Шесть раз в одну реку

Рассказ Юлии Комаровой «Непарадный автопортрет неидеальной многодетной семьи» вызвал огромный интерес и сочувствие наших читателей. Мы попросили Юлию написать продолжение, и она, «единственная мамина дочь», рассказала о том, как, уповая на Бога, рожала всех своих шестерых детей. Эти истории, простые по содержанию и шутливые по форме, как нам кажется, будет полезно прочитать не только будущим, но даже и «состоявшимся» родителям.

Юлия Комарова с первенцем

В эту реку жизни я входила шесть раз. «Да ты уже профи, мам! – говорит моя 22-летняя дочь. – Научишь меня рожать?» И я вдруг осознаю, что я так и не научилась это делать. Я всякий раз боюсь – да, позорно трушу. И ничего не могу с собой поделать. Потому что каждое новое рождение – совсем новое, совсем другое, и никакие мои прежние навыки на этот раз не годятся. Да и человек-то всякий раз рождается новый… «Новое детство наступило – уже не мое, но мне не чужое», – написала я в дневнике после первых родов (родилась как раз та самая дочка, которая уже такая большая).

Первый

Подборка советских фотографий… Нахлынули воспоминания. Конечно, это не я. Ненавязчивый советский сервис.

Но так же и я лежала на каталке со льдом на животе – под серой застиранной простыней, только не в середине коридора, а под открытой форточкой, а в нее задувал ветер со снегом – порывами. Над Крымом бушевала небывалая буря… А меня колотило от холода и… от счастья.

2 декабря 1991 года, день развала Союза. Первые мои роды произошли именно в этот день. Я поступила в больничку где-то часов в 12 в воскресенье, после подсчета времени схваток и всего остального, как положено. Врач, которая меня принимала, сказала обнадеживающе: «К ночи точно родишь». Но вечером она сменилась, а новая мадам осмотрела меня равнодушным взглядом и решила: ну чего ночью мучиться с родами? пусть потерпит до утра. Она велела вколоть мне снотворное (и что интересно, даже не сочла нужным спросить меня, желаю ли я спать). Я не спала. В каком-то тумане и тошноте (очень плохо переношу анестезию) я чувствовала каждую нарастающую схватку, но почему-то совершенно не могла учащённо дышать, как учат… Это была ночь кошмарных ужасов, потому что вместе с болью откуда-то из советского детства приходили картины мучений молодогвардейцев и Лизы Чайкиной. Впервые в жизни пот лился по мне не градом – рекой, так что к утру, когда я очнулась, рубашка была абсолютно мокрой. Я пыталась обратить на это внимание какой-то сестры, но безуспешно. Вообще создавалось впечатление, что обо мне просто забыли. Наконец новый врач, мужчина, заявил где-то к 12 дня (а прошли уже сутки, как я сюда поступила), что схватки у меня слабые. А какие они должны быть после 24 часов сплошных мучений и абсолютного голода – еще с вечера субботы (потому что в воскресенье утром, когда начались схватки, я так волновалась, что не могла есть)? Вот когда я вспомнила, что одна из моих знакомых, прошедшая роддом, советовала обязательно взять с собой шоколадку, чтобы подкрепить силы. Но мое состояние, а уж тем паче питание как-то мало кого волновало. И это было тем более обидно, когда моей соседке, лежащей с утра, но знакомой доктору, принесли обед из трех блюд. Мне казалось, что за больничный компот я могу отдать любое свое сокровище… Правда, отдавать было нечего – разве что просохшую на теле рубашку.

Так продолжалось до очередной смены врачей. На мое счастье в ночь заступила та самая татарочка, что принимала меня днем в воскресенье.

– Ты что здесь делаешь? Ты с ума сошла? Тебе давно пора рожать! Я же тебе сказала: ночью!

Тут она посмотрела карту, нахмурилась и скомандовала:

– Срочно в родзал!

Меня повели в родзал, но я еле двигалась: слабость была такая, будто меня били исключительно ногами в живот и морили голодом неделю, не меньше. Моя спасительница-врач, видно, понимала, в чем дело. Она вколола мне стимулирующий препарат (и я ей ужасно благодарна за это, что бы там ни говорили о стимуляторах, но в той ситуации это было единственное решение, как я теперь понимаю). Но самое главное, она оказалась отличным психологом. Прослушав живот через трубочку, врач озабоченно заявила:

– Так, не расслабляйся. У тебя там бедный малыш уже еле дышит, надо ему помочь!

Как «еле дышит»?! Мне даже в голову такое не приходило. Я думала, что первый вдох он сделает только после родов… И тут уж я напряглась по полной! Роды прошли быстро, ребенок оказался небольшим: 49 см, 3,200 весом…

Сразу после родов я испытала момент абсолютного непередаваемого счастья, к которому совершенно не была готова

И вот что интересно: сразу после родов я испытала момент абсолютного непередаваемого счастья, к которому совершенно не была готова. После суток с половиной сплошных страданий, после мучительных минут в родзале и неописуемых душевных переживаний («а вдруг малыш умрет?!») вдруг наступила настоящая эйфория – небывалая легкость бытия! Даже серо-зеленые стены посветлели, а лампы под потолком загорелись ярче. Я видела все лица, понимала все слова, но выразить свое огромное и ясное сознание счастья не могла.

– Девочка! – радостно сообщила мне акушерка.

– Как девочка?! Не может быть! – еще более радостно откликнулась я.

Изумленная акушерка, а с нею и доктор внимательно изучили новорожденного еще раз.

– Точно – девочка! Смотри сама!

Я смотрела, улыбалась, но не соглашалась:

– Но муж мне сказал, что будет мальчик!

Вот они хохотали! Чуть-чуть успокоившись, по традиции спросили:

– Ну что, придешь к нам снова?

– А как же! Обязательно!

Я ужасно не хотела, чтобы моя девочка росла одна в семье, как я сама.

Второй

Сын Гера

– О! Новенькая! Ты на мое место ляжешь! Это счастливая кровать! Все, кто на ней лежат, рожают легко и – мальчиков!

Ну вот. А за день до этого мы с Катюшкой (той, что родилась в предыдущей истории) и ее папой были приглашены на двухлетие двойняшек – Катиных подружек. Кормили блинами с икрой и домашним тортом. Мне есть не хотелось, но Наташа, моя подруга, просто насильно запихивала в меня икру:

– Вот сейчас рожать пойдешь, будешь тогда меня вспоминать! Тебе надо хорошо подкрепиться! (хе-хе!)

Торт я ела уже с удовольствием – огро-о-о-мный кусище. Аппетит приходит во время еды, да.

Возвращались мы домой как Винни с Пятачком: усталые, но довольные… Нет, сытые и счастливые. Начал приятно падать снежок, было красиво и задумчиво.

На подходе к дому я вдруг ощутила: ОНО! Но дочка хотела спать, и я молча прикусила губу: «Только не это!»

Уже где-то на подходе к дому я вдруг ощутила: ОНО! Но Катя уже хотела баиньки, поэтому я лишь тревожно прислушалась к себе и молча прикусила губу: «Только не это!» Вот удивительно: ждешь-ждешь этого события, а когда оно подступает вплотную, думаешь: «Ой-ой, не сейчас!» Все это хорошо, но против физиологии, грубо говоря, не попрешь. Катю-то я уложила, а сама заснуть так и не смогла. Часов в 11 малыш внутри начал вести себя подозрительно агрессивно. Я поделилась «радостью» с почти уснувшим папой и услышала вялое:

– Ну-у-у… во-о-от… ты уверена?..

А потом гениально свежее, с проблеском надежды:

– Может, подождешь до утра, а?

– А… ой… ну ладно.

Я начала потихоньку собираться. В последний момент муж героически взялся меня проводить. Хорошо, что роддом был совсем рядом: просто пройти через парк (или лесок, как мы говорили). Мело уже по-настоящему. Такого снегопада я не видела до этого ни разу. Где-то около 12 мы были на месте. Акушерка, увидев меня, сразу определила:

– Рожать? Ну, иди готовься.

Воды отошли. Тут и понеслось. Я дышала так усердно, что чуть не сдула акушерку. На мою беду дежурил в эту ночь врач-садист мужеского полу, к которому я испытывала непреодолимое чувство брезгливости и страха (по рассказам очевидиц, он натурально издевался над бедными женщинами и в перерывах орал на них матом). Правда, я лежала не в его отделении, поэтому к нам на этаж его нужно было вызывать в случае необходимости. Понимая, что все самое важное стремительно приближается, я робко попросила:

– А можно не говорить ему?

И добрая акушерка пообещала:

– Ладно, сами родим, а ему потом скажу, что не успела позвать.

Так мы и сделали. Тихо, спокойно и слаженно, без шума и пыли, криков и напрягов. Самое интересное, что, едва появившись на свет, Герка буквально вырвал из рук акушерки квачик, которым она собиралась обработать ему пупок.

– Юля, он будет медиком! – пророчествовала она.

Пять утра. Вес 3,790, рост 57 см… После 49-сантиметровой Кати Герка казался длиннющим и худющим.

– Как он там помещался? – интересовались знакомые, оглядывая мою мелкую фигуру.

– Наверное, свернулся в три раза, – предполагали самые оптимистичные.

А за окном было так: мороз и солнце! И на заснеженных ветках сидели снегири! Когда папа с Катей пришли к окошку и я показывала им новое чудо, дочка была поражена в самое сердце:

– И вот этот – мой брат?!

Двухлетка думала, что она получит готового зрелого товарища для игр…

Третий

Третий… Трепетно отношусь к числам. Три – это не просто число, это Троица, прежде всего. У каждого найдется что-то свое, что сразу ассоциируется с числом «три». Знаю, что в Англии третий сын в аристократическом роду всегда посвящался Богу, становился священником. В этом что-то есть. Кого ни спрошу, третьи роды всегда особенные.

Накануне родов я пошла в храм. Если честно, не пошла, а побежала. Потому что в ту ночь мне приснился страшный сон: в мой рюкзачок, который я заранее собрала в роддом, какая-то страшная черная старуха пихала грязные тряпки. На все мои попытки остановить ее она отвечала руганью. Поэтому утром, проснувшись в холодном поту, я прочитала последование и поехала в Знаменский храм. Батюшка меня успокоил и причастил. На выходе, уже улыбаясь и радуясь, я вдруг столкнулась с едва знакомой прихожанкой.

– Когда рожать собираешься?

Я пожала плечами: странный вопрос.

– Как только, так сразу…

Она вдруг:

– Рожай сегодня! Обязательно. Пантелеимон тебе поможет! Будет стоять у постели и поможет. Все будет хорошо.

Я ничего не ответила, но страшно удивилась: ну как я рожу по заказу? Хотя на Пантелеимона очень бы хотелось. Люблю его. И к монастырю Афонскому питаю такую любовь… Может, она юродивая, эта женщина?

С такими мыслями я ехала домой. А ночью действительно начались настоящие схватки. Опять муж отвел меня в роддом, но на сей раз меня благополучно приняли и уложили в предродовую. Я была там единственная. Не знаю, что там отмечали медики – ДР или еще какое-то событие, но рядом не было ни единой души все пять часов, что я лежала со схватками, а когда я попыталась найти хоть кого-то на этаже, меня поразило безлюдие. В какой-то момент мне показалось, что я очутилась в фильме ужасов. Но это было только начало.

Часов в пять утра тетенька-врач все-таки обо мне вспомнила, прибежала, посмотрела и с воплями: «Чего ж ты молчишь?!» – убежала… Честно говоря, я от боли уже ни думать, ни возражать была не в состоянии. Меня быстренько перевели в родовую и приказали тужиться. Я человек ответственный, старалась изо всех сил. Но у моего богатыря оказалась косая сажень в плечах – вот плечами он и застрял… Чего только не предпринимали: и давили на живот сверху, и приказывали мне тужиться без схватки (к слову сказать, мы оба в результате были в синюю мелкую крапинку на следующий день: полопались мелкие кровеносные сосуды на коже)… А я непрерывно ощущала, как что-то черное и ужасное наваливается на меня, душит, не дает двигаться, лишает возможности что-то предпринять, да просто подумать…

Я услышала страшное: врачи говорили, что надо резать ребенка. И я взмолилась: «Целителю Пантелеимоне, помоги! Твой день сегодня! Ты ведь можешь!»

И вот в какой-то момент я услышала страшное: врачи надо мной говорили, уже не обращая внимания на меня: надо резать (ребенка! – поняла я). И в этот самый момент вдруг вспомнила ту старушку: «Рожай сегодня! Пантелеимон поможет!» И я взмолилась: «Целителю Пантелеимоне, помоги! Твой день сегодня! Ты ведь можешь! Ты – всемилостивейший!!! Ты же рядом, правда?!» – и вдруг где-то в глубине живота будто чья-то рука подтолкнула ножки ребенка, и он подвинулся вперед, высвободил плечико. Врачи надо мной всполошились: «Пошел!» – и начали опять давить сверху, опять кричать: «Тужься!» Но малыш уже вышел – без крика, без шума… Он и потом не закричал. Асфиксия. Врачи искали какой-то аппарат, суетились вокруг младенца, а я продолжала молиться. И что еще я могла сделать в тот момент?

Когда нас поднимали на третий этаж, его положили со мной, и я приговаривала – больше для самоуспокоения и так, чтобы слышал только он: «Все хорошо, все будет хорошо! Мы вместе!» И всё молилась Целителю.

На этаже нас разделили: малыша положили под стеклянный колпак, а меня – о счастье! – в соседнюю палату. Стена между нами была с огромным окном, и я могла видеть суету врачей вокруг кроватки младенца, все эти ужасные трубочки, торчащие из-под колпака… Я не могла заснуть, но и встать тоже не могла – ужасная слабость навалилась. Но хоть не та чернота, что в родзале. А за окном прорвало огромную тучу, которая висела над городом несколько дней: хлынул ливень – вся природа испытала небывалое облегчение…

Часов в девять пришел папа, кричал под окном. Доползла до окна. Кое-как сказала, что мы живы. Он мне крикнул: «Богатыря родила: 4,340, рост 55. В приемном уже записочка висит!» Правда? Удивлялась про себя, что каждое движение дается с трудом: кровать-то прямо у окна стоит, даже и идти далеко не надо. Пришла медсестра и сказала, что у меня температура 35°С… А, понятно… Упадок сил…

Муж передал мне иконку Целителя – благословение Афонского монастыря (за год до этого мы были у честной главы, которую привозили в Москву). Вечером вижу у кроватки малыша детского доктора и выскакиваю в коридор (ну как выскакиваю – пока я дохожу до двери, доктор оказывается уже в конце коридора). Я кричу изо всех сил: «Не уходите, доктор! Скажите мне, как Комаров?!» И она оборачивается, возвращается и успокаивает: «Вы не переживайте, утром переведем его к вам в палату. Он удивительно быстро поправляется. Чудо прямо!»

Слава Богу! Наконец-то я могу заснуть, но в голове все стучит: «Целителю Пантелеимоне!..»

Чудом было то, что мы выжили. Но диагноза наш Пантелеймон не избежал. Посоветовались с врачами, получили благословение духовника и переехали в деревню. Чистый воздух, свежие натуральные продукты, физическая активность и главное – причастие за каждой службой. Такое вот было наше лечение. И оно помогло.

Четвертый

Александр

Наступал праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, а накануне, в воскресенье, мы были в храме, причастились всей семьей. И вот стою на молебне после службы и чувствую: вроде, схватки. Но еще слабенькие. Предвестники. Тут одна из монахинь взглянула на меня, неожиданно подошла и сказала: «Благословение на роды возьми у батюшки!» И я взяла. Но к вечеру схватки так и не «посерьезнели». Муж пошел на вечернюю службу, а я осталась дома.

Тут я хочу сказать вот что: насколько часто Господь действует через людей, и как редко мы обращаем внимание на такие знаки. Никогда мне не звонила фельдшерица из Даровского, а в этот раз позвонила, спросила, как дела. Я рассказала, что с утра схватки, но слабые. Она быстренько побежала к соседке-врачу, и та велела мне немедленно ехать в роддом. А больничка была не в нашем селе, конечно, а в районном центре. Туда добираться не меньше часа. И мы поехали… Еще по дороге начался снегопад, который ночью перешел в такую бурю, что к утру дома замело по крыши. Если бы я осталась дома, в роддом мы бы просто не добрались: двое суток расчищали потом дороги между селами.

Но я уже была на месте. К слову сказать, на весь роддом была только я да еще одна женщина, которая готовилась к выписке на следующий день. Встретили меня как родную. Посмотрели. Уложили в большую палату, принесли обогреватель (мороз на улице крепчал) и дополнительное одеяло. Тепло, уютно. Часов в 10 вечера акушерка пришла, еще раз меня пощупала и говорит:

– А сколько у вас дома детишек?

– Трое…

– Вы там, небось, и не спите толком?

– Это точно: малыш сейчас болеет, кашляет всю ночь, какой тут сон…

– Так вы бы поспали, сил набрались. Вы раньше утра все равно не родите. Уж больно слабые схватки. Хотите, укольчик сделаю успокоительный?

– Спасибо. Да я и без укола засну, так устала…

Целительный сон под песню метели за окном оказал благотворное действие

И я действительно заснула. И этот целительный сон под песню метели за окном оказал такое благотворное действие, что утром в семь я проснулась от самых настоящих суровых схваток, а в 10 на свет уже появился Александр, наш четвертый ребенок и третий сын. Роды принимала уже другая акушерка, но такая же внимательная и опытная. Например, это она посоветовала мне в схватках не лежать, а ходить – «чтобы малыша земля притягивала». И как ни смешно это звучит для городского жителя, зато действует очень четко!

Это были вторые роды, которые прошли у меня без врача, с одной акушеркой – и опять неизменно превосходный результат! Даже ни одного самого малюсенького разрыва!

Единственное, что было немножко грустно, так это поступление новенькой – крупной и скандальной женщины, которая наотрез отказывалась рожать, крича, что ей больно, и требовала врача и кесарево. Как ни уговаривали ее, ничего не помогало. Так и повезли ее на операцию… Жалко ее ужасно: всю неделю потом она ходила по стеночке, держась за живот, а малыша грудью так и не смогла кормить… Грустно то, что абсолютно никаких показаний к кесареву у нее не было: прекрасный широкий таз, крепкое телосложение, а ребенок как раз не очень крупный – девочка, кстати. Видимо, она была очень чувствительна, а может, просто не хотела ребенка. Всякое в жизни бывает.

Александр родился в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, а встречал его из роддома наш духовный отец: так получилось, что он в тот день был в Даровском по делам.

Пятый

Ульяна

Когда мы справляли свадьбу, мой юный муж провозгласил: «Семья – это “семь я”, и значит, у нас должно быть непременно пятеро детей!» Хорошо, что я тогда сидела, иначе непременно упала бы в обморок: я-то сама – единственная дочь у мамы, да и у бабушек-дедушек максимум по двое детей было (типичная советская городская семья). Но уже тогда я поняла, что он не шутит. Бывают такие моменты в жизни, когда совершенно ясно становится: так и будет!

И когда я в пятый раз забеременела, я тужила только об одном: вот бы девочку родить! И мне казалось обидно, что есть молитва о даровании сына, а вот о даровании дочери – нет. Как-то это неправильно, несправедливо. Потому что трое мальчишек подряд – это же неуправляемый отряд…

Это была самая тяжелая моя беременность: практически я пролежала все это время, старалась ходить потихонечку, не делать резких движений. Был даже токсикоз, в существование которого я до сей поры не верила.

И вот на Святителей Московских меня кладут в больницу. Платные роды. Первый мой опыт в этом деле. Врач мне понравилась. Легла, осмотрелась. Но долго-то лежать не хочется: дома четверо детей, не таких уж и больших. Мы с мужем делим их на «старших» и «младших» попарно, но все равно они еще не такие уж самостоятельные. Во время прогулки я каждый день хожу домой: роддом на соседней улице находится. Красота!

Но мне хочется поскорее домой, а время все идет и идет. Периодически «прихватывает», но я уже понимаю, что у меня слабость родовой деятельности. К тому же, как бы я ни хорохорилась, одной с четырьмя детьми без помощи бабушек-дедушек-нянь – это не беззаботная жизнь, поэтому усталость накопилась приличная.

Муж впервые на родах. Он молодцом, держит меня за ручку. Это очень помогает

На выходные отпрашиваюсь домой, и мы все вместе едем в Москву к Иверской (это как раз канун ее дня), а в сам праздник я причащаюсь и – ура! – схватки начинаются! Однако моя платная врач почему-то не торопится меня смотреть, а акушерка (Господи, храни всех акушерок!) объясняет: она помогает заведующей принимать роды у какой-то очень крутой местной шишки. Я в полной растерянности. Мне казалось, раз уж я рожаю за деньги, врач все-таки должна быть ко мне повнимательней. Акушерка советует: если она не захочет брать тебя в роды, переходи к другому врачу, да и все. Так я и заявляю своей прямо в коридоре. Она тут же осматривает меня и направляет в родзал. Я звоню мужу. Он впервые на родах. Он молодцом, держит меня за ручку. Это очень помогает: как-то чувствуешь, что ты не одна со всей этой болью и ненужностью. Удивительно, но именно на этих платных родах я еще раз почувствовала свое бессилие перед абсолютным равнодушием тех, кто должен был бы поддержать, помочь – в силу своей профессии.

Малышка (о да, это была девочка!) родилась очень быстро и легко: все прошло буквально в течение часа. Жаль только, что чуть-чуть перевалило за полночь и ее записали не 26 октября, не на Иверскую… Ее сразу дали папе подержать. Вот было радости! Мне казалось, что муж все больше мальчишек любит, а оказалось – вовсе даже нет. Да и все наши друзья и знакомые ужасно радовались за нас, что родилась доченька. На выписку приехала из Севастополя бабушка, наготовила кучу всяких вкусностей, устраивала пиры. Она стала крестной у нашей Ульянки, а крестили мы ее в день иконы «Всех скорбящих Радость», и батюшка сказал: «Вот как приятно, что после всех скорбей наступает все-таки радость! Да еще такая!»

Шестой

И этой новенькой суждено было выполнить мое обещание, данное севастопольским врачам в первый мой раз: да, я пришла к ним снова! Причем – верите ли? – даже одна из врачей была та самая татарочка, что натурально спасла меня в тот тяжелый декабрьский день 17 лет назад…

Роды были снова платные, но на этот раз опять совершенно другие. Надо сказать, что я не лежала ни одного лишнего дня, настолько точно назначили мне госпитализацию! Врачи – из старой опытной гвардии советской закалки, но не озлобленные долгим общением с роженицами, а настоящие энтузиасты и подвижницы, а акушерок было вокруг целое море – недаром же роддом на берегу моря и находится: рядом с Херсонесом.

И вот удивительно: как сильно он отличался – тот же самый роддом, в котором еще я родилась! – от первого «советского» раза: везде все чисто вымыто, выкрашено и даже украшено, в палатах по два человека (а тогда мы лежали вшестером). Но самое приятное – ребенка не забирают, а кладут тут же рядышком с мамой! И никаких, пардон, дырок в полу в комнате гигиены, никаких баночек с марганцовкой и очередей на умывание. Такое впечатление, что то был просто страшный сон, а сейчас – вот она, реальность.

Да и весь процесс родов прошел, я бы сказала, весело, слаженно, на одном дыхании. Утром я приехала в больницу часам к десяти, а в полдень уже родила. Врачи прислушивались и ко мне, и к малышке, отдавали команды, а я с легкостью подчинялась. А еще я впервые осознанно вмешивалась в процесс: например, сказала врачу, что еще могу тужиться, когда она сказала, что хватит. Одно меня огорчило: я вдруг поняла, что у меня реально не хватает сил на это трудное дело рождения. Где-то в середине процесса я ощутила какое-то странное равнодушие: будь что будет, а я устала. Я это поняла как такой знак, звоночек: эге, ты уже не молоденькая. Родилась девочка – Еленка! Причем в самый день святителя Николая – 22 мая. И только на следующий день старший сын напомнил мне, что за год до рождения Еленки он нашел большую икону святителя Николая буквально в кустах у нашего дома.

Я снова испытывала непередаваемое наслаждение жизнью – и своей, и той новой, что только что увидела свет

И что интересно: впервые я рожала не ночью, не утром, а днем. Может, поэтому после родов я до-о-олго не могла заснуть, хотя меня отвезли в палату, где я совершенно одна находилась до самого вечера, пока не принесли Еленку. Я лежала, смотрела в потолок, прислушивалась к звукам за дверью и за открытым окном, вслушивалась в себя, улыбалась… И снова испытывала непередаваемое наслаждение жизнью – и своей, и той новой, что только что увидела свет. И думала, что теперь у нас три мальчика и три девочки – замечательное сочетание. А потом думала, что теперь мы не «семь-я», а «восемь-я» и что восьмерка – еще более мистическое число, чем все остальные, потому что «восьмой день» – это начало нового века, доселе невиданного. И что с рождением этой новой девочки начинается новый век нашей семьи… (В скобках скажу, что я тогда еще не знала, что в тот же год моя старшая дочка встретит своего будущего мужа, а еще через год выйдет замуж, старший сын поступит в медуниверситет и уедет жить в другой город…)

Семья Комаровых без старшей дочери

Семья – удивительный организм. Он растет, развивается, находится в постоянном движении. Только подумаешь: остановись, мгновение! – а оно уже промелькнуло, словно маяк на берегу, когда смотришь с борта парусника. И как же нам надо ценить (и смаковать!) эти мгновения родного нам детства, что входит в дом с каждым новым младенцем! Чтобы успеть насладиться, не потерять ни капельки, ни кусочка.

И еще я думала, что так и есть: невозможно войти в одну и ту же реку. Она все время течет, все время меняется, собирает все новые воды и новые жизни. И по этой реке нужно просто идти или плыть дальше и дальше и радоваться всем этим новым притокам, этой новой воде.

И пусть наши реки будут полноводными!