Батюшкин сон

Отец Стефан данный богословский изыск знал, всецело его поддерживал и частенько в приходских беседах использовал, отвечая на вопросы прихожанок типа: «Ох, батюшечка, сон мне приснился непонятный». Причём количество подобных вопрошений всегда строго от календаря церковного зависело. Как только пост Великий в полную меру вступал, так сны имели свойство преумножаться.

Священник для себя данную закономерность следующей теоремой определил: днём за собой сами присматриваем, грешить стараемся поменьше, да и молимся в пост больше, чем в дни скоромные. То есть лукавого от себя отгоняем и силы ему на пакости всякие не даём. Ночью же это отродье, видя нашу постельную безпомощность, нас и атакует смущениями разными да картинами прелестными.

Теорема вполне правдоподобная получалась, да вот только в этом году никак она с самим отцом Стефаном не согласовывалась. Дело в том, что не успел пост начаться, как стал батюшку сон донимать, причём один и тот же, только с деталями разными.

Знал отец Стефан, что подвижники веры и благочестия советуют сны свои при себе держать, никому о них не рассказывать, чтобы окружающих в смущение не вводить, но когда в очередную ночь опять тот же сонный ролик повторился, не выдержал. Решил к духовнику поехать.

Духовник жил далековато. Почти у границы с сопредельным восточным государством приход его располагался. Село небольшое, но с храмом. Церковь во времена не столь далёкие выстояла по причине того, что местному колхозу лень было новый амбар для хранения зерна и прочих сельхозпродуктов сооружать, так как просторный каменный храм всё в себя вмещал. Как только времена изменились и под крышей церковной молитва зазвучала, колхоз приказал долго жить, и вскоре энергичный, хотя и немолодой уже настоятель вернул храму первоначальный вид и рядом ещё один церковный домик соорудил, с крестильной и трапезной.

Энергичного делателя на ниве духовной в епархии приметили, сан ему повысили, а вскоре и в духовники его местное священство избрало. Именно к этому священнику, в село дальнее, отец Стефан и направился.

Духовник был в храме. С двумя прихожанками беседовал. Увидел отца Стефана и обрадовался. После того как поздоровались да расцеловались, пригласил духовник приехавшего священника к разговору.

– Ты вот, батюшка, послушай, чего мне тут рассказывают…

Грустный отец Стефан, весь в мыслях о своих непонятных и настырных снах, не сразу и переключился на иную тему, но когда разобрался, о чём толкуют женщины, немного от грустных раздумий отошёл.

Просили прихожанки у духовника ветки вербы, которые с прошлого года, по их мнению, с Вербного воскресенья, в церкви должны неукоснительно храниться. На заверения и утверждения отца Петра (так духовника величают), что не осталось у него данных веток годичной данности, женщины внимания не обращали, вернее, словам священника абсолютно не верили.

– Батюшка, – безапелляционно заявила старшая из них, – вы нам тут сказки-то не рассказывайте. Грех это! Во всех канонах давным-давно прописано, что верба эта год после Входа Господнего храниться в церкви должна. Вам ли, старому священнику, не знать! Видно, вы себе бережёте…

Младшая из просящих была менее радикальна. Она просто умилённо смотрела на настоятеля и раз за разом повторяла:
– Дайте хоть пару веточек, батюшечка. Жалко вам, что ли? Мы их в общий пучок вложим и дело сделаем.

Отец Стефан, никак не понимающий смысла и толка данной необычной просьбы, всё-таки в разговор встрял:

– И зачем вам эти праздничные старые ветки? Через три недели, даст Бог, доживём и новые освятим…

Старшая укоризненно посмотрела на чужого священника, взглядом оценила его молодость и, решив, что не перед кем ей тут объясняться, отмахнулась: мол, вы тут ещё мешаете…

Разъяснил сам духовник:

– Понимаешь, отец, кур они решили на Благовещение вербой этой погонять.

– Каких кур? – не понял отец Стефан.

– Своих да соседских, – продолжил духовник. – Доказывают мне, что если вербой, которую мы в прошлом году освящали, утром на Благовещение куриц своих вместе с петухами погонять хорошенько, то они к Пасхе яиц нанесут несметное количество.

– Вот именно, отец Петр, много нанесут, – утвердительно констатировала старшая прихожанка.

Отец Стефан, уже намерившись сказать горячую проповедь о языческом происхождении данных верований, был остановлен властным взглядом и жестом духовника.

– Так, сёстры мои дорогие, – решительно ответствовал духовник. – Помните, в прошлом году после службы на праздник к нам целый автобус детишек из детского дома привозили?

– Помним, как не помнить, – затараторили обе женщины. – Обед мы им тут при храме готовили.

– Вот, – продолжил отец Петр, – им я всё, что осталось с освящения, и роздал. Ничего не оставил. Уж простите.

Данное объяснение подействовало. Переглянулись прихожанки, головами покивали, повздыхали. Видно, ребятишек этих горемычных вспомнили. Попросили благословения, да и ушли…

– Вот, отец Стефан, двадцать пять лет при этом приходе, и как ни пытаюсь эти поверья искоренить, не получается, – начал объяснять духовник. – То ветки им вербные подавай, то сны расшифруй.

Отец Стефан даже ойкнул от неожиданности и покраснел:

– Так я, отец Петр, тоже ведь со сном собственным.

Пришёл черёд удивляться духовнику. Не ожидал, видимо, он такого коленкора. Знал духовник, что отец Стефан – священник образованный, начитанный, проповеди говорить умеющий и к приметам всяким, поверьям и прочему сугубо народному околоправославному творчеству непримиримый.

– Это как же, отче, со сном-то? – удивлённо и сокрушённо смотря на отца Стефана, спросил духовник. – За 60 километров приехал мне сон рассказать? И чего же такое тебе приснилось?

– Да я уже, батюшка, спать ложиться боюсь, – начал отец Стефан. – Каждую ночь снится, что еду я на машине на службу, но по другой дороге. Храм мой в стороне остаётся. Понимаю, что не туда еду, но повернуть не могу. Забор какой-то длинный каменный по левую сторону, а потом здание большое, на церковь не похожее, но с большим крестом на крыше. Встречают меня люди незнакомые, вовнутрь ведут, в зал большой, а в конце зала возвышение какое-то. Я туда захожу, а там за ширмой престол стоит с крестом и Евангелием. Понимаю, что это алтарь, и ищу место, где жертвенник должен стоять. Нахожу, но он далеко-далеко, к нему идти надо долго, а пол под ногами гнётся и проваливается. Понимаю, что надо мне службу начинать, а ни алтарника, ни пономаря – никого нет. Да и в голове постоянно вертится, чего я тут делаю, меня же на приходе ждут? И вот так, отче, каждую ночь, одно и то же, – закончил отец Стефан.

– Да, батюшка, интересно рассказываешь, – задумчиво произнёс духовник. – Тут тебе и крест, и алтарь, и Евангелие, и службу творить надобно.

– Да в том-то и дело, отец Петр! – искренне воскликнул священник. – Отмахнулся бы я от сна этого, мало ли что снится, но ведь одно и то же постоянно. Я уже и бояться начал.

Духовник решительно надел на рясу епитрахиль и пригласил отца Стефана в алтарь.

– Давай-ка, отче, грехи твои вспомним. Хоть и исповедовался ты недавно, но может, что запамятовал или в чём неискренен был.

Встал на колени пред Престолом Божиим отец Стефан, руки на Евангелие положил и голову на них склонил. Постарался всё припомнить, чего греховного в себе находил.

После исповеди, уже за чаем с сушками, сказал духовник и слово своё, к проблеме отца Стефана относящееся:

– Ты, батюшка, постарайся всё же о сне меньше думать. Бога об этом попроси. Дни сейчас постовые, нелёгкие, на искушения богатые, так что к молитве почаще прибегай. Думаю, что разъяснится все вскоре.

Затем, подумав немного, добавил:

– И всё же крест тебе снится, Евангелие, алтарь… Ох, на всё воля Божия.

На этом и распрощались. И хотя и не сказал духовник ничего конкретного, но как-то стало спокойнее на душе отца Стефана, да и сон с того дня прекратился.

В службах и заботах весенних пребывал священник, к светлому Христову Воскресению вместе с приходом готовился.

Неожиданно, перед самым вербным праздником, который Входом Господним в Иерусалим правильно именуется, вызвали отца Стефана в епархию. Обычно в дни эти к архиерейскому оку не приглашают. Страстная седмица да сама Пасха административные епархиальные заботы в сторонку отодвигают. Поэтому с тревогой ехал отец Стефан в областной центр, перебирая в голове все возможные и невозможные причины данного вызова. Кажется, всё по полочкам разложил и варианты обдумал, но то, что едет он за исполнением своей недавней тревоги, никак не предполагал.

В епархии ждать долго не пришлось. Отца Стефана тут же в кабинет архиерейский пригласили.

Владыка встретил с улыбкой доброжелательной. О делах приходских расспросил, за усердие поблагодарил, а затем и главное сказал:

– Я понимаю, отец Стефан, что перед Пасхой хлопот предостаточно, но я тебе ещё одни добавлю. Недалеко от твоего прихода завод был кирпичный и посёлок при нём. Просят меня жители посёлка этого, чтобы на Христово Воскресение служба там была. Они клуб под храм уже приспособили. Ты, пожалуйста, туда съезди, престол там освяти на Страстной седмице, а на Пасху и службу соверши.

Отец Стефан растерялся:

– Владыка святый, а как же у меня на приходе? Там-то кто будет? Вы меня навсегда переводите?

Архиерей подошёл к совершенно расстроенному священнику, руку ему на плечо положил и успокоил:

– Ты, батюшка, не расстраивайся. Никто у тебя приход не забирает, а вот помощника дельного, служить умеющего и тебя любящего, ты получишь.

И архиерей назвал священника, которого отец Стефан не то что знал, а сам его лет пять-шесть назад в семинарию рекомендовал.

Дорога в посёлок, где некогда было громадное строительное предприятие, была вся в ямах и колдобинах. По левую сторону, когда отец Стефан доехал до поселения, долго тянулся серый, длинный, каменный заводской забор. На центральной площади посёлка, за дежурным памятником Ленину, простирающего свою руку в сторону брошенного завода, стояло большое здание бывшего клуба, на фасаде которого был сооружён большой, покрашенный зелёной краской деревянный крест.

Батюшку обрадованно встретили. Повели вовнутрь. Большой зал, где раньше показывали фильмы, проводили собрания и смотрели концерты художественной самодеятельности, заканчивался, естественно, возвышением, сценой с занавесом.

Батюшка поднялся вверх, отодвинул занавес и обомлел. В центре сцены стоял престол. На нём лежали крест и Евангелие. В дальнем левом углу расположилась угловая тумбочка, приспособленная под жертвенник. Когда отец Стефан направился от престола к жертвеннику, доски пола под его ногами прогибались и потрескивали…

Хорошо, что батюшка в алтаре один был.

Никто не видел, как он плакал. Хотя и радостными эти слёзы были.