«Вся его жизнь – преумножение любви»

Совсем недавно – 1/14 июня, в день памяти мученика Валериана Римского, праздновал тезоименитство Валериан Михайлович Кречетов (род. 14 апреля 1937) – митрофорный протоиерей, друг старца Николая Гурьянова, авторитетный духовник и духовный писатель. В 2017 г ему исполнилось 80 лет. Редакция портала Православие.Ру поздравляет отца Валериана с юбилеем и именинами и публикует рассказы о нем его сослужителей и чад, кровных и духовных.

Протоиерей Валериан Кречетов. Фото Ольги Орловой

«Так и возрождается Россия»

Схиархимандрит Илий (Ноздрин):

– Мы с отцом Валерианом давно знакомы, я сам тогда ещё в Оптиной был. Он очень начитанный. Да и сам много книг написал. Многих окормляет. Наверно, и не сосчитать, сколько у него духовных чад: как звезд на небе (Быт. 22, 17). Также и наследников скоро будет не счесть: у него сейчас уже при семерых детях – 35 внуков. Вот как он богат!

Господь на все доброе благословляет человека, но при этом каждому дано при сотворении свое собственное произволение. Человек создан свободным. Бог мог бы сделать всех людей такими, какими Ему это угодно, но если Он будет делать все без воли на то человеческой, то человек уже не будет чадом Божиим, перестанет быть собственно человеком, станет неполноценным. Бог хочет, чтобы мы развивались в свободе и любви. Отец Валериан не закопал данные ему Богом таланты. Вся его жизнь – преумножение любви.

Протоиерей Валериан и схиархимандрит Илий

У отца Валериана очень крепкая духовная школа: он родился в семье священника, отсидевшего на Соловках, окормлялся у отца Сергия Орлова (в постриге – иеромонаха Серафима), здесь, в Переделкино, с отцом Тихоном (Агриковым; в схиме Пантелеимоном) служил, был знаком со многими исповедниками советских времен. В наше время уже храм в память Новомучеников и исповедников Церкви Русской там, в Отрадном, построил.

Его духовная жизнь проявляется вовне, как лучи

Отец Валериан очень деятельный и активный. Его духовная жизнь проявляется вовне, как лучи. Живет он традициями нашей Русской Православной Церкви – во многом хранит те из них, которые в советское время большевики и коммунисты пытались разорить. Так, через сохранение этих традиций, он и укрепляет веру в народе. Сколько он уже своих духовных чад рукоположил да в монастыри благословил на подвиг! Другие по его благословению и примеру создают крепкие семьи. У него бесчисленное количество духовных чад. Так и возрождается Россия.

Дай Бог ему подольше пожить в добром здоровье. А прежде всего, желаю, конечно, спасения души!

«Якове, Якове…»

Иеросхимонах Валентин (Гуревич), духовник московского ставропигиального Донского монастыря:

– Не мы приводим людей в Церковь, а Господь. Он касается Своей благодатью сердца человеческого.

Был такой случай. Это происходило ещё при советской власти. Так получалось, что у меня находились слова, и люди приходили в Церковь. А один человек, который был мне очень дорог, все время противился. Мне именно это пережить было очень тяжело.

Протоиерей Валериан Кречетов и иеросхимонах Валентин (Гуревич)

Однажды я просто настолько ясно все объяснил, что противоречить было уже нельзя. И тогда у этого человека просто был вопль: «Почему, – говорит, – на меня оказывается такое давление? Ты сказал слово, посеял его во мне. Оно должно созреть внутри меня, прорасти и дать плод. А ты проявляешь такое вот насилие. Оставь меня в покое!» Это был действительно вопль души.

В этот же день я ехал в отрадненский храм на вечернее богослужение и встретил по дороге прихожанина нашего храма. Мы продолжили путь вместе, и я рассказал ему о своей скорби. А он говорит, что читал недавно «Письма Баламута» Льюиса, это сказочная повесть в письмах, переписка двух бесов. Старший младшему там пишет про Христа: «Мне Он непонятен. Он говорит, что любит человека, – и при этом оставляет его свободным. А для меня любовь к тебе – это крепче держать тебя в своих когтях!»

Потом, на следующий день, я был на литургии. Служил отец Валериан Кречетов и говорил проповедь. Он рассказывал про Андрея Первозванного, который проповедовал в наших пределах. И после проповеди апостола не получилось так, чтобы страна сразу стала христианской. Шли века, и как будто после апостольских трудов не осталось и следа…

– Почему так? – спрашивал батюшка. – Не могло так быть! Неужели ничего?

Даже в тех краях, где была письменность, очень многие памятники того времени были потом уничтожены, и свидетельств не осталось почти никаких, которые могли бы подтвердить евангельские события. Однако все равно апостольская проповедь не могла пройти бесследно. Обязательно должны были остаться какие-то общины и ученики. Может быть, они были тайные, потому что страна была языческая.

Народы бывают разные. Где-то, как море разливанное, сразу распространяется учение о Христе. В других местах – это какая-то река, как после проповеди апостола Фомы в Индии. Где-то ещё, как, например, возможно, у нас после проповеди апостола Андрея Первозванного, образуются подводные течения. Такая невидимая закваска, вероятно, уже действовала в народе и свидетельствовала о Христе.

Может быть, эта закваска и была причиной того, что, когда уже при князе Владимире произошло Крещение Руси, у нас не было мученичества, которое сопровождало Крещение у других народов.

Он взаимодействует с паствой и в то же время ведет диалог с Вышним миром

У отца Валериана есть такое свойство: он в своих проповедях часто отвечает именно на те больные вопросы, которые волнуют присутствующих в храме. Он точно взаимодействует во время проповеди с паствой и в то же время ведет диалог с Вышним миром. Он даже озвучивает мысли тех, кто слушает его. Словом, когда батюшка стоит на амвоне, происходит коллективное сотворчество Небесной и земной Церкви, а батюшка является тем чувствительным «органом», который синтезирует мысли прихожан, свои и наитие свыше. Если у кого-то боль на сердце – они получают ответы, как бальзам на раны сердечные.

Итак, завершая свою проповедь, батюшка сказал, что как каждый этнос подобен человеку, так и человек – этносу. И только Господь знает, кого, как и когда к Себе обратить. Потому что Господь знает, что для одного исповедание христианства возможно с детства, а про другого Господь знает, что он этого не понесет. Потому что могут быть гонения, какие-то скорби, и он отречется от Христа. Это будет хуже. Кто-то вообще может только на смертном одре уверовать. Господь знает, кому и когда открыть сердце. Мы не должны ни на кого оказывать давления.

Мы просто должны сказать слово, а чтобы оно было принято и дало плод – это уже дело Божие.

Говоря об этом, батюшка использовал буквально те же слова, которые были сказаны мне тем человеком, которого я «воцерковлял». О «посеянном слове», которое должно «созреть» внутри, «прорасти и дать плод», о том, что необходимо терпеливо ждать, пока это все будет происходить, поскольку это требует времени, о том, что при этом нельзя оказывать «давление».

То, что это было сказано специально для меня, у меня не вызывало никаких сомнений. Эти его слова меня вполне успокоили, удовлетворили и стали для меня уроком на будущее. От душевного смятения не осталось и следа.

Впоследствии пришлось быть свидетелем аналогичных случаев с другими прихожанами. Мне были близко знакомы многие из них.

И вот, приходилось не раз наблюдать: батюшка говорит пространную проповедь. Он четко проводит основную тему, но она время от времени «обрастает» попутными рассуждениями, с этой темой перекликающимися. И в этих рассуждениях проповеднику как раз удается ответить на «больные» вопросы присутствующих.

Вот во время проповеди в храм входит опоздавший прихожанин. Я с ним близко знаком, и мне известны его житейские неурядицы и духовные трудности. Знаю конкретно, в чем состоит его главная болезненная проблема. И у меня мелькает мысль: «Сейчас батюшка затронет именно эту проблему». И действительно, при появлении опоздавшего течение проповеди внезапно меняется, и батюшка очень четко высказывается по этому больному вопросу – бальзам на сердечные раны опоздавшего прихожанина делает свое дело…

В беседах отца Валериана красной нитью проходит тема незлобия и любви Христовой

И ещё. В проповедях и беседах отца Валериана красной нитью проходит тема незлобия и любви Христовой и отвержения вражды и ненависти. Он был близко знаком с отцом Иоанном (Крестьянкиным), отцом Николаем Гурьяновым, с судьбами святителя Афанасия (Сахарова), отца Арсения, о котором повествуется в одноименной книге, составленной братом его тещи, и со многими другими. И он вполне усвоил дух российских новомучеников и исповедников, которые выстрадали и подтвердили необходимость исполнить заповедь о любви к врагам, не допускали в свое сердце злобу даже против своих палачей. Без этого было бы невозможно сохранить благодать в своем сердце, то есть помощь Божию, обеспечивающую богоподобие души в нечеловеческих, экстремальных обстоятельствах советских гонений на веру Христову, способность не сломаться в условиях чрезвычайного психологического и физического давления, не оговорить своих друзей и не отречься от Христа.

В этой связи он часто упоминал случай с Патрикием, который был подвергнут чрезвычайным мукам и не был сломлен, но, допустив в своем сердце пароксизм ненависти по отношению к Никифору, тут же потерял укрепляющую его благодать Божию и сразу отрекся от Христа.

Большевистская революция и постсоветская вседозволенность привели к массовому отречению от Христа. Вместо Бога люди стали поклоняться комфорту, с чем несовместима многодетность.

Эта картина деградации и вымирания настолько поражает воображение, что мы не замечаем одного явления, которое все-таки вселяет надежду.

Мы говорим о том, что, например, некоторые прямые потомки новомучеников и исповедников, паства, которая окормлялась духоносными пастырями, прошедшими огненные испытания нового Вавилонского плена, отличаются от утратившего жизнеспособность большинства. Для них характерно, например, неприятие абортов, противозачаточных средств и многодетные семьи. Как сказал один известный современный миссионер, «атеисты вымрут, как мамонты, по собственному желанию». В то время как благочестивое меньшинство будет умножаться по закону «цепной реакции». И тут удивительным образом оправдываются пророческие слова Псалмопевца: семя нечестивых потребится (Пс. 36, 28), в то время как кротции наследят землю (Пс. 36, 11).

Нам известно много таких примеров. Среди них – как раз семья почитаемого церковным народом батюшки, отца Валериана, сына священника, прошедшего Соловки, и его супруги, дочери прошедших лагеря и ссылки духовных чад Алексия и Сергия Мечёвых, которая и сама была в ссылке. Отец Валериан и матушка Наталия Константиновна – родители восьмерых детей, которые, в свою очередь, обзавелись многодетными семьями.

Как-то в день его тезоименитства мы молились в алтаре храма, настоятелем которого он был. Вместе с ним там священнодействовали ещё двенадцать священников, ставшие его духовными чадами ещё в то время, когда были мирянами. То есть он, можно сказать, – многочадный отец не только в обычном, но и в духовном смысле этого слова; не только его плотское потомство умножается по закону «цепной реакции» в геометрической прогрессии, но и духовное. Потому что эти его духовные чада-пастыри сами имеют обильное и обычное, и духовное потомство. Не говоря уже о том, что и среди его родных детей некоторые сами стали батюшками и матушками.

Таким образом, на нем сбываются другие слова Псалмопевца: Праведник яко финикс процветет и яко кедр, иже в Ливане, умножится (Пс. 91, 13).

Однажды от одного из своих духовных чад он услышал такую фразу: «Батюшка, число ваших домочадцев уже достигло преполовения того числа, с которым Иаков пришел в Египет. А потом будет, как песок морской». Батюшка сразу стал серьезным, задумался и сказал, что когда он был ещё молод, и у него ещё не было многодетной семьи, один старец посмотрел на него и, покачав головой, сказал: «Якове, Якове…».

Мудрость родителей

Священник Тихон Кречетов

Священник Тихон Кречетов, старший клирик Марфа-Мариинской обители, сын отца Валериана, выпускник Сретенской духовной семинарии:

– Сначала церковную службу ребенок просто впитывает, это потом я уже стал замечать, насколько папа живет богослужением, любит его. А так – я просто рос в семье, как травинка. Родители между собой никогда не то что не ругались – мы даже не видели, чтобы они были в чем-то несогласны друг с другом. Они всегда пребывали в гармонии.

У меня даже подростковый возраст, как мне кажется, прошел без особых протестных настроений. Хотя в детстве я много грязи нахватался. Помню, привели меня в школу из-под маминого крыла, я тогда даже слова «дурак» не знал. «Как, ты не знаешь? Мы тебе объясним», – и за две недели вся матерщина обрушилась на меня. Потом уже, осознавая, начинаешь по капле выжимать из себя всю эту скверну.

Летом мы ходили всей семьей в походы, жили в палатках, сплавлялись по реке Осетр – это на родине отца Валериана, под Зарайском. Однажды черпачок, который был в лодке на случай попадания воды, упал в воду и поплыл. А тут прошла моторка и подняла волну. Я думаю: «Утонет черпачок!» – и чертыхнулся. «Ты что?! – отец меня как на 180 градусов повернул. – Ты даже не замечаешь, что ты произнес! Значит, это слово вошло в тебя. Кого ты призываешь?» Я даже испугался – стало приходить осознание, с кем и с чем мы посредством своих слов выходим на связь.

В старших классах я увлекся восточными единоборствами, в неделю у меня было по четыре тренировки. Родители, конечно, переживали. Мудрость их проявилась в том, что они не стали препятствовать, видя, как мне всё это интересно, разрешали заниматься.

Я тогда фильмов, например, о восточных единоборствах насмотрелся. А отец пригласил ныне покойного Левана Давидовича Ронделли, доцента ВГИКА, чтобы он побеседовал с нами. Он говорил о воздействии киноискусства, как обрабатываются люди. Нас просто пленяют все эти спецэффекты, а он объяснил, как с помощью этого обольщения управляют людьми. Так, получив вразумление, начинаешь задумываться.

Потом, когда я открыл Добротолюбие, для меня померк Восток. Часто при воспитании детей – это я сужу уже по собственному опыту – возникает соблазн права вето: запретить и всё. Но мои родители этого не делали. Мы росли внутренне свободными. Папа и мама молились, и для меня в свое время всё встало на свои места.

У нас никогда не было разделения на отцов и детей. Родители могли что-то близкое мне не принимать – музыку, допустим, которую я слушал. Но я всегда знал, что они, даже если в чем-то не согласятся, поймут меня.

К нам домой приходили разные люди, кого только не было: и протестанты, и баптисты, и атеисты-коммунисты, – пусть краем уха, но мы слышали, что за дискуссии разворачиваются, какая там мощная защита веры была. Эти беседы устраивались не специально для нас, но мы впитывали и это, осознавая свою позицию.

Мне это уже в школе пригодилось – когда сказали: «Поступай в пионеры», я ответил: «Нет». Когда принимали в октябрят, тогда меня под предлогом «приболел» в школу не отпустили. Хотя потом всё равно устроили специальную линейку и всем, кто «приболел», прикололи этот значок. Я значков никогда не носил, иду по улице, курточку расстегнул, чтобы всем был виден этот яркий значок. Пришел домой, отец его сразу отцепил, сказал: «Знаешь, это дядя такой... не очень хороший. Он православных, и вообще русский народ, не любил. Когда была Первая мировая война, с радостью подчеркивал число погибших русских людей, а потом сам ещё больше расстрелял, отдавая приказы, и гнобил в тюрьмах и ссылках. И твои бабушка и дедушки пострадали...». Значок я с тех пор не надевал.

Поэтому когда встал вопрос о вступлении в пионеры, я сразу ознакомился с Уставом ВЛКСМ, где прямо было указано: «Нужно бороться с религиозными предрассудками». А если я сам верующий, как бороться? С собой? Или с отцом прикажете? Нет, мне это не подходит. Про пионеров же всегда писалось: «Пионер – младший брат комсомольца». «Нет, спасибо», – говорю. – «На тебя родители оказывают давление?» – спрашивали меня. – «Нет, я сам». – «Ну, сам так сам».

Многое мы черпали из проповедей отца. Поэтому духовные чада, я думаю, слышали от него не меньше, чем мы. Когда я уже в студенческие годы стал петь на клиросе, начал как-то особенно вникать в нашу отрадненскую службу, мирную такую... Это все само по себе тебя напитывало, направляло. Я помню, один батюшка приехал и говорит: «Как у вас в Отрадном здесь хорошо. Стоишь, млеешь. Никто не спешит». Это все остается просто в сердце человека и хранит его.

Меня родительские молитвы хранили, не по своим заслугам я был свободен и невредим

Молитвы родительские, конечно, тоже берегли. Я сейчас, бывает, скажу кому-нибудь, кто пришел на исповедь: по-христиански жить надо вот так. Человек решительный, перекрестится – и в бой! Начинает стараться по заповедям жить, и тут же на него так всё восстает! Рушиться всё начинает. И тут понимаешь, что меня-то родительские молитвы хранили, не по своим заслугам я был свободен и оставался невредим. А каково тем, у кого нет этого тыла.

По плодам их узнаете их (Мф. 7, 16). Каждый из нас, братьев и сестер, шел по жизни своим путем, но главное, что мы, слава Богу, в Церкви. Двое из нас священники, одна сестра – матушка. Для нас всегда родительское слово было законом. Старались в каких-то важных вопросах быть в полном послушании: родители сказали, значит, так и будет.

Сейчас уже видимся с батюшкой совсем мало. Он в разъездах, я иной раз до полуночи могу не выходить из храма, исповедовать. Но всё-таки знаешь, что всегда можешь прийти к отцу, если возникнет сложный духовный вопрос, и получить вразумление, укрепление, утешение.

«На первом месте для отца всегда было священническое служение»

Протоиерей Федор Кречетов

– Отец для нас, детей, всегда был примером. В моих глазах он был образом идеального пастыря. Потом уже, когда мы выросли, сами приняли сан и стали главами семейств, стали понимать, как это трудно – среди забот и попечений о духовных чадах, неся всю тяжесть священнической ответственности, своих не упускать.

В фильме, который сейчас сняли к юбилею – «Любовь не ищет своего» – мама сказала: «Вы же видите, батюшка ни себе, ни семье не принадлежит». В субботу-воскресенье он на службе, в будни мы были на учебе. Отец служил в Отрадном, мы жили в Москве. Бывало, приедет домой поздно, а иногда днем, но вставал-то он очень рано, с ним начинаешь говорить, а он говорит: «Мне надо бы прилечь», – отвечает-отвечает и засыпает.

Но сам его приезд всегда был большой радостью. Девочки ему тапочки несли, мы все тут же собирались, пытаясь окружить его заботой.

На первом месте для отца всегда было священническое служение

На первом месте для отца всегда было священническое служение.

Единственное время, которое было отдано, как правило, полностью нам, – отпуск. Тогда мы всей семьей выезжали на природу. Рыбачили вместе с отцом. Папа вырос на берегу реки. Он всегда – это даже внешне заметно – лучше себя чувствует в сельской местности, чем в городе. Нам он тоже старался привить любовь к земле и ещё интерес ко всяким практическим навыкам, чтобы мы были чем-нибудь заняты.

Я с самого детства глубоко прочувствовал такое духовное понятие, как смирение – это когда тебя невозможно обидеть. Настраиваешь себя так, что ты хуже всех, – и тебя уже ничто не может задеть. Помню, братья заспорили и ругались между собой, а я подошел: «Если вам надо кого-то ругать, то поругайтесь на меня», – они и перестали. Во всех спорных вопросах папа говорил: «У кого больше смирения, тот пусть и уступит». «У Васьки смирение!» – однажды закричала сестрёнка. Тот, конечно, польщенный, какую-то игрушку и отпустил.

Все эти духовные установки на терпение, послушание, смирение, покаяние были заложены в нас с малых лет. Детской душой все это легко усваивается. Человеку, воцерковляющемуся в сознательном возрасте, если с детства он и понятия ни о чем таком не имел, гораздо сложнее потом бывает воспринять всё это.

Наказывал нас отец, только когда были совсем маленькими, ничего ещё не осознающими, и то я помню, что такое было только один раз. Вразумлял всегда уже спустя какое-то время после детской драки, например. Вечером, когда мы уже помолились перед отходом ко сну.

Из детства мне почему-то запомнился такой случай. Однажды мы со старшим братом Андреем уже буквально выходили, идя в школу на экзамены, он был в 10-м классе, а я в 8-м, и отец нас благословил: «Благословляю вас получить по пятерке!» И мы действительно получили по пятерке! Брат по литературе, а я по геометрии. Меня тогда поразила сила его священнического благословения. Но такое бывало нечасто.

Больше, конечно, с нами мама занималась. Бабушка ей помогала. Дома всегда была очень мирная атмосфера. Много читали вслух. Во время еды мама быстро поест – и читает нам вслух жития святых. Что-то и из классики читали: Пушкина, Диккенса, Гоголя, хорошие детские книги – «Малыш и Карлсон», «Папа, мама и 8 детей», «Маленький лорд Фаунтлерой». Мог кто-то и из нас, детей, подменять её.

Праздники, помню, все в кругу семьи отмечали. Ёлка у нас всегда появлялась на Рождество, а не на Новый год. На Прощеное воскресенье мы все вместе собирались, и было заговенье на блинах, а потом, перед тем как разойтись, кланялись друг другу в ноги и просили прощения. С детства мы постились. Пасху, разумеется, все вместе праздновали.

На праздники дома всегда было пение – папа акафисты пел о преподобных Серафиме Саровском и Сергии Радонежском, о Валааме и Афоне и т.д. Это производило очень сильное впечатление. Начальное музыкальное образование в нашей семье получили все дети, у нас была учительница по фортепиано. Но только я окончил ещё и пятилетнюю музыкальную школу по классу флейты.

В доме у нас всегда было много интересных людей. Бывали баптисты, исследователи парапсихологии, интересно было послушать, как отец с ними говорил. Тем более если собирался собор отцов: так, помню, оказались у нас дома ещё и протоиереи Владимир Воробьев и Александр Салтыков, и тут пришел человек, который был атеистом... Вот отцы втроем с ними и разговаривали, и было очень интересно и поучительно.

Но бывали и глубоко верующие люди, многие из ВГИКа. Например, Николай Николаевич Третьяков, Леван Давидович Рондели и др. Они и с нами иногда устраивали беседы.

Приезжали и издалека. Я потом, когда служил в армии и попал на Украину, в увольнении побывал у знакомых отца под Житомиром.

Со многими духовными наставниками папа, конечно, общался без нас. Но и нас иногда брал, допустим, к отцу Николаю Гурьянову. Мне запомнилось, что в присутствии старца ничего греховного в тебе просто не могло появиться, даже в мыслях. Там душа ощущает такой духовный аромат, который хочется поглубже вдохнуть в себя, напитаться им. Однажды, помню, батюшка Николай сидит и вдруг сказал: «Какие вы счастливые, вы будете жить вечно».

Отец очень благоговейно относился к старцу. Почему, я думаю, батюшка Николай избрал его, чтобы причащаться, потому что отец никогда не привносил ничего своего. Бережно охранял отца Николая. Например, чтобы взять с собой кого-то из нас, детей, – что бывало редко, я всего два раза был на Залите, – он всегда заранее спрашивал у батюшки, а отец Николай уже решал: «Можно», – говорил. Или: «Нет».

Отец всегда убеждал примером. В детстве я не думал о служении, что буду и сам служить в Церкви. Но, сколько себя помню, мы каждую неделю и на всех главных праздниках, которые не совпадали с учебой, были в храме. Неизбежно формировалось какое-то привыкание. Обязательно должен у человека произойти какой-то внутренний перелом, когда ты уже сознательно и ответственно выберешь веру и служение.

Отец говорил: быть священником – это служение, надо, чтобы ещё и профессия была. Поэтому я поступил в институт. Потом служил в армии. Мой друг, также сын священника, ныне уже сам священник, отец Иоанн Борисов, – мы вместе поступали в Московский автомобильно-дорожный институт, и он точно также был призван, – уже отслужив в армии, пошел в семинарию. И вот он мне предлагал поступать за компанию, но я тогда ещё не созрел.

А вот уже спустя год после армии я прочитал книгу «Старец Силуан», и мне внезапно реальность духовной жизни уже совершенно по-другому открылась. Раньше я просто жил внутри церковной традиции, формировался, но многого ещё не осознавал. А тут я вдруг понял смысл и свою ответственность за то, сколько я всего с детства от Бога получил. Как я мог после этого идти работать инженером?

Человек, ходящий перед Богом, уповающий на Него, спокоен

Хотя отец Валериан благословил закончить учебу в институте: «Мало ли, вдруг ты передумаешь? Испытай себя до конца. Призвание есть призвание: если оно у тебя действительно есть, никуда ты от него не денешься».

Отец наставлял, что самое сложное – это пастырское служение, именно окормление людей. А ещё он давал четкую установку: «Никогда не спешить. В алтаре – ни в коем случае. Все делай благоговейно. Когда ты службу совершаешь, как только ты дернешься, может что-то произойти». Действительно, жизнь потом убеждала: если человек порывистый по характеру или просто по неопытности торопится в алтаре, всегда что-то происходит.

Отец учил благоговению и смирению, а если с благоговением и смирением службу совершать, то это внешне и выражается, в частности, в неспешности. Мы знаем, что святые никогда не спешили. Даже когда обстоятельства требовали быстрой реакции, не суетились. Также и старцы. Человек, ходящий перед Богом, уповающий на Него, спокоен. Это можно только на опыте ощутить: если ты с Богом, то уверен, что всегда всё будет хорошо.

Отец очень многое нам дал, но дальше уже надо каждому самому идти за Господом, нести свой крест.

«Держитесь-держитесь за святых отцов!»

Священник Федор Калинин (слева)

– У отца Валериана есть один редкий дар: в проповедях отвечать на вопросы, которые в данный момент особенно волнуют слушающих его. Он говорит достаточно развернутые проповеди: они могут длиться и 40 минут, а могут час и более, – и за это время практически все, кто приходит к нему с какими-то ещё не озвученными вопросами, чудесным образом получают ответы на них. Думаю, многие могут это подтвердить.

В самом начале своего служения отец Валериан познакомился с Владимиром Петровичем Седовым – дальним родственником митрополита Филарета (Дроздова). Он его причащал, соборовал. Известна история о том, как святитель Филарет дважды наяву являлся Владимиру Петровичу, сказав, чтобы тот позаботился о могиле его матери, и пообещав в конце: «Все, кто тебе будут препятствовать, будут иметь дело со мной лично, а все, кто будут помогать тебе, тем и я буду помогать». Отец Валериан промыслительно оказался в числе этих помощников. Думаю, что дар проповеди отца Валериана связан как-то со святителем Филаретом. И вот почему. В XIX веке было два замечательных проповедника-митрополита: Филарет (Дроздов) и Платон (Левшин). Их отличие в том, что записанные проповеди митрополита Платона не производят такого впечатления, какое они производили, когда он их произносил, своим духом и энергией воздействуя на слушающих. А митрополит Филарет действовал глубоко через ум на душу, и его записанные проповеди не теряют своей благодатной силы. Вот так и с проповедями отца Валериана, они и записанные не теряют своей действенности.

Помню, один молодой человек, сейчас он уже давно батюшка, некогда очень сокрушался, что, окормляясь у отца Валериана, не имеет возможности хоть сколько-то с ним спокойно побеседовать. «Ты как-то странно, – говорю ему, – к своему духовному отцу относишься. Разве многие дети учатся у отца, вступая с ним в долгие разговоры? Они в основном просто смотрят на отца, как он себя ведет, и так, подражая ему, учатся. У нас есть ведь такая возможность!» Он прислушался и потом был очень благодарен за совет. Стал внимательнее наблюдать, как батюшка служит, беседует с людьми, вообще как он ведет себя обычно, и это оказалось полезней многих советов. Что касается успеха проповеди, то отцу Валериану ещё в начале его служения архимандрит Тихон (Агриков; в схиме Пантелеимон), с которым отцу Валериану почти сразу после рукоположения довелось служить вместе в Переделкино, сказал: «Запомни два слова. Если будешь помнить их во время проповеди, то твои слова будут достигать цели; если даже на самые возвышенные темы будешь говорить, а про них забудешь – останутся бесплодны. Эти два слова – покаяние и смирение».

У нас в свое время был алтарником Юра Ладоха, впоследствии иеромонах Дионисий, он часто говорил: «Отец Валериан отличается от многих священников тем, что старается говорить не от себя, а узнавать волю Божию». Отцу Валериану в свое время архимандрит Иннокентий (Просвирнин) передал наставление с Афона: «Не надо ничего предпринимать, когда небо молчит», – и потом мы всегда слышали от отца Валериана это наставление. А когда «небо не молчит», можно с помощью Божией действовать, вслушиваясь в этот тихий голос неба. Понятно, что для этого очень полезно постоянное трезвение, непрестанная молитва Иисусова, чтобы предстоять Богу умом и сердцем и очищать их от «шума» пристрастий к земному. Батюшка и сам всегда был осторожен, и нас учил этой молитвенной собранности. «Первый признак помрачения ума – нежелание молиться», – говорил он. Почти никогда не был категоричен. И нас наставлял: «Не будь вельми прав – говорят отцы». Говорил, только когда спрашивали: «Отвечающий без вопрошания безумен». Он сам первый исполнял то, чему учил. Но иногда, особенно на исповеди, мог так кратко и сурово обличить, что это навсегда запоминалось.

Община в отрадненском храме как-то формировалась сама собой. Многие из пришедших в Церковь в конце 1970-х – начале 1980-х приходили через «черный ход» – от занятий йогой, биоэнергетикой, восточными культами. Именно о таком обращении к Богу в эти времена предсказывали старцы. И постепенно в храме, с участием в церковных Таинствах, «приходили в чувство» бывшие йоги и «экстрасенсы» умиротворялись, очищались. Известно же, никто так сильно не верует, как тот, кто знает о существовании бесов из личного опыта.

Священник Феодор Калинин

У нас из прихожан сформировалось два дружных хора – «верхний» и «нижний» – по месту, где мы пели (на балкончике с Валентиной Николаевной – «верхний», а снизу у правого столба с Людой, ныне монахиней Лаврентией, – «нижний»). Отец Валериан шутил про нас: «Хор постников, молитвенников и чудотворцев».

По примеру отца Валериана, мы, конечно, были увлечены Уставом и литургикой. Тропарь об умножении любви в то время стали всегда петь на литургии (включили, так сказать, в «неизменяемую часть» богослужения).

Однажды я ездил в Санкт-Петербург, там в октябре в академическом храме иногда совершается литургия апостола Иакова. Мне запал в душу возглас: «Возлюбим друг друга, дадим друг другу целование о Христе, да единомыслием исповемы». Приехал, стал делиться с батюшкой впечатлениями и говорю: «Мы уже практически готовы к исполнению возгласа – дать друг другу целование любви о Христе». – «О-о-о, ты даже ещё не представляешь, насколько мы далеки и не готовы к этому!» – вот так он меня отрезвил. Мы в то время дополняли многие уставные богослужебные детали. Ведь даже сейчас мало встречаешь приходов, где, скажем, всегда на воскресной всенощной поются все три антифона степенна – а ведь это гениальные поэтические и догматические наставления преподобного Феодора Студита.

И ещё вспоминается то, что настолько прочно вошло в «плоть и кровь», что стало практически незаметным – это, наверное, привитая отцом Валерианом любовь к церковнославянскому языку богослужения, с его выразительностью и глубиной. Как-то раз, ещё на первом году воцерковления, поем по Минее на клиросе, и я вдруг задумался, попытавшись понять (во время пения): а на каком же языке передо мною текст – церковнославянским или русским шрифтом, – и не мог понять, пока не допели. И потом, уже позже, мы издали Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского на церковнославянском.

Отец Валериан прекрасно знает, любит Устав, тексты богослужебные, и это, наверное, основание его проповеди. Он не раз говорил, что реально мы соединены со святыми, со святыми отцами через богослужение, литургический опыт, через тексты молитвенные.

И, кстати, знание Устава помогает каждому понять, как Церковь учит вести себя в житейских ситуациях. Например, кто-то спрашивает, как быть, если на пост выпадает день рождения: праздновать или нет? А он отвечает: ну вот смотрите, как по Уставу церковному Благовещение Божией Матери сочетается с постом. Если попадает на Страстную седмицу, то даже рыбы не разрешается.

Поэтому, глядя на то, как Церковь предлагает отмечать те или иные события из жизни Божией Матери или святых, мы можем понять, как и нам вести себя благоразумно и богоугодно.

Когда я только крестился, один священник вручил мне книгу Л.П. Карсавина «Святые отцы и учителя Церкви: (Раскрытие Православия в их творениях)». Я батюшке показал книжку, а он сразу – то ли пошутил, то ли всерьез – я не сразу понял, что это именно всерьез было сказано, хоть и с улыбкой (думаю, потому, что мы мало что ещё понимали в том, что читали): «О-о, святые отцы! Держитесь-держитесь за святых отцов!» Сам он, конечно, очень хорошо знает святоотеческую традицию, и к своей жизни применяет, и наставляет других. В отношении, например, к болезням мог задать нам высочайшую святоотеческую планку: «Болеешь?» – «Болею, слава Богу!» Мы-то привыкли жаловаться, а преподобные имели совершенное, евангельское устроение. Он вообще часто повторял нам слова отца Сергия Орлова (иеромонаха Серафима, который был настоятелем отрадненского храма до отца Валериана): «Главное – настроить душу на евангельский строй», апостольские слова: Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов! (Гал. 6, 2).

Как-то я вернулся из поездки к отцу Николаю Гурьянову, это было ещё до их близкого личного знакомства, и пересказал батюшке проповедь отца Николая, а она была традиционно о любви к Богу и ближнему. На что он, улыбнувшись, сказал: «И он тоже о любви...».

Надо непосредственно поговорить с Богом

Протоиерей Вячеслав Куликов и матушка Татиана

– Я учился в аспирантуре МФТИ. Занимался акустикой океана, связью между спутниками и подводными лодками. Когда я только поступал в вуз, мне казалось, что точная наука даст мне ответы на все мои вопросы, но со временем пришло разочарование. Аспиранты посещали спецкурсы, чтобы сдать кандидатский минимум. Философию нам преподавал сотрудник Института философии АН СССР Генрих Степанович Батищев. Он эзоповым языком говорил о Боге. А однажды отправил меня «в посольство внеземной цивилизации». Оказалось – в церковь. Так я оказался в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Акулово. Сначала на исповедь я попал к старцу Тихону Пелеху. Он меня просто обнял и сказал так, как будто давно меня ждал: «Слава Богу, что ты пришёл!» Тогда же спросил меня, венчан ли я с супругой, я дал обещание повенчаться. Дома меня, конечно, ждал скандал: так всё это было внезапно и неожиданно, – но через две недели мы уже приехали в Отрадное венчаться. Так и стали ходить в храм и по субботам-воскресеньям, и в будние дни.

Герман Степанович мне говорил: «Хочешь что-то понять в духовной жизни – надо исповедоваться, причащаться, слушать проповеди». Тогда сложно было раздобыть Евангелие, и первые два года нашего воцерковления мы с супругой узнавали его из проповедей отца Валериана. Потом он нас, молодежь, благословил собираться по вечерам и вместе служить вечерню и утреню мирским чином, осваивать следованную Псалтирь, потом мы стали так соборно читать Библию Ветхий и Новый завет.

Всему, что касается церковной жизни, я научился у отца Валериана. Я даже не знал, что можно служить как-то иначе: не так благоговейно, что-то сокращая второпях. Когда впервые на Пасху я оказался не в отрадненском храме, мне было даже как-то не по себе: настолько был разителен контраст.

Помню, что-нибудь спросишь у батюшки, а он отвечает: «Помолиться надо». Я это, как часто сейчас мои прихожане, по-неофитски понимал: наверно, какую-то конкретную молитву батюшка мне должен бы дать, столько-то акафистов такому-то святому, паломничество к такой-то святыне и т.д. А он вовсе не это имел в виду. Помолиться – это значит непосредственно поговорить с Богом, – вот что он имел в виду! А уж как это будет, дело десятое. Это я понял после нескольких лет воцерковления и окормления у него. Хотя самого меня сейчас удивляет, когда интересуются: какие каноны читать, в какие монастыри и сколько раз съездить, в какие источники окунуться.

Однажды я собрался поехать в Свято-Троицкую Сергиеву лавру: было желание попасть к старцам Кириллу (Павлову), Науму (Байбородину), Зосиме (в схиме впоследствии Селафиилу). Пошел к отцу Валериану за благословением, а он у меня так просто-просто спросил: «А какой у тебя к ним вопрос?..» Поставив меня тем самым в тупик: у меня нет и не было вопросов, которые бы не мог разрешить отец Валериан. Я так подумал-подумал – и не поехал с этой целью, потому что понял, что это было любопытство и дань моде. Теперь я и сам спрашиваю у прихожан, которые подходят за благословением на подобные поездки: «А что тебе надо решить?»

Один его ответ мне запомнился на всю жизнь. Я все приставал с вопросом, как нужно воспитывать детей. Он сказал, что самое главное и практически единственное – это их любить. И хорошо ещё, чтобы, кроме тебя, в их жизни был какой-нибудь авторитетный для них человек, к которому можно было бы обратиться за советом по важным вопросам. Кстати, большинство ответов на свои вопросы я получал от него не в личной беседе, а во время проповеди. Накопятся за неделю проблемы, едешь в Отрадное за их разрешением, думаешь к батюшке подойти, а пока слушаешь проповедь – все вопросы разрешаются. Создается впечатление, что он это лично для тебя говорит. Да он и сам замечал, что часто бывает: войдет в храм новый человек, и вдруг тема проповеди начинает уклоняться в новом направлении.

В начале 1990-х, где-то в 1992-93-х годах, группе наших прихожан из отрадненского храма один директор совхоза во Владимирской области предлагал в качестве жилья несколько коттеджей, а для работы – только что построенный под ключ молокозавод. Нам этот директор сказал, что боится, как он выразился, «своим пьяницам оставлять этот завод». Мы уже всерьез рассматривали это предложение. Пошли за благословением к отцу Валериану. Я тогда ещё не был священником. Он всё подробно расспросил. Он любит вникать, а не просто формально отвечать на вопросы. Уточнил, сколько там населения. Я ответил: «Человек 500». Он сказал: вы не сможете там «сделать погоду» своими малыми силами, лучше и не начинать, долго вы там не продержитесь. Так мы в Москве и остались. Здесь меня через несколько лет рукоположили.

«Всё будет хорошо. Только причащайся каждую неделю»

Матушка Татиана Куликова, супруга отца Вячеслава:

Я пришла в храм за мужем. Он такой человек, что, переступив порог храма, он уже из Церкви не выходил, а вернувшись в тот вечер домой, сразу мне объявил, что мы должны венчаться, иначе ты мне не жена. Я была к такому повороту событий не готова. Но делать было нечего. Хотя сначала я очень боялась. Но когда я пришла в храм в Акулово, то как-то сразу почувствовала, что это место, где тебя не обманут.

«Для спасения нужен подвиг», – часто говорит батюшка, у него так даже одна из книг называется. Но для кого-то подвиг и просто уступить место в очереди: если видишь, что человек настырно проталкивается вперед, ты, христианин, отойди немножко, на полшажка, – в этом уже будет твое исповедание христианства. Мне батюшкины слова, например, «Не будь вельми прав», очень помогают, я сразу как-то ими окорачиваю себя. Глубоко запала его установка: быть внимательной к себе, а не к другим.

Глубоко запала его установка: быть внимательной к себе, а не к другим

У нас с супругом четыре года не было детей. Врачи мне отводили не более 1% вероятности того, что смогу родить, а когда забеременела, в районной поликлинике меня даже отказались наблюдать: сказали, что им не нужны в статистику смертельные случаи. Заставляли сделать аборт. Приехали мы к батюшке, так и так, – плачу... А он говорит: «Всё будет хорошо. Только причащайся каждую неделю».

Он всегда говорит кратко, но с такой твердостью, четко и ясно, что просто опираешься на его слова и идешь дальше. Я родила шестерых детей.

Меня всегда поражало, что когда ни приедешь в Отрадное, он тебя при любом скоплении народа сразу увидит, улыбнется, обрадуется всегда так! Хотя потом, когда у нас уже стало много детей, мы выбирались куда-то в храмы поближе к дому, могли объявиться спустя несколько лет. С тех пор, как мы реже стали ездить в Акулово, я постоянно читаю книги его проповедей и бесед. Даже вычитанные его советы мне помогают выстраивать отношения с людьми.

Для нашей семьи очень важно, что мы сразу, буквально спустя полтора года после свадьбы, попали к одному духовнику. Все вопросы, которые у нас возникали внутри семьи, мы решали только с отцом Валерианом: не с родными, не с друзьями, а только с духовником. Именно это и стало залогом крепости и гармонии наших отношений. Мы никогда не спорили, у нас было заведено: как отец Валериан скажет, так и будет.

Отец Валериан никогда не был диктатором. Всегда говорил буквально пару слов. Но их надо было очень внимательно слушать. Если начинаешь как-то упираться, морщиться, – он сразу отступает, никогда никого не ломает, не настаивает ни на чем. Нашу семью он вел очень деликатно.

Мы во всем старались брать пример с его семьи. Я смотрела, как матушка Наталия себя ведет, как она с детьми приходит в храм, как общается с ними. Несмотря на то что родители у нас были верующие, в сущности говоря, церковной жизни мы в советское время не знали и приобщались к традиции уже через опыт отца Валериана, который был сыном священника, и матушки Наталии, дочери, духовной наследницы трех святых – Алексия и Сергия Мечёвых и Афанасия (Сахарова).

Наше церковное детство прошло в Отрадном. Нельзя не вспомнить и отца Тихона Пелиха. Он был всегда такой радостный. Так смеялся! Разговаривает с кем-то на исповеди – и вдруг как зальётся смехом! Совершенно необыкновенным, каким-то детским, заразительным смехом. Как дети с детства многое впитывают, даже не столько слова, сколько какие-то ощущения, которые тебя формируют на всю оставшуюся жизнь, так и мы там воспитывались и в вере укреплялись. Это же храм, который никогда не закрывался. Там настолько ощутима эта более чем трехвековая традиция настоящей духовной жизни. Ей нельзя выучиться из книг. Можно только впитать в себя этот опыт, от поколения к поколению передаваемый и хранимый.

Что это с нами со всеми тогда по молитвам отца Валериана происходило?

Дмитрий Делов с внуками

– В конце 1970-х во ВГИКе собралась молодежь со всех концов Советского Союза. Вчерашние школьники, мы, можно сказать, дорвались до свободы: столица, тусовки, престижный вуз. Но нас потянуло в Церковь!

У нас был чудеснейший преподаватель, наш любимый педагог Николай Николаевич Третьяков, – фронтовик, прошедший всю войну солдатом. Он был сам завсегдатаем Отрадного. Преподавал у нас русское изобразительное искусство. И донес до нас его суть – нам стал открываться мир веры. Кто-то первый из нас туда попал, остальные подтягивались.

У нас была однокурсница Оля Нифонтова. Куда-то она стала пропадать по воскресеньям... Я поинтересовался: куда? «В церковь хожу». – «А можно с тобой?» – «Можно». Я, как приехал туда, в Отрадное, ещё некрещеным, зашел в храм – и сразу как дома оказался! Так мне там хорошо стало. «Хочешь креститься?» – «Да-да», – отвечаю. Оля стала моей крестной. А крестил меня отец Валериан. Это было 18 января 1978 года – в Крещенский сочельник.

Отец Валериан крестил нас, не спрашивая с нас денег и не требуя документов. Он шел нам навстречу, только благодаря ему мы и крестились. Я, на первом курсе, в свои бесшабашные 19, – уж точно. Мы тогда были безденежные студенты. Учились в вузе идеологической направленности. Если бы информация о нашем крещении куда-то просочилась, нас бы отчислили.

Внешне мы продолжали жить бурной богемной жизнью. Но каждое воскресенье в 6 часов утра мы неизменно вставали и с ВДНХ ехали на Белорусский вокзал, а оттуда на электричке до Отрадного. Там топали по тропинке к Покровскому храму. Каждое воскресенье!

Представляете, что это было за время тогда? Конечно, уже не расстреливали. Но всё равно столько можно было себе проблем схлопотать. Молодежь не пускали в Церковь. На Пасху дружинники делали оцепление, и, чтобы молодому прорваться сквозь этот кордон, на вопрос: «Куда?!» – надо было так выпалить: «В храм Божий!» – чтобы они только изумились чему-то такому, чем явно они сами обделены.

Это было настоящее, всегда чаемое в России, братство народов

Нас тогда из ВГИКа крестилось там, в Отрадном, человек 15. Причем крестился и таджик Толиб, в Крещении Тарах, туркмен Батыр, в Крещении Борис, азербайджанец Аяз, в Крещении Александр, еврей Боря, в Крещении тоже Борис. Это было настоящее, всегда чаемое в России, братство народов. И все сохранили веру, хотя разъехались кто куда. Толиб и Аяз вообще были из традиционных мусульманских стран. Аяз вернулся в Азербайджан, живет в мусульманском Баку, очень уважаемый человек, и не скрывает того, что он православный христианин. Боря 11 лет прожил в Израиле, при том, что он сам еврей. Он и среди иудеев исповедовал Православие. Сейчас – в Канаде. Тогда во ВГИКе и католик перешел в Православие: был такой хорват, Дарко, он потом рукоположился и служил в Латинской Америке.

Причем мы даже никому ничего не проповедовали особо, мы и сами тогда мало что знали. Просто, наверное, у нас были такие счастливые физиономии, что всем и другим хотелось испытать на себе: почему. Помню, мы однажды сидели за столом – праздновали Пасху. Приходят Толиб и Аяз – ну, не выгонишь же их! А они посидели с нами, посидели, а Толиб мне потом и говорит: «Дима, хочу креститься!» Что это с нами со всеми тогда по молитвам отца Валериана происходило, что и другим это было очевидно и передавалось им?

Нам всем отец Валериан дал путевку в христианский мир. Владыка Тихон (Шевкунов), тогда ещё Георгий, учился вместе с нами на параллельном курсе сценарного отделения. Он тоже был в нашей компании. Мы все вместе ездили в Отрадное. Потом, на третьем курсе, он внезапно исчез. Оказалось, уехал в Печоры. Он из всех нас пошел к Богу наиболее прямым путем.

Дмитрий Делов с Владыкой Тихоном (Шевкуновым)

Но и каждый из нас, благодаря отцу Валериану, уже в молодости знал дорогу и цель. Отец Валериан нас, тогда студентов, с такой любовью всех принял. Я его вспоминаю, как самого родного человека. Потом, в 1981 году, он нас с моей супругой Олей венчал. Тоже без денег и без предъявления документов. С Божией помощью мы уже 40 лет вместе (женились мы за 4 года до венчания). У нас шестеро деток. Сейчас ждем 13-го внука.

Отца Валериана нельзя отделить от других отрадненских отцов. От того же отца Тихона Пелиха. У нас по молитвам отца Тихона чудо произошло – сын исцелился. У него был страшный менингит. Врачи сказали – 10%, что он будет жить. Я приехал в Отрадное. Встал на колени перед отцом Тихоном. У меня до сих пор мурашки по коже. Отец Тихон был очень тихим, от него иной раз слова не услышишь. А тут он встает – и на весь храм таким звучным отчетливым голосом, чеканя каждое слово:

– Пресвятая Богородица! Помоги Димочке.

Мы приехали из Отрадного, я сразу же бросился к первому автомату на улице, стал в больницу звонить. Когда я был в храме, сыну делали пункцию, и вот мне отвечают: «Нет менингита!»

У меня остались самые светлые, теплые воспоминания об Отрадном, о служащих там отцах. Просто кланяюсь им. Моя супруга Оля и вся наша семья бесконечно любим отца Валериана, постоянно молимся о нем, поминаем отца Тихона. Для нас это очень-очень дорогие люди.

Помню ещё по Отрадному сыновей отца Валериана. Потом, когда я поступил в Сретенскую семинарию, мы учились на одном курсе с отцом Тихоном. Вот так Господь нас свел.

Моя дочь после ездила к отцу Валериану, передавала ему нижайший от нас с супругой поклон. Мы с ней ездили в Отрадное с 1977 по 1982 годы. Последний раз – это был год защиты диплома. Мы сделали документальный фильм «Реставрация» о Сретенском монастыре, который тогда ещё был закрыт. Одни из первых нашли в Красногорском архиве кадры разрушения церквей, сейчас они уже всюду растиражированы. Потом мы переехали в Питер, пошли дети, уже сложно было выбраться. Но я постоянно читаю проповеди отца Валериана, слежу за тем, где он выступает.

Таких крепких в вере людей осталось, наверно, столько, что можно по пальцам одной руки пересчитать. Время-то сейчас мутное, соблазны и слева и справа. А отец Валериан, как маяк, стоит. Таким же был отец Иоанн (Крестьянкин). Что сказал, то и верно. Чтобы ни случилось, мы знаем, что есть батюшка, и спокойны. Отец Валериан – одна из последних скал, что стоит в этом бушующем море. Твердый православный человек. Ему можно абсолютно доверять. Замечательный подвижник. Как жаль, что мы от него так далеки.

Исповедовать он тогда не всегда исповедовал, но к нему можно было подойти поговорить. Помню, как он меня отругал за курево. Мы были очень все богемными, высокообразованными. Приехал я к нему с какой-то гиперэстетической проблемой из области не то литературы, не то живописи: «Батюшка!..» – и излагаю ему какие-то свои творческие томления. А он меня слушал несколько минут, потом так в сторону отвернулся и говорит: «Ну, брат, от тебя и вонища!» Убил. Приземлил. Надо ж так наотмашь точно!

Да все они там, в Отрадном, отцы были такие разные и такие замечательные. Был там такой отец Владимир Шибаев, очень образованный, из умных, с ним можно было интересно поговорить. И вот только-только стал появляться отец Тихон Пелих. К отцу Владимиру стоит огромная очередь – всем охота. А там, смотрю, старчик сидит, лицо такое доброе, а к нему никто не подходит. Мне стало стыдно, и я переметнулся. Когда он меня в первый раз просто по голове погладил и немного приобнял, я такой восторг испытал! Такое нахлынуло ощутимое чувство присутствия благодати! Я как на крыльях тогда из Отрадного возвращался. На всю жизнь запомнилось. Да и не так много у нас, грешных, таких явных откровений реальности духовного мира. Проходит месяц, смотрю: к отцу Владимиру – несколько человек, а к отцу Тихону уже огромная очередь выстраивается. Это был такой источник любви! Мне просто одному из первых эта его духовная мощь открылась.

В отце Валериане его необыкновенная любовь вместе с тем могла сочетаться с твердостью и уже тогда ощутимой властью. Он говорил как власть имеющий. Хотя тогда, почти 40 лет назад, он по возрасту ещё не был старцем. Был относительно молод, но в нем уже такая харизма была. Дано ему это было. Он мог прямо без оглядок говорить правду про власть. Ничего не боялся. Это нас поражало, заряжало и в нас какой-то внутренний ресурс стояния в истине. Помню, как он в проповедях говорил о том, как большевики передвинули календарь так, что безобразно на один день пришлись праздники, которые не должны совпадать: память святого Вонифатия, покровителя трезвости, и 1 января, когда вся некогда православная Россия пьяная лежит.

Отец Валериан вразумлял нас, расставлял в нашей жизни границы, за которые нельзя переходить. Внушал какие-то основополагающие вещи. Показал: вот это дорога, вот это обочина. Сюда упадешь, там потонешь. Иди прямо вот по этому пути, – и всё. Дорога нам, слава Богу, с молодых лет понятна.

«Хочу креститься!»

Тарах Хамидов

– В начале 1980-х годов во ВГИКе сложилась группа молодежи, тянувшейся к вере. Непосредственно с моего курса: Дима Делов, Оля Нифонтова, уже покойные Саша Карпушев, Саша Сидельников, которого убили, когда в 1993 году расстреливали Белый дом – хотя он просто снимал, как оператор, его приняли за снайпера. Параллельно с нами на сценарном учился Георгий Шевкунов.

Мы все вместе общались. Ребята раньше меня стали ездить в Отрадное. И хотя я ещё даже не знал, что с ними происходит, они все были уже какими-то необычными. Явно выделялись на курсе. Я начал как-то прислушиваться к тому, о чем они говорят. У меня был очень сложный период в жизни, и я однажды отвёл в сторонку Диму Делова и говорю: «Дима, всё, хочу креститься!» Мы и поехали в Отрадное. Чаяли застать отца Валериана, который крестил Диму, но меня крестил на Вербное воскресенье 19 апреля 1981 года отец Владимир Шибаев.

Я из мусульманской среды. Отец, сам уже партийный работник, долго не принимал моего выбора. А потом ему во сне явился дед. Отец хочет зайти в мечеть, а ему точно что-то преграждает путь, народ выходит из мечети, и отец никак не может зайти. И вдруг толпа, которая движется на отца, несколько расступается, и к нему идет дед и говорит: «Не трогай Толиба. Он правильным путем идет». После этого отец настолько удостоверился, что уже не только меня никак не укорял, но и защищал от сотрудников КГБ и своего партийного руководства, которые пытались воздействовать на меня через него. «Мой сын идет правильным путем! Отстаньте от него! Мы все смертны», – говорил он.

Толиб – это мое имя до Крещения. Хотя с детства меня звали Толя. Думал, буду Анатолием в Крещении. А когда отец Владимир спросил: «С каким именем будешь креститься?» – я внезапно ответил: «Не знаю». Стали смотреть святцы. Уточнил, когда у меня день рождения. 25 октября. А это память мучеников IV века: Прова, Андроника и Тараха. Так меня и крестили с именем Тарах (это то же самое, что украинское имя Тарас) – тоже вроде на букву «Т», как и Толиб и Толя. Батюшка ещё, помню, обрадовался: «Будешь имя мученика оживлять!»

Отец Владимир тогда воспринимался как мягкий, а отец Валериан, по контрасту, – как твердый, уверенный, сама мощь. Меня даже Дима, помню, предупреждал: «Он бывший боксер!» Стоишь, бывало, в храме, нас там целая толпа, а отец Валериан на солее, и такая у него была сила взгляда, что просто трепет охватывал: «Сейчас он посмотрит тебе в глаза и всё о тебе поймет», – и от одного этого чувства от тебя точно отслаивались все твои грехи. Ощущалось, что он видит все твои язвы, и от этого взгляда они, словно обработанные каким-то целебным раствором, начинали заживать. Это не только мое ощущение, многие признавались мне в этом потом.

Когда он говорил проповеди, в храме стояла абсолютная тишина. У него очень мощное слово. Я, честно говоря, даже боялся у него исповедоваться. Как-то все больше подходил на исповедь к отцу Тихону Пелиху, он так аккуратно, тихо, нежно, внимательно всех принимал. Только однажды я подошел на исповедь к отцу Валериану – и понял, что все эти страхи напрасны.

Тогда в отрадненском храме было не протиснуться, да и сейчас также. Дух тогда, помню, ощущался там физически. Он был почти осязаем. Ты просто чувствовал, как к тебе отец Валериан приближается и, точно паром, снимает с тебя грехи. Мы тогда переживали каждое таинство, как чудо. Такая была благодать. Какое-то очень глубокое мистическое чувство охватывало в те времена душу после каждой исповеди и причащения.

Нас так тогда тянуло в Отрадное. Другие московские храмы точно не существовали для нас. Я однажды даже пошел было с Белорусского вокзала в Отрадное пешком. Устроил такое своеобразное паломничество. Хотя несколько остановок всё же в конце доехал. Подхожу к храму – закрыто. Стал искать батюшку. Я даже никакого собственно звонка не видел, просто прикоснулся к калитке, слышу – там где-то внутри раздался звонок. Появилась какая-то матушка, как в мареве идет, не то по земле, не то ноги у нее вдруг как будто отрываются от земли. «Мне бы, – признаюсь, – с батюшкой поговорить». – «Сейчас не время», – отвечает она и исчезает.

Выхожу, там раньше за храмом перед железнодорожным полотном было просто поле, это сейчас уже там всё домами застроили. Дело было летом, и там в ту пору была какая-то пожухлая трава. Вдруг она вокруг меня загорелась полукругом. Стою в этом огненном кольце, оборачиваюсь на храм, начинаю креститься, и это кольцо само по себе как вспыхнуло, так и потухает. Мне и на душе стало легко. Точно все соблазны, обступавшие душу, потухли.

Потом, лет через 15, я познакомился в общежитии ВГИКа с одним туркменом, он был ассистентом у многих известных режиссеров – у того же Павла Лунгина. Мы разговорились, я ему рассказал про свой опыт Крещения, а он мне и говорит: «Хочу креститься. Будешь крестным?» Я согласился. Сейчас я уже даже его туркменского имени не помню, привык называть его по имени, с которым крестили: Григорием. Мы поехали с ним в Сретенский монастырь к тогда ещё отцу Тихону. Он нас принял, но отправил к отцу Валериану.

Я всё думал: «Почему он уже не в первый раз отправляет меня к отцу Валериану?» Видимо, при том, что мы вместе учились, для меня назидательнее обращаться к тому священнику, кто для нас уже тогда был непререкаемым авторитетом.

Потом, когда я хотел жениться и приехал к отцу Тихону с просьбой нас обвенчать, он сначала согласился. Уточнил, сколько мы знакомы. Узнав, что полгода, предложил совершить таинство вскоре после Рождественского поста. А потом поинтересовался: «Кто она?» Я ответил, что в ПСТГУ богословский факультет закончила, собиралась в монастырь... «В монастырь?! – сосредоточился отец Тихон. – Надо тогда ещё полгода ждать. После Великого поста, не раньше». –«Батюшка, мы же хорошо знакомы…». – «Если ты мне не веришь, поезжай к отцу Валериану». – «Ну, почему же не верю», – ответил я и взял благословение. Дождались Великого поста, через год отец Тихон нас обвенчал. Сейчас у нас уже четверо детей.

А тогда с Григорием мы тем не менее в магазине «Сретение» приобрели белую крестильную рубашку до пят. Так что потом, когда уже началось таинство Крещения, отец Валериан увидел его и провозгласил так, что даже вопящие младенцы притихли: «Как приятно видеть человека в настоящей крестильной рубахе!» Про малышей, которые снова заревели, сказал: «Ты не обращай внимания на то, что они кричат, сейчас покрестим, все перестанут». И действительно: к тому моменту, когда отец Валериан говорил уже, как всегда, блестящую проповедь, вся малышня молчала, точно тоже слушала его.

«У вас же есть отец Валериан!»

Игумен Алипий (Медов)

Я сразу почувствовал единение духа, точно между нами не было никаких преград

– Впервые я услышал об отце Валериане от одной рабы Божией, Евфимии Ивановны, которая тогда подвизалась при храме в Юдино, сейчас там Патриаршее подворье, где живут пюхтицкие монахини. Она знала батюшку и очень много рассказывала мне о нём. По её наставлению я и попал к отцу Валериану в начале 1990-х годов на исповедь. Сразу почувствовал единение духа, точно между нами совершенно не было никаких преград. С тех пор я обращался к старцу по всем самым трудным вопросам. По его благословению пошел в монастырь. Батюшка, слава Богу, к нам уже несколько раз приезжал.

Отец Валериан – человек очень широкой души, который всегда и поймет, и наставит, и утешит, и поможет во всех бедах и скорбях. Я сподобился с батюшкой и в паломничествах несколько раз побывать. Мы с ним и на Афон ездили, и по России довелось с ним поездить, на острове Залит вместе были. Всегда, общаясь с отцом Валерианом, получаешь духовное подкрепление. Встречи с ним становятся целыми вехами внутреннего духовного пути. Он всегда подсказывает точнейшее направление. Дает святоотечески выверенные советы. От нас требуется только всё именно так, как он сказал, исполнить.

Прошлой осенью мы с отцом Валерианом были в Астрахани, там сейчас наш бывший ивановский правящий архиерей, митрополит Никон (Фомин). Батюшка совершенно не щадил себя ради людей. За те пять дней, которые мы там были, каждый день выступал публично, не говоря уже о личных встречах. Причем на одну из бесед с народом надо было ехать за много километров в Волгоград. Батюшка – подвижник, переносит ради других все тяготы пути. Множество людей по его молитвам и благословению получают духовное врачевство. Помню, когда к отцу Николаю Гурьянову люди откуда-то из центральной России приезжали, он им говорил: «Зачем же вы ко мне едете? У вас же есть отец Валериан!»