Где подвизался на Святой Горе основоположник русского монашества прп. Антоний Киево-Печерский? Что общего между древнерусской Успенской Лаврой «Ксилургу» на Афоне и Свято-Успенской Киево-Печерской Лаврой? Какое отношение юбилей 1000-летия русского монашества на Афоне имеет к этим двум древнейшим русским обителям? Почему прп. Антоний покинул Святую Гору и возвратился ну Русь? Какое значение древнерусская обитель «Ксилургу» имела для становления монашества на Руси? Об этом и многом другом повествуется в докладе настоятеля Подворья Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря в Киеве иеромонаха Алексия (Корсака), подготовленном в честь 1000-летнего юбилея Русского Афона по благословению игумена русской святогорской обители схиархимандрита Иеремии (Алехина).
Предлагаем читателям портала «Русский Афон» ознакомиться с этим обстоятельным исследованием русских святогорцев, составленным на основе архивных документов.
Русь и Афон: Преп. Антоний Киево-Печерский – основатель афонского подвижничества на Руси
Преподобный Антоний Киево-Печерский —
отец всех русских монахов
Преподобный Антоний положил в основание своего монастыряна Киевских горах не только пример личного благочестия, не только — по выражению Патерика — пот, кровь и слезы личного подвига, но и нечто особенное, чего не было ни в одной другой обители Руси. Придя в Киев и выбрав себе место для подвига, преподобный молится Богу: «Да будет на месте сем благословенье Святыя Горы и моего игумена, иже мя постригл». Далее, благословляя собравшуюся к нему братию, Антоний произносит: «От благословенья есте Святыя Горы, имьже мене постриже игумен Святыя Горы, а аз вас постригл; да буди благословенье на вас первое от Бога, а второе от Святыя Горы». На строительство наземного монастыря преподобный преподает следующее благословение: «благословен Бог о всемь, и молитва Святыя Богородица и сущих отец иже в Святей Горе да будет с вами».
Очевидно, что преемственность подразумевает не только преподание благословения (что тоже немаловажно), но и передачу конкретного практического опыта, методов и принципов аскетической школы. О том, что эта школа действительна была принесена русским инокам преподобным Антонием, свидетельствует факт развития первоначального братства в большой организованный монастырь, ставший образцом для других обителей.
Принято считать, однако, что заслуга эта полностью принадлежит преподобному Феодосию; что преподобный Антоний практически не участвовал в воспитании братии, а вся его деятельность заключалась лишь в преподании благословения и копании пещер. Также существует устоявшееся мнение, что преподобный Антоний основал в своей обители отшельнический или пещернический образ монашеского жития, которому, якобы, научился и к которому привык на Афоне, и который был впоследствии заменен на общежительный устав учеником его, преподобным Феодосием. Некоторые исследователи полагают даже, что учреждение в Печерской обители должности игумена, с назначением на оную преподобного Варлаама, является нарушением того монашеского чина, который принес с Афона св. Антоний, то есть идиоритма. Будто бы именно поэтому преподобный и устранился от управления и удалился в иную пещеру. При таком подходе мы сталкиваемся с непримиримым противоречием: с одной стороны, преподобный Антоний провозглашается отцом русского монашества и основателем Афонской традиции пещерного подвижничества на Руси, с другой — образ монашеской жизни, им созданный, упраздняется буквально в следующем поколении печерских иноков.
Одной из причин противоречия является отсутствие непосредственного первоисточника — жития преподобного Антония, разрозненность дошедших до нас сведений об отце всех русских монахов. Другой причиной можно назвать поверхностный подход к рассмотрению сохранившихся сведений, не учитывающий, в каком состоянии находилось святогорское монашество той эпохи, какие традиции подвижничества господствовали тогда на Афоне, какое значение имела Святая Гора в среде православных народов того времени и какое влияние оказывала она посредством своих традиций на формирование их духовности.
Сопоставив патериковые и летописные сведения о преподобном Антонии с преданиями Святой Горы, а также с особенностями святогорской монашеской жизни той эпохи, мы попытались ответить на следующие вопросы: в чем заключалась миссия преподобного Антония; какой образ иноческого жития принес он на Русь; существует ли пещера на Святой Горе, которую можно было бы идентифицировать как место подвига преподобного на Афоне; какая обитель из множества святогорских монастырей могла бы быть связующим звеном благодатной преемственности Святой Руси от Святой Горы; кто был тем старцем-игуменом, который постриг преподобного Антония и благословением которого запечатлено все русское монашество.
О месте пострига преподобного Антония на Афоне
В 30-х и 40-х годах XIX века возникла так называемая «Эсфигменская версия» Афонского периода жизни преподобного Антония Печерского, согласно которой основатель русского монашества был якобы подвижником и пострижеником Эсфигменской обители, в доказательство чего предъявляется и пещера, в которой он безмолвствовал.
Несмотря на усиленные попытки представителей Эсфигмена популяризовать свою версию среди русских паломников, в России до революции она встречала настороженное и критическое отношение большинства светских и церковных ученых, ввиду явной своей молодости и отсутствия объективных доказательств.
Греческое (эсфигменское) житие преподобного Антония в первоначальном варианте страдало существенными хронологическими неточностями. Так, в соответствии с греческой версией[1], преподобный пришел в монастырь в 973 [2], а постриг принял в 975 году от игумена Эсфигмена Феоктиста, тогда как родился преподобный, согласно общепринятой русской хронологии, в 983 году. Известно, что в 1073 году состоялась закладка Успенского Собора Киево-Печерского монастыря при непосредственном участии преподобного; исходя из греческой версии, ему тогда должно было бы быть не менее 116-120 лет. И это — лишь одна из неточностей.
Впоследствии монастырь Эсфигмен неоднократно редактировал свое жизнеописание св. Антония, стремясь согласовать его с русскими источниками. Это привело к возникновению новых хронологических неувязок. Так, в одной из редакций вводится в оборот новая дата: 1035 год, когда будто бы святой был пострижен в малую схиму игуменом Феоктистом II. Не прекращается творение новых «подробностей» и по сей день. В настоящее время можно констатировать появление новой редакции Эсфигменского жития св. Антония, в которой провозглашается, что преподобный Антоний принял постриг в монастыре Эсфигмен в 1016 году;[3] при этом не объясняется, что произошло с ранее заявленной датой его пострига (1035). Также не объясняется, на каких источниках (или же откровениях) основана эта обновленная дата. Складывается впечатление, что она искусственно притянута к дате тысячелетия русского монашества на Афоне, имеющей под собой документальную основу — Афонский акт 1016 года[4], в котором в ряду прочих стоит и подпись игумена «обители Рос» Герасима[5].
Таким образом, мы видим ни чем не основанную, произвольную манипуляцию датами. Каждая из предъявленных дат (975, 1035, 1016) не обоснована не только с точки зрения исторических фактов, но и с точки зрения исторической вероятности, логики исторической последовательности событий; они провозглашаются произвольно, в обход научного метода, как истина, не требующая доказательств.
Побывавшие на Афоне выдающиеся дореволюционные церковные историки и археологи — архим. Антонин (Капустин)[6], совершивший паломничество в 1859 году, архим. Леонид (Кавелин), еп. Порфирий (Успенский)[7], посетивший Святую Гору в 1846 году, профессор Московской Духовной академии Евгений Голубинский — независимо друг от друга пришли к выводу, что Эсфигменское жизнеописание и предъявляемая пещера не являются истинными[8].
Немаловажной является и точка зрения представителей русского монашества на Афоне. После того, как впервые была обнародована греческая версия о месте пострига и первоначального подвига преподобного Антония, монах Азарий (Попцов), заведующий библиотекой Свято-Пантелеимонова монастыря, составитель книги актов[9], высказал недоумение от лица Русской святогорской обители, выражая позицию ее старцев, иеросхимонаха Иеронима (Соломенцева) и схиархимандрита Макария (Сушкина). С появлением же новых редакций эсфигменского жития и постепенным внедрением греческой версии в сознание русской общественности отец Азарий довольно резко комментировал их, в частности — интерпретацию имени игумена, постригшего св. Антония. Как упоминалось выше, звали игумена по-прежнему Феоктист, но на сей раз ужеВторой. Имя, скорее всего, было взято из реально существующего акта обителей Эсфигмена и Русика за 1030 год, где упоминаются имена игуменов: Феоктиста и Феодула[10]. Возмущенный беззастенчивой манипуляцией, о. Азарий иронично восклицает: «Почему же сим старцем [в силу свободы интерпретации] не быть Ксилургийскому Феодулу?!»[11]
Современник монаха Азария иеросхимонах Сергий Святогорец (Веснин) в составленном им Путеводителе по Афону скептически высказывается об Эсфигменской версии и приводит в качестве альтернативы русское предание об обители Ксилургу [12]. Он дает подробный список ссылок на авторитетных ученых, выступавших с критикой греческой версии. Относительно новой ее редакции о.Сергий пишет, что «и в новом виде сообщаемые в нем сведения мало удовлетворительно показывают, что преподобный Антоний подвизался действительно в Эсфигмене»[13].
Категоричная, хотя и сдержанная позиция представителей Пантелеимонова монастыря объясняется наличием в Русской обители альтернативного, самостоятельного предания, согласно которому преподобный Антоний принял постриг и приобщился к школе святогорского монашества в древнерусском монастыре на Афоне.
Не знает ничего о Эсфигменском прошлом святого Антония и общее Афонское предание. Хотя предание Святой Горы Афон и не рассматривает специально эту тему, однако косвенно свидетельствовать о том, как воспринимался Афоном образ первоначальника русского монашества, могут памятники агиографии и иконописи. Одним из таких свидетельств является икона Собора всех преподобных отцов, в Горе Афонской просиявших, написанная в 1859 году в Молдавском скиту Продром. На этой иконе преподобные изображены около тех обителей, в которых подвизались. Примечательно, что в лике святых Эсфигменской обители изображены преподобный Афанасий Новый (XIV век), святитель Григорий Палама (XIV век), преподобный Дамиан (XIV век), новомученик св. Агафангел (Смирна, 1819), новомученик св. Тимофей (Адрианополь, 1820). Преподобного Антония здесь нет. Однако его изображение присутствует около Русской святогорской обители. Эта икона замечательна еще и тем, что вблизи Эсфигменского монастыря символически изображена и подписана Самарийская гора, на которой якобы и подвизался преподобный Антоний (не изображенный, тем не менее, около места своего подвига).
Здесь же можно упомянуть о недоумении, которое высказывал еще А. Н. Муравьев, составитель «Писем с востока», по поводу виденной им в Синодальном зале Протата иконы Всех святых Афонских, на которой он не нашел преподобного Антония в лике преподобных Эсфигменских[14]. Это свидетельствует, что общеафонское предание не знает ничего об Эсфигменском прошлом преподобного Антония и воспринимает его как представителя обители Русских святогорцев.
О пещере преподобного Антония на Афоне
В качестве «вещественного доказательства» эсфигмениты предъявляют «пещеру» на горе Самария близ своего монастыря, в которой якобы подвизался преподобный Антоний. Однако до 30-х годов XIX века о ней не было ничего известно. Ни В. Григорович-Барский, посетивший Эсфигмен и поднимавшийся на Самарию в 1744 году, ни игумен Эсфигмена Феодорит (1804–1805), несомненно, хорошо знакомый с этой местностью и ее историей, ни словом, ни намеком не упоминают о том, что там подвизался будущий основатель русского монашества. Посетивший Самарийскую гору в 1846 году Порфирий Успенский свидетельствует, что ни пещеры, ни келлии в то время там не было.
Примечательно, что русские паломнические отчеты XVIII века (например, рассказ иеромонаха Ипполита Вишенского)[15] указывают и другую связанную с именем преподобного Антония пещеру, якобы выкопанную им самим, — в окрестностях Великой Лавры, то есть в противоположном Эсфигмену конце Афона.
Впоследствии священноначалие Великой Лавры отказало русским паломникам в почитании этой пещеры, которая являлась на самом деле пещерой преподобного Петра Афонского. На наш взгляд, здесь имела место попытка благочестивых наших паломников самостоятельно отыскать место подвига преподобного. И если Великая Лавра отказалась признать «паломническую идентификацию» пещеры, находящейся в ее пределах, то обитель Эсфигмен сочла это, по понятным причинам, возможным, и позволила русским паломникам воздвигнуть храм над пещерой в честь святого Антония.
Согласно упомянутой выше эсфигменской гипотезе, преподобный Антоний подвизался на горе Самария. И хотя эсфигмениты связывают эту гору с именем преподобного Антония, история ее намного глубже и древнее. Первыми поселенцами на этой горе были персы и финикияне, основавшие здесь небольшую крепость в 493–490 годах до Р. Х., в те годы, когда они создавали знаменитый канал для персидского царя Ксеркса. Уже в христианские времена сербский царь Стефан Душан (XIV век), подчинивший Афон своей власти, хотел построить на руинах этой крепости сербский городок, но не исполнил своего намерения. В самом начале XVIII века на Самарии подвизался отшельником некий благородный грек, и тут скончался. Во время игуменства Феодорита в Эсфигмене (1804–1805) тут стояли четыре-пять келлий, в которых жили безмолвники, однако нынешней келлии преподобного Антония с пещерой тогда не существовало. Епископ Порфирий в 1846 году уже не застал упомянутых келлий — их разобрали на камни и перенесли в другое место. Не было там еще и пещеры с келлией преподобного Антония Печерского. Келлия с церковью и гротом, стилизованным под пещеру, была построена лишь в 1849 году. При повторном посещении Афона в 1858 году еп. Порфирий специально приходил посмотреть это сооружение. О Эсфигменском предании он отзывается далеко не лестно: «В бытность мою в Эсфигмене уже поговаривали монахи, что на Самарийской горе (будто бы) жил несколько времени в пещере наш преподобный Антоний Киево-Печерский <...> Я догадался, что Эсфигмениты <...> выдумали или во сне видели пребывание у них сего Антония, дабы именем его задобрить нас и склонить к щедрым подаяниям»[16].
Не существует ни одного факта, ни одного предания, которое бы связывало Самарию с преподобным Антонием. Зато существуют реальные исторические факты, связывающие ее с именем другого, не менее известного исторического лица, также носившего иноческое звание, — с именем Варлаама Калабрийского[17]. Именно здесь, на этой горе, в уединенной келлии подвизался этот инок, «позоривший святогорцев и смущавший верующих своим неверным учением»[18]. Варлаам Калабриец — единственное яркое историческое лицо, с именем которого тесно переплетена история Самарийской горы. Своим недальновидным и наивным подлогом насельники Эсфигмена пытаются обелить, реабилитировать историю этого места, «спекулируя» на имени одного из выдающихся русских святых.
Рассмотрев подробно Эсфигменское предание о преподобном Антонии и изучив Эсфигменскую псевдо-пещеру, скажем несколько слов о святогорском пещерном подвижничестве в целом и о принципе устройства Афонских пещер.
Все афонские пещеры отличаются от Киевской пещеры преподобного Антония и многих других пещер Киевской Руси принципом своего устройства. На Святой Горе, где достаточно расселин, практически все пещеры естественного происхождения, реже — выложены руками из камня или пристроены к скале. Киевские же пещеры вырыты в земле и представляют собой систему коридоров с кельями, где может обитать целое братство. Напротив, святогорские пещеры служили местом уединения, как правило, одного подвижника. На Святой Горе не существует аналога Киевских пещер.
Следует заметить, что пещерный образ жизни, хотя и встречается среди пустынников Святой Горы того времени, но в целом Χ–ΧΙ века являлись эпохойсамого расцвета общежительного монашества. Если бы миссия Антония осуществилась в VIIили IX веках, то было бы вполне правдоподобным и вероятным, что он принес бы на Русь и учредил отшельнический, пещерный образ жизни. По мнению еп. Порфирия (Успенского), около 300 лет — с 675 по 970 год — Святая Гора была средоточием отшельнического, безмолвного жития. Все насельники Афона той поры жили уединенно, каждый по своему порядку и уставу[19]. Но, как мы уже говорили, в X и XI веках, со времени основания Великой Лавры преподобного Афанасия, такой образ жительства не был уже характерной чертой Афонского подвижничества, благодаря принятию которой происходило бы приобщение к святогорской традиции.
Пещерничество преподобного Антония дóлжно скорее считать вынужденной, нежели принципиальной формой подвижничества, продиктованной местными, то есть киевскими, причинами, а отнюдь не святогорской традицией. Возможно, прототипом Лаврских пещер могут быть пещеры Зверинецкие по причине сходства их внутреннего устройства и способа захоронения. Как известно, преподобный, придя в Киев, обошел все существовавшие там монастыри — в том числе, вероятно, и Зверинецкие, находившиеся на территории великокняжеского зверинца. Этот пещерный монастырь был создан по благословению святителя Михаила, первого митрополита Киевского, в память Крещения Руси и низвержения идола Перуна, и предшествовал Выдубицкому монастырю, находящемуся рядом, так же, как и пещеры Антониевой Лавры, предшествовали самой Лавре[20]. Возможно, именно здесь преподобный Антоний позаимствовал идею и принцип устройства своей собственной пещеры.
Пещера — не цель подвига, а лишь средство, и притом одно из многих. Целью, ради которой преподобный Антоний и его последователи удалялись в пещеру, было уединение, изоляция от мира, погружение в память смертную, жизнь в собственной гробнице прежде смерти. Скорее всего, отдаленным прообразом Киевской пещеры на Святой Горе можно считать монастырскую усопохранительницу (костницу).
Костница, как правило, во всех монастырях Афона устраивается в нижнем, полуподвальном этаже кладбищенского храма в виде пещерного погребального грота, где иноки читают в уединении псалтирь об усопших братиях и упражняются в памяти смертной. (Эсфигменская псевдо-пещера тоже очень похожа на погребальный грот, хотя таковым не является.) Вспомним, что и в Киево-Печерской Лавре пещеры с самого начала служили местом погребения усопших монахов и со временем стали своеобразной усопохранительницей.
Первоначальник русского монашества передал своим духовным потомкам в наследие отнюдь не пещерножительство и не идиоритмичный устав, как предполагают некоторые исследователи, а боговдохновенное старчество. Святой Антоний, собрав и организовав костяк будущего братства, благословляет ему игуменов, сам же занимает место старца, духовного руководителя, духовника, считая своей основной обязанностью духовное воспитание братии, врачевание помыслов, приобщение к молитве. Создав новую пещеру, он и там принимает братию в сожительство себе по более строгому уставу, но, очевидно принимает не всех, а только преуспевших в наземном монастыре. Такая двухступенчатая организация неоднократно встречалась в истории монашества — например, Лавра преподобного Евфимия, для которой подготовительной ступенью служил общежительный монастырь преподобного Феоктиста.
Святой Антоний стал первым боговдохновенным вождем русского иночества, опытно стяжавшим духовное ведение, искушенным во многих бранех, призванным свыше, а потому — имеющим возможность оказать помощь и другим искушаемым и не знающим пути духовного возрастания. Воспитанный в течение сорока лет в строгом общежитии на Святой Горе, он был первым распространителем этой традиции на Руси. Принеся на родину живой, практический опыт, преподобный Антоний стал основателем школы подвижничества, созданной по Афонскому образцу. Существование школы подразумевает наличие «механизма» преемственности. Как без преемственности священства невозможно существование Церкви Христовой, так без преемственности старчества невозможно существование истинной монашеской жизни.
Антониева Лавра стала первым монастырем Руси, не по букве и названию только, но по существу и духу. Общежительное устройство Киево-Печерской Лавры основывалось на трех столпах, без которых в принципе не может существовать монашеское общежитие: богодухновенное старчество, взаимное послушание, братское единодушие. Киево-Печерская Лавра стала первой иноческой школой Руси, воспитавшей не единицы, а целые сонмы преподобных и святителей, и ставшей образцом для создания целой сети подобных ей монастырей.
Если же допустить, что преподобный принес на Русскую землю не совершенный, а ущербный иноческий Устав, каковым является идиоритм (из-за чего якобы впоследствии возникло разделение в братстве), то в чем же тогда промысл Божий о русском монашестве, и каковы тогда сила и смысл благословения, принесенного святым Антонием на Русь?!
Из приведенного выше анализа отнюдь не следует, что Антоний, подвизавшийся в Эсфигмене, не существовал как реальная личность. Несомненно, что преподобный Антоний Эсфигменский действительно подвизался в Эсфигмене и был пострижен в этом монастыре в 975 году; возможно также, что он жил где-то в уединении на Самарийской горе — уделе Эсфигменских отшельников. Однако никакого отношения к основателю русского монашества преподобному Антонию Киево-Печерскому он не имеет.
Ввиду несостоятельности упомянутых выше преданий о Эсфигменском и Велико-Лаврском происхождении русского монашества, заслуживает всякого внимания предание русских святогорцев. Однако, прежде чем перейти к рассмотрению этой версии, необходимо сделать несколько уточнений относительно хронологии жития преподобного Антония Печерского.
О двукратном путешествии преподобного Антония на Афон
Прямого и непосредственного источника для жизнеописания преподобного Антония не сохранилось. Косвенные, фрагментарные сведения о нем находятся в «Повести временных лет» и в житиях других печерских угодников. Так называемое «житие преподобного Антония», находящееся ныне в Киево-Печерском Патерике, является позднейшей реконструкцией. «Повесть временных лет» и Киево-Печерский Патерик излагают фрагменты из жизни преподобного Антония по-разному. Согласно летописи, преподобный отправляется на Афон в княжение князя Ярослава Мудрого, тогда как Патерик (основанный на так называемой Второй Кассиановской редакции) относит это событие ко временам равноапостольного князя Владимира и дополняет его еще одним, повторным путешествием на Святую Гору (уже в правление братоубийцы Святополка); в правление же Ярослава Владимировича происходит второе и окончательное водворение преподобного Антония в Киеве на Берестове. Ряд исследователей заподозрили Кассиана — клирошанина, а впоследствии уставщика Печерского монастыря — в том, что он сам выдумал двукратное путешествие Антония на Афон. Однако, по мнению академика А. А. Шахматова, рассказ о двукратном посещении Афона не мог быть выдуман Кассианом. Ряд добавлений, сделанных Кассианом, были взяты им из другого источника, впоследствии утраченного, а именно — из Печерской летописи[21]. Но и сама Печерская летопись, по мнению Шахматова, позаимствовала основу для своего сказания в утраченном Житии преподобного Антония[22]. Уже по предыдущей работе Кассиана видно, что он книжник и ученый, а не фальсификатор. И первая его редакция изобилует множеством неизвестных ранее деталей, обнаруженных в результате кропотливых архивных исследований. Находка дополнительного уникального источника побудила его к составлению новой редакции Патерика, в основу которого он положил более сложный, хронологический, метод систематизации материала. Именно эта его редакция ляжет в основу всех последующих редакций Патерика.
Печерская летопись, которой, по мнению Шахматова, пользовался Кассиан, отнюдь не является легендарным источником. Существование летописи, которую вели в Киево-Печерском монастыре, обосновывали неопровержимыми данными Н. И. Костомаров и К. Н. Бестужев-Рюмин[23].
При детальном анализе текста Повести временных лет, рассказывающего о преподобном Антонии, видно, что противоречие его с Патериком и утраченным Житием Антония Печерского — кажущееся.
Автор «Повести временных лет» излагает все известные ему сведения о преподобном Антонии под 1051 годом, в связи с поставлением на Киевскую кафедру митрополита Илариона. «И немного дней спустя, — говорит Летописец, — оказался некий человек, мирянин из города Любеча, и положил ему Бог мысль на сердце идти странничать». Слова «и немного дней спустя...» создают ложное впечатление, что вся история с путешествием преподобного Антония на Афон и его возвращением только начинается в 1051 году, в княжение Ярослава Мудрого, после поставления Илариона на митрополичью кафедру. На самом же деле эта фраза относится к окончанию всей цепочки событий, связанных с преподобным Антонием, то есть к его поселению в Иларионовой пещере. Таким образом, целый ряд событий из жизни Антония, охватывающий не один десяток лет (в том числе и пребывание на Афоне), летописец излагает без дополнительной датировки, предельно сжато и лаконично, в одном параграфе за 1051 год. Летописец отнюдь не говорит, что Антоний отправился на Афон именно в 1051 году, но что в этот год он «оказался» уже в Киеве. Путешествие же его на Святую Гору Афон и подвижничество там имело место намного ранее 1051 года — возможно, даже при князе Владимире. Такой подход к рассмотрению летописного текста не исключает и повторного бегства Антония на Афон от Святополковой смуты. Главное, что хочет отметить составитель «Повести временных лет», — что к 1051 году святой Антоний окончательно водворился в пещере на Берестове.
С этой точкой зрения согласуется и мнение В. А. Мошина, считавшего, что нет, по существу, достаточных оснований подозревать в подложности свидетельство о двукратном путешествии[24]. При таком подходе кажущаяся «разноголосица» Повести временных лет, Жития преподобного Антония и Печерской летописи вовсе не противоречива, напротив: разные свидетельства дополняют друг друга. Житие преподобного говорит о начале его подвижничества и отправке на Афон; Повесть временных лет — об окончательном водворении в пещере и о начале Печерской обители; Печерская же летопись добавляет специфические детали, имеющие отношение непосредственно к истории монастыря.
Одной из главных причин недоверия исследователей к истории о двукратном посещении Афона является ее кажущаяся нецелесообразность, отсутствие исторической логики, обосновывающей это событие: чем могли испугать или потревожить старца-пустынника династические споры княжеской элиты[25], то есть междоусобная война сыновей Владимира?
По поводу этих недоумений можно заметить следующее. Преподобный тогда был еще не старцем, а молодым человеком 30-32 лет. Само событие не могло не тревожить молодого подвижника, пещера которого находилась не где-нибудь в отдаленной и трудно доступной пустыне, но на территории великокняжеской резиденции — то есть, возможно, в самой гуще событий. В качестве еще одного косвенного аргумента, объясняющего «бегство» преподобного на Афон, можно привести второй подобный (на сей раз несомненный) эпизод из его жития, относящийся к 1069 году, то есть к глубокой старости преподобного, когда он вновь по причине кровавых княжеских смут оставляет Киев и возвращается в свое отечество — Черниговскую землю, где также выкапывает пещеры, названные Болдиными – от наименования горы в окрестностях Чернигова. Недалеко от этих пещер впоследствии также возникнет Богородичный монастырь.
Каким бы ни было отношение к версии о двукратном путешествии святого Антония на Афон, не вызывает сомнений тот факт, что он действительно подвизался и постригся на Святой Горе. Несомненно также, что путешествие его на Афон (пусть даже и однократное) имело место отнюдь не в 1051 году, а значительно раньше. По мнению Мошина, оно произошло в молодости преподобного, то есть в княжение святого князя Владимира[26]. В самом деле, если св. Антоний родился в 983 году, то в 1051 ему должно было бы быть 68 (!) лет. Маловероятно, чтобы человек в таком возрасте смог осуществить сложное и неблизкое странствование на Святую Гору, обошел Афонские монастыри (которых в то время было не 20, как теперь, а более 100), принял постриг, прошел все степени искуса, приобщился святогорскому монашескому опыту и, как его носитель, вновь был послан на Русь, где стал основателем русского монашества, имея в своем опыте только два или три года святогорского подвижничества[27] и целую жизнь страннических хождений. Отсутствие элементарной логики и знания практической стороны монашеской жизни в этой версии налицо. Свою точку зрения Мошин основывает на сведениях Киево-Печерского Патерика. Обратимся к ним и мы.
В житии святого сказано, что он очень рано почувствовал призвание к монашеству. Принимая во внимание, что в Древней Руси совершеннолетие наступало в 15-летнем возрасте, когда молодой человек получал права быть воином, вступить в брак и вести самостоятельную жизнь, можно предположить, что именно тогда юный Антипа решил стать воином Небесного Царя, то есть монахом, принять иноческий постриг вместо брачных уз и покинуть родную землю ради осуществления своего духовного призвания. Таким образом, на Святую Гору он мог прибыть в конце 990-х годов. В житии сказано, что «…прошло немало времени с тех пор, как преподобный поселился на Святой Горе…», надо полагать — не менее 10 лет, после чего (примерно в 1010–1013 гг.), по повелению Божию, игумен посылает его обратно на Русь для устроения общежительного монашества по святогорскому образцу. В 1015 году, после смерти равноапостольного князя Владимира, преподобный возвращается на Афон по причине братоубийственной смуты[28]. Второе его пребывание на Афоне было более длительным, так как возвратиться он мог не ранее 1051 года, когда преподобный Иларион оставил Берестову пещеру, будучи возведенным на Киевскую кафедру. Во время второго своего прихода на Афон молодой монах Антоний вернулся в свою обитель, к старцу, постригшему и воспитавшему его[29], и пробыл там довольно долго (возможно, около 30 лет), пока вновь не был послан на Русь, будучи уже сам весьма опытным 60-летним старцем. Именно после второго своего прихода со Святой Горы преподобный Антоний собирает братство, которому передает свой духовный подвижнический опыт, приобретенный на Святой Горе Афон.
О предании русских святогорцев и о Русской Свято-Успенской Лавре на Афоне
Среди русских святогорцев существовало предание, что преподобный Антоний подвизался и принял монашеский постриг именно в Русской обители Пресвятой Богородицы с придаточным названием Ксилургу, носившей в XI–XIIвеках почетный титул Лавры[30].
Значение термина «лавра» за несколько столетий церковной истории неоднократно менялось. Если в IV–VIIвеках он обозначал определенное устройство иноческой общины, то в последующие века слово «лавра» употреблялось в качестве почетного титула для больших или с той или иной точки зрения значимых обителей[31]. Употребление этого титула в отношении Русского монастыря Пресвятой Богородицы на Афоне, бесспорно, указывает на некий особый статус общины[32]. Вполне возможно, что титул Лавры носили те монастыри Афона, возникновение которых связано с концепцией развития святогорского монашества, разработанной преподобным Афанасием Афонским.
Престольный храм этой первой Русской Лавры был посвящен Успению Пресвятой Богородицы. Этот собор сохранился до настоящего времени и является одним из древнейших русских храмов. У престола этого храма, по преданию, принял постриг первоначальник русского монашества, основатель школы афонского подвижничества на Руси преподобный Антоний Киево-Печерский. Отсюда перенес он благословение Святой Афонской Горы на Русскую землю, связав Святую Русь и Святой Афон узами благодатной преемственности. Примечательно, что и Собор Киево-Печерской Лавры, основанной преподобным, также посвящен Успению Богородицы.
Кто же был тем старцем, который постриг преподобного Антония и чьим благословением запечатлено все русское монашество? Учитывая, что преподобный Антоний предположительно в первый раз приходил на Русь в 1013 году и возвратился на Афон в 1015 году, причем в Патерике подчеркивается, что возвратился он вновь к своему старцу, можно утверждать без сомнения, что этим старцем был игумен Герасим, оставивший руку свою на святогорском Акте 1016 года.
Предание русских святогорцев косвенно подтверждается общеафонским преданием: на упомянутой выше иконе всех преподобных Афонских, написанной в Молдавском скиту Продром, преподобный Антоний изображается как подвижник Русика, а не Эсфигмена.
В качестве литургического обоснования этого предания можно указать также на устоявшуюся богослужебную особенность Русского монастыря, где каждый отпуст обязательно включает в себя, помимо месточтимых святых, еще и имена преподобных Антония и Феодосия Печерских, в качестве связующего звена между русским и святогорским монашеством. Эту традицию можно проследить с начала XIX века, когда русские иноки окончательно вернулись в свою обитель.
Однако у противников русского предания имелся аргумент, до поры непреодолимый: не было известно ни одного документа, который бы подтверждал существование русского монастыря на Афоне в 1010-х годах. И действительно, самый первый монастырский акт датирован 1030 годом. Именно по этой причине в 1840–1850 годах отцы Пантелеимонова монастыря не могли решительно возражать против Эсфигменской версии. В эпоху зарождающегося научного критицизма, при отсутствии фактов и доказательств, два важнейших, фундаментальных предания Русской обители — о ктиторстве равноапостольного князя Владимира и о пострижении в монастыре преподобного Антония — были обречены на забвение. Обнаружение в 1932 году в архивах Великой Лавры акта 1016 года позволило углубить историю Русской обители фактически до начала первого тысячелетия. Ведь появлению на одном из актов Афона подписи русского игумена должна была предшествовать некая история учреждения, строительства, становления монастыря.
Профессор А. Тахиаос относит основание монастыря к концу Χ века, считая при этом вполне возможным спорадические эпизоды пребывания русских иноков на Афоне задолго до основания монастыря[33].
Итак, в этом важном историческом документе среди подписей прочих игуменов на 13-м месте стоит автограф, который в переводе на русский язык гласит: «Герасим монах, милостию Божией пресвитер и игумен обители Роса (или народа Рос), свидетельствуя, собственноручно подписал»[34]. В ту эпоху русский народ и его страна обозначались на греческом языке несклоняемым именем собственным «Рос» (Ῥῶς), в первый раз упомянутым в документе патриарха Константинопольского Фотия в 867 году. «Никак нельзя усомниться в том, — пишет Тахиаос, — что здесь перед нами находится свидетельство о существовании русского монастыря на Святой Горе»[35].
Акт 1016 года свидетельствует о существовании Русской обители, не указывая ее названия, однако мы, без сомнения, можем идентифицировать его как обитель Богородицы Ксилургу, на том основании, что собственное имя обители Ксилургу впоследствии употребляется с определением, свидетельствующим о принадлежности ее русским инокам: «τῶν Ρουσῶν» или же «τῶν ‘Ρῶς»[36], как в акте 1016 года. «Нет сомнения, — пишет Мошин, — что эта Русская обитель была тот самый “монастырь Древодела” (ἡ μονὴ τοῦΞυλουργοῦ), акты которого от 1030, 1048, 1070 и 1142годов хранятся в архиве теперешнего святогорского русского монастыря св. Пантелеимона и о котором протатский акт 1169 года свидетельствует, что он всегда принадлежал русским. Что обитель Ксилургова (Древодела) действительно изначала была русским монастырем»[37]. Примечательно, что подробная опись имущества монастыря, приводимая в акте 1142 года[38], упоминает о наличии в монастыре 42 книг, которые все были русскими; греческой книги в обители не было ни одной, что ясно свидетельствует о том, кто населял ее. По справедливому замечанию А. В. Соловьева, если бы ее основали в XI веке греки, в ней сохранились бы хоть две-три греческие книги[39]. «Ксилургу, — говорит он, — с самого основания был русским гнездом»[40].
Профессор Д. В. Зубов полагает, что Русская обитель на Афоне могла быть основана в 989 году[41]. Из «Повести временных лет» мы узнаем, что в этот год великий князь направил в Константинополь посольство с целью установления культурных связей с Византией. Одним из результатов этого посольства стала присылка на Русь архитекторов и зодчих для возведения каменной Десятинной церкви в Киеве. Весьма вероятно, по мнению Зубова, что именно тогда была построена или передана русским святогорцам обитель Успения Пресвятой Богородицы Ксилургу, имевшая статус Лавры. После этого ранее спорадически присутствовавшее на Афоне русское монашество обрело свое постоянное пристанище и стало полноценным субъектом в этом монашеском государстве. Таким образом, с X века русские получили свою обитель на Афоне, так же как грузины (Иверон) и болгары (Зограф)[42].
Значение Афона как всеправославного центра
духовности
в Χ–ΧΙ веках
В это время, то есть в X веке, Святая Гора Афон, благодаря деятельности преподобного Афанасия Афонского и его друга императора Никифора Фоки, переживала реорганизацию своего внутреннего устройства. Преподобный Афанасий основал на Афоне первый общежительный монастырь, названный в его честь Лаврой св. Афанасия. По образцу этого монастыря, по инициативе и почину самого Афанасия и при содействии императора, на Святой Горе возникла целая сеть подобных же общежительных лавр. Если до преподобного Афанасия Афон был средоточием пустыннической, отшельнической жизни, то «по манию Афанасия, явились на Афоне большие благоустроенные монастыри и лавры, и в них, еще во дни его, поместилось 3000 разнородных монахов, которые пришли из разных стран. Им он дал устав церковный, трапезный и келейный»[43]. Многонациональный состав святогорских насельников свидетельствует о вселенском значении Афона в тот период: иметь на нем представительство было признаком цивилизованности и престижа. Благодаря поддержке практически всех императоров Византии Афон стал символом духовного единения народов, населявших христианскую ойкумену. К числу этих народов в X веке присоединилась и Русь.
Из «Повести временных лет» мы видим, что после Крещения князь Владимир спешит приобщить свой народ ко всем признакам византийской цивилизации. Одним из таких признаков было постоянное присутствие в главнейших центрах духовно-политической жизни Византии, каковыми были Царьград, Афон и Иерусалим. Существуют сведения о том, что практически в одно и тоже время, помимо Русского Богородичного монастыря на Афоне, появляется Русский Богородичный монастырь в Иерусалиме[44] (к сожалению, исчезнувший к XII веку)[45]. Вероятно, появление двух этих схожих по наименованию обителей являлось непосредственным даром самих Византийских императоров, неким дипломатическим жестом в отношении некогда враждебного, а ныне союзного и дружественного славянского государства.
Выходцы из подвластных или дружественных Византии стран основывали на Святой Горе свои монастыри. Преподобный Афанасий благословлял создание таких обителей, где локально были представлены православные народы. Афон представлял собой многонациональную федерацию, сплоченную общностью монашеского призвания, монашеских обетов и подвигов. С начала X века существует на Афоне отдельный Болгарский монастырь Зограф; с конца того же века — Иверский, то есть Грузинский монастырь; немного позже появляется на Святой Горе обитель Русских святогорцев; с XII века начинается история самостоятельного Сербского монастыря. Каждая из этих обителей, помимо непосредственных монашеских обязанностей, была центром культурного и духовного просвещения и окормления своего народа, из которого пополнялась насельниками.
Все монастыри, созданные по почину преподобного Афанасия, именовались первоначально Лаврами, тогда как монастырь самого Афанасия назывался Великой Лаврой. Употребление титула «лавра» в отношении Русского монастыря Богородицы указывает на то, что и его возникновение вписывается в общий план преподобного Афанасия Афонского по реорганизации святогорского монашества. Весьма вероятно также, что он сам имел непосредственное отношение к созданию и этой Лавры. Напомним, что св. Афанасий умер около 1000 года. Д. Зубов считает допустимым участие его в создании Русской Лавры, тем более, что первый Киевский митрополит, по одной из версий, был родом из Трапезунда (как и преподобный Афанасий), выходцем из придворной среды[46]. По мнению Зубова, митрополит Михаил, будучи лично знаком с преподобным Афанасием, мог побудить его к учреждению русской обители на Афоне[47]. Таким образом, первая Русская обитель на Афоне, Свято-Успенская Лавра (с дополнительным названием «Ксилургу»), изначально создавалась с целью распространения духовного просвещения на Руси.
Именно монастыри Святой Горы Афон создали тот узнаваемый образ духовности, который объединяет народы, исповедующие Православие, в единую духовную семью, невзирая на национальные особенности и государственные границы. Если Рим «цементирует» свое единство путем усиления примата папства, то Православная Церковь сохраняет единство благодаря общим традициям православной церковной жизни, выработанным на Святой Горе Афон и подпитываемым оттуда.
Критика гипотез о нерусском происхождении
монастыря
Успения Пресвятой Богородицы
В 70-х годах XIX века появилась гипотеза, согласно которой русских на Афоне не было до середины XIX века, а монастырь, ошибочно именуемый «русским», на самом деле называется так потому, что его основали выходцы из долмато-сербского города Роса. Именно этим «росским», а не русским, монахам в 1169 году был якобы передан монастырь Фессалоникийца, известный теперь как Нагорный или Старый Русик.
Попытка связать название Русского святогорского монастыря с далматским городом совершенно несостоятельно и не выдерживает критики. Аргумент этот настолько ненаучен, что не стоил бы даже малейшего внимания, если бы не его навязчивая стойкость и живучесть. Впервые он был предложен скандально известной газетой «Ѳράκη» в номере за 24 июля 1874 года[48]. Газета эта являлась наиболее одиозным представителем греческой «желтой прессы». Вместе с газетой «Νεολόγος» она прославилась крайне русофобскими высказываниями и инсинуациями, неприличными и кощунственными выпадами в отношении русского монашества и Русского монастыря на Афоне[49]. Чтобы подействовать на разные категории читателей, свои вбросы газета облекала в форму либо анекдотов, либо псевдоисторических расследований. Так, доказывая, что монастырь не являлся русским, в одной из статей писали, что название его произошло от фамилии первого игумена или неизвестного солунца — «Руссо» или «Резио»[50]. Для наглядности приведем в сноске еще несколько подобных инсинуаций[51].
Мы допустили подробное рассмотрение этой, не заслуживающей внимания, скандальной газеты лишь с целью подчеркнуть сомнительность происхождения «росской» гипотезы, которая навсегда осталась бы погребена в тоннах газетной макулатуры, если бы не второе ее рождение. Новое дыхание в нее вдохнул еп. Порфирий (Успенский)[52]. Позаимствовав эту «креативную» идею у «желтой прессы», преосв. Порфирий, по выражению В. А. Мошина, дал ей научную основу[53], превратив ее из басни в «гипотезу»[54]. Далее свое дело сделал признанный авторитет ученого. Неудачная теория еп. Порфирия была принята одними исследователями по доверию к автору многотомных исследований об Афоне, а другими — по соображениям, не имеющим ничего общего с наукой (прежде всего политическим). В разных видах она проникла в западноевропейскую литературу. Ее цитируют английский историк и археолог Фридрих Хэзлак[55], монах Герасим Сминакис, игумен Эсфигмена, автор книги «Святая Гора» (1903, 2005). Наконец, в 1925 году эта «гипотеза» была зафиксирована в официальном документе — докладной записке афинскому парламенту, представленной Комиссией по выработке нового устава Афонских монастырей. В 1926 году эта записка была издана в Афинах как отдельная брошюра под названием «Внимание (бдительность) к Святой Горе». В разделе «Русские на Афоне» там пишется следующее: «Монастырь св. Пантелеимона, основанный богатым фессалоникийцем, насчитывал издревле греческих монахов и назывался вначале монастырем Фессалоникийца. Позднее он был переименован в монастырь Росов, ибо в нем монашествовали славяне, происходившие из далматинского города Росы»[56]. Согласно этой записке, которую подписали профессора Д. Петракаос, А. Аливизатос, Г. Стефанидис, А. Пападопуло и Г. Гракос, русские, воспользовашись гостеприимством греков, постепенно захватили монастырь. В греческих газетах прокатилась информационная волна, направленная на опровержение древности русского монашества на Афоне. А. В. Соловьев полагает, что уважаемые профессора были достаточно осведомлены, чтобы понимать истинное положение дел, однако выполняли политический заказ. Остается только добавить, что Афон и сейчас живет по новому Уставу, для составления которого подавалась упомянутая записка.
Любому беспристрастному историку понятно, что никакое далматинское село не могло дать своего названия афонскому монастырю, да еще столь значительному, как бывший монастырь Фессалоникийца. Тем более этого не могло произойти после разделения церквей в XIIвеке, поскольку архиепископия, в которую входила Роса, подчинялась Римскому престолу. Но самым главным аргументом является то, что город Роса ни в X, ни в XI, ни в XII веке не мог существовать, будучи уничтожен арабами в 841 году[57]. На месте этого портово-рыбацкого городка стояло пустое урочище, никем не населенное до XVII века. Лишь в XVII–XVIII веках Австро-Венгрия отстроила его вновь и окружила десятком крепостей. Таким образом, выходцы из этого города не могли в XIIвеке поселиться в Пантелеимоновом монастыре и дать ему наименование своей родины.
Если даже допустить, что город Роса дал наименование русскому монастырю, то очень трудно объяснить, как от названия Ρώσα (корень «рос») образовались прилагательные ρούσικος, ρουσικὴ(корень «рус»), читаемые в описи имущества монастыря Ксилургу 1142 года, и определение τῶν ‘Ρουσῶν, употребляемое рядом с наименованием монастыря в практически во всей последующей документации (за немногочисленными исключениями, о которых будет сказано ниже).
В упомянутой описи имущества монастыря многие вещи, книги, предметы помечены как «русские». Конечно же, далматинское село тут ни причем. Не могло существовать никаких особых книг или особых одежд или других особых предметов обихода, своим происхождением обязанных этому селу, исчезнувшему еще в ΙΧ веке[58].
В подтверждение того, что русский монастырь действительно существовал в ту эпоху, можно привести житие Саввы Сербского[59]. При описании порядка пения на погребении отца Саввы Симеона там ясно говорится, что вначале пели греки, потом иверцы, то есть грузины, потом русские, после них болгары, затем сербы. «Итак, — пишет Соловьев, — св. Савва ясно различает, что в 1200 году на Афоне было пять православных языков: на первом месте греки, затем грузины (поселившиеся еще в X веке), на третьем месте русские, затем уже болгары и, наконец, новая, только что прибывшая паства — сербы».
С обнаружением в 1932 году в архивах Великой Лавры акта 1016 года (и по настоящее время), в опровержение отношения этого акта к русской обители вся аргументация, описанная выше, применялась в несколько иной интерпретации. Так, некоторые греки утверждают, что поскольку форма τῶν ‘Ρῶς, употребленная игуменом Герасимом, является несклоняемой формой единственного числа, следовательно, она не может относиться к русским монахам, но указывает на отношение монастыря к городу Роса. Однако выдающийся византинист, греческий профессор Тахиаос пишет, что в ту эпоху русский народ и его страна обозначались на греческом языке несклоняемым именем собственным «Рос» (‘Ρῶς)[60]. Первые Византийские источники, упоминающие о Руси, пишет А. В. Соловьев в своем обстоятельном исследовании «Византийское имя России», — называют ее просто ‘Ρῶς: это имя собирательное обозначает племя, народ и остается несклоняемым, сочетаясь со множественным числом (так же как и в славянском «Русь идоша» или «Русь реша»). Причем имя это писалось всегда с протяжным ударением (циркумфлексом). Впервые такое написание встречается у патриарха Фотия[61]. Император Константин Багрянородный употребляет это имя иногда с артиклем, а иногда и без него. В новогреческом языке разнообразные варианты русского имени делятся на две категории: литературные и простонародные. Литературные унаследованы от Византии и имеют в корне имени гласную «ω». Простонародные формы имеют в корне дифтонг «ου» (о-микрон + ипсилон), который при прочтении дает звук «у». В Афонских актах относительно Русского монастыря чаще всего употребляется простонародная форма «рус», но иногда афонские Проты возвращаются к литературному написанию «рос», в склоняемой или несклоняемой форме. Так, в двух заверительных подписях к акту 1169 года (от 1188 и 1194 годов) вновь появляется литературная несклоняемая форма «τῶν ‘Ρῶς», соответствующая подписи в акте 1016 года. Иногда в написании литературной формы протяжное ударение заменяется на острое («Ρώς»). Такая замена связана с тем, что с легкой руки Льва Диакона имя русского народа стали связывать с именем Гога, князя Роса, и Магога (Иезекииль, гл. 39). Мы не будем здесь говорить подробно о том, что это отождествление — результат недоразумения и неточности перевода. Скажем только, что сам Лев Диакон писал имя «Рос» с протяжным ударением, имя же псевдобиблейского Роса — с острым. Отождествление этих имен было сделано уже после него другими писателями.
Приведенных выше аргументов и свидетельств, как указывает А. В. Соловьев, «совершенно достаточно, чтобы установить, что в Киевскую эпоху русское монашество на Афоне пустило крепкие ростки: оно имело свой монастырь Ксилургу или Руссов»[62], носивший титул Лавры и занимавшийся активной миссионерской деятельностью. Учитывая принцип локализации представителей различных народов в отдельных монастырях, введенный еще преподобным Афанасием Афонским, а также языковые трудности, которые испытывали пришедшие в греческую страну иноплеменники, можно предположить, что именно в этом монастыре поселился юный странник из далекой Руси Антипа, будущий преподобный Антоний.
Приверженцы идеи «нерусского» происхождения монастыря Пресвятой Богородицы, чувствуя слабость своей аргументации, пытаются использовать в качестве дополнительного аргумента фонетическое сходство слов, имеющих в основе корень «рус» (‘ρουσών, ‘ρούσικος) с названием еще одного далматского города — Раусион (‘Ραούσιον). Однако попытка использовать это случайное сходство нисколько не приближает их к желаемому результату. Для того, чтобы получить ‘ρουσών или ‘ρούσικος из ‘Ραούσιον, необходима эволюция слова, которая подразумевает наличие хотя бы одной промежуточной формы, чего до настоящего времени не найдено. Между тем этимология слова ‘Ραούσιον неясна и противоречива. В нем усматриваются греческие, карпато-балканские и даже латинские корни. Возможно, что оно является производной от древнегреческого Ρογος — житница, однако нет свидетельств, что этот регион отличался когда-либо в своей истории особой плодородностью. Другое толкование дает Византийский император Константин Багрянородный, который производит это слово от романского «lava» – скала. «Знай, — пишет он, — что крепость Раусий не называется Раусием на языке ромеев, но в силу того, что она стоит на скалах, ее именуют по-ромейски “скала-лава”, поэтому ее жители прозываются “лавсеями”, т.е. “сидящими на скале”. В просторечии же, нередко искажающем названия перестановкой букв и переменившем название и здесь, их называют раусеями»[63].
Город ‘Ραούσιον очень скоро переходит в сферу влияния латинской цивилизации и название его трансформируется в Ragous, Ragusium, а позднее — Рагуза (Ragusa).
Существуют также попытки связать наименование города с балканскими языками. Например, албанская форма rrush («виноград», «ягода») возводится к основе «ragus-» или «ragusi-»[64]. Эта гипотеза тем более правдоподобна, что прилегающие к городу материковые земли были заняты под виноградники, за которые жители города платили дань соседним славянским князьям Травунии и Захумья.
Из вышеприведенного анализа очевидно, что корень «раус-» (ραουσ-) в основе рассматриваемого слова является достаточно устойчивым для того, чтобы не трансформироваться в «рус-» (ρουσ-), и, следовательно, не может претендовать на этимологическую связь с формами ‘ρουσών, ‘ρούσικος.
Кроме того, совершенно не представляется возможным возвести к имени ‘Ραούσιον определение «τῶν ‘Ρῶς».
Христианизация в Далмации осуществлялась католическими проповедниками, поэтому город Рагуза (Рауси), столица Далмации, всегда принадлежал Римскому престолу. Уже в 910 году в городе была основана епархия, получившая в 1120 году статус архиепископии. Далматинский язык принадлежал романской группе. Основа его лексического фонда — слова латинского происхождения, к наиболее распространенным заимствованиям относят итальянизмы, венецианизмы и заимствования из сербохорватского языка или через его посредство. Тексты записывались с помощью латинского алфавита. Со временем далматинский язык распался на три диалекта, одним из которых был рагузинский диалект, остававшийся официальным языком республики Рагуза до шестнадцатого века. В сохранившихся текстах заметно влияние итальянского языка, в особенности венецианского диалекта. Культура Рагузы также представляла латинскую цивилизацию. Если бы Рагуза имела бы какое-то отношение к Русскому монастырю на Афоне, несомненно, сохранились бы какие-то следы этой культуры в виде латинских книг, предметов быта, богослужебной утвари или облачения. Ничего подобного в описи 1142 года не упоминается, в отличие от сорока девяти русских книг, русских облачений и проч.
Выводы
Суммируя рассмотренные сведения, мы можем сделать следующие выводы относительно места пострига и подвига преподобного Антония на Святой Горе. Предположения, что святой был насельником Великой Лавры или Эсфигмена совершенно ни на чем не основаны, в то время как версия о том, что он подвизался в Русском монастыре Ксилургу, поддерживается целым рядом косвенных фактов, взаимодополняющих друг друга. К таковым относятся факт существования во времена преподобного самостоятельного Русского монастыря; языковой барьер, мешавший преподобному жить в греческой среде; факт совпадения соборных престолов обители Ксилургу и Печерской Лавры, основанной преподобным. Последний факт настолько очевиден, что даже писатели, не заинтересованные в распространении и усилении русского элемента на Святой Горе (такие как игумен Эсфигмена Феодорит), не могли обойти его молчанием.
Самым же весомым аргументом, фокусирующим все прочие, дополняющим и объединяющим их в единое логическое целое, является факт создания символических «аналогов» Успенского Собора обители Ксилургу русскими иноками на Афоне при переселении братии на новое место.
Как Собор Киево-Печерской Лавры воспроизводился с постепенным перемещением центра русской цивилизации на северо-восток во всех главнейших административных и духовных центрах Руси в виде точных или увеличенных копий (что мы видим на примере Чернигова, Ростова, Владимира, Москвы), так и Успенский Собор лавры Ксилургу русских монахов на Афоне воспроизводился в каждом новом месте их жительства. Так было при переселении в Нагорный Русик, так случилось и при переселении в Прибрежный Русский монастырь. Этот факт дает нам основание предполагать, что именно Успенский Собор первой русской обители на Афоне, посвященной Пресвятой Богородице, является первообразом Успенского Собора Киево-Печерской Лавры, а следовательно, и всех Успенских Соборов Руси[65].
В. А. Мошин считает, что уже с XI века обитель русских святогорцев начинает «проявлять свою историческую миссию — нести со Святой Горы в Восточную Европу свет Византийского духовного просвещения»[66]. Посланничество преподобного Антония на Русь как раз и является осуществлением этой миссии. Возможно, что миссионерство Антония не было единичным случаем. К этой мысли подводит нас Мошин, видевший в попине[67], постригшем преподобного Моисея Угрина в 1013 году, русского святогорца, выходца из монастыря Пресвятой Богородицы, осуществлявшего некую миссию в Польской земле. Известны предания нескольких древних обителей Руси, основание свое связывавших с иноками со Святой Горы Афон[68]. С этой точки зрения, миссия преподобного Антония и основание им Киево-Печерской Лавры является осуществлением того грандиозного плана, который составил еще преподобный Афанасий Афонский. И действительно, Антониева Лавра на Руси стала тем же, чем являлась Лавра св. Афанасия на Афоне. Она задала образец для других русских монастырей и инициировала создание сети обителей, подобных ей по уставу и образу подвижнического жития.