Плен

Вот уже в течение многих лет в рамках проекта «Они защищали Отечество» Сергей Галицкий собирает рассказы и свидетельства участников афганской и кавказских военных кампаний. Уже вышли три части книги «Из смерти в жизнь…», в которых собраны достоверные свидетельства помощи Божией нашим воинам. Представляем нашим читателям одно из таких свидетельств.

Капитан В.О. Сидельников перевязывает душмана

Сергей Галицкий. От составителя: Врачи спецподразделений делят с боевой группой всё: жажду и голод, зной и холод. Нередко, отложив перевязочные пакеты, они берут в руки оружие и сами вступают в бой. Их так же, как и всех, настигают вражеские пули, осколки гранат, мин и снарядов. Этот рассказ – о военном медике, который с честью исполнил свой врачебный и воинский долг в Афганистане, Таджикистане, Анголе и Чечне.

Рассказывает генерал-майор Владимир Олегович Сидельников:

– Тема плена для многих военных – табу. Но всё же расскажу, так как я на своей шкуре испытал весь ужас этого кошмарного состояния.

Ничто не предвещало такого жуткого финала. Была стандартная ситуация – разведывательно-поисковые действия в районе кишлака Алихейль провинции Нанганхар. Это населённый пункт в низине, недалеко от границы с Пакистаном. Утром, около семи часов, нас высадили с вертолётов. С нами были сапёры и авианаводчики. Задача, по сути, была поставлена довольно обычная: мы блокируем населённый пункт, а хадовцы (ХАД. Афганская контрразведка. – Ред.) выполняют свои задачи уже в самом кишлаке. Наши позиции – на горах, откуда мы хадовцев и прикрываем. Около двенадцати часов дня к этому месту должен был подойти батальон 66-й мотострелковой бригады из Джелалабада и уже осуществлять дальнейшие действия. То есть выполнение нашей задачи должно было занять по времени часов пять – с семи утра приблизительно до двенадцати дня.

Со мной были фельдшер-прапорщик, прекрасный парень Виктор Страмцов (он через несколько месяцев погиб), и двое санинструкторов. Никаких «масштабных боевых действий» не предполагалось, поэтому мы взяли всё по минимуму. Из медикаментов с собой – только то, что в дэвэ (ДВ. Десантно-врачебная сумка. – Ред.).

Всё шло чин-чинарём. В двенадцать часов, как и положено, с лязгом и грохотом прибыла 66-я бригада на танках и бээмпэ. До этого времени из кишлака – ни одного выстрела. Всё спокойно, всё тихо. В кишлак ушли хадовцы и ещё какие-то народные мстители – в гражданском, но с оружием. Потом они стали возвращаться. Как позже выяснилось, возвращались хадовцы уже с «духами» – в кишлаке они снюхались и решали уже какие-то свои афганские вопросы, которые корень имели один: купи-продай. За время пребывания в Афганистане я убедился, что первое, что хадовцы искали при обысках, было не оружие. Они сначала узлы добром набивали. Бакшишники! И относился я к ним поэтому соответственно. Хотя, если быть честным, и у наших иногда эта купля-продажа тоже имела место.

Вдруг в двенадцать часов один из наших танков как саданёт по кишлаку!.. И тут началось! Никто ничего понять не может! Ведь как обычно русские воюют? Прямой связи с бронёй нет. Мы сидим на одном диапазоне, они – на другом. Кто-то вызвал вертолёты. Прилетели несколько пар двадцатьчетвёрок (МИ-24. Ударный вертолёт. – Ред.). Нанесли удар. Сначала врезали по горам, потом по окраине кишлака бабахнули. И эта катавасия продолжалась примерно до двух часов дня.

Вдруг нам поступает команда – спускаться с горы и идти вниз, к кишлаку. Но это уже вообще не свойственная нам задача! Тем более что рядом стоит целый батальон пехоты, который приехал на броне. Но вроде бы кто-то из Кабула сказал, что в кишлаке будет для нас что-то интересное.

Афганистан. Сурхруд. 10.06.1982 г. Сидельников. Сорокин. Румянцев

Командир принимает решение отправить вниз одну группу. Бойцы компактно, не рассредоточиваясь, идут к центру кишлака. Там находится небольшая площадь, в центре – мечеть. По связи бойцы сообщают – всё тихо, нормально, никого не наблюдаем, движения нет, народа в кишлаке нет. И им дают команду вернуться.

Но тут вдруг командир группы докладывает: «У меня нет одного солдата». И как раз в этот момент началась неплотная автоматная стрельба. Мне командир роты говорит: «Володя, сходи, посмотри. А вдруг кого-то из наших зацепило?». И бойцы опять же по рации докладывают, что они как будто кровь на земле увидели.

Вот так я в кишлак и попал. Вите Страмцову говорю: «Ты остаёшься здесь за старшего, никуда не суйся». Сумку свою медицинскую взял, ещё несколько перевязочных пакетов, жгуты для остановки крови. Думаю: «Если что, так мы раненого наскоро перевяжем и до своих быстро дотащим. Потом вертолёты вызовем да отправим в госпиталь».

Моя ошибка была в том, что я не заметил, как те двое солдат, которые должны были меня сопровождать, ушли вперёд. И на каком-то этапе они свернули куда-то, и я остался один! С собой у меня был апээс (АПС, автоматический пистолет Стечкина. – Ред.) и сто патронов к нему. Был акаэмэс (АКМС, автомат Калашникова модернизированный. – Ред.) калибра 7,62 с шестью магазинами и ещё несколько гранат. То есть вооружён я был по полной программе. Но шёл-то я не воевать, а посмотреть, что там случилось. Ещё думал автомат оставить!..

Наклонился – и тут же получил по голове. Дальше – темнота...

Это сейчас я понимаю, что я сам куда-то не туда свернул. Увидел перед собой глинобитный свод какой-то и дверь в виде лаза высотой метра полтора. Наклонился – и тут же получил по башке. Дальше – темнота... Оказалось, что меня сбоку по голове ударили прикладом «бура» (английская десятизарядная винтовка «Ли Энфильд» образца конца XIX века. – Ред.) с металлической накладкой.

Прихожу в сознание – сижу, связанный зелёной капроновой верёвкой по рукам и ногам. Причём руки, видно, были с такой силой закручены, что стали фиолетового цвета. Чувствую – вот-вот кожа лопнет! Вокруг человек пять пожилых людей и один пацанёнок – у него борода ещё не росла. Одеты все в гражданские пиджаки, широкие штаны, рубашки длинные из-под пиджаков торчат. А поверх пиджаков – «разгрузки» китайские с магазинами автоматными и гранатами. У всех автоматы Калашникова калибра 7,62. Автомат мой забрали, а пистолет вообще ходил у них по рукам. Они из-за него чуть не подрались. Медицинскую сумку раздеребанили...

Я в то время по-афгански кое-что понимал и услышал, что в разговоре меня назвали доктором, «шефокором» (согласитесь, что догадаться было несложно: глупо, не будучи доктором, носить медицинскую сумку!). Они о чём-то меня спрашивали, а я делал вид, что не понимаю. А сам в это время лихорадочно соображал: как мне быть дальше? В это время как раз налетели вертолёты и начали обрабатывать горы. И… потом наступила тишина! У меня возникло ощущение, что больше меня уже не ищут...

На самом деле искали, и ещё как! Как только поняли, что я не вернулся обратно, сразу доложили на цэбэу (ЦБУ. Центр боевого управления. – Ред.), что доктор пропал. Всех пехотинцев с брони сняли, они окружили кишлак и пошли концентрическими кругами к центру. Лужу крови, которая натекла у меня с головы, наши обнаружили, кепку мою нашли. А меня самого – нет. Когда часам к шести-семи вечера наступила тьма египетская (это же горы!), поиски прекратили.

Я испытал какой-то дикий, липкий ужас оттого, что меня больше никто не ищет

А утром я понял, что наступил для меня конец. Я испытал какой-то дикий, кошмарный, липкий ужас оттого, что меня больше никто не ищет и никому я не нужен! Это самое страшное чувство, какое только может быть в такой ситуации, – ты совершенно один! Почему-то с самого детства я боялся, что меня запишут в предатели. Этот страх у нас на каком-то генетическом уровне в подсознании сидит со времён Лаврентия Павловича. А вторая мысль – будут искать, напорются на «духов», наверняка будет бой. Будут раненые и убитые с нашей стороны. Думаю: «Из-за меня, дуролома, кто-нибудь жизнь потеряет или здоровье». Это вторая волна переживаний. Затем третья, потом всё вместе... Потом думаю: как же жить дальше? В Академию хотел поступить, теперь не получится!

Но духи меня быстро из этого состояния вывели, когда потащили с собой. Ага, думаю, если они меня тащат, значит, убивать не будут. Хотя я допускал такую мысль, что если сейчас наши «духов» заметят и кого-нибудь завалят, то меня сразу грохнут. Чтобы уходить было удобней. Так что, точно, быть мне так и так убитым – застреленным или с перерезанным горлом. Вот, примерно, сумятица тех чувств, что мной овладели.

Во время привала ко мне пришёл «дух», который разговаривал по-русски. Он начал задавать вопросы – кто я? Говорил на очень плохом русском, но понять его было можно. Воевали мы без знаков различия, «песочка» (полевая форма песочного цвета. – Ред.) у всех одинаковая. Он спрашивает: «Командор?» – «Командор». – «Сколько, куда, где, Джелалобод?». – «Джелалобод». Вот на таком уровне я с ним и разговаривал. Другой «дух» говорит: «Пичкари нист». Это означает – резать не будем. Я отвечаю: «Хуб». Это значит: ну хорошо. Мой ответ их очень развеселил, они засмеялись.

Генерал-майор Владимир Олегович Сидельников

Но когда вертолёты прилетели во второй раз и саданули по ним, я понял, что шутки кончились. Меня хорошо пнули пару раз по рёбрам и двинули автоматом в спину!.. Именно в этот момент все мои радужные надежды на благополучный исход испарились без следа. И тут же перед глазами снова возникла страшная картина: вот сейчас меня убьют, завалят камнями – и всё!.. И не будет больше меня вместе с моим богатым внутренним миром. Я в душе к смерти уже приготовился. То, что я перечувствовал тогда, – ужасно...

Потом они меня куда-то снова повели. Как мне показалось, шли долго. К утру я услышал, как играет музыка, женщины разговаривают, пахнет дымом и гавкают собаки. Это верный признак, что рядом населённый кишлак. «Духи» сели у костра, кто-то с кем-то ссорился. Потом была какая-то разборка: они друг на друга накидывались и орали страшно. И тут меня потащили по земле к дому около кладбища. У афганцев могилы – это небольшие холмики с парой камней в голове и в ногах покойного. Ни надписи, ничего больше. Когда они меня ещё только поволокли в сторону кладбища, я снова подумал: «Ну вот, сейчас они меня в башку стрельнут, в «земотдел» спустят, и всё». Обнадёживало то, что мне оставили ботинки, никто их с меня не снимал. На мне остался, как это ни странно, разгрузочный «лифчик», только они из него всё вытащили. Оставили мне офицерский ремень, «песочку». А кепку я потерял, когда по башке прикладом получил...

В доме в земляном полу была круглая дыра метра полтора в диаметре. Из неё несло жутким трупным запахом. Меня в эту дыру и бросили. Причём летел я с ощущением, что меня убивают: ведь кидали-то они меня вниз головой! Как я не разбился насмерть, до сих пор понять не могу. Ведь яма была глубиной метра три.

Я подумал, что, наверное, так выглядит ад

Приземлился я больно. Но не на голову, перекатился как-то. На дне ямы было какое-то невыносимо зловонное месиво, а в углу сидел труп... В темноте я на него натолкнулся, а потом уже разглядел, что он старый, находится здесь не меньше полугода. И ещё вокруг стоял такой звон! Я даже не сразу понял – отчего! Оказалось, что я разбудил мух, когда бухнулся в то, что было на дне ямы. И ещё полчаса стояло такое гудение! Потом они затихли, но стало ещё хуже – мухи всего меня облепили. Я попытался лицо закрыть руками, но помогало это мало. Вот в этот момент я подумал, что, наверное, так выглядит ад. Вот в этой жуткой яме я в Господа Бога и уверовал. Как я Ему молился!..

То, что поместили меня в эту яму с какой-то целью, я понял сразу. Это, скорее всего, был способ психологически сломить человека. Внутренне я одурел от всего этого так, что ай да ну! Думал и о том, что даже если останусь жив, как же сложится моя дальнейшая судьба, как это на мне отразится. С другой стороны, меня терзал вопрос: как я в такой ситуации вообще могу остаться живым.

Уверенность, что меня ищут, не покидала меня всё это время. А вот надежды на спасение у меня никакой не было. Тем более что рядом со мной находился мой молчаливый визави, который всем своим видом свидетельствовал о бренности всего сущего.

И все эти мысли в уме крутились беспрерывно. А что, если они меня будут допрашивать с пристрастием – пытать, проще говоря? То, что от боли, от страха я буду им врать, а не правду говорить, это однозначно. Ведь проверить меня они не могут, как не смогут сразу и отличить правду от лжи. Но то, что они, помучив, меня убьют, сомнений нет. Самостоятельно после такого допроса я уже передвигаться бы не смог. А на руках меня тащить – какой им смысл?

А на следующий день утром началась страшная война! Когда пошла стрельба и загудели вертолёты, я понял, что это по мою душу! Какое-то время сидел и думал: когда же кто-нибудь из «духов» мне гранату сюда кинет? Но, на моё счастье, «духам» было просто не до меня. Как потом выяснилось, они вышли в свой базовый район, который находился очень недалеко от кишлака, и по радиостанции, идиоты, доложили, что у них пленный офицер. Наша служба радиоперехвата эти переговоры засекла и мгновенно их вычислила!

И сверху от края ямы на меня глянуло родное славянское лицо

Помню – крутятся вертушки, вертушки, вертушки!.. А недалеко от ямы стояла зенитная пулемётная установка «духовская», калибра 14,5 мм. Она по вертолётам палила, палила, но в конце концов её всё-таки накрыли. Потом раздался какой-то крик, короткие очереди!.. И сверху от края ямы на меня глянуло родное славянское лицо!!! Оказалось, что в кишлаке наши нашли меня очень просто: пленных «духов» взяли в оборот так, что они сразу показали, где я сижу.

Вот так я остался жив в ситуации, когда надежды выжить не было вообще никакой. Слава Богу!

Краткая биографическая справка

Генерал-майор Владимир Олегович Сидельников

Генерал-майор медицинской службы Владимир Олегович Сидельников в 1975 году закончил Военно-медицинский факультет при Саратовском медицинском институте, в 1979 году – интернатуру Туркестанского военного округа по специальности «хирургия», в 1986 году – двухгодичный курс 1-го факультета руководящего медицинского состава Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова.

В 1996 году защитил кандидатскую диссертацию «Лечение обожженных в условиях горно-пустынной местности и жаркого климата Афганистана», а в 2003 году – докторскую диссертацию «Медицинская помощь обожженным в локальных войнах и вооруженных конфликтах». Автор 206 научных работ, в том числе шести монографий. Научный руководитель четырёх защищённых кандидатских диссертаций.

Ветеран боевых действий в Анголе, Афганистане, Таджикистане, Чеченской Республике, Югославии. В Афганистане был дважды тяжело ранен. Участник первого (декабрь 1994 – январь 1995) и второго (декабрь 1999 – февраль 2000) штурмов Грозного. Награждён орденом Красного Знамени, орденом Красной Звезды, орденом Мужества и другими правительственными и общественными наградами.