Право молчаливых / Православие.Ru

Ты говоришь, что не хочешь быть никогда никому рабой.
Я говорю, значит, будет рабом, тот, кто будет с тобой.

«Современный фундаментализм подпитывается от культуры: погромы выставок, анафемы на тех, кто посмотрит неугодный фильм или пойдет на концерт… Православный фундаментализм как потенциальная идеология новой российской державности не менее опасен, чем исламский радикализм!» Эти строки, которыми начинается статья в одном из российских общенациональных журналов[1], видимо, должны мобилизовать энергию всех тех, кто все-таки любит продвигать в массы всякие сомнительные зрелища.

Дальнейшее содержание статьи не оставляет сомнений: свобода слова в России, по мнению автора, должна распространяться лишь на самые дикие изобретения и перформансы. Так, власти одного из регионов России, урезавшие бюджет на постановку антирелигиозной оперы Шостаковича «Балда», заслуживают всяческого порицания. Если бы они просто закрыли театр или передали его какому-нибудь торговому центру, это, наверное, было бы «не так страшно». Но ведь что они натворили: посмели прислушаться к просьбе епархиального секретаря.

В другом регионе «по указке церкви» и вовсе заблокировали создание под видом музеев языческих капищ, посвященных Бабе Яге и Водяному. Это ничего, что у нас в стране поклонников Бабы Яги почти нет. Права-то их уже нарушаются. Вот и в Кириллове (под стенами древнейшей обители, до сих пор практически не переданной Церкви!) «единственный в своем роде» музей той же Бабы Яги посмели закрыть. А ведь мог стать очагом высокой культуры! Нет, не зря этих варваров в школы не пускают. Они же там не только невинный «хелоуин», но и совершенно безобидный «праздник Нептуна» могут искоренить. Что же тогда будет с нашей демократией и терпимостью?

Между тем, можно видеть, что за четыре года, прошедшие с момента злосчастной выставки «Осторожно, религия», значительно выросла именно нетерпимость СМИ в отношении Православной Церкви. Интересно, что этот рост совпадает с увеличением числа публикаций, направленных против нынешних лидеров российского государства и даже против неизменно обеспечивающего им высокий рейтинг народного большинства.

«…В последнее время в российском обществе противники клерикализма все чаще сталкиваются с откровенной травлей… Выступления против клерикализма и средневекового мракобесия приравниваются к гонениям на Церковь… Мы призываем российскую общественность защитить принцип светского государства и светского образования, остановить распространение религиозного национализма. Торжество клерикального большевизма может быть для нашей страны такой же трагедией, как и приход к власти коммунистов»[2].

Если пару лет назад подобные полуграмотные страшилки, состряпанные «Движением за права человека», возглавляемым неугомонным Львом Пономаревым, цитировались лишь в малотиражных листках «демпрессы» да на десятке маргинальных сайтов, то сегодня для них гостеприимно распахивают двери многие центральные издания. Ради чего? Ради борьбы с «религиозным фундаментализмом» или даже с «клерикальном большевизмом». Что это такое, никто, кроме «правозащитников», пока не знает. Формально главным «большевиком» сегодня следует, видимо, считать митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, одним из первых посмевшего назвать скандальную выставку «Осторожно, религия» «прямой провокацией, создающей напряжение в нашем обществе».

Не говоря уже о том, что митрополит, как и любой гражданин России, пока (стараниями того же несчастного академика Сахарова, имя которого присвоил себе пресловутый музей) имеет право говорить и думать все, что он считает нужным, его высказывание тогда лишь подвело черту под варварскими культурными экспериментами в «сахаровском» центре. «Провокация» должна была обернуться и обернулась бедой. «Утонченная» символическая издевка (а на деле, конечно же, насилие) участников выставки над религиозными ценностями христиан вызвало ответную грубую физическую реакцию.

Вспомним, что тогда вчерашние «бесстрашные художники-революционеры» поволокли обидчиков в суд. Да еще обвинили их в «большевизме», то есть в той же революционности. «Красная зараза укрылась в церкви!» – все в лучших традициях маккартизма. Только роль «охотников на ведьм» в России начала третьего тысячелетия от Рождества Христова исполняют сами ведьмы (вспомним ту же Бабу Ягу) и их поклонники.

Что же происходит на самом деле? Вот уже многие годы большие и малые религиозные и антирелигиозные группы, всеми правдами и неправдами сумевшие закрепиться в России, раскачивают и разламывают ее привычное бытие, переписывают ее законы, смеются над ее святынями. Немногочисленная горстка публицистов (в том числе церковных) ведет с ними яростную полемику. Я вполне сочувствую этой борьбе, однако писать меня заставляет сочувствие совсем другим людям. Я хотел бы говорить от лица тех, кто привык молчать.

За последние 15 лет в российском религиозном законодательстве сложилась довольно любопытная ситуация. С одной стороны, мы присоединились к множеству «всеобщих» конвенций и деклараций, гарантирующих человеку «свободу совести», то есть формально признали право любой религиозной организации осуществлять свою деятельность и вести пропаганду своих взглядов в любом уголке страны. С другой стороны, принятый в 1997 году закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», предоставляет явные преимущества нескольким традиционным конфессиям и ограничивает (впрочем, весьма мягко) возможности всех остальных. С точки зрения международного права это, безусловно, незаконно, некорректно, негуманно и т.п. Часть российских католиков, харизматиков, кришнаитов, сайентологов, неоязычников, а вот теперь еще и художников могут добавить, что, помимо законодательных ограничений, они то и дело сталкиваются с откровенным беззаконием и волюнтаризмом местных властей. Чиновники и большинство населения почему-то относятся к ним «необъективно» и «пристрастно». Возникает вопрос: имеют ли они на это право?

Для «правозащитников», людей, безоговорочно принявших нормы европейского либерального правосознания, проблемы здесь нет. «Ксенофобия» и вообще любой произвольный выбор традиционных ценностей должен быть подавлен с помощью закона. Но почему, собственно, все население России обязано придерживаться подобных взглядов? Да и сами эти нормы, не являются ли они произволом в обществе, где долгое время складывался принципиально иной тип правосознания?

Кое-кто уповает на просвещение и ликвидацию «правовой безграмотности». Но попробуйте на мгновение допустить существование общества, не желающего становиться грамотным и либеральным? Правомерно ли давить на него извне? Или, может быть, более «нравственно» будет находить внутри него группы инакомыслящих и принимать их сторону?

А что вы скажете о религиозной или социальной общине, которая в принципе не желает заниматься «оформлением своего правосознания»? Которая хочет жить не международным правом, а обычаем, привычкой или даже «мифом» (по А.Ф. Лосеву).

Возьмем для примера вполне реальную ситуацию. Партия призывников из большого российского города отправляется в армию. Военком пригласил для их напутствия православного священника. Священник отслужил молебен и окропил новобранцев святой водой. Находящийся в строю сектант возмутился и подал официальную жалобу. Над его религиозными принципами совершено «насилие». Как должны отреагировать местные власти?

У меня, разумеется, не может быть точного рецепта. Есть лишь уверенность в том, что религиозные воззрения священника, военкома и, наконец, всех остальных спокойно молчавших в строю солдат (даже если допустить, что православный крест был на шее едва ли у половины), что их принципы, их привычки не менее ценны, чем право одного человека на религиозную независимость. Но на стороне этого человека может оказаться закон. Назовем его, скажем, «Законом о границах правоприменения святой воды в светском гражданском обществе». Можно ли вообразить себе больший идиотизм?

Даже с точки зрения весьма либерального европейского богословия законодательное ограничение божественного (или признанного божественным) вмешательства в человеческую жизнь кощунственно, если не смешно. С точки же зрения обычного (нелиберального) права, оскорбленный иноверец вполне мог попытаться принять мученическую смерть за свои убеждения или даже защитить их силой. Но ссылаться на суд?..

Прошу понять меня правильно, я не призываю к религиозным войнам. Важно только допустить, что люди, срывающие плакаты у входов в кинотеатры, где демонстрируют «Код да Винчи», и поливающие краской кощунственные «художественные произведения» (или, скажем, мусульмане, обостренно реагирующие на «карикатурный скандал»), не всегда «просто хулиганы». Они уверены в своем праве на эти поступки. И, что еще важнее, молчащее вокруг общество часто пассивно поддерживает их. Одобряет не из страха или тоталитарных пережитков, а потому что носит в сердце тот же самый неписаный, но священный закон. Закон молчаливого большинства, с которым вечно голосующему «против всех» меньшинству надо, по крайней мере, считаться.

Мне могут возразить, что первые христиане тоже были когда-то меньшинством, не желавшим считаться с культом римского императора. Но ведь христиане готовы были платить за это собственной кровью. Россия, к счастью, не Рим. Она не требует такой платы от несогласных. Она всегда жадно прислушивалась к тем, кто готов был пострадать за свои убеждения (многие баптисты во времена «воинствующих безбожников» вели себя весьма достойно) и сегодня презрительно отворачивается от «законников», взывающих о помощи не к Высшему суду, а к полиции или к мировой общественности.

Увы, большинство проповедников модернизма в нынешней России желают быть не мучениками, а полемистами. Они вызывают своих молчаливых противников на чисто словесную дуэль (в случае с выставкой «Осторожно, религия» дуэль была визуальной, но тоже вполне равноправной: краскопульт против холста). Кое-кто из членов традиционных конфессий отваживается отвечать им. И довольно часто терпит поражение. Не потому что он неправ или неталантлив. Просто в России привыкли молчать о Боге.

Традиционное сознание вообще не склонно говорить о вере. Это слишком сокровенно, слишком неуловимо, чтобы быть высказанным. До сих пор мало кто из русских (неважно, верующих или нет) способен к вербальному отделению своего имиджа от себя самого, а отделив, часто не умеет ему соответствовать. Мы – не картезианцы, мы привыкли не знать «что мы есть». Выход за пределы этого незнания был мучителен даже для таких глубоких мыслителей, как Хомяков или Достоевский. Мука усугубляется еще и тем, что человек понимает: однажды выйдя из себя, назад уже не вернешься.

В каком-то смысле российское (далеко не только христианское) традиционное общество можно было бы определить как религиозную группу, отстаивающую свое право не иметь сформулированных принципов. Православные, годами не бывающие в церкви, или мусульмане, втихаря пьющие водку, безусловно, таковы. Бессмысленно уличать их во лжи. Они те, кем себя называют, просто их религиозность не поддается рациональной проверке и статистическому учету. Она «мифологична». Значит ли это, что ее можно игнорировать? Здесь молчаливое большинство народа, безусловно, отличается от, собственно, православной Церкви, у которой такие принципы есть. Тем крепче «молчаливые» держатся за Церковь, в кризисных ситуациях позволяя ей и даже требуя от нее говорить от их имени (почти как Аарон от лица Моисея).

Надо заметить, некоторые служители Церкви в последнее время не всегда стоят на высоте этой задачи. Они уже тоже постепенно учатся говорить не от Бога и не от лица безгласного народа, а ссылаться на составленные кем-то законы. Но защитники Бабы Яги недаром стараются втащить нас в «межконфессиональный диалог», в правовое поле. Они чувствуют, что здесь любое традиционное вероисповедание, испокон веков имевшее дело лишь с уникальной реальностью человеческой души, быстро теряет силы. К тому же, как выясняется, реальное пространство «диалога» не слишком велико. От пасквиля в СМИ до доноса в ПАСЕ. От провокации до суда.

Но я хочу еще раз вернуться к молчаливому обществу, которое предпочитает обычай кодексу. К тем, для кого возможность «быть» важнее возможности «иметь право». К тем, кто не признает писаный закон или допускает его, как маску («закон, что дышло…»). Как с ними быть? Можно ли, гуманно ли, честно ли, наконец, их «окультуривать»?