Война святого императора Юстиниана с персидским шахом Хосровом

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов новой книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

• Святой император Юстиниан и его эпоха. Часть 3. Внутренняя политика императора
• Церковь в правление Юстина I и святого Юстиниана
• Церковь на пути к V Вселенскому Собору. Часть 1
• Церковь на пути к V Вселенскому Собору. Часть 2
• V Вселенский Собор

Шах Хосров I Первостепенная забота святого Юстиниана была о благе Церкви, о хранении ею православных догматов и об их истолковании. Более всего он любил погружаться в чтение священных книг и творений святых отцов и в размышления о них, но он не мог забывать и о своем императорском долге – защищать и расширять пределы вверенного ему Богом государства. Между тем после недолгого перерыва на восточной границе снова сгустились тучи. Шахиншахом Ирана был тогда сын Кавада Хосров Ануширван, правление которого продолжалось 48 лет – с 531 по 579 год – и составило целую эпоху. Хосров был выдающимся полководцем. В результате успешных войн по всему периметру границ своей империи он отодвинул их до Окса, или Аму-Дарьи, на северо-востоке и до Счастливой Аравии – Йемена – на юго-западе. Главным геополитическим противником Ирана, как и много столетий ранее, оставалась Римская империя. С нею велась борьба за господство в Месопотамии, Армении, Сирии и на Кавказе, за выход к берегам Средиземного и Черного морей. Юстиниану противостоял целеустремленный, умный и хорошо образованный противник, обладавший людскими, материальными и финансовыми ресурсами, сопоставимыми с теми, которыми располагала Римская империя.

Хосров хорошо знал греческий язык, читал Платона; в его окружении были ученые греческие эмигранты, в основном из закоренелых приверженцев язычества: философы, юристы, медики. Шах и сам обладал знаниями в разных научных дисциплинах, в философии и медицине. В городе Гунд-Сапоре он основал медицинскую школу, которая пользовалась известностью и за пределами Ирана, так что учиться и лечиться в ней приезжали иностранцы. Хосров поощрял культурные контакты и с греческим миром, и с миром Индии, откуда ему был доставлен сборник басен под названием «Калила и Димна», который он велел перевести на персидский язык, после чего он стал известен и в средиземноморском мире. При этом шах оставался приверженцем национальных религиозных и культурных традиций, при нем преодолены были осложнения, которые в прошлом сложились между государственной властью и зороастрийским духовенством. По его указанию был составлен своего рода хронограф древней истории Ирана – «Худай-наме». В его правление терпимостью власти пользовались и иранские христиане, включая также беженцев из Римской империи – главным образом это были несториане; но миссионерские опыты иранских христиан пресекались и сурово карались.

Своей репутацией великого правителя Хосров во многом обязан тому, как удалось ему преодолеть сепаратистские тенденции в многонациональной империи, наладить государственный аппарат, реформировать порядок налогообложения и добиться неукоснительного поступления в казну налогов без разорения подданных: для этого он ввел фискальную систему, заимствованную у соседней империи, где она была изобретена еще при Диоклетиане, – так называемую jugatio-capitatio, когда единицами обложения служили и податные лица, и земельная собственность. Колоритный рассказ о том, как эта система была воспринята чиновничьим аппаратом, содержится в позднейшей арабской хронике «Истории пророков и царей», написанной уже в мусульманскую эпоху Абу Джафаром Мухаммадом ат-Табари: «Когда… Кисра (Хосров. – прот. В.Ц.) унаследовал власть, он приказал… пересчитать финиковые пальмы, оливковые деревья и головы… Затем он велел своим секретарям подсчитать общую сумму всего этого и издал общие обращения к народу. Он приказал секретарю, отвечавшему за земельный налог, огласить им общий объем налоговых обязательств с земли и число финиковых пальм, оливковых деревьев и голов… после чего Кисра сказал им: “Мы повелеваем, чтобы налоги выплачивались частичными платежами, распределенными по году, тремя частичными платежами… Итак, что вы думаете о намеченном нами и согласованном мероприятии?”»[1]. Затем произошло нечто такое, что, если мусульманский писатель не сгущает краски, вносит дополнительную черту в портрет просвещенного монарха: «Никто из присутствующих… не проронил ни слова. Кисра повторил (свой вопрос) трижды. Тогда некто из числа присутствующих поднялся и сказал: “О шах – да продлит Бог твою жизнь! Ты хочешь воздвигнуть присносущее здание этого земельного налога на преходящих основаниях: на виноградных лозах, которые могут погибнуть, на земле, засеянной зерном, которое может увянуть, на каналах, которые могут пересохнуть…” Кисра отвечал: “О смутьян, несущий дурное предзнаменование, откуда ты взялся?” Тот сказал: “Я один из твоих секретарей”. Кисра приказал: “Бить его чернильницами, пока не сдохнет!” Тогда секретари стали бить его… чернильницами, стараясь в глазах Кисры отмежеваться от мнения этого человека и от его слов, пока не забили его насмерть… Люди сказали: “О шах, мы полностью согласны с земельным налогом, которым ты нас облагаешь”»[2]. Достоверен ли рассказ или это только выдумка мусульманского полемиста, призванная очернить царя-язычника, но как бы там ни было, новая налоговая система действительно оказалась удачной. Она позволила пополнить казну, дала средства для полноценного вооружения армии, которую Хосров поддерживал в мирное время в состоянии постоянной боевой готовности.

В конце 530-х годов Хосров начал тяготиться перемирием с Юстинианом, заключенным в самом начале своего правления после долгой войны, которую вел его отец. К возобновлению войны его подталкивала вовлеченность лучшей части римских войск во главе с Велисарием в затяжную войну в Италии, при том что и в отвоеванной у вандалов Африке император вынужден был держать вооруженные силы.

Для разрыва перемирия понадобился арабский шейх Аламундар, прославившийся жестокими грабительскими набегами в войну, которую вел с Юстинианом отец Хосрова Кавад. Ему Хосров поручил отыскать повод для агрессии, и Аламундар напал на владения другого арабского шейха – христианина Арефы (Харита ибн Габала), который имел римский титул патриция, – под предлогом пограничных счетов между ними. Но владения Арефы входили уже в состав Римской империи. Нападению подверглась земля, расположенная к югу от Пальмиры, которая называлась Страта. «На ней, – по словам историка Прокопия, – нет ни деревьев, ни посевов, поскольку она совершенно иссушена солнцем, но издавна она служила пастбищем для разного рода скота. Арефа утверждал, что эта земля является римской, ссылаясь при этом на ее название… (на латинском языке Страта значит «мощеная дорога»)… Аламундар не считал нужным спорить относительно названия местности, но утверждал, что по существующему здесь издревле закону владельцы стад вносили ему плату»[3]. Агенты императора патриций Стратигий, начальник казны, и Сум, командующий войсками, дислоцированными в Палестине, вступили в переговоры с Аламундаром и Арефой, чтобы урегулировать их спор, но Хосров расценил эти переговоры как попытку побудить Аламундара к измене и привлечь его на свою сторону.

Еще одним предлогом для разрыва мира с Юстинианом послужили Хосрову ставшие ему известными подстрекательства со стороны римской агентуры булгарских (или гуннских, как их называют по преимуществу источники) орд на вторжение в пределы Ирана. Тогда же к шаху прибыли два посла от уже разгромленного, но еще не добитого готского короля Витигеса, которые прямо призывали его к разрыву мирного договора с Юстинианом и объявлению ему войны, пока не поздно, пока римская армия во главе с Велисарием занята военными действиями в Италии. Их аргументы были услышаны Хосровом.

«Мы пришли к тебе как беглые рабы», – сказал он, заверяя Хосрова в своей преданности и подстрекая к войне с Юстинианом.

Прямым толчком к возобновлению войны послужили события, происходившие в римской Армении. В 538 году там вспыхнуло восстание, для его подавления император направил армию под командованием выдающегося полководца Ситы, мужа сестры августы Феодоры. Полководец действовал успешно, но однажды попал в засаду, устроенную армянами, и был убит. Его сменил генерал Вуза, предложивший армянам переговоры. Предложение было принято, и в штаб-квартиру Вузы прибыли Иоанн из царствовавшего в Армении парфянского рода Аршакидов, который имел некогда дружеские отношения с Вузой. Это его сын Артаван поразил копьем Ситу, оказавшегося в ловушке. Сопровождавший его зять Васак, оказавшись на территории, где были расположены римские войска, заподозрил неладное и посоветовал тайно покинуть место, но Иоанн не послушался совета. Васак и другие лица, сопровождавшие Иоанна, бежали, оставив его одного. Предостережения Васака не были напрасными. Иоанн был убит по приказу Вузы, вероятно в отмщение за гибель Ситы. Узнав о смерти Иоанна, Васак отправился в резиденцию Хосрова и, принятый им, напомнил о родственных узах, связующих армянских Аршакидов с парфянскими, которым наследовали предки Хосрова из рода Сасанидов. «Мы пришли к тебе как беглые рабы»[4], – сказал он, заверяя Хосрова в своей преданности и подстрекая к войне с Юстинианом, убеждая его в том, что аппетиты императора не имеют пределов, и потому ему срочно необходимо дать отпор. Прокопий передает соответствующую тираду Васака примерно теми же словами, которыми он, уже от себя, характеризует политику Юстиниана в своей «Тайной истории», так что это был, конечно же, не репортаж из дворца, где шах принимал армянскую делегацию, а скрытый полемический выпад самого Прокопия против императора. Что в действительности говорили армяне Хосрову, неизвестно, но вложенная историком в их уста речь не лишена интереса: «Чего он только не подверг потрясению из того, что было хорошо устроено? Разве не обложил он нас податью, которой раньше не было? Разве не обратил он в рабов наших соседей цанов, бывших до того независимыми? Разве не поставил он римского архонта над царем несчастных лазов?.. Разве не послал он своих военачальников к жителям Боспора и не подчинил своей власти город, совершенно ему не принадлежащий? Разве не заключил он военный союз с царством эфиопов, о котором римляне никогда раньше не слыхали? Более того, он покорил и омиритов, завоевал Красное море, присоединил к Римской державе землю фиников. Не будем уже говорить о страданиях ливийцев и италийцев. Всей земли мало этому человеку. Ему недостаточно властвовать над всеми людьми. Он помышляет о небе и рыщет в глубинах океана, желая подчинить себе какой-то иной мир. Что же ты медлишь, о царь? Почему тебе стыдно нарушить этот проклятый договор?.. У римлян большая часть солдат находится на краю света, а из двух лучших полководцев одного, Ситу, мы, явившись сюда, убили; Велисария же Юстиниан больше никогда не увидит, ибо, пренебрегши своим господином, он остался там, где заходит солнце, сам властвуя над италийцами. Так что, если ты пойдешь на врага, тебе никто не будет противостоять, а в нас… ты найдешь проводников… для твоего войска»[5].

Хосров Ануширван Эти доводы были услышаны Хосровом, и он принял наконец решение разорвать мирный договор с Римом. Военачальникам отдан был приказ готовиться к войне. Узнав о военных приготовлениях Ирана, Юстиниан направил для переговоров с Хосровом своего посла Анастасия, но ему не удалось предотвратить войны. Зимой 540 года иранские войска вторглись в пределы империи. Направлением удара выбрана была Сирия. Первым из захваченных городов стала Сурона, расположенная на берегу Евфрата. По приказанию шаха одних ее жителей перебили, других обратили в рабство, дома их были разграблены и сожжены. 12 тысяч суронцев были выкуплены епископом соседнего города Сергиополя Кандидом – за неимением наличных Кандид выдал персам долговую расписку. Римскими войсками, противостоящими агрессору, командовал Вуза, который, оставил малочисленные гарнизоны в городах, находившихся под угрозой захвата, и увел основные силы на север Сирии. Император решил направить в Сирию своего племянника Германа, предоставив ему эскорт в 300 кавалеристов с тем, чтобы позднее на театр войны пришла уже армия, которой ему предстояло командовать.

Герман прибыл в столицу Сирии Антиохию и в ожидании подхода основных сил начал принимать меры по подготовке города и крепостной стены к осаде. Полчища Хосрова двигались на запад, по пути захватывая один за другим сирийские города. Одной из самых значительных потерь для империи была утрата крупного города Верои (современного Алеппо). Он был разграблен и сожжен, но его жителям Хосров позволил удалиться из Верои. Некоторым из городов удавалось откупиться, и персидское войско обходило их стороной. Захвата и разорения удалось избежать жителям Иераполя.

Персидская армия подошла наконец к Антиохии и начала осаду этого мегаполиса. Хосров предложил антиохийцам откупиться за 10 кентинариев золота (примерно 250 миллионов современных российских рублей). Патриарх Антиохийский Ефрем тщетно пытался договориться о снижении размера выкупа, который в затребованном размере оказался не по средствам городу, и сделка не состоялась. Отголоском переговоров явилось обвинение патриарха в намерении сдать город врагу, возведенное на него Юлианом, которого император вместе с Иоанном, сыном Руфина, направил для переговоров с Хосровом. Во всяком случае, прибыв в Антиохию, они именем императора запретили давать персам выкуп. Боевой пыл защитников города разгорелся, когда в Антиохию из Ливана пришло обещанное императором подкрепление численностью в 6 тысяч солдат. Осмелев, воины из антиохийского гарнизона, находясь на стенах крепости, поносили противника и смеялись над ним. Когда же в город для продолжения переговоров прибыл посланник шаха, он был убит. Перед угрозой захвата Антиохии патриарх Ефрем удалился в соседнюю Киликию, туда же прибыл и племянник императора Герман. По приказу Хосрова начался штурм. Несмотря на героическое и отчаянное сопротивление, город был взят врагом в июне 540 года, но основные силы римлян смогли уйти из поверженного города через Дафнийские ворота, после чего «Хосров, – по словам Прокопия, – отдал своему войску приказ брать в плен оставшихся в живых антиохийцев, обращать их в рабство и грабить всё их имущество»[6]. Грабежу подвергся кафедральный собор Антиохии. Шах сам вошел в него и обнаружил в нем столько золотых и серебряных сокровищ, что, захватив только их, «он мог бы удалиться, обремененный огромным богатством. Взяв здесь немало прекрасных вещей из мрамора, он повелел всё это вынести за городские стены, чтобы и это отправить в персидские пределы»[7]. В городе разгорелся пожар, и почти весь он выгорел – сохранились лишь разграбленный собор, городская стена и южный квартал.

Хосров не стал задерживаться в разоренной и сожженной Антиохии и вместе с армией переместился в прибрежный город Селевкию Пиерию, где он совершил религиозный обряд омовения в водах Средиземного моря и затем принес жертвоприношения солнцу и другим божествам. Из Селевкии он вернулся в уцелевший южный пригород Антиохии Дафну, где приказал сжечь храм архангела Михаила, и затем направился в Апамею, чтобы получить выкуп от ее жителей.

«За идущим Фомой следовало огромное пламя, сияющее, но не сжигающее, так что там, где он проходил, показывая честной Крест, всё, казалось, пылало».

Перед приходом персов в Апамее произошло событие, весть о котором разнеслась по дальним городам и весям как о поразительном чуде. Прокопий Кесарийский, весьма трезвый и скорее скептический, чем легковерный автор, рассказывает о нем так: «Есть в Апамее кусок дерева величиной с локоть – часть того Креста, на котором, как все согласно утверждают, некогда в Иерусалиме Христос добровольно принял казнь. Еще в давние времена его тайно доставил сюда какой-то сириец… Древние жители города… сделали для него деревянный ящик и положили его туда, а ящик украсили большим количеством золота и драгоценными камнями… И вот… народ Апамеи, узнав, что на него идет мидийское войско, страшно перепугался… они явились к первосвященнику города Фоме и стали просить его показать им дерево от Креста, чтобы, поклонившись ему в последний раз, умереть. Тот так и сделал. Тогда произошло невероятное зрелище… Священнослужитель, обнося (вокруг всех) показывал это дерево, а над ним носилось огненное сияние, и часть потолка, находившаяся над ним, блистала светом намного сильнее обычного. Вместе с идущим по храму священником перемещалось и сияние, а на потолке над ним всё время сверкал ореол. Народ Апамеи в радости от такого зрелища преисполнился восхищения… и проливал слезы, и уже все возымели надежду на спасение»[8]. Воспроизводя рассказ Прокопия, Евагрий Схоластик от себя добавляет: «Пришли туда вместе с другими и мои родители, взяв с собой и меня, еще посещавшего начальную школу. Когда же мы удостоились поклониться честному Кресту и поцеловать его, Фома стал показывать, подняв обеими руками, древо Креста… А за идущим Фомой следовало огромное пламя, сияющее, но не сжигающее, так что там, где он проходил, показывая честной Крест, всё, казалось, пылало. Это происходило не раз и не два, но многократно»[9].

После этого чуда митрополит Фома отправился на переговоры с Хосровом. Договорились о том, что апамейцы не будут оказывать сопротивление, а шах пощадит их, удовлетворившись умеренным выкупом, но, оказавшись в городе, Хосров потребовал выдать ему все городские сокровища, и горожане вынуждены были ему подчиниться. «Когда Хосров забрал все сокровища… Фома, – по словам Прокопия, – …вынес ему крестное дерево вместе с ящиком, открыл его и, показав это древо, сказал: “О могущественный царь, только одно это осталось мне из всех богатств. Этот ящик, украшенный золотом и драгоценными камнями, я не буду жалеть, если ты возьмешь его… но вот это спасительное и чтимое нами дерево я прошу и умоляю тебя дать мне”… И Хосров исполнил его просьбу»[10].

Монета Хосрова I А затем шах приказал всем горожанам явиться на ипподром. Там он сидел в ложе вместе с митрополитом Фомой, который подчинился требованию Хосрова присутствовать на скачках, несмотря на то, что епископу не подобало посещать конские ристалища. Митрополит был там только чтобы не вызвать гнев у шаха, жертвой которого могли стать городские клирики, монахи и городские жители. Во время бегов к Хосрову подошел один апамеец с жалобой на перса, который изнасиловал его дочь. Шах приказал разыскать и привести к нему насильника. Удостоверившись в справедливости жалобы, шах повелел посадить преступника на кол.

Посланники императора вели переговоры с Хосровом, когда военные успехи очевидным образом были на его стороне, и они вынуждены были проявить уступчивость. Достижению договоренности способствовало и то обстоятельство, что шах в этой войне, вероятно, преследовал не столько экспансионистские, сколько грабительские цели. Его интересовали более всего выкуп и добыча от грабежей и конфискаций. Результатом переговоров явилось заключение мирного договора, по которому Римская империя обязалась заплатить единоразово 50 кентинариев золота – примерно 1 миллиард современных рублей – и впредь должна была выплачивать по 5 кентинариев ежегодно в компенсацию односторонних расходов Ирана на защиту каспийского коридора от нашествия варваров. Юстиниан вынужден был принять эти условия, а пока продолжались переговоры, персидская армия двигалась назад, на зимние квартиры, по пути взимая выкуп с городов, которые его давали, и разоряя и грабя те, что решались сопротивляться.

Приближаясь к Эдессе, Хосров сбился с пути, и, когда наконец добрался до нее, у него «от простуды распухла щека. Поэтому ему, – по словам Прокопия, – …не хотелось приниматься за осаду этого города, но… он потребовал от эдесситов денег. Они ему ответили, что совершенно не беспокоятся за город, но, чтобы он не опустошал местности, они согласны дать 2 кентинария золота. Он взял деньги и выполнил поставленное условие»[11]. Перед возвращением в пределы своего государства Хосров осадил пограничную крепость Дару, выстроенную при императоре Анастасии. Штурм крепости не принес персам успеха, но дал повод Юстиниану заявить, что продолжением военных действий Хосров разорвал заключенный ранее мирный договор. Сделано это было до выплаты контрибуции.

Весной 541 года война между Ираном и Римом возобновилась. К ней тщательно готовились обе стороны. Юстиниан отозвал Велисария из Италии и назначил его магистром армии Востока. Римская армия под командованием этого полководца, выступив из Дары, вторглась в Иран и остановилась около Нисибина, но город этот имел мощные укрепления и многочисленный гарнизон, и Велисарий повел войска дальше вглубь страны, оставив Нисибин в тылу. Осадив крепость Сисаврион, Велисарий взял ее и приказал срыть ее стены до основания. Большинство жителей Сисавриона были христианами. Их Велисарий отпустил, не причинив им вреда, а персидские воины, защищавшие крепость и потерпевшие поражение, во главе с их начальником Влисхамом были взяты в плен и отправлены в Константинополь. Юстиниан велел их вооружить и отправить на войну с готами в Италию.

Сасанидский рельеф     

Велисарий приказал арабскому шейху Арефе, придав ему в помощь отряд из 1200 воинов из собственного эскорта во главе с Траяном и Иоанном, совершить рейд за Тигр вглубь Ассирии. Им поставлена была задача разорять города и селения Ассирии, вести разведку боем и вернуться с докладом о рекогносцировке в штаб главнокомандующего. Арефа выполнил приказ по части разорения страны, обогатился грабежами и не захотел делиться добычей. Он посоветовал Траяну и Иоанну со своими людьми вернуться к Велисарию, а сам остался в Ассирии для продолжения грабежей. Траян и Иоанн возвращались, по совету Арефы, иной дорогой, чем та, по которой они пришли в Ассирию, и не явились вовремя в лагерь Велисария, так что тот пребывал в неведении о сложившейся оперативной ситуации. Между тем из-за непривычной для его воинов изнурительной жары, которая в летнее время свирепствует в Месопотамии, в войске начались болезни, и они в конце концов побудили полководца отдать приказ возвращаться. Римская армия вышла из Персии, а Велисарий был вызван императором в столицу.

Другим театром военных действий летом 541 года была Лазика, или Колхида, которая зависела от Римского императора, в то время как соседняя Иверия – Грузия – принадлежала Ирану, при том что обе страны пользовались автономией и имели своих царей. На территории Лазики находилось много городов, расположенных в основном в долине Риони, или Фазиса, и среди них город, одноименный с рекой Фазис – современный Поти, а также Родополь (Вардцихе), Севастополь (Сухум), Питиунт (Пицунда). Столицей страны был Археополь (Цихе-Годжи). Местным названием Лазики было Эгриси, откуда и происходит этноним мингрелы. По-другому этот регион назывался Музхуруси. Со временем лазы подчинили себе племена абасгов, апсилиев, сванов. Характеризуя народ лазов, Агафий Миринейский, продолжатель Прокопия, писал: «Лазы – народ очень многочисленный и воинственный. Они властвуют над многими другими племенами. Гордясь старым названием колхов, они сверх меры себя возвеличивают, и, может быть, не совсем без основания. Среди народов, находящихся под чужой властью, я не видел никакого другого, столь знаменитого, так осчастливленного избытком богатств, множеством подданных, удобным географическим положением, изобилием необходимых продуктов, благоприятностью и прямотой нравов»[12]. Лазы приняли христианство в 523 году, вступив в зависимость от Римской империи.

Царем иверским во времена Юстиниана и Хосрова был Гурген, а над лазами царствовал Губаз, но в их стране присутствовал римский отряд под командованием Иоанна Цивы. При нем на морском берегу между Батумом и Кобулети была выстроена мощная крепость Петра. В крепости размещался не только гарнизон, но и таможня, и таможенная политика Цивы вызывала недовольство у лазов. Посторонним купцам запрещалось ввозить в страну соль и другие необходимые для жизни товары. Цив сам продавал доставляемые в Лазику товары по монопольным ценам, которые воспринимались народом как грабительские. По этой причине лазы вступили в контакт с персами, и, когда Хосров весной 541 года повел свои войска на Кавказ под предлогом защиты зависевшей от него Иверии от угрожавших ей врагов, сговорившиеся с ним «лазы провели его им известными и заранее приготовленными дорогами в свою страну, где Гобаз встретил персидского царя и выразил ему свою преданность»[13]. Предательство Губаза поставило гарнизон Петры в трудное положение. Началась осада крепости, защищенной собственными стенами, скалами и морем, но благодаря подкопу персам удалось ее взять. Богатства, накопленные там Цивой, достались Хосрову, а в Петре размещен был персидский гарнизон. После падения Петры римские гарнизоны были выведены из расположенных поблизости Севастополя (современный Сухум) и Пицунды, и эти города перешли под персидский контроль. Хосров собирался выстроить в Петре порт и верфь. С этой целью туда доставили строительный материал, но он был истреблен пожаром.

Изобретательный полководец приказал солдатам во время присутствия в лагере персидского посла «не стоять на одном месте, но бродить туда и сюда».

Весной 542 года персы снова вторглись в пределы Римской империи и осадили Сергиополь. Несмотря на малочисленность крепостного гарнизона – в нем насчитывалось менее 100 воинов, осада затянулась, и Хосров отступил. Велисарий, вернувшийся на восток, начал осуществлять набор армии, соединяя вместе солдат из гарнизонов, размещенных по многочисленным крепостям. В сколоченной таким образом армии преобладали выходцы из варваров: иллирийцы, фракийцы, мавры, готы, вандалы, герулы. Зная о полководческом таланте Велисария, Хосров встревожился всерьез и направил своего посланника к командующему вражеской армией для возобновления переговоров о мире. Поскольку набранные Велисарием войска – до 8 тысяч воинов – значительно уступали числом полчищам, которые мог направить против них Хосров, изобретательный полководец приказал во время присутствия в лагере персидского посла «не стоять на одном месте, как на службе, но бродить туда и сюда, как охотники»[14], чтобы создать иллюзию своей мнимой многочисленности, и на посланника этот спектакль произвел рассчитанное впечатление. Вернувшись к шаху, посол советовал ему уклониться от войны, чтобы не ставить под угрозу само существование Иранского государства. Хосров принял этот совет и, переправившись через Евфрат, вывел свои войска из враждебного государства. Но армия Велисария форсировала Евфрат вслед за противником, оказавшись на территории Ирана.

Римская империя, однако, вела войну не только в Азии, но и в Италии, и сложившаяся там тяжелая обстановка побудила Юстиниана направить Велисария на самый в ту пору опасный театр войны. Отъезд Велисария внушил Хосрову надежду на успех, и он, оставив поиски мира с Римом, возобновил военные действия. Персы напали на римский гарнизон, размещенный в Калинике, и захватили этот город. Но известие о чуме, поразившей Римскую империю, напугало шаха, и он, спеша обезопасить себя и своих воинов от угрозы заражения, отвел войска в Ассирию, куда эпидемия не дошла. В эту же страну вступила 30-тысячная римская армия под командованием Нарзеса, который еще в правление Юстина перешел вместе с двумя своими братьями из Персоармении на службу Римской империи (следует отличать его от знаменитого полководца этой эпохи препозита священной опочивальни евнуха Нарзеса).

Генеральное сражение состоялось около города Англона, и закончилось оно катастрофическим поражением римлян. Сам Нарзес, пораженный в голову и вынесенный с поля битвы своим братом Исааком, скончался от раны. Римляне бежали, причем с такой поспешностью, что, по словам Прокопия Кесарийского, «из коней не остался живым ни один, ибо как только они останавливались, то падали и тотчас же издыхали. Столь страшного поражения римляне никогда раньше не испытывали. (Это, конечно, риторическое преувеличение. – прот. В.Ц.) Многие оказались убиты, еще большее число было взято в плен. Враги забрали у них такое количество оружия и вьючного скота, что персы, надо полагать, после этого сражения стали много богаче»[15]. Ободренный победой, Хосров в следующем 544 году снова и уже в четвертый раз повел свои войска против Рима, вторгшись в Осроену и осадив Эдессу. Прокопий пишет о религиозных мотивах этого вторжения: Хосров, по его словам, совершил его «не против Юстиниана, василевса римлян… но исключительно против Бога, Которому единому поклоняются христиане. Ибо после первого нашествия Хосров отступил… и его самого, и его магов охватило глубокое уныние: они считали, что были побеждены Богом христиан. В своем стремлении рассеять это уныние Хосров грозился у себя во дворце, что всех жителей Эдессы обратит в рабство… а город превратит в пастбище для овец»[16].

Когда персы приблизились к Эдессе, где хранился Нерукотворный образ Спасителя, жители города, готовясь к его обороне, полагались на помощь свыше. Шахиншах, по словам Евагрия Схоластика, «подверг эдессян осаде, думая опровергнуть беспрестанно повторяемые верующими слова, что Эдесса никогда не покорится врагам; это (пророчество) не содержится в послании Христа, Бога нашего, к Агбару, как о том известно… из сочинения Евсевия Памфила, который читал сам текст послания; тем не менее верующие так его оглашали и так в нем уверились, что оно осуществилось… После того как Хосрой приблизился к городу, предпринял тысячи атак, насыпал такой высокий земляной вал, что он превзошел стены города, и испробовал тысячи других способов, ему (пришлось) уйти, ничего не добившись»[17]. Хотя четырежды повторенный приступ закончился провалом, Хосров всё же получил от эдесситов выкуп – 5 кентинариев золота.

Хосров I на троне Война продолжалась пять лет, оба противника были основательно истощены ею без того, чтобы добиться очевидного и прочного успеха. Поэтому переговоры, состоявшиеся в 545 году, закончились подписанием договора о перемирии на пять лет. Хосров потребовал от Юстиниана в качестве предварительного условия уплаты 20 кентинариев золота (около 400 миллионов современных рублей) и врача по имени Трибун, который в прошлом удачно лечил шаха. Император выполнил эти условия, и перемирие вступило в силу. Во время этого перемирия, правда, их вассалы арабские шейхи Арефа и Аламундар продолжали воевать между собою, но Юстиниан и Хосров уже не вмешивались в их распри. Победу в этой войне одержал римский вассал Арефа. Шах не вступился за Аламундара, но три года спустя после заключения перемирия военные действия между великими державами все-таки возобновились, на этот раз на Кавказе.

К северу от Лазики, на южных склонах Большого Кавказского хребта, там, где он упирается в Черное море, обитал народ абсилиев, абасгов, которых современные абхазы считают своими прямыми предками. Над этим народом властвовали два племенных вождя, или царя, один из которых правил на западе страны, а другой – на востоке, и они оба, в свою очередь, зависели от царя лазов, в ту пору Губаза, который хотя и изменил Юстиниану и признал над собой верховенство Хосрова, но вскоре уже вместе со своим народом стал тяготиться персидским господством. Во всяком случае Юстиниан считал по-прежнему и лазов, и абасгов своими подданными. Между тем абасги были язычниками: по словам Прокопия, они «почитали рощи и деревья»[18], и поэтому император видел свой долг в обращении их в христианство. Но прямой проповеди им Евангелия предшествовало искоренение зловредной практики царей абасгов, от которой страдал народ. По рассказу Прокопия, «оба… царя замеченных ими красивых и лицом, и фигурой мальчиков… отнимали от родителей и, делая их евнухами, продавали в римские земли тем, кто хотел купить их за большие деньги. Родителей же этих мальчиков тотчас же убивали для того, чтобы кто-нибудь из них не попытался в будущем отомстить… Таким образом, красота их сыновей осуждала их на гибель… Поэтому-то большинство евнухов у римлян и главным образом в царском дворце были родом абасги»[19], так что император прекрасно знал об этом страшном зле от дворцовых евнухов.

Понятно, что обычай этот был ненавистен народу, и Юстиниан воспользовался этим для обращения абасгов, соединив проповедь Христа с искоренением ненавистного народу зла. В результате, как пишет Прокопий, абасги «приняли христианскую веру, и император Юстиниан, послав к ним одного из императорских евнухов, родом абасга, Евфрата именем, решительно запретил их царям на будущее время лишать кого-нибудь из этого племени признаков мужского пола, железом насилуя природу. С удовольствием абасги услыхали этот приказ императора… Тогда же император Юстиниан воздвиг у абасгов храм Богородицы и, назначив к ним священников, добился того, чтобы они приняли весь христианский образ жизни»[20]. Своих прежних царей они низложили.

Власть – или лучше сказать: влияние – Римского императора распространилась затем далее к северу по побережью Черного моря, вплоть до устья Кубани, где тогда проживал христианский народ готов-тетракситов, которые в 547 году приняли присланного к ним из Константинополя епископа взамен того, который умер незадолго до этого. Прокопий в связи с этим пишет, что ему неизвестно, были ли эти готы арианами, как и большинство их соплеменников[21], но самый факт принятия ими епископа из имперской столицы говорит о том, что они, равно как и другие готы-тетракситы, обитавшие в Крыму, в отличие от остготов и вестготов, исповедовали православную веру. Их обращение к императору с просьбой о назначении им епископа и стремление иметь в лице императора покровителя, при том что они не собирались терять самостоятельность, объяснялись угрозой со стороны утигуров, которые обосновались в предгорных степях Западного Кавказа.

Хосров собирался «устранить как можно скорее царя лазов, выселить оттуда лазов всем племенем и затем разместить в этой стране персов и какие-либо другие народы».

События эти, конечно, не остались не замеченными в Иране, тем более что там стало известно, что и царь иверов Гурген замыслил изменить шаху и перейти на сторону императора. Хосров решил вмешаться в кавказские дела, и у него сложился план радикальных действий для закрепления своего господства в Закавказье, а именно: он собирался «устранить как можно скорее царя лазов, выселить оттуда лазов всем племенем и затем разместить в этой стране персов и какие-либо другие народы»[22]. Узнав об этом замысле, царь лазов Губаз направил послов к Юстиниану просить его принять лазов в свою власть и помочь им в войне против Хосрова. Император удовлетворил просьбу царя и направил на Кавказ отряд численностью в 7 тысяч воинов под командованием Дагосфея, по происхождению гота, – он был назначен магистром militum Армении. Ему придан был также отряд из одной тысячи цанов, близкородственных лазам, которые, состоя в подданстве Римской империи, обитали к востоку от Трапезунда, где и ныне проживают их потомки под именем чанов.

Войска Дагосфея в 549 году осадили Петру, расположенную между современными городами Батуми и Кобулети; в помощь осажденному персидскому гарнизону Хосров прислал подкрепление под командованием Мермероя, и римляне вынуждены были снять осаду. На правом берегу Фасиса, или Риони, ополчение лазов и войска Дагосфея соединились. В лагере, устроенном на противоположном берегу, персы, уверенные, что форсировать реку вброд невозможно и что у них в запасе много времени, оставались в беспечности, как «вдруг ранним утром римляне и лазы напали на них, когда одни еще спали, а другие только что проснулись и еще раздетыми лежали на подстилках… Большинство было схвачено и убито, некоторых же неприятелей взяли в плен живыми, в том числе и одного из военачальников, и лишь совсем немногие, бежав под прикрытием темноты, спаслись. Римляне с лазами захватили их лагерь и все знамена, взяли много оружия и денег, а также захватили большое количество лошадей и мулов»[23]. Лазика была очищена от персов, за исключением Петры, персидский гарнизон которой продолжал сопротивляться, но пути его снабжения были прерваны. Развивая успех, римляне и лазы вторглись в пределы Иверии, местное население которой было их на стороне.

В 550 году из Константинополя на Кавказ было переброшено подкрепление под командованием Рекифанга. По приглашению лазов пришли нанятые ими сабиры и аланы. Другие выходцы из этих народов нанимались столь же охотно на службу персидскому шаху Хосрову – это были своего рода ландскнехты той эпохи. Между лазами и римским военачальником Дагосфеем возникли трения, перелившиеся во вражду. Посланники лазов отправились в Константинополь и, принятые императором, обвинили Дагосфея в предательстве или неспособности, из-за чего Петра всё еще оставалась в руках персов. Юстиниан внял доносу: Дагосфей был отозван с Кавказа и заключен в тюрьму для проведения следствия, а на его место был назначен магистром militum Армении и командующим войсками, действовавшими на Кавказе, Бесс, перемещенный из Италии, где он воевал с готами.

Прибыв на Кавказ, он приступил к осаде Петры. Под рукой у Бесса было около 6 тысяч воинов, им противостояло 2300 солдат из персидского гарнизона. Действуя вместе с лазами, абасгами и наемниками сабирами, римляне штурмом взяли эту исключительно важную в стратегическом отношении крепость. В бою отличился личной храбростью сам полководец: «Будучи человеком более семидесяти лет от роду, расцвет сил которого давно остался позади, он первый взошел на лестницу»[24]. И римляне, и персы сражались с предельной отвагой. По словам Прокопия, «и с той, и с другой стороны, кто не был убит, были ранены. Лишь очень немногим удалось остаться невредимыми»[25]. Самый смертоносный характер имела резня наверху осадных лестниц. В бою за Петру полководец Бесс был опрокинут и упал с лестницы на землю, но остался жив, хотя и не мог сам подняться на ноги, и продолжал командовать штурмом, который закончился падением крепости. Но на следующий день римлянам пришлось брать приступом акрополь, в котором укрылось около 500 персов. Предложение сдаться было ими отвергнуто. Римляне подожгли акрополь, и в огне пожара сгорели все его защитники, «вызвав тем величайшее удивление в римском войске»[26]. Петра взята была весной 551 года и по приказу Бесса разрушена до основания.

Хосров I Хосров, однако, не считал войну за обладание Кавказом проигранной, и весной того же года направил в Лазику 12 тысяч персидских воинов и 4 тысячи наемников сабиров (как уже говорилось, выходцы из этого народа воевали по найму с обеих сторон) во главе с Мермероем. В его армии имелось шесть боевых слонов, которые призваны были наводить ужас на противников, не видавших их прежде; при этом они представляли собой и значительную боевую силу, подобную танкам в армиях и войнах XX века. Когда армия Мермероя вторглась в Лазику, римскими войсками овладела паника. Опасность усугублялась тем обстоятельством, что они были разбросаны по гарнизонам. Но когда персы попытались с марша овладеть крепостью Археополь, они столкнулись с мужественной и упорной обороной осажденных. В результате удачной вылазки воины, защищавшие крепость, ранили слона, и он, придя в ярость от боли, повернул назад и смял боевые ряды персов. В ходе этой битвы они понесли колоссальные потери – до 4 тысяч убитых. Мермерой отвел свою поредевшую армию от Археополя, но, несмотря на поражение у стен столицы Лазики, ему удалось захватить города Музхерез, Кутаиси и Ухимерий.

И всё же затянувшаяся война не приносила очевидного успеха ни персам, ни римлянам. Поэтому Хосров направил в Константинополь посланника Исдигусну для переговоров о заключении мира, и император готов был вести эти переговоры, но они шли с большим трудом. В конце концов договорились о пятилетнем перемирии. Римская сторона согласилась выдать шаху 26 кентинариев золота – предлогом для подобной контрибуции была оплата за оборону от варваров каспийского прохода, соединяющего Северный Кавказ с Закавказьем. И золото действительно выдано было на этот раз иранскому послу, хотя после заключения предыдущего мирного договора аналогичное соглашение не было выполнено. «Исдигусна… нагруженный деньгами, как никогда еще ни один посол, отправился домой»[27]. Посол, однако, не договорился с императором о разделе сфер влияния великих держав в западном Закавказье. Условились продолжить переговоры на эту тему в течение предстоявшего перемирия.

Но получив золото, Хосров сорвал договор о перемирии. В 553 году война возобновилась, и персидское войско под командованием того же Мермероя вновь вторглось в Лазику и на землю абасгов. Попытка взять Археополь, однако, вновь закончилась провалом. Из имперской столицы на Кавказ направлен был корпус под командованием внучатого племянника Юстиниана Германа. Но римские войска, вступившие в Лазику, были плохо обучены и мало дисциплинированы, к тому же Мермерой, распустив слухи о своей болезни, поверг противника в состояние крайней беспечности. И поэтому, когда внезапно к крепости Телефиса, которая занята была гарнизоном под командованием военачальника Мартина, маршем приблизилось наступавшее войско персов, Мартин приказал оставить крепость, и римляне, по словам историка этой войны Агафия Миринейского, «совершили позорнейшее отступление»[28], двигаясь на соединение с войсками Бесса и Юстина. От поражения римскую армию спасла уже действительная болезнь Мермероя, вынужденного с частью своих войск удалиться из Лазики в Иверию, и затем его смерть, которая настигла опытного и талантливого полководца осенью 554 года в городе Месхите, или Мцхете. «Бездыханное и обнаженное тело Мермероя его близкие вынесли за город и оставили, по отцовскому обычаю, на растерзание нечистым псам и птицам, которые питаются трупами. Такой способ погребения, – замечает Агафий Миринейский, – соблюдают персы, и в результате этого после исчезновения мяса остаются голые кости, беспорядочно разбросанные по полям»[29]. Ему на смену шах назначил одного из самых знатных своих вельмож Нахогарана.

Но до его приезда в Лазику там произошли драматические события. Виновником поражения, главным образом по доносу, направленному в Константинополь царем лазов Губазом, был признан Бесс. Юстиниан отправил его в отставку, подверг конфискации его имущество и приказал проследовать в страну абасгов, чтобы там дожидаться дальнейших распоряжений. Губаз обвинял в полководческой несостоятельности и Мартина, его, однако, император оставил в должности командующего. Опасаясь новых доносов со стороны Губаза, Мартин и его сторонники оклеветали его перед лицом императора, обвинив в намерении перейти на сторону персов. С этим обвинением к императору прибыл посланный Мартином Иоанн. Юстиниан не до конца поверил клевете, но приказал доставить Губаза в Константинополь, предусмотрев на случай, если тот откажется подчиниться, убить его. Пользуясь этим указанием императора, заговорщики, в числе которых были Рустик и Иоанн, который и привез этот приказ из имперской столицы, совершили убийство. Юстин, убежденный в невиновности Губаза, негодовал на убийство, но ошибочно думал, что убийцы действовали в строгом соответствии с волей императора. Реакцией на предательское убийство своего царя стало отпадение лазов от союза с римлянами. Их войско, – по словам Агафия, – «было охвачено огромным негодованием и скорбью, так что впредь не хотело ни соединяться с римлянами, ни воевать вместе с ними. Похоронив убитого по своему обряду, они не принимали никакого участия в войне, считая себя жестоко оскорбленными и потерявшими отечественную славу»[30].

Среди лазов начались разделения. Одни стали агитировать за переход на сторону персов, но другие, напоминая соплеменникам о том зле, которое принесли им персы во время своих вторжений в их страну, пытались удержать их от этого шага. На народном собрании, созванном в «одном из ущелий Кавказа»[31], взял слово один из самых уважаемых в народе людей по имени Фартаз; заканчивая свою пространную речь, он предложил: «О случившемся нужно сообщить императору и просить его по справедливости покарать главных виновников этого преступления. Если он пожелает это сделать, раздоры наши с римлянами тотчас прекратятся и наше старое и привычное братство с ними в трудах и походах возобновится. Если же он откажет в нашей просьбе, то тогда только надлежит нам обсудить, не выгоднее ли нам вступить на другой путь»[32]. Народ принял совет Фартаза: в Константинополь были направлены посланцы лазов с просьбой провести расследование, покарать виновных и поставить им царем брата павшего жертвой коварного заговора Губаза – Цату, который тогда находился в столице империи. Святой Юстиниан удовлетворил просьбу лазов. Расследовать обстоятельства гибели Губаза был послан Афанасий, который приказал арестовать подозреваемых в заговоре Иоанна и Рустика. Когда их преступность была доказана, по приговору Афанасия им были отрублены головы. Подозрение в организации заговора против Губаза пало и на командующего римскими войсками на Кавказе Мартина, о чем было доложено императору. Цата получил от императора царские инсигнии, которыми, по словам Агафия, служили «золотая корона, усеянная драгоценными камнями, и хитон, шитый золотом, опускающийся до пят, пурпуровые сапоги и митра… украшенная золотом и ценными камнями. Пурпуровую же хламиду носить царям лазов не положено. Но разрешена только белая» с «золотым шитьем, с императорской фибулой»[33].

Посланец императора, его дети и его охрана были убиты, а деньги, которые он вез для раздачи, разграблены.

Царя при его возвращении на родину сопровождал римский военачальник Сотерих, которому поручено было императором выдать денежную субсидию варварским народам, жившим по соседству с лазами. Один из этих народов, мисимияне, обитавшие к северу от апсилиев и абасгов и зависевшие от царя лазов, возмутились тем, что Сотерих решил передать их укрепленное место Бухлон аланам, которые также получали субсидии от императора. В ответ на возмущение, которое Сотерих расценил как граничащее с бунтом, он «приказал своим телохранителям избить их палками»[34], что те и сделали. За этим последовало нападение мисимиян на Сотериха, сопровождавших его детей и телохранителей во время их ночлега. Посланец императора, его дети и его охрана были убиты, а деньги, которые он возил для раздачи, разграблены, после чего у мисимиян уже не оказалось иного выбора, кроме как перейти на сторону персов.

Весной 555 года персидская армия численностью в 60 тысяч воинов под командованием Нахогарана вошла в Лазику. В войске персов были и слоны, наводившие ужас на горцев, никогда не видавших таких животных. Первое столкновение персов с римской армией, которой командовал Мартин, закончилось поражением персов. Затем римляне еще раз одержали победу над персами в битве у города Фасис. В сражении пало более 10 тысяч иранцев; потерпев поражение, они бежали с поля битвы, бежал и их военачальник Нахогаран. Действуя при поддержке местного населения – лазов – римляне нанесли еще ряд поражений персам. В 557 году римский отряд под командованием Иоанна, родом каппадокийца, овладел казавшейся неприступной горной крепостью Тцахар, в которой укрывались ставшие союзниками персов мисимияне – те, что учинили убийство Сотериха и его спутников.

Когда крепость пала, римляне начали избиение ее жителей, мстя им за гибель Сотериха: «одни, уже выскочившие, немедленно умерщвлялись, а за ними другие, третьи, так что не было никакого перерыва в избиении, производимом в общей свалке. Многие женщины, вскочив с постелей, с громким плачем высыпали на улицу. Но охваченные гневом римляне не пощадили и их… Из римлян же кто-то, схватив факел, бросил огонь в жилище. Жилища, построенные из дерева и соломы, быстро воспламенились. Пламя поднялось так высоко, что возвестило о происходящем народу апсилийцев и другим, более отдаленным… Те, кто оставались дома, сжигались вместе с домами, или их давили обрушившиеся постройки… Было захвачено много блуждающих детей, ищущих своих матерей. Из них одних умерщвляли, жестоко разбивая о камни. Другие же, как бы для забавы подбрасываемые высоко и затем падающие вниз, принимались на подставленные копья»[35].

Наутро, однако, 500 мисимиян напали на римлян, захвативших крепость, и изгнали их из нее. Но зная о неравенстве сил, мисимияне направили своих посланников к Иоанну и просили его о мире, готовые вернуться к прежнему подданству императору, ссылаясь на единство веры с римским народом. Иоанн потребовал от раскаявшихся мисимиян вернуть деньги, захваченные при убийстве Сотериха, и ему вернули не тронутыми 28 800 номисм.

После этих событий Юстиниан отозвал Мартина с Кавказа, назначив главнокомандующим давно уже находившегося там своего внучатого племянника Юстина. Тогда же и персидский шах Хосров, узнав подробности о бегстве Нахогарана с поля битвы при Фасисе, приказал ему возвратиться из Иверии и предал его, как пишет Агафий, «по отечественным законам жесточайшей казни, ибо он считал недостаточным наказанием за трусость просто умертвить его, но, надрезав с шеи кожу, ободрал ее всю до обеих ног, отделил от тела, перевернутую внутрь, так что могли быть видны даже формы членов, и, надутую слегка наподобие кожаного меха, он приказал повесить на скале, (устроив таким образом) жалкое и чудовищное зрелище»[36].

Византийско-персидская граница после Лазской войны. 541—562 годы     

Хосров проиграл кампанию, и наступило время для мирных переговоров. В 557 году противники договорились о продлении перемирия сроком на пять лет. Договор предусматривал, что стороны сохранят контроль над теми территориями, которыми они владели на момент его заключения. В следующем 558 году римский отряд под командованием Феодора восстановил власть императора в земле цанов.

В 561 году посланники Юстиниана и Хосрова встретились на границе империй – между персидским городом Нисибином и римской крепостью Дара. Там состоялись переговоры, результатом которых стал мирный договор, заменивший предшествующее перемирие; действие договора должно было продолжаться в течение 50 лет. Согласно этому договору, персидская сторона уступала Римскому императору Лазику, так что Иран по-прежнему был лишен выхода к Черному морю, равно как и к Средиземному. Но за эту уступку Рим должен был ежегодно выплачивать персам по 30 кентинариев золота, причем первоначальная плата выдавалась за семь лет вперед. Сванетию Иран, однако, отказался уступить империи. Еще одним условием договора явилась свобода вероисповедания для персидских христиан с обязательством с их стороны не проповедовать свою религию природным персам.