Благословение

Отец Иоаким никого из паломников уже не принимал, не вел с ними бесед. Он был настолько стар, что передвигался только с чужой помощью. Лена, как и другие, много слышала о нем, а кто-то из старших и бывал у него раньше. Лена – никогда. Но ей отрадно было и просто молиться в одном с ним монастыре, в одном с ним храме, на одной с ним земле. Отрадно знать, что ее немощную молитву подпирает молитва праведника.

До всенощной оставалось еще около часа. Все сидели на неровно сложенных досках, прямо посередине монастырского двора, когда молодой монах подошел к руководительнице группы и что-то беззвучно сказал. Несколько вразнобой стоящих молодых берез, голуби под крышей, облака в квадрате неба над стенами монастыря – все будто замерло в ожидании. Лицо матушки Елены отобразило сначала удивление, потом радость. И все поняли, что попадут к старцу Иоакиму.

Гуськом паломники шли ко входу в одно из старых зданий монастыря, боясь проронить хоть слово, но и не в силах не обмениваться ликующими взглядами. Лена волновалась. Она искала в душе тот единственный вопрос, ту единственную просьбу, которую в такой момент нужно обратить к Богу и попросить ответить ей через святого человека. Само собой всплыло перед глазами лицо Антона, шедшего где-то впереди, вместе с другими мужчинами. Они познакомились меньше года назад, и он звал ее замуж. Она не сомневалась в нем. Не сомневалась в том, что любит его. И что он любит ее. Не сомневалась, что оба они одинаково смотрят на веру, на брак, на детей. Им было интересно вместе. Но хотелось чего-то более веского. Разве любовь сроком в полгода и общие взгляды – этого достаточно, чтобы пройти вместе всю жизнь? Этого хватит для начала, а дальше? На много лет вперед? Хотелось Божиего благословения на этот брак, тогда – не страшно. И Лена стала шептать, одними губами, раз за разом: «Господи, молитвами старца Иоакима благослови меня на брак с рабом Божиим Антонием».

На второй этаж вела довольно узкая лестница – деревянная, со скрипучими ступенями. Света почти не было. Лишь небольшие клочки вечереющего неба виднелись в пыльных оконцах под потолком. Непрерывным потоком по лестнице тек народ: справа – поднимались, слева – спускались. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой.

Когда до комнатки старца оставался один лестничный пролет, Лена наконец-то увидела его. Сразу подумалось, что ничего особенного в нем не было. И, пройди старец Иоаким мимо нее по двору, она ни за что не обратила бы на него внимания. Старенький и, казалось, отсутствующий здесь. Он, поддерживаемый под руки послушниками, помазывал лоб, уста, глаза, уши и кисти с двух сторон каждому подходящему, которого другие послушники тут же отодвигали, поторапливая и направляя к лестнице вниз. Подойдя ближе, Лена поняла, что старец что-то шепчет, впрочем, слов разобрать она все равно не смогла.

Повторяя раз за разом свою молитву, она подошла к старцу. Он быстро помазал ей лоб, уста, а потом – левые глаз, ухо и руку. Лена в недоумении продолжала стоять, хотя старец не смотрел на нее и уже помазывал следующего. Один из послушников начал подталкивать Лену к выходу: «Вы все?» Она тоже себя спрашивала в этот момент: «Я все?»

Она не получила даже того, что получили все: нормального помазания. Только половину! И почему левую половину?

Вытолкнутая потоком вниз на лестницу, она почувствовала отчаяние. Получила благословение! Она и сама не знала, чего ждала. Какого-то слова, взгляда, кивка? Может, подарка? Что там дают при благословении: просфору или свечку? А на деле она не получила не только чего-то особенного. Она не получила даже того, что получили все: нормального помазания. Только половину! И почему левую половину? Она что, такая грешница? В голове всплыл образ Страшного суда, когда одни идут направо, а другие – налево. Ей налево?

Времени думать не было. В храме начиналась всенощная, их группа медленно перешла двор, чтобы присоединиться к молящимся. Несколько монахов исповедовали тех, кто утром собирался причащаться. Долгая монастырская служба успокоила и утомила. Лена больше не задавала вопросов, оставив поиски смыслов более сведущим и духовно развитым людям. Потом она обязательно разберется, как жить в браке, как быть женой и мамой. А пока – скромная монастырская трапеза с неизменным, исключительно вкусным хлебным квасом, ночлег на чердаке – мужчины отдельно, женщины отдельно, – ранний подъем, Литургия и отъезд.

Сидя в автобусе рядом с Антоном, Лена молчала. Молчал и Антон. Было грустно. Но грусть была особая. Поэтому обсуждать не хотелось. За окном мелькали поля, посадки, мелкие деревушки. Кто-то пел акафист святителю Николаю. Ближе к обеду зашуршали пакетами с едой, и Лена с Антоном тоже достали купленный в монастыре душистый батон с изюмом. По автобусу побежал шепоток, разговоры. Люди потихоньку оживлялись, мысленно возвращались к заботам, которые каждого ждали дома. И по возвращении, захваченная потоком событий, Лена уже и не знала, что из пережитого в монастыре было на самом деле, а чего – не было.

Шутя подруга обмолвилась: «Вы прям как две половинки: ты, Антон, правая, а ты, Лен, левая»

Прошло пятнадцать лет. Лена была на сносях, ждала четвертого ребенка. Долгожданную девочку. Задумываться ей по-прежнему было некогда, все как-то шло своим чередом. Она сидела с детьми и полностью занималась хозяйством, Антон – работал, обеспечивая их семью. И Лена, возможно, никогда бы не вспомнила о том случае в монастыре, если бы пришедшая к ним с супругом в гости старая подруга шутя не обмолвилась: «Вы прям как две половинки: ты, Антон, правая, а ты, Лен, левая».

«Да, – кивнула сделавшая удивительное открытие Лена, – да, я – левая половина».