходим на связь.
В старших классах я увлекся восточными единоборствами, в неделю у меня было по четыре тренировки. Родители, конечно, переживали. Мудрость их проявилась в том, что они не стали препятствовать занятиям, видя, как мне все это интересно.
Я смотрел фильмы о восточных единоборствах. И отец пригласил ныне покойного Левана Давидовича Ронделли, доцента ВГИКа, побеседовать с нами. Он пришел и стал говорить о воздействии киноискусства на человека, о том, как обрабатываются люди. Нас пленяют спецэффекты, и он объяснил, как с помощью этого обольщения управляют людьми. Так, получив вразумление, начинаешь задумываться. Восток померк для меня, когда я открыл «Добротолюбие».
Часто при воспитании детей возникает соблазн права вето: запретить – и все. Мои родители этого не делали. Мы росли внутренне свободными
Часто при воспитании детей – это я сужу уже по собственному опыту – возникает соблазн права вето: запретить – и все. Мои родители этого не делали. Мы росли внутренне свободными. Папа и мама молились, и для меня в свое время все вставало на свои места.
У нас никогда не было разделения на отцов и детей. Родители могли что-то близкое мне не принимать – музыку, допустим, которую я слушал. Но я всегда знал, что они, даже если в чем-то не согласятся, поймут меня.
К нам домой приходили разные люди. Кого только не было: и протестанты, и баптисты, и атеисты-коммунисты – краем уха мы слышали, что за дискуссии разворачиваются, какая мощная защита веры исходит от отца. Эти беседы не были показательными, но мы впитывали, осознавая со временем и свою позицию.
Все это мне уже в школе пригодилось. Правда, когда принимали в октябрята, меня под предлогом «приболел» в школу не отпустили. Но потом устроили специальную линейку и всем, кто «приболел», прикололи значки. Я значков никогда не носил – мне интересно, иду по улице, курточку расстегнул. Пришел домой, отец сразу значок отцепил, сказал: «Знаешь, этот дядя… не очень хороший. Он православных и вообще русский народ не любил. Когда была Первая мировая война, с радостью подчеркивал число погибших русских людей, а потом сам еще больше расстрелял, гнобил в тюрьмах и ссылках. И твои бабушка и дедушки пострадали…» Значок я с тех пор не надевал.
Когда встал вопрос о вступлении в пионеры, я ознакомился с уставом ВЛКСМ, где прямо было указано: «Нужно бороться с религиозными предрассудками». А если я сам верующий, с кем бороться прикажете? С собой? Или с отцом? Нет, мне это не подходит. Про пионеров же всегда писали: «Пионер – младший брат комсомольца». – «Нет, спасибо», – говорю. «На тебя родители оказывают давление?» – спрашивали меня. «Нет, я сам». – «Ну, сам так сам».
Многое мы черпали из проповедей отца. Поэтому духовные чада, я думаю, слышали от него не меньше, чем мы. Когда я уже в студенческие годы стал петь на клиросе, начал потихоньку вникать в нашу отрадненскую службу, мирную такую… Это все само по себе тебя питало, направляло. Я помню, один батюшка приехал и говорит: «Как у вас в Отрадном здесь хорошо. Стоишь, млеешь. Никто не спешит». Это все остается в сердце человека и хранит его.
Молитвы родительские, конечно, тоже берегли. Я сейчас, бывает, скажу кому-нибудь из исповедников: по-христиански жить надо вот так. Человек решительный, перекрестится – и в бой! Старается, а на него все восстает! Все вокруг рушится. И тут понимаешь, что меня-то родительские молитвы хранили, не по своим заслугам я был свободен и оставался невредим. А каково тем, у кого нет этого тыла?
«По плодам их узнаете их» (Мф. 7:16). Каждый из нас, братьев и сестер, шел по жизни своим путем, но главное, что мы, слава Богу, в Церкви. Двое из нас священники, одна сестра – матушка. Для нас всегда родительское слово было законом. В каких-то важных вопросах мы старались быть в полном послушании: родители сказали, значит, так и будет.
«Духовное оздоровление начинается тогда, когда начинаешь о ком-то заботиться»
– Будучи младшим сыном семьи Кречетовых, я родился в те годы, когда папа был постоянно занят обязанностями настоятеля храма и прочими церковными трудами. Я мало видел его дома, знал, что папа очень много трудится и что его труд особенный – жертвенный и сложный.
Те немногочисленные дни, когда папа приезжал домой, были сродни мирскому Новому году, когда приходит добрый дедушка Мороз и дарит всем подарки. Для нас у папы всегда были наготове маленькие, но обязательно полезные подарочки. Но, конечно, больше всего мы ждали самого папу, чтобы просто посидеть с ним и послушать, как он что-нибудь рассказывает: он всегда очень интересно говорил.
Мы знали, что можем обратиться к родителям за советом по любому поводу
Папа и мама воспитали нас в православной вере так, что многих вопросов, которые обычно появляются у людей, пришедших к вере в зрелом возрасте, у нас не возникало. Мы знали, что можем обратиться к родителям за советом по любому поводу. Но для меня главными стали даже не слова, а их личный пример, поведение в различных житейских, порою сложных, ситуациях.
Столь же важным для меня явился опыт наблюдения за тем, как отец молится на службе в алтаре. Сосредоточенность, благоговение и смирение я видел в каждом его движении во время богослужения, а особенно во время совершения Божественной литургии.
Я прочитал все опубликованные книги с проповедями, выступлениями и воспоминаниями своего отца. А в последнее время приобрел такую привычку: если меня посетила какая-то скорбь или затруднение, я беру любую книгу с его проповедями, открываю наугад и начинаю читать. Постепенно уныние, душевное смущение отступают, я обязательно нахожу что-то полезное для себя. Я часто забываю, что надо заниматься своей душей, а, прочитав пару страничек папиной книги, понимаю: он-то всегда помнит о Боге, тому же учил и нас – Бога помнить и жить ради Него.
В заключение приведу слова папы:
«Духовное оздоровление начинается тогда, когда начинаешь о ком-то заботиться. Когда человек живет для себя, это не жизнь. Человек живет только тогда, когда он кого-то любит».
Исполнение этих слов мои родители показали примером своей жизни.
«Я родился через три недели после священнической хиротонии отца»
– Я родился через три недели после священнической хиротонии отца, поэтому на моем веку он всегда предстоял перед престолом и служил Богу.
Сопровождая его, я повидал множество людей и священников удивительной святой жизни, чей дух о. Валериан воспринял и сохранил до наших дней. Он так свято чтил традиции, воспринятые от о. Сергия (Орлова). На Престоле при его служении и по сей день все лежит в том же порядке, как при о. Сергии. Все, что он говорит, основано на жизненных примерах и глубочайшем опыте духоносных отцов, с которыми Господь сподобил его общаться.
Я всегда поражался его доверию Богу и вере в Промысел Божий, которые наполняли всех стоящих рядом с ним духом умиротворения, спокойствия и любви, без которого нет спасения.
«Мой папа служит…»
Анастасия Яблочкина (Кречетова), мама десятерых детей:
– Вспоминаю папу… Хмурый день. Ветер. Плетусь из школы с подружками и вдруг замечаю у подъезда салатовую «Победу». «Папа приехал!» – кричу я. Ребята спрашивают: «У тебя что, папа с вами не живет?» – у многих родители в разводе. «Да нет! Просто он служит». Сияющая влетаю в квартиру. Мама говорит, что папе надо отдохнуть, но я на цыпочках, не раздеваясь, захожу в комнату, чтобы удостовериться, что это правда, и «только посмотреть». Он спит очень чутко и сразу же открывает глаза. Бросаюсь обнимать, не в силах сдержать нахлынувшую радость. Папа дома, и все обретает смысл! Маме тоже хочется побыть с ним, но она понимает, что меня невозможно оторвать от папы. Мне ничего не нужно говорить или делать, только обнять и сидеть рядом.
И до сих пор мне по-прежнему очень хочется посидеть рядышком.
Служит. Это удивительное слово. Мой дорогой папа прослужил Богу и людям 57 лет. Почти все время в нашем родном храме Покрова Пресвятой Богородицы в с. Акулове. А лучше сказать – в Отрадном.
Папа никогда не наказывал меня. Достаточно было только его взгляда, удивленно-расстроенного, – и становилось мучительно стыдно
Эту «отраду» дорогой наш батюшка изливал на всех приходящих к нему. А мне посчастливилось быть его родной дочерью. Папа никогда не наказывал меня. Достаточно было только его взгляда, удивленно-расстроенного, который как бы вопрошал: «Я тебя так люблю, а ты меня огорчаешь?» – и становилось мучительно стыдно, и появляется желание немедленно исправиться.
А еще он дарил нам подарки, придумывая историю к каждой вручаемой вещи – так, что ты чувствуешь, что это именно для тебя он ее выбирал.
Папа мог высушить любые слезы, и теперь его очень не хватает…
Всю жизнь я купалась в беззаветной, всеобъемлющей, всепрощающей, всепонимающей родительской любви. Наверное, так Господь любит людей. А папа со своей детской верой Ему подражал. Своим примером он учил нас любить людей и не осуждать их за слабости.
Любовно-ободрительное воспитание
Елена Смертина (Кречетова), мама 9 детей:
–Наша мама воспитала нас так, что отцовский авторитет был построен на прочном основании ее беззаветной любви и уважения к мужу, в то же время папа всегда был деликатен и уважал ее материнские методы воспитания. Никогда от него мы не слышали, что мама что-то сделала не так. Папа на проповедях объяснял основы духовной жизни, а дома мы лицезрели это в практическом исполнении на примере мамы. Обоюдное благочестие, внешнее и внутреннее, давало нам, детям, импульс к духовной работе над собой, когда было жгуче стыдно огорчать родителей…
Вместе они дополняли друг друга. Семейное равновесие балансировало: радостно-приветливый оптимизм папы был растворяем маминым самоукорением, мамина любовь к чтению – папиными оживленными пересказами в лицах, папин артистизм – маминым здоровым консерватизмом и т.д.
Воистину брак – это первая ступень к священству.
А со времени рукоположения в священники – семья на людях, «никакой личной жизни».
Папа в основном на службе или требах, мама более в служении нам, детям, нас семеро.
Промыслом Божиим я родилась пятым ребенком, когда папа уже был священником в нашем Покровском храме. На наречение моего имени папа спрашивал благословения у протоиерея Сергия Орлова (иеромонаха Серафима), на тот момент настоятеля. И всё сложилось незримыми молитвами и благословениями.
С детства очень хотелось быть полезной родителям. Только не понимала как. Пока училась в школе, ходила в храм, даже не смела мечтать служить в церкви по профессии. Тогда ведь представления не имела, что есть учебные заведения, где учат верующих девушек. Неожиданно Господь даровал возможность попасть в возрождающуюся Дивеевскую обитель на первую службу в Троицком соборе, затем была непредсказуемая поездка к мощам преподобного Феодосия Тотемского, и жизнь приняла новое направление. Прервав педагогическое образование, я при первой возможности поступила в Регентскую школу в Троице-Сергиевой лавре.
Только тогда, когда я уже закончила регентскую школу, услышала, что отцу всегда хотелось, чтобы дочка пела на клиросе
Только тогда, когда уже закончила, услышала, что отцу всегда хотелось, чтобы дочка пела на клиросе, но пока сама не созрела, он нисколько не навязывал своих желаний, просто молился.
Хочется подчеркнуть, что папа не злоупотреблял «папским» авторитетом. Свои ожидания и просьбы нам, детям, озвучивал в форме пожелания.
На жизненные перемены посылал к старцам за благословениями, а сначала мы вместе молились. Так, предложил моему мужу, тогда еще студенту МДС, стать вторым священником в Отрадном, когда остался один, а нагрузка у нас на приходе большая. По благословению архимандрита Кирилла (Павлова) это совершилось. Надеюсь, в этом мы оправдали папины ожидания. Сбылась моя мечта стать полезной для своих родителей, и хоть в малой степени быть поддержкой в их трудах во славу Божию.
Особая благодарность папе и маме за терпеливое «пождание». Особенно по отношению к нам, дочкам, так что все наши благие старания были приняты как дар, а не обязанность. Спасибо, что не возлагали на нас груз своих не сбывшихся ожиданий. Учимся этому всю жизнь, но, конечно, чтобы дорасти до папиной легкости в этом духовном делании, предстоит еще много упражнений.
И папа, и мама вложили в нас чувство уважения к человеческой личности, как к образу Божию, приятие людей в их неповторимой индивидуальности и благодарность за радость встреч и сотрудничества с людьми во всем их многообразии и творческой неповторимости.
Протоиерей Игорь Смертин, зять:
– Для меня с первого дня моего служения отец Валериан является образцом истого служения Богу и людям.
Своим примером батюшка и матушка наставляли и укрепляли нас, чтобы быть продолжателями их любовно-ободрительного воспитания. Дай Бог, чтоб мы их молитвами и благословениями смогли передать своим детям это духовное богатство неоскудевшим.