Он был проникнут святоотеческим духом

Сегодня в Сретенском монастыре состоится отпевание выдающегося патролога, историка, переводчика, профессора Московской духовной академии и Сретенской духовной семинарии Алексея Ивановича Сидорова. Новопреставленного вспоминают коллеги и ученики.

Алексей Иванович Сидоров

Мой дорогой учитель

Протоиерей Вадим Леонов, клирик Патриаршего подворья храма великомученицы Варвары в Зарядье, доцент Сретенской духовной семинарии и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, преподаватель Догматического богословия:

В нем не было никакого снобизма, высокомерия, снисходительности, напущенной учености

– Наше знакомство состоялось в середине 1990-х годов, когда я учился в Московской духовной семинарии, а он преподавал там и к тому времени был уже известным патрологом. Уже вышли его переводы сочинений Евагрия Понтийского и два тома переводов трудов преподобного Максима Исповедника, которые сразу стали предметом обсуждения в академической среде. Его книги попали в мои руки раньше, чем я увидел его самого. Впечатленный его переводами и подробнейшими богословскими комментариями, поначалу я опасался, что он и разговаривать со мной не станет. Зачем ему тратить время на разбирательства с недоумениями какого-то семинариста? Однако первая же встреча с ним поразила меня его предельной открытостью и искренностью. Он с готовностью отвечал на вопросы, обсуждал спорные моменты и четко обозначал темы, которые для него самого были непонятны. Никакого снобизма, высокомерия, снисходительности, напущенной учености, чего-либо создающего препятствия для общения учителя и ученика. Несомненно, что его лекции были одними из лучших в Московской духовной академии. И даже не потому, что он был профессионалом и знатоком высочайшего уровня, но, прежде всего, в силу воздействия его яркой личности. К каждому святому отцу у него было глубоко личное благоговейное отношение, которое передавалось слушателям, а лекции по патрологии перемежались комментариями из его личного опыта, по ходу изложения которого он не скрывал своих жизненных ошибок, подбирая для их описания самые нелестные слова. Он был близок для всех семинаристов, многих знал по именам, интересовался их личной жизнью. Все чувствовали в нем доброго отца. Для меня же он стал примером церковного учителя «дидаскала», который и учит, и вдохновляет собой одновременно.

По окончании Духовной академии наши пути немного разошлись, но я внимательно следил за его публикациями, которые выходили часто и стали основанием реального возрождения русской богословской школы. Важно заметить, что он заложил не только научный, но духовный фундамент, суть которого – личная верность Господу Иисусу Христу и Его Церкви. Многие современные патрологи и преподаватели богословских дисциплин в России в той или иной степени вполне заслуженно осознают себя учениками Алексея Ивановича, хотя надо признать, что у некоторых авторов его научная церковная деятельность вызывала труднообъяснимое неприятие.

Попрание православных догматов веры он не допускал

С грустью узнал, что в 2001 году он пережил тяжелый инсульт со значительной парализацией тела. Знаю, что очень многие православные люди переживали и молились за него, и Бог дал ему силы восстановиться, но особо сильная поддержка была оказана его замечательной супругой Светланой Викторовной, которая выхаживала его почти как младенца. Ко времени его выздоровления я уже стал преподавателем Сретенской семинарии, где наши личные встречи с Алексеем Ивановичем восстановились, и я с удивлением обнаружил изменения, которые произошли в нем после болезни. Скорбь и страдания – великие учителя. Теперь он уже был не просто профессором. В его словах чувствовалась духовная мудрость, которую он однозначно ставил выше интеллектуального знания.

Глубочайшая вера и благоговейное отношение к Богу побуждали его быть смелым в отношениях с людьми. Попрание православных догматов веры он не допускал и, если встречал нечто подобное в богословских публикациях, то критиковал авторов невзирая на лица. Впрочем, и себя он не считал истиной в последней инстанции. Он запросто мог обратиться к молодым преподавателям за разъяснением мало изученного им вопроса и, если слышал убедительную аргументацию, то тут же корректировал свою позицию, не переживая за свой профессорский авторитет.

Когда смертельно заболел один из его внуков, Алексей Иванович взял на себя практически монашеские обеты. И Бог даровал ребенку чудесное выздоровление

В 2003 году многие заметили, что Алексей Иванович добровольно наложил на себя ограничения, смысл которых, с разрешения его супруги Светланы Викторовны, сейчас уже можно раскрыть. С внешней стороны все заметили, что он перестал есть мясо и стал более сдержан во всем. Дело в том, что в это время тяжело заболел один из его внуков, и врачи по сути вынесли мальчику смертный приговор. Алексей Иванович взял на себя практически монашеские обеты ради его спасения, и Бог даровал ему чудесное выздоровление. Эти обеты он нес до последнего дня своей жизни.

Недавно вышедший его монументальный труд – полный перевод «Вопросоответов к Фалассию» (важнейшее сочинение преподобного Максима Исповедника) с подробнейшими богословскими комментариями – стал блистательным финальным патрологическим аккордом в его жизненной симфонии. В этом было что-то символическое, какая-то завершенность, осуществление своего призвания как ученого. Еще две недели назад Алексей Иванович был в семинарии на занятиях, хотя и больной, но в сопровождении любящей супруги. Вдохновлял семинаристов своими словами, своим примером. Когда сообщили, что он снова в больнице, то все надеялись, что он поправится, но тяжелый недуг уже разрушил его здоровье изнутри. 21 февраля он причастился Святых Христовых Таин. 22 февраля, находясь в реанимации, принял таинство Елеосвящения, и в воскресный день утром мирно отошел ко Господу. Верю и надеюсь, что на пути восхождения к Богу его душу сопровождают святые отцы, которых он любил всей душой, прославлял своими трудами и стремился подражать им своей жизнью изо всех сил. Они не оставят его там, как он никогда не оставлял их здесь. Вспоминая его в эти дни, невольно появляются в сознании слова апостола Павла: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4, 7).

Вера у него не упрощала учености,
а ученость не приводила к скепсису в вере

Протоиерей Андрей Рахновский, настоятель храма Ризоположения в Леоново, преподаватель Священного Писания Нового Завета, аскетики и русской патрологии в Сретенской духовной семинарии:

– Это человек, который не просто искренно верил Богу, но очень серьезно относился ко всему в своей жизни. Не так, что кто-то живет и боится, когда этот час его настигнет. Нет, видно, его постоянное общение с текстами святых отцов дало Алексею Ивановичу память смертную. С ним, помню, разговариваешь, а он все свои размышления основывает на реальной духовной жизни.

я просто уверен, что он с радостью перешел ко Господу

Сейчас при его смерти нет ощущения безнадежности, жалости – я просто уверен, что он с радостью перешел ко Господу. Он всегда помнил об этом переходе, готовился к нему, молился тем святым отцам, чье наследие изучал, переводил.

Что меня всегда в нем поражало еще с моих студенческих лет – это сочетание учености и глубокой веры. Вера у него не упрощала учености, а ученость не приводила к скепсису в вере.

Иногда Алексей Иванович выражался очень прямо. Я не знаю, насколько это подлежит публикации, но суть любого делания христианина – смирение, я помню, он утверждал так: «Пока ты не поймешь, какое ты дерьмо, ты не станешь настоящим богословом». Выражено жёстко, но это очень действенная формулировка. Услышал я это от него на лекциях. Общался он с нами, семинаристами, абсолютно искренне. Без сюсюканий, без панибратства, без позы, без гордыни. Ничего не пытался никогда ни перед кем изобразить. Простота, доступность, человечность. Мы, его студенты, чувствовали, что он нас уважал и любил. Было как-то радостно, что он тебя видит, ценит. Он умел в тебя вселить уверенность, укрепить. При научном руководстве никогда ничего жестко не контролировал, а вдохновлял и давал свободу.

Это человек, который подъял огромные труды, возрождая патрологию после упадка духовного образования при советского атеистическом госрежиме. Человек полной самоотдачи. Не терпел дилетантства. Сейчас его труды издаются, и интерес к ним еще будет возрастать.

Он стремился сочетать аскезу и богословие

Роман Михайлович Конь, доцент Московской духовной академии и Сретенской духовной семинарии, преподаватель сектоведения:

– Профессор Алексей Иванович Сидоров был настоящим христианским подвижником, стремился сочетать аскезу и богословие. Его отличительной чертой я бы назвал наличие у него благоговейного страха Божия и живой веры и доверия Богу в том, что все находится в Его Божественной воле. Касаясь тех или иных сторон непростой современной церковной и общественной жизни, он пытался понять и изъяснять ее сквозь призму Божественного целеполагания и Промысла, поэтому был исполнен христианской жизнеутверждающей надежды даже в тяжелых ситуациях, добрым словом поддерживая других.

Алексей Иванович был бескомпромиссным в вопросах веры

Иногда его высказывания были наполнены духом пророческого дерзновения. Занимаясь патрологией и церковной историей, Алексей Иванович проникся святоотеческим духом, поэтому его суждения по многим вопросам были подлинно евангельскими и святоотеческими. Покойный Алексей Иванович признавал святых отцов наставниками и, подражая им, был бескомпромиссным в вопросах веры. Сознавая особую роль духовного образования в жизни Церкви, он решительно отвергал разного рода модернистские проекты, подменявшие богословское образование его имитацией, и называл такое богословие и образование не иначе, как «богословской попсой».

В общении Алексей Иванович был простым, открытым и искренним человеком, и за этой непосредственностью и доступностью чувствовался его глубокий и рассудительный ум. Он мудро помогал людям не только по работе, но и в их личной жизни. Будучи искренним и честным человеком, он доверял людям, и нередко его доверием пользовались другие для достижения своих целей, не всегда, впрочем, достойных. Алексей Иванович был прекрасным ученым и лектором, он пользовался всеобщей любовью студентов. Как опытный педагог он, чтобы сделать кратковременную передышку на лекции, баловал студентов интересными рассказами из своего многолетнего и богатого жизненного опыта, остроумными и добрыми шутками.

Алексей Иванович отличался научным трудолюбием. Благодаря ему было опубликовано огромное количество святоотеческих текстов^[1].

Нам будет очень не хватать Алексея Ивановича.

Вечная память почившему профессору – учителю, наставнику и коллеге!

Человек, который безгранично любил жизнь во всех ее проявлениях

Лариса Ивановна Маршева, профессор Сретенской духовной семинарии, преподаватель церковнославянского языка:

– Алексей Иванович Сидоров был человеком, который безгранично любил жизнь во всех ее проявлениях. И безгранично был предан Богу в том служении, на которое его поставил Сам Господь. Он был прекрасным профессионалом. Занимался переводом святоотеческого наследия – одним из первых в постсоветской России. Он много лет отдал преподаванию ведущего предмета для духовных школ – патрологии.

Как-то, помню, он мне сказал о том, что филологи – это очень скучные люди. Мы посмеялись над этим его высказыванием. А через некоторое время он мне признался в том, что это совсем не так, и что я вовсе не скучный человек.

Он очень любил студентов, любил своих коллег. Нам будет не хватать его шуток, его юмора, его метких точных замечаний.

Упокой, Господи, душу раба Твоего Алексия!

Он всегда искал тонкие грани, лично подходил к каждому человеку

Олег Викторович Стародубцев, доцент Московской духовной академии и Сретенской духовной семинарии, преподаватель Священной истории Нового Завета и церковного искусства:

– Помню Алексея Ивановича еще со студенческой скамьи, он тогда был моложе. Придет в аудиторию, обопрется о край кафедры и так свобо-о-одно начинает рассказывать про того же Оригена, чьи переводы он делал в те времена. Потом мог тут же очень органично «пожаловаться» на свою жену: «Ну, что ж такое! У нас один компьютер на двоих, она мне работать не дает». Это всё было так естественно, по-доброму. Сразу устанавливался какой-то человеческий контакт. Алексей Иванович, как и другие представители той старой еще школы духовного образования, умел дать не только знания, но и нравственную основу. Не просто засыпать учащегося какими-то фактами, а старался показать жизненные примеры, коснуться вопросов применения этих знаний. Это очень важно.

Помню, мы сдавали Алексею Ивановичу патрологию на третьем курсе. Ребята все уже взрослые, выпускные курсы. Алексей Иванович ведет пальцем по списку фамилий в журнале и останавливается на иеромонахе Каллинике:

– Братия, а где батюшка-то у нас?

Староста отвечает:

– Алексей Иванович, да вон он в колокола звонит!

– Да где?

– Да вон в Лавре в колокола сейчас звонят, он же у нас звонарь лаврский.

– А, ну это дело очень хорошее. Смотрите, какое он дело нужное делает. Ну, что, братия, поставим ему оценку? Коли уж он трудится, иеромонах в Лавре…

– Конечно! – все хором отвечают. – Алексей Иванович, конечно, поставим оценку!

Он ставит оценку. Экзамен продолжается. Он беседует с каждым студентом. Какие-то даже диспуты были на экзамене – Алексей Иванович всегда был открыт к диалогу. И вдруг… открывается дверь, заходит отец Каллиник. Крестится, кланяется преподавателю. Садится на крайнее место. Алексей Иванович всматривается в журнал, потом отрывается от него:

– Батюшка, простите, вы у нас кто? – на всякий случай уточняет.

– Так я отец Каллиник, пришел из Лавры.

Алексей Иванович посмотрел в журнал и говорит:

– Так у вас же уже есть оценка.

Отец Каллиник встает, кланяется ему в пояс и идет далее подвизаться на своем послушании.

Только Алексей Иванович мог такое себе позволить. И как-то всё так по-доброму на его занятиях всегда было. Лекции очень интересные, насыщенные. Он не давал никаких штампов: тот-то там-то родился и т.д. Нет, он всегда стремился передать суть. И подавал, как художники иногда выражаются, «очень вкусно», потому что он сам всем этим жил.

Когда он делал переводы, он их не просто начетнически оттачивал, а сопереживал, пропускал всё через себя. Помню, когда мы были студентами младших курсов, он нам очень ярко описывал творчество Оригена. Чуть позже на старших курсах он совершенно четко обозначил другую позицию: «Знаете, ребята, я Оригеном переболел, я прожил с ним целую жизнь, прочувствовал его поиск…, – а потом мог такую фразу ввернуть: – Да мужик-то ошибался!» Патрология была для него не объектом науки, а предметом его духовной жизни. Он не внешне изучал ее, а внутренне постигал. К сожалению, других таких патрологов я сейчас не знаю. Есть специалисты по патрологии, но нет такого уровня профи духовного восприятия.

Алексей Иванович – один из старейших преподавателей. Но в моем восприятии он никогда не был старым.

Общаться с ним всегда было очень просто

Общаться с ним всегда было очень просто. Он обращался: «Олег!», а потом следующая фраза была: «Ну, ты уж меня прости, я тебя помню как студента». Так и есть!

На ученых советах к его мнению прислушивалось священноначалие. Он всегда искал тонкие грани, не общую сумму проблем поверхностно обозревал, а проникал в суть: «Давайте посмотрим поглубже».

То, что я из его наставлений еще запомнил, и это очень важно для педагога, он говорил: «Мы для духовных школ готовим штучный “товар”, мы не образованием потока студентов занимаемся, мы готовим по одному-два специалиста по каждому профилю». У него был личный подход к каждому студенту. Это очень важно. Он никогда не работал на массовую аудиторию. Он всегда ориентировался на конкретного ученика.

Алексей Иванович в нашей академической корпорации всегда был человеком очень приветливым. У него не было того, что называют «кругом общения». Есть преподаватели, которые имеют свой круг общения, у него этого круга общения не было. Он легко общался со всеми. Причем как с преподавателями, так и со студентами. Проходя по аудитории, он мог просто похлопать студента по плечу, когда тот занимался чем-то не тем – погрузился в экран смартфона, например, либо заснул, – всякое бывает. Вот так: всё по-человечески. Никаких замечаний Алексей Иванович никогда не делал, не было ни разу, чтобы он кому-то что-то выговаривал: «Почему тебя не было? Как это ты меня не слушаешь? Пропускаешь мои лекции?» Всегда было доброе отношение: опоздал человек – ну и что?

Алексей Иванович Сидоров всем запомнился как очень светлый, добрый человек. К нему всегда можно было обратиться за помощью. Он был человеком глубоко церковным. Не просто пришел из светской культуры в «наше» духовное образование – нет, он всецело верил. Он был очень ровным человеком, порядочным. Помню, у меня было непростое время, выходила книга, многие вопросы сложно решались, и именно Алексей Иванович тогда поддержал меня. Хотя область моих научных интересов – церковное искусство, а он патролог, но как мудрый советник он дал мне массу нужных рекомендаций. В предисловии к своей книге я его поблагодарил – так его поддержка была ощутима!

Когда мы с ним вместе принимали экзамены на заочном секторе Московской духовной семинарии и академии, он старался прежде всего дать знания. Понятно же, что там студенты особенные – все уже священники, у них много забот, – им наоборот помочь надо. Алексей Иванович читал им общую лекцию: не вытянуть из них знания ему надо было, а успеть дать им как можно больше нужного в их служении. Все равно это капля в море, хотя бы полтора часа. «Кто может вместить, тот вместит» (Мф. 19, 12). А уж проведение самого экзамена он обычно оставлял на ассистента: ну, что их, мол, мучить, они же все батюшки! Им главное дать. А уж брать-то потом другие будут – люди на приходе! Оценка для него всегда имела самое последнее значение. Не оценкой в табеле все мерить надо, а тем, какой это пастырь. Алексей Иванович воспитал очень много настоящих пастырей, и это даже важнее, чем воспитать патрологов. Когда священник с добрым сердцем вспоминает годы своей учебы и несет это добро дальше людям – вот, что главное. В этом смысле Алексей Иванович был подлинно преподавателем Духовной школы.

Утрата такого человека очень ощутима для духовного образования. Будем поминать «наставников наших, которые проповедовали нам Слово Божие» (Евр. 13, 7).