Тимофей Ящик: о службе и служении, о верности и вере

Вера и верность не бывают слепыми, потому что и то, и другое подразумевает самоотверженную любовь, которая отличает их от зашоренного фанатизма. Та же жертвенная любовь способна преобразить тяжелую рутинную службу и возвести ее в ранг высокого служения.

Верой и правдой

Тимофей Ящик В первой половине 1920-х годов на улицах Копенгагена можно было видеть пожилую хрупкую даму аристократического вида в сопровождении рослого вооруженного казака с окладистой бородой и в экзотической для Европы одежде. Грозный вид вооруженного чужестранца при кобуре и шашке, одетого в черную папаху, черкеску с газырями, широкие шаровары и до блеска начищенные хромовые сапоги, приводил в недоумение местных жителей и пугал детвору. А в отелях и магазинах датчане принимали его за ряженого швейцара.

Пожилую женщину звали Мария Федоровна, урожденная Мария София Фредерика Дагмар, она – дочь датского короля Кристиана IX, супруга Александра III и мать Николая II. В 1919 году она вынуждена была покинуть Россию и под конец жизни обосновалась в родном Копенгагене, где ее повсюду сопровождал личный помощник и телохранитель по имени Тимофей Ящик.

Этот колоритный лейб-казак оставался неразлучной «тенью императрицы» на протяжении 13 лет, оберегая Ее Величество от покушений большевиков вплоть до ее смерти в 1928 году. Кроме грозного внешнего вида европейцев поражала его непоколебимая преданность Марии Федоровне и самоотверженное отношение к службе. Охраняя высочайшую особу, верный казак даже ночевал во дворце у дверей ее покоев, уложив на дорогом паркете бурку и спрятав в изголовье заряженный револьвер. В прошлом этот человек верой и правдой служил ординарцем у ее сына – императора Николая II. В обязанности ординарца входило не только исполнение различных поручений монарха, но и его охрана.

Весной 1914 года, накануне Первой мировой войны, государь выбирал себе личную охрану среди лучших казаков Императорской лейб-гвардии. Проходя вдоль шеренги подготовленных претендентов, государь остановился около высокого статного чернобрового молодца с голубыми глазами.

– Как тебя зовут?

– Тимофей Ящик, Ваше Величество!

– Ящик… Мне кажется, я слышал раньше эту фамилию.

– Мой старший брат служил в царской лейб-гвардии, Ваше Величество!

Император внимательно взглянул на красавца и сказал:

– Я беру этого Ящика!

Сам казак впоследствии вспоминал свои чувства, которые испытывал в тот момент:

«Я и виду не подал, что от счастья не мог стоять на ногах. Мне было 36 лет. Как говорится, был в своем лучшем возрасте, но казалось, что моя жизнь только начинается. В апреле 1914 года я приступил к службе в качестве первого лейб-казака».

Мой конь подо мной – мой Бог надо мной

Тимофей Ксенофонтович Ящик родился 20 апреля 1878 года в станице Новоминской Ейского отдела в многодетной семье. В его воспоминаниях есть такие строчки: «Я родился в России – моей любимой России. Точнее сказать – на Кавказе в Кубанской области».

Как потомственный запорожский казак, чьи предки переселились на Кубань из Черниговской губернии, казачье облачение Тимофей носил с четырех лет. А еще раньше от отца он усвоил непреложную истину: «Мой конь подо мной – мой Бог надо мной».

С раннего детства примером послушания и верности был конь, на котором он добирался до школы. «Подъехав к воротам школы, мы спрыгивали с него, разнуздывали и говорили ему, чтобы он шел домой, – и конь быстро понимал сказанное, – вспоминал он. – Если кто-нибудь из нас приходил в конюшню, достаточно было только прошептать кличку коня, и он сразу же прислушивался и поднимал голову, радуясь встрече. Во многих случаях, если дверь конюшни приоткрывалась, конь понимал, кто пришел». По словам Тимофея, это был настоящий боевой товарищ и одновременно рабочая сила. При этом коней казаки никогда не использовали для пахоты – в плуг и борону запрягали только волов.

«В основе радости жизни была настоящая вера в Бога. Я рано научился любить и слушаться Бога»

А примером верности и послушания Господу для Тимофея с малых лет служили родители, о чем он рассказывал так: «В основе радости жизни была настоящая вера в Бога. Моя семья была очень религиозной. Я рано научился любить и слушаться Бога. Как только я начал говорить более или менее правильно, отец научил меня словам молитвы, учил меня креститься, делать поклоны и опускаться на колени».

Когда казаку приходила пора поступать на государеву службу, то он брал с собой не только своего верного коня, но и личное снаряжение. Государство выдавало только винтовку и боеприпасы. Так что ратное дело для казака требовало немалых расходов, которые ложились на всю его семью. «Она платила эту цену охотно, – отмечал в своих мемуарах Тимофей Ящик. – Потому что нам всем внушали, что любить царя нужно больше, чем кого-либо на свете. Мы чувствовали себя особо избранными для того, чтобы охранять и защищать его». В другом месте он свидетельствует: «У казаков не было большего желания, чем служить нашему дорогому царю и быть к нему как можно ближе».

Служение

Движимый осознанным чувством долга и твердой преданностью государю, Тимофей Ящик в 1900 году поступил в Первый Ейский полк, расквартированный в Тифлисе. Как великолепного стрелка, его сразу определили ординарцем в конвой командующего войсками Кавказского военного округа генерал-губернатора князя Григория Сергеевича Голицына.

В 1904 году на князя было совершено покушение, в результате которого чиновника ранили, и Тимофей Ксенофонтович участвовал в успешной поимке одного из исполнителей преступления. После того инцидента Голицын вынужден был покинуть свой пост, и в Санкт-Петербург он отправился вместе со своим ординарцем Ящиком. «Я надеялся, что эта поездка даст мне шанс увидеть царя, в то время это было моим заветным желанием», – вспоминал казак.

Его мечта вскоре исполнилась: вместе с Голицыным он попал на большой военный парад по случаю крестин наследника престола цесаревича Алексея, о чем он упомянул в мемуарах: «Это был незабываемый праздник. Германский кайзер Вильгельм II был крестным отцом, а вдовствующая императрица Дагмар крестной матерью. В те дни я и не догадывался, что позднее мне будет разрешено носить молодого царевича на руках – и не один, а бесчисленное множество раз. Если бы кто-то предсказал мне эту счастливую перспективу, то я бы не поверил. Я был поглощен только тем, что видел царя своими собственными глазами, и радовался, что, вернувшись домой, смогу рассказать всей станице об этом исключительном событии».

«У казаков не было большего желания, чем служить нашему дорогому царю и быть к нему как можно ближе»

Когда через некоторое время князь Голицын тяжело заболел и перестал нуждаться в ординарце, он ходатайствовал о зачислении Тимофея Ящика в Собственный Его Императорского Величества Конвой, где в прошлом служил старший брат казака. Это привилегированное воинское подразделение, состоявшее из отборных кубанских и терских казаков, предназначалось для охраны монарха и его местопребывания. «Я был на седьмом небе, – вспоминал Тимофей об этом событии. – У казаков не было большего желания, чем служить нашему дорогому царю и быть к нему как можно ближе».

С 20 мая 1905 по 6 июня 1907 года Ящик успешно нес караульную службу в Императорском Конвое, а потом уехал в родную кубанскую станицу, где в течение пяти лет со своей женой Марфой вел хозяйство и воспитывал детей. Вернувшись в армию в 1912-м, он дослужился до взводного урядника лейб-гвардии 1-й Кубанской казачьей сотни, пока не стал ординарцем Николая II.

Рядом с царем

Об этом времени Тимофей Ксенофонтович рассказывал следующее: «Я старался научиться тому искусству, которое было важнейшим для лейб-казака: полностью уйти в тень, чтобы никто не замечал твоего присутствия, и всё же быть настолько близко, чтобы в любой нужный момент вновь появиться».

Рядом с царем лейб-казак прослужил меньше года, но в его воспоминаниях фигура государя занимает особое место. Ординарец очень часто упоминает имя монарха и рассказывает связанные с ним любопытные случаи, свидетелем которых ему довелось быть. При этом каждое слово, произнесенное в адрес императора, проникнуто неподдельной любовью и уважением. О человеческих качествах государя он свидетельствует: «Способность царя разделять боль и несчастья своих людей была удивительной. Царь был чересчур человечным и сострадательным, чтобы быть великим, надменным правителем. Судьбы отдельных маленьких людей глубоко трогали его. Он был слишком добр, чтобы быть Царем России».

«Способность царя разделять боль и несчастья людей была удивительной. Судьбы маленьких людей глубоко трогали его»

В то же время Тимофей Ксенофонтович отмечал: «Многие из историков нового времени называют Николая II слабым и нерешительным человеком. Мы, жившие рядом с ним в течение нескольких самых трудных лет, знаем, что во всех случаях он был человеком, который стремился к лучшему и предъявлял к себе большие требования – к сожалению, значительно большие, чем он должен был предъявлять к другим… И менее всего лично он был трусливым. Он многократно бывал на передовой (во время Первой мировой войны. – Д.Х.), чтобы побеседовать с офицерами и рядовыми, и я никогда не видел у него хотя бы малейший признак страха. Мы любили и охраняли государя не из-за корысти. Для нас это было честью».

То, что защита императора почиталась делом чести, Тимофей Ящик подчеркивает в своих воспоминаниях неоднократно: «Люди полагают, что быть гвардейским казаком выгодно. Ничего нет более ошибочного. Это не должность, а дело чести». Обычно подобное отношение человека к своим обязанностям уже не укладывается в формальное понятие службы, потому что по сути это уже настоящее служение. На таких солдатах, офицерах и генералах держались все боевые победы Российской империи.

Кроме того, в воспоминаниях Тимофея Ящика встречаются живые свидетельства любви и уважения к царю со стороны народа: «Я видел много примеров того, что простые люди, широкие народные массы любили царя. Они испытывали доверие к нему и к его желанию помочь им. Везде, куда бы мы ни приезжали, вокруг него толпились люди». В другом месте он пишет: «Население в этой местности с любовью относилось к своему царю, и, когда люди видели его прогуливающимся в лесу, окружавшем дворец, они кричали: “Да здравствует царь!” – и махали ему и его семье. Так было до последнего дня, а служил я в лейб-гвардии».

Тень императрицы

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и её камер-казак Тимофей Ящик. Копенгаген, 1924 В декабре 1915 года Тимофей Ящик по рекомендации Николая II поступает на службу лейб-казаком к его матери – вдовствующей императрице Марии Федоровне. В его жизни это был особый рубеж, после которого, как он сам признается, «началась новая, богатая событиями эпоха». К тому времени он уже успел побывать на фронте, и так случилось, что казак, который потом поступил на его место, вскоре был убит.

Оказавшись рядом с вдовствующей императрицей в военное время, Тимофей Ящик стал свидетелем ее активной работы на посту председателя русского Красного Креста. Лейб-казак вспоминал, что Мария Федоровна «душой и телом отдавалась этой работе»: «Она часто посещала многие госпитали и лазареты и всегда находила приветливое слово для раненых солдат. Особое внимание она уделяла помощи инвалидам с протезами конечностей, для того чтобы они могли найти ту или иную работу. Для них, включая слепых, были организованы школы, где они могли научиться какому-нибудь ремеслу».

Вскоре Тимофею Ящику пришлось сопровождать ее в Киев, где в марте 1917-го 70-летняя императрица узнала трагическую весть об отречении Николая II. Уже на следующий день она отправилась в его могилевскую Ставку, где увиделась с любимым сыном в последний раз. Лейб-казак был свидетелем, как за государем приехали трое уполномоченных представителей новой власти с красными повязками, чтобы сопроводить его в Санкт-Петербург. «Императрица обняла, ласково поцеловала и благословила его, – вспоминал Тимофей Ящик. – Она очень плакала – больше, чем я когда-либо до и после этого видел, как плачет сильная датская принцесса. Царь прослезился, взял свою шинель и меховую шапку и сказал, что он готов следовать за ними. Бывшая императрица видела своего старшего сына в последний раз. Но всю свою жизнь она постоянно и твердо верила, что она снова его увидит».

Вслед за этим новые власти вежливо, но настойчиво распорядились, чтобы Мария Федоровна уехала в Крым, где она два года прожила фактически под домашним арестом, время от времени подвергаясь бесцеремонным обыскам. Было очевидно, что над Россией сгущались тяжелые тучи, и в начале 1919-го командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе адмирал Калсорп передал вдовствующей императрице от английского короля Георга V личное приглашение в Великобританию. Для эвакуации он предоставил дредноут «Мальборо».

К тому времени уже не было в живых ни Николая II, ни его семьи, но Мария Федоровна считала это слухами и горячо верила, что им удалось спастись. Именно по этой причине она долго и упорно отказывалась покидать Россию, несмотря на наступление большевиков. После продолжительных уговоров убедить ее в необходимости эвакуации удалось только дочери Ксении. Весной 1919-го Мария Федоровна, отплывая на военном судне с ялтинской пристани, в последний раз окинула взглядом берег великой страны, где прошли ее лучшие годы.

«Когда у нас России нет…»

«Меня ничто не радует, когда у нас России нет, и чужая радость меня не утешает»

Ненадолго задержавшись в Лондоне, в августе того же года императрица прибыла в Копенгаген. Всё это время ее сопровождал верный казак Тимофей Ящик, несмотря на то, что в родной Кубани у него осталась семья – жена Марфа и девять детей. Первые годы жизни в Европе ни он, ни Мария Федоровна не сомневались, что большевики долго не протянут у власти и совсем скоро скитальцы благополучно вернутся в Россию.

Но, увы, время шло, и в 1922 году Тимофею Ксенофонтовичу стало известно, что большевики расстреляли его жену. В это время он уже настойчиво, но тщетно искал возможности вывезти семью в Данию. Ему лишь удалось получить выездное разрешение на младшего сына, больного туберкулезом, но тот так и не дожил до отъезда.

Со второй женой Агнес Аабринк

Через три года после смерти супруги Мария Федоровна благословила его на второй брак с датчанкой Агнес Аабринк, которая крестилась в Православии с именем Нина. Она и записала под диктовку его мемуары, которые легли в основу книги «Рядом с императрицей. Воспоминания лейб-казака». Свою жизнь в эмиграции он охарактеризовал следующими словами: «Меня ничто не радует, когда у нас России нет, и чужая радость меня не утешает».

После смерти императрицы в 1928 году ее верный помощник и телохранитель трое суток простоял в карауле у ее смертного одра. Впоследствии он вспоминал: «Когда я клал Марию Федоровну в гроб, она так высохла, что казалась почти невесомой. Я очень надеюсь, что императрица знала, как благодарен я был ей за ее доброту».

Могила Тимофея Ящика в Копенгагене Мария Федоровна облагодетельствовала Тимофея Ящика небольшим наследством, которого хватило, чтобы открыть бакалейную лавку в городке Валби. Нехитрая торговля кормила Тимофея Ксенофонтовича с супругой до скончания дней, а прожил он 68 лет. В 1946 году его похоронили рядом с женой на русском кладбище в Копенгагене.

До своего последнего вздоха лейб-казак Императорской лейб-гвардии Тимофей Ящик, верой и правдой служивший царю и Отечеству, не терял надежды вернуться на родную Кубань. По этой причине он так и не принял датского гражданства и не выучил до конца датского языка.

В его воспоминаниях есть следующие слова: «С тех пор как мы детьми начинали ползать, нас учили, что приказ есть приказ и, если мы получим команду, она будет выполнена в точном соответствии с волей того, кто имеет право приказывать. Мы повинуемся и поступаем так, как ожидает от нас отдавший приказ человек. В жизни казак достаточно свободная личность, но лейб-казак никогда не бывает свободным. И если когда-нибудь, пока я жив, на российский трон вступит новый царь, то я не смогу оставаться в Дании, а поеду сломя голову к царю и поступлю в его распоряжение»…