Жизнь, богословские труды и нравственно-аскетическое учение прп. Нила Синайского. Часть 6

Части 1, 2, 3, 4, 5

Прп. Нил Синайский

Из многочисленных разобщенных мест в его письмах и трактатах мы справедливо делаем вывод, что преп. Нил признает и Божественную благодать, и человеческую свободу равно необходимыми факторами в деле спасения, хотя главенствующее значение придает благодати. Так, например, в письме к Оривасию преп. Нил говорит: «Хотя и удостоены мы свободной воли, однако без содействия свыше не можем на пути нынешней жизни свершить ни одного славного дела… Посему не будем самим себе приписывать победу в подвигах. От нас зависит, изберем ли мы лучшее и будем ли к тому прилагать попечение, а Божие – это исполнить наши добрые намерения»^[1]. В другом письме преп. Нил поясняет: «Из того, что сказал святой (Давид): “Кто даст ми криле яко голубине” (Пс. 54: 7), мы научаемся, что дарование духовных крил принадлежит Богу, дабы беспрепятственно могли мы избегать пагубных страстей… Но Господь дает Божественную духовную благодать не всякому, а лишь тем, которые в трудах, в самоизнурении, с потом молятся Ему днем и ночью»^[2]. Преп. Нил учит, что «надобно всегда молиться, потому что Господь дарует Свою благодать не кому бы то ни было, но тем, которые молятся непрестанно, не взирая на утомление и не щадя сил и пота»^[3]. Таким образом, из этих приведенных цитат достаточно ясно видна мысль преп. Нила о безусловной необходимости в деле спасения как Божественной благодати, так и личного участия со стороны самого человека. Ибо перерождение человека в новую тварь возможно лишь при гармоничном взаимодействии обоих факторов.

И тем не менее в ряде научно-богословских трудов исследователи пелагианства на основании отдельных писем преп. Нила склонны видеть в его учении диаметрально-противоположные элементы: либо отпечатки пелагианства или полупелагианства, либо отголоски учения блаж. Августина (августинизма)^[4]. По нашему мнению, для подобных заключений не имеется глубоких оснований, так как письма преп. Нила, направленные определенным лицам, имеют, главным образом, нравственно-практическую цель. Отвечая на частные вопросы и приноравливаясь к духовным потребностям того или иного адресата, преп. Нил в одних письмах особенно выделает Божественный фактор в деле спасения, а в других – человеческий, то есть свободу воли, без участия которой невозможно начало и развитие новой, благодатной, жизни. В качестве доказательства правильности наших выводов мы приведем краткое письмо преп. Нила децемвиру Леониду, выбранное нами из большого количества писем подобного содержания. В этом письме ясно выражен его взгляд на взаимоотношения благодати и свободной воли. Преп. Нил говорит: «“Никто не может придти ко Мне, – сказал Спаситель наш Христос, – если то не дано будет ему свыше” (в синод. тексте: “если то не дано будет ему от Отца Моего” (Ин. 6: 65). – Примеч. перев.); потому что вера во Христа не есть дело малое, незначительное. Для этого (то есть для вхождения в веру, для доступа к вере) необходимо содействие свыше, ибо истинно веровать – это свойство мужественной души; но для того чтобы и такая душа могла уверовать, ей необходимо умиление, которое может даровать лишь Бог. Однако и содействие свыше требует нашего согласия, свободного присвоения»^[5].

Таким образом, преп. Нил усматривает в деле спасения близкое и неразрывное взаимоотношение Божественных и человеческих сил, или, что то же самое, синергизм Божественной благодати и человеческой свободы. Влияние помощи свыше не подавляет людских сил и индивидуальных способностей человека; напротив, само это благодатное воздействие обусловлено человеческим подчинением силе Божественной. По учению преп. Нила, в деле спасения человек является не только объектом влияния Божественной благодати, но и субъектом, который должен сам свободно принимать участие в своем спасении, приобретая Небесное Царство честным поведением, добрыми делами и твердой верой, «во всем уподобляясь Богу». Хотя «сие уподобление возможно как заповедь Ведущего силу каждого», однако человек, «связанный плотью с землей», должен препобеждать в себе эту привязанность к земле и к земным усладам, которые суть препятствия к достижению «почести вышнего звания».

Особое внимание преп. Нил уделяет отречению от привязанности к земным, тленным благам, как-то: к богатству, к славе, к земной мудрости и к телесным (плотским) удовольствиям. Отношение преп. Нила к материальным благам логически проистекает из его общего взгляда на земную жизнь как на время подготовки к жизни вечной. В сравнении с этой последней, земная жизнь со всеми ее радостями и скорбями является лишь «сонным мечтанием», одним мгновением, теряющимся в бесконечности жизни потусторонней. Земная жизнь – это «время снисхождения и прощения… время борьбы и подвига», а потусторонняя жизнь – «время неумытного (неподкупного) праведного суда», «время воздаяния за добрые и худые дела», «время награды за труды». Одержавший победу здесь, на земле, получит венец там, в вечности, где подвиг уже окончен и где прекратилось исправление прегрешений. Из такого воззрения на земную жизнь как на время духовного совершенствования проистекает отношение преп. Нила к богатству. Вещественные блага, как и все земные отношения, должны в человеческих руках быть лишь простым орудием или средством, помогающим нам в деле личного духовного роста. Однако если наше сердце прилепится к богатству, тогда сие последнее постепенно приобретает над нами власть, и идеальные духовные блага после этого полностью забываются. В этом случае любовь к земным благам становится в своей сущности тем же, что и идолослужение с предпочтением маммоны Богу (см.: Мф. 6: 24). «Считаю крайне неразумным, – пишет преп. Нил, – оставить заботу о небесном и вечном и заниматься тем, чтобы изнурять себя на земле попечением о бренном, придумывая тысячи способов к стяжанию временной и неразумной корысти»^[6]. «Чрезмерная забота о телесном, – говорит он в другом месте, – есть, собственно, заблуждение… потому что конец (таких) дел – бесплодие, и весь этот труд не приносит ни малейшей пользы для будущей жизни. Каждому труждающемуся надобно иметь пользу от своего собственного труда, дабы удостоиться непрестанного и непреложного наслаждения на небе»^[7].

В сочинениях преп. Нила мы встречаем отдельные места, которые, по-видимому, свидетельствуют о необходимости полного презрения к тому, что связано с жизнью на земле. Однако из других мест явствует, что это презрение и пренебрежение нужно разуметь в смысле религиозно-нравственного роста и властвования духовной личности христианина над чувственным, материальным. Другими словами, надлежит их понимать в смысле свободного, господственного обладания чувственной жизнью. Мы приведем несколько цитат, иллюстрирующих взгляд преп. Нила на материальные блага. Так, убеждая монахов хранить обет нестяжания, он пишет: «По какой причине то, чем учили нас пренебрегать, считаем мы великим; для чего привязаны мы к деньгам и имению, расточая тем самым ум на многие и бесполезные заботы? Эти попечения отвращают нас от тщательного старания о самом насущном; гонящихся же за жизненым блеском и утехами увлекают они в глубокую пропасть»^[8]. В другом письме преп. Нил говорит: «Сказано: “Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше” (Мф. 6: 21). Ибо каковы дела и к чему они обращены, таков, несомненно, и образ мыслей, таковы воспоминания и такого направления держится и ум. Посему надобно уделить особое внимание богатству небесному, некрадомому»^[9]. «Ничто другое не делает нас столь бодрыми, – пишет преп. Нил в письме к пресвитеру Евриклу, – как изучение истинной философии (любомудрия) о том, что надобно презирать все видимое, стремиться к вечным благам и ничто человеческое не признавать прочным: ни здоровье, ни телесную силу, ни чувственные удовольствия, ни богатства, ни имения, ни почести, ни наслаждения, ни что-либо иное тому подобное»^[10].

На основании приведенных цитат преп. Нилу можно было бы приписать пессимистическую мысль о необходимости самого решительного отречения от всего того, что связано с землей. Однако подобное заключение было бы неверным, так как оно противоречило бы общему благому духу учения этого преподобного отца. Отрицание вещественных благ преп. Нилом и его презрение ко всему земному надо понимать в смысле осуждения ненормального человеческого отношения к этим самым вещественным благам, то есть когда сии последние сами по себе делаются для человека целью жизни, а удовлетворение высших чаяний человеческого духа отодвигается на последнее место – и тем самым затушевывается истинный смысл нашей жизни. Однако если богатство и вообще материальные блага суть средства выражения милосердия и любви к ближнему, и, таким образом, они помогают человеку восходить по лествице духовного совершенствования, то такое пользование богатством преп. Нил всецело одобряет. Так, например, трибуну Сосипатру, оказывавшему монахам много благодеяний, преп. Нил выказывает в письме свою любовь и благодарность. «Руководствуясь Божественным знанием, – пишет он, – ты, благороднейший, прилагаешь свои старания и делаешь все сообразно этому знанию, последуя его правилам и законам. Посему и все свое хранимое Богом богатство раздаешь ты монахам, к которым проявляешь великую любовь… Поступая так, ты и в Небесное Царство войдешь, несомненно, вкупе с монахами как их добрый спутник и служитель»^[11]. Рассматривая материальные блага лишь как средства к оказанию сострадания и любви к ближним, преп. Нил часто призывает людей к благотворительности, потому что только в ней богатство приобретает свой настоящий смысл и истинное значение. Так, опираясь на текст Священного Писания: «Благотворящий бедному дает взаймы Господу» (Притч. 19: 17), преп. Нил утверждает, что каждый человек должен раздавать свое богатство, «дабы обрести его приумноженным там (на небесах)…» И далее: «Все, что не отдано на дела благотворительности, поистине тщетно и бесполезно и не сопровождает нас после смерти… Но каждый из нас должен все отнести туда, куда и мы сами переселяемся, дабы, будучи позваны, шли мы туда охотно, зная, что собрали там огромную сокровищницу нетленных благ»^[12]. Истинный христианин, по учению преп. Нила, выше всех превратностей, неразрывно связанных с обладанием вещественными благами. Его нравственная самодисциплина, сопряженная с радостью в Господе (см.: Флп. 4: 4), не нарушается ни изобилием, ни недостатком или лишением земных благ. «Христианин отличается от неверных тем, – пишет преп. Нил знаменитому чиновнику Стратиону, – что имеет иные рассуждения о вещах. Язычник, взирая на небо, вглядывается в него и дивится, потому что небо считает он Богом… Смотрит он на землю, на воду и кланяется им… Мы же так не рассуждаем. Обращая взор на небо, мы дивимся Сотворившему его, ибо знаем, что небо – не Бог, а лишь дело Божие… Смотрим мы на тварь, и она направляет нас к Творцу всех тварей. Язычник зрит богатство и поражается ему, как некоему чуду, а я на то же самое богатство смотрю свысока и насмехаюсь над ним… Язычник видит беду и ропщет, а я взираю на нищету – и скачу, и радуюсь, ибо истинным богатством признаю добродетель»^[13].

Осуждая пристрастие к материальным благам, преп. Нил предостерегает читателя и от «сети» людской славы, лишающей праведную жизнь подлинного христианского смысла и извращающей основную нравственную цель человеческого совершенствования. «И знай, благороднейший, – пишет преп. Нил комиту Ириму, стремившемуся занять высокую кафедру епарха, – знай, что мала, ничтожна, мимолетна и ничем не лучше весенних цветов сия достойная смеха и отвратительная слава, воздаваемая тебе людьми»^[14]. В другом письме преп. Нил с нежной любовью назидает своего ученика, чтобы тот не предавался земным забавам. В частности, он предостерегает его и от жажды земных почестей. «Смотри, сын, – пишет он, – чтобы, ища славы у людей, не остался ты без славы Божией». «Не продавай дела рук твоих за славу человеческую и не отдавай будущей славы за ничего не стоящую похвалу. Слава человеческая – в прахе; и сила ее угасает на земле, а слава добродетели вечна». «Слава, – свидетельствует преп. Нил, – слепа, потому что в жизни часто чествуются те люди, которые ни своими делами, ни своими словами не принесли никому никакого блага». Отвращая людей от «слепой» славы, преп. Нил, тем не менее, благосклонно относится к желанию юношей, посвящающих себя монашеской жизни, «заслужить благосклонность людей мудрых», но и эта благосклонность, которую преп. Нил называет «величайшей из своих похвал» является лишь средством, с помощью которого они могли бы «навыкнуть искать похвалы лишь у Бога».

В своем осуждении человеческих притязаний к стяжанию богатства и людской славы преп. Нил сильно укоряет и предающихся разным земным удовольствиям. «Горе тебе, несчастнейший среди людей, – пишет он Приону, – что за малую и тленную усладу зарабатываешь ты себе вечный пламень»^[15]. Земные утехи, как учит преп. Нил, рассеивают человеческую мысль и, пленяя у человека чувство, ум и волю, лишают душу мира, необходимого ей для духовной жизни. «Не забава для души, – пишет он в другом месте, – проводить время в театрах и на конских ристалищах. Напротив, это страшный ущерб. Если же хочешь обрести подлинный душевный мир, то поспеши тогда в церковь или туда, где подвизаются монахи. Здесь найдешь ты много утешения и великое облегчение страждущему сердцу»^[16]. Дабы люди убедились в пользе пребывания в церкви, с одной стороны, и в ущербности земных развлечений, с другой, преп. Нил советует каждому сравнить свои внутренние переживания. «Испытай себя, – поучает он, – как чувствуешь ты себя, выходя из церкви и из монастыря, а как после театра или конных скачек. Сопоставь тот и другой день, и ты ясно познаешь пользу, получаемую от пребывания в церкви и монастыре, и утрату от посещения цирка и театра».

Излагая взгляд преп. Нила на человеческую жизнь и его учение о смысле земных взаимоотношений, мы должны остановиться на одной весьма заметной особенности его миросозерцания. Речь пойдет о его отрицательном отношении к светской науке и мудрости века сего. Эта характерная черта преп. Нила, как и весь ход его мыслей, а также и его глубокая вера, обусловлены его общим аскетическим настроем. Всей душой он был предан высокому учению христианского откровения и лишь в нем, в его восприятии и усвоении, усматривал ту небесную премудрость, которая только и достойна украшать человеческую мысль. Повсюду в своих трактатах и письмах свидетельствует он о себе как о человеке, для которого единственная премудрость — вера в Иисуса Христа, Священное Писание и Церковь. В сравнении с этим, самая блестящая языческая ученость казалась ему ничтожной, не заслуживающей никакого внимания со стороны христиан. Поэтому преп. Нил строго осуждает людей, а в частности христиан, «которые поднялись на высокую гору Христовой философии (любомудрия)»^[17] и в то же время продолжают возгревать в себе еллинскую мудрость и заниматься стихотворством, составляя «сухопарые слова». Такие увлечения некоторых христиан преп. Нил считал оскорблением святости и высоты богооткровенного учения; посему, со свойственной ему искренностью, он замечает: «Нет ничего более пустого и крепче привязанного к земле, как мирская мудрость, хотя, по свойственному ей бесстыдству, и покушается она парить в высоте»^[18]. Такое же чувство негодования преп. Нил выражает и в письме к схоластику Никотиху, которого укоряет за то, что тот, приняв христианство, не отказался, впрочем, от «еллинского безумия» и в своих речах всегда приводит мнения еллинских философов, а своих «священников порицает за их простоту, невзирая на их добродетельную и славную жизнь. Но если мы вникнем в простые церковные слова наших иереев, – продолжает преп. Нил, – и исполним их, то легко сможем стяжать непорочный образ мыслей. Напротив, занимаясь еллинскими науками, люди предаются нечистоте и распущенности»^[19].

Всецело преданный святой христианской премудрости, преп. Нил считает, что, помимо нее, не нужно искать никакой иной ни для себя, ни для других, и потому не только не советует заниматься светской наукой, но, напротив, энергично отвращает от всяких подобных занятий, призывая христиан сосредоточить свои силы на живой (деятельной, практической) добродетели. «Какую будешь иметь ты пользу, – пишет он философу Афродисию, – если не станешь прилагать тщания к деятельной (практической) добродетели, но продолжишь заниматься, как тебе кажется, рассудочной философией, похваляясь тем, что знаешь меру солнца, движение звезд, величину неба; и более того, часто дерзать даже «богословствовать», покушаясь проникнуть туда, где истина недоступна и где исследования опасны, – и в то же время жить хуже свиней, валяющихся в блате»^[20]. В другом письме преп. Нил осуждает занимающихся языческой риторикой и научающихся красиво выражаться, забывая об аскетической стороне христианской жизни. «Не пекущийся о делах нравственных и не подражающий в том Христу, но жаждущий красноречия подобен человеку, полагающему, что он ест каменный хлеб; которым, разумеется, не насытится, но сломает себе зубы»^[21].

Одному монаху, бывшему ритору, продолжившему после принятия монашеского пострига заниматься эллинской софистикой и собиравшему греческие светские книги, преп. Нил пишет: «Для чего ты и после отречения от мира так тщательно собираешь этот мусор, эту пыль, эту грязную кучу еллинских книг, которые не только не полезны, но и вредны»^[22]. То ученое направление в христианстве, которое пыталось найти связь и гармонию между греческой философией и христианством, было чуждо аскетическому настрою преп. Нила^[23]. Для подвигов аскезы, цель которых – нравственное восхождение к уподоблению Христу, греческая философия, по мнению преп. Нила, не может дать ничего. Она не только не полезна, но и ущербна. Ущербна потому, что пропитана языческим духом, духом идолопоклонства. «Как не стыдишься ты, – восклицает преп. Нил в письме Елевферию, – называть воздержными и мудрыми Диогена, Пифагора, Платона, которые дошли до такого бесплодного мудрования, что поклонялись даже неподвижным и мертвым идолам?!»^[24]

Впрочем, негативное отношение преп. Нила к языческой мудрости не дает нам права приписывать ему узкий обскурантизм. Напротив, мы убеждены, что преп. Нил, если бы он жил в наше время, в которое серьезная литература и любая истинная наука дают нам много духовных элементов и связей с христианством, то не оспаривал бы, конечно, ценности научного богатства. А та светская мудрость, которую осудил преп. Нил, была мудростью языческой. При воззрении на нее благочестивый христианин испытывал чувство враждебности и отвращения к лжи, исчезающей, однако, в свете Богооткровенной истины. Силу и теплоту Божественной, просвещающей благодати преп. Нил получил в своих аскетических подвигах и ощущал ее непосредственно, на основе личного опыта. Он духовно обитал в живом и негасимом свете Божественной истины и потому не чувствовал потребности в эллинской философии, то есть в слабых сполохах ее холодного свечения.