О цивилизованных и нецивилизованных народах

Сатирическая карта. "Сегодня в Европе", Цюрих, 1875 г.

У российских журналистов либерального направления с конца 1980-х годов выработался замечательный прием: критикуя отечественные нравы и обычаи, ссылаться на иные и лучшие примеры, на порядки, которые заведены у «цивилизованных народов». По трудно объяснимой и всё же объяснимой причине подобные нравоучения относительно недавно воспринимались публикой с полным доверием как веские и авторитетные. Послушные «читатели газет» принимали сообщаемую им «информацию» за чистую монету и не дерзали перепроверить, корректны ли эти унижающие нас сравнения, достоверны ли сообщаемые нам сведения о «цивилизованном мире», хороши ли рекламируемые модели; «читатели газет» и телезрители не задавались обыкновенно и вопросом о том, в самом ли деле цивилизованный мир ограничивается Западной Европой и Северной Америкой с Австралией и Новой Зеландией в придачу, обычаям и нравам которых нас призывали восхищаться, стыдясь отечественной нецивилизованности. Верно ли, например, что, как утверждают газетные и телевизионные пропагандисты «западных ценностей», во всех странах, удостаиваемых печатью цивилизованности, не принято преподавать религию в государственных школах, что во всех них невозбранно заключаются однополые браки и приветствуется практика эвтаназии? В действительности подобные утверждения не верны, о чем, конечно, осведомлены и сами эти пропагандисты.

На сей раз, однако, наша тема не мера корректности телевизионных агитаторов, а своеобразный смысл, влагаемый ими в понятие «цивилизация», когда от нее решительно отлучается Россия и, надо полагать, ряд других стран Восточной Европы, страны Азии, Африки и Латинской Америки, иными словами, когда цивилизованный мир отождествляется с Западом, а если к нему причисляют и современную Японию, то только потому, что, побежденная в войне, она покорно прошла «чистилище» спасительной американской оккупации и осталась, по авторитетным заверениям знаменитого знатока своего дела З. Бжезинского, в политическом отношении протекторатом Соединенных Штатов. Причисляя Японию к «цивилизованному миру», ее при этом походя присоединяют к Западу, даром что это страна «восходящего солнца» и расположена восточнее российского Дальнего Востока. Журналисты подобного пошиба отвергают принадлежность к цивилизованному миру соседнего с Японией Китая, несмотря на хорошо известный факт заимствования Японией основ своей культуры, включая иероглифическое письмо, из Китая. Ими решительно отвергается принадлежность к цивилизованному миру Ирана, хотя развитая иранская цивилизация существует около 3000 лет, почти в 10 раз дольше, чем североамериканская. Что же стоит за столь оригинальной «историей с географией»? Может быть, современный Иран выпал из цивилизованного мира, претерпев социальную и культурную катастрофу и став, например, страной всеобщей неграмотности? Элементарная справка, однако, опрокидывает подобное предположение: современный Иран – страна всеобщей грамотности с обязательным обучением детей за государственный счет. Возможно, настаивая на нецивилизованности современного Ирана, скажут об отсутствии в нем права безнаказанно фланировать по стогнам града в полуобнаженном виде, как это принято в столичных и провинциальных городах «цивилизованного мира», но ведь и в прошлом, и не только с принятием ислама, но даже в эпохи Ахеменидов и Сасанидов с подобными забавами там дело обстояло туго, как, впрочем, и в странах цивилизованного Запада исторически еще совсем недавно.

Что же такое тогда цивилизация, от которой очарованные Западом газетчики и тележурналисты легко отлучают страны и народы, невзирая на древность их культур, по причине их невключенности в западное сообщество, хотя профессиональные историки, не считаясь с журналистским клише, термин «цивилизация» по-прежнему употребляют применительно к древности, средневековью и новому времени, вовсе не отождествляя цивилизованный мир ни исключительно, ни даже преимущественно с современным Западом? Иными словами, историческая наука, равно как философия, социология, культурология, и в России, и на Западе, и на Востоке употребляет принципиально иной язык, чем российские пропагандисты последних достижений «цивилизованного мира», которые, впрочем, и в западных странах сталкиваются с массовым их отторжением.

Слово «цивилизация» изначально – юридический термин, обозначавший передачу дела из уголовной подсудности в подсудность гражданскую.

Элементарная терминологическая справка обнаруживает, что первоначально слово «цивилизация» имело значение, далекое от современных дискуссий, как легковесно пропагандистских, так и научных и философских, о цивилизации и цивилизациях. Оно имело отношение к юриспруденции и обозначало передачу дела из уголовной подсудности в подсудность гражданскую, то есть цивильную – от латинского civis, что значит «гражданин».

Но в XVIII веке почти одновременно и, вероятно, независимо друг от друга во Франции и в Англии слово «цивилизация» стали употреблять в совершенно новом значении. Дело в том, что французский глагол civiliser с давних пор имел значение «смягчать нравы, просвещать, цивилизовать». Это его значение связано с тем, что в Римской империи различались территории с муниципальным самоуправлением, основу которого составляли civitates (города) с их периферией, и варварские округа (pagi), в которых сохранялось племенное устройство, основанное на родоплеменном строе: одно из отличий в правовом статусе тех и других заключалось, в частности, в том, что гражданам не разрешалось носить оружие, а gentilii (от gens – «род, племя») – жители округов, пагов, – таким правом обладали. Реорганизация родоплеменного округа в гражданскую муниципию, в civitas обозначалась глаголом civilisere, откуда уже французское civiliser с его переносным значением «просвещать, смягчать нравы».

И вот шотландский философ Адам Фергюсон в сочинении «Опыт истории гражданского общества», опубликованном в 1767 году, назвал цивилизацией такую стадию в развитии общества, когда появляются письменность, поселения городского типа, профессиональная и имущественная дифференциация. При этом он писал о трех стадиях в истории человеческих обществ: дикость, варварство, цивилизация. Периодизация мировой истории и истории отдельных народов по схеме А. Фергюсона вошла в широкое употребление в исторической науке, социологии и философии с конца XVIII века. Параллельно во Франции в 1757 году термин «цивилизация» в значении не юридическом, а историческом был употреблен в сочинении В. Мирабо «Друг человечества» (1757). В статье Н. Буланже «Древность, разоблаченная в своих обычаях», опубликованной посмертно в 1766 году, а написанной, возможно, раньше труда Мирабо, говорится о переходе народа от дикости к цивилизации. В 1798 году термин «цивилизация» в своем новом значении был включен в «Словарь» Французской академии.

Мир Средиземноморья и Европы не имеет исторических оснований рассматриваться как эталон, как универсальная модель.

В XIX столетии, однако, вырабатывается еще одно значение этого термина. Он стал употребляться для обозначения локальных обществ с их своеобразным типом внутренней структуры, со своей религией, со специфическими чертами культуры, ментальности, экономического и политического строя. Такое переосмысление слова «цивилизация» выросло из лучшего, чем это было прежде, ознакомления европейских историков с обществами Китая, Индии, Юго-Восточной Азии, как, впрочем, и из более глубокого изучения давно уже находившихся в поле зрения европейских ученых, но поверхностно понятых культур Египта, Месопотамии и Ирана. Европейские историки XIX века убедились в том, что при переходе из стадии варварства в стадию цивилизации возникали глубокие качественные различия между разными мирами, что мир Средиземноморья и Европы не имеет бесспорных оснований рассматриваться как эталон, как универсальная модель и что поэтому надо говорить не об одной цивилизации, но о многих разных цивилизациях. Впрочем, понимание этого обстоятельства у мыслителей острого и оригинального ума наблюдалось задолго до XIX века. Так, итальянский философ Д. Вико, живший на рубеже XVII и XVIII столетий, высказал в свойственной ему своеобразной манере подобную идею, казавшуюся тогда парадоксом. По его утверждению, китайский император был человеком высочайшей культуры. В начале XIX века о разных цивилизациях писали французский историк П.-С. Балланш, философ Ш. Ренувье, великий географ и путешественник Александр фон Гумбольдт и другие ученые.

Ж. Гобино, имеющий одиозную репутацию основоположника расистской идеологии, в книге «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853–1855) выделил 10 цивилизаций, существовавших в прошлом или продолжающих существовать в его время. С тех пор о разных цивилизациях или разных типах культуры писали многие историки и философы. Самые резонансные работы в этом направлении принадлежат русскому мыслителю Н.Я. Данилевскому – «Россия и Запад» (1869), немецкому философу и культурологу О. Шпенглеру – «Закат Европы» (1918) и, наконец, британскому историку А. Тойнби – «Постижение истории», в 12 томах (1934–1961).

Но в науке сохраняется и имеющая хронологический приоритет семантика термина «цивилизация» – в контексте стадиальной концепции мировой истории, когда он употребляется для обозначения той ступени развития общества, когда оно переходит от варварства, от патриархального или первобытного состояния на ступень, характеризуемую наличием социальной дифференциации, денежной торговли, государственной структуры, письменности.

Таким образом, резюмируя справочную информацию, можно констатировать наличие двух широко распространенных в науке интерпретаций понятия «цивилизация». В одном случае этим термином характеризуется многообразие культур, существовавших в прошлом и существующих в наше время, в другой интерпретации он употребляется в рамках стадиальной концепции мировой истории для обозначения высшей ступени развития в противоположность дикости и варварству. В исторической науке принято относить хронологический порог перехода общества от стадии варварства (примитивных культур) на уровень цивилизации для Египта и Шумера – к рубежу IV и III тысячелетия до Р.Х., для Китая и самой древней в Европе минойской (крито-микенской) культуры – на тысячелетие позже; для народов Западной и Восточной Европы вне Средиземноморья этот переход приблизительно совпадает с их крещением, с принятием ими христианства, что, как известно, на Руси произошло в конце IX века. Указывать в этом случае точную дату, а именно дату Крещения Руси, было бы некорректно применительно к такому сдвигу, как переход общества на новую ступень своего развития под влиянием христианской миссии, но хронологическим ядром этого сдвига стал именно 988 год.

Зачисление народов с тысячелетней культурой в разряд «нецивилизованных» может быть квалифицировано как проявление расизма.

В науке и в ответственной серьезной публицистике принципиально других подходов к различению цивилизованных и нецивилизованных народов и стран не имеется, зато он имеется у клана бойких отечественных журналистов, гвалт которых только и слышен был в публичном пространстве, заглушая все остальные голоса, в еще недавние годы. Манера удостаивать страны и народы, в том числе и те, развитая культура которых имеет тысячелетнюю историю, звания нецивилизованных в самом извинительном случае может быть квалифицирована как проявление расизма. Похоже, однако, что эта публика станет решительно отвергать подобное обвинение, исходя, вероятно, из убеждения, что единственный вид расизма – это тот, который подвергся осуждению Нюрнбергским трибуналом, а аттестация народов Ирана, Китая или России как пребывающих в своем развитии на стадии варварства – это не только не криминал, но в подобном взгляде на вещи как раз и обнаруживается печать принадлежности к «цивилизованному миру».

Представительное парламентское правление не является аутентичной формой демократии.

Можно, правда, представить, что под цивилизацией эти господа подразумевают пользующийся у них особым фавором политический строй, который они называют демократией и который в действительности представляет собой лишь ее специфический вид – представительное парламентское правление, хотя если исходить из этимологии слова «демократия» и ее классической полисной модели, сложившейся в античном мире, то очевидно, что представительное правление не является аутентичной формой народовластия. На взгляд исторических деятелей самых разных, если не сказать – противоположных, убеждений, например революционера Ж.-Ж. Руссо и императора Николая I, представительное правление – это пародия на подлинное народовластие. Руссо, выросший в Женеве, входящей в состав Швейцарской конфедерации с ее прямой демократией на кантональном уровне и минимумом полномочий центральной власти, находил английский представительный парламент карикатурой подлинной демократии. А российский император, самоотверженно отстаивавший принцип самодержавия, в беседе с маркизом А. де Кюстином говорил: «Мне понятна республика (он при этом имел в виду, конечно, как раз Швейцарию. – прот. В.Ц.): это способ правления ясный и честный либо, по крайней мере, может быть таковым; мне понятна абсолютная монархия, ибо я сам возглавляю подобный порядок вещей; но мне непонятна монархия представительная. Это способ правления лживый, мошеннический, продажный, и я скорее отступлю до самого Китая, чем когда-либо соглашусь на него… В конечном счете это власть аристократии слова, пришедшей на смену аристократии родовой, ибо правят здесь стряпчие… Покупать голоса, развращать чужую совесть, соблазнять одних, дабы обмануть других, – я презрел все эти уловки, ибо они равно унизительны и для тех, кто повинуется, и для того, кто правит… Я… никогда не соглашусь править каким бы то ни было народом посредством хитрости и интриг»[1].

Но если, подражая отечественным рекламщикам «цивилизованного Запада», отождествлять цивилизацию с современной моделью представительной демократии, то придется, например, решительно не признавать Германию эпохи Лейбница, Канта и Баха или Францию XVII и XVIII веков цивилизованными странами, потому что в Германии и Франции тогда была эпоха абсолютизма. И в таком случае Буланже, возможно, первым употребивший этот термин для противопоставления цивилизации дикости, не подозревал, что сам-то он живет в стране, не вышедшей еще в своем развитии из стадии дикости.

И все-таки похоже, что газетчики и интернетчики, аттестующие всякое не-западное общество как варварское или дикое, не просто дурачат доверчивую публику, злонамеренно внушая ей комплекс неполноценности и вины перед «цивилизованным Западом», – похоже, что, по крайней мере, некоторые из них действительно убеждены в своей идейной правоте. На чем же может быть основано подобное убеждение? Ответ на этот вопрос можно почерпнуть из наблюдений над тем, что вызывает у них особенно острые припадки обличительной ярости и что дает им повод буйно тревожиться за неприкосновенность ценностей цивилизации. На самом деле ими движет вовсе не пиетет перед представительной демократией, на которую в наше время никто почти и не нападает, но изъяны которой они высматривают в политической практике не-западного мира, а их приверженность тем специфическим ценностям, которые и на самом Западе еще полстолетия назад воспринимались как скандальные и даже криминальные и которые по-прежнему отторгаются людьми традиционной морали на Западе и на Востоке, на Севере и на Юге. Мерилом цивилизованности для этой публики служат массовость гей-парадов, распространенность однополых браков, легальность инцеста, эвтаназии и людоедства, мимикрирующегося под медицинские процедуры с туманным для непрофессионалов названием «использование стволовых клеток» для продления жизни, легальность экспериментов, нацеленных на создание «гомункулуса», и подобных им других опытов инфернального направления. А эксперименты такого рода проводятся, и, вчера еще вполне криминальные, эти практики в одной стране за другой легализуются, так что на цивилизации Запада и Востока с их традиционными ценностями надвигается угроза глобальной трансформации. Мир действительно стоит на пороге революции, или, если угодно, катастрофы, которая своей радикальностью превосходит все прежде бывшие социальные и политические революции, потому что она носит уже антропологический характер и ее конечная цель – трансформация самой природы человека.

Гибель Содома. Мозаика Монреальского собора (Сицилия)

Противопоставляя цивилизованный Запад «нецивилизованному миру», наши «западники» и «европеисты» агитируют не за действительные западные традиции, а за радужные перспективы принципиально новой цивилизации, у которой есть адекватное библейское имя – Содом: «И пришли те два Ангела в Содом вечером, когда Лот сидел у ворот Содома… И они пошли к нему, и вошли в дом его… Еще не легли они спать, как городские жители, содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом. И вызвали Лота и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их» (Быт. 19: 1, 3, 4–5). Человек Божий Авраам пытался предотвратить катастрофу и умолял Господа о помиловании городу и его жителям: «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь (всего) места сего ради пятидесяти праведников?.. Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу (весь город и всё место сие). Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел; может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять» (Быт. 18: 24–28). Диалог Авраама с Богом продолжался до тех пор, пока Авраам испросил у Господа пощады для Содома, если в нем найдется хотя бы десять праведников, после чего «пошел Господь, перестав говорить с Авраамом» (18: 33). Конец Содома известен. В городе не оказалось и десяти праведников. «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь… и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих… И выслал Лота из среды истребления» (19: 24–25, 29).

Когда и чем закончится драма, переживаемая современным человечеством, которому ревнители «цивилизации» стремятся сообщить вид и образ Содома, нам неведомо, но очевидно, что, становясь на сторону адептов разверзающейся бездны новой цивилизации, ратуя за превращение мира в Содом или, напротив, противодействуя его злокачественному росту, содействуя сохранению в человеке, в самом себе и в своих ближних, образа и подобия Божия, мы делаем выбор между добром и злом, между послушанием Богу и служением Его противнику.