Конь с серебряной гривой

Сострадание – вот самое драгоценное свойство человеческой души.
Сэй Сэнагон

Не умирай, мама!

По страницам альбомов маленькой Ники скакали кони. Целые табуны. Кони паслись на цветущих лугах, мчали в битву богатырей в кольчугах, играя, вставали на дыбы. Ника хорошо рисовала, а читать научилась в три года самостоятельно. С тех пор любимой книгой девочки стал ершовский «Конек-Горбунок». «Кобылица та была вся, как белый снег, бела! – старательно, с выражением декламировала она. – Ой вы, кони буры-сивы, добры кони златогривы!..»

Настоящего живого коня Ника впервые увидела тоже в трехлетнем возрасте, на ипподроме. Мама поставила ее на ограждение, придерживая за шарфик, чтобы ей было лучше видно – а мимо, на расстоянии вытянутой руки, промчался запряженный в беговую качалку орловский рысак с развевающейся гривой. Вороной жеребец летел маховой рысью, красуясь нарядным высоким ходом, высоко вскидывая точеные ноги в белых чулках. Правила им девушка-наездница.

Ника впервые в своей коротенькой жизни пережила потрясение красотой

Ника расплакалась. Мама решила, что огромное животное испугало ребенка. А Ника всхлипывала, не в силах объяснить, что чувствует: ей не хватало слов. Она впервые в своей коротенькой жизни пережила потрясение красотой: прекрасный конь показался ей сказочным созданием, видением из другого мира. С того дня и на всю жизнь Ника «заболела» лошадьми.

Когда ей стукнуло пять, мама заметила, что дочка изрисовывает уже не первый альбом явно одними и теми же персонажами, словно излагая историю в картинках (слова «комикс» тогда еще не слыхали).

– Что ты делаешь, доченька?

– Я придумываю сказку, мама, – Ника вскинула на нее серьезные серо-голубые глазищи.

– А почему эта лошадь такая убогая? – спросила Марина, разглядывая понурую клячу, так непохожую на гордых скакунов, которых дочь рисовала прежде.

– Ничего не убогая. И вообще это не лошадь, а конь! Просто он болеет, а людям такие не нужны, им здоровых подавай, чтобы пахали и возили грузы.

– А кто это рядом с ним? – указала Марина на хрупкую фигурку, протянувшую руку к лошадиной морде.

– Человек, – все так же серьезно ответила девочка. – Его человек, который решил о нем заботиться. Он тоже один, поэтому ему стало очень жалко этого коня, вот он и решил его вылечить.

– А потом? Ты уже придумала, что будет дальше? – заинтересовалась Марина.

– Тогда окажется, что это не простой, а волшебный конь, – пояснила Ника, показывая маме альбомный лист, на котором гарцевал скакун еще покрасивее тех, прежних, – и он сделает чудо, какое – я еще не знаю, но очень нужное его Человеку. А потом они вдвоем поскачут туда, где им будут рады.

– Выдумщица ты у меня, – покачала головой мать. Странные фантазии дочки и ее непохожесть на других детей смущали Марину.

***

– Доченька, я хочу тебе кое-что сказать, – начала Марина.

– Да, мам? – Вероника, гладившая белье, оглянулась, и ее сердце болезненно сжалось. За полгода, что истекли с момента оглашения врачебного вердикта, бодрая пожилая женщина, любительница долгих прогулок в парке и фильмов с лихо закрученным детективным сюжетом, превратилась в узницу Освенцима. В обтянутый желтоватой пергаментной кожей скелет.

«Как мало нам осталось быть вместе. Только успела прийти в себя после смерти Георгия, – и вот, пожалуйста – мама…».

– Никуля, на совершеннолетие я хотела сделать тебе подарок. И несколько лет копила деньги на вкладе, открытом на твое имя. Но грянула Перестройка, и мои сбережения сгорели.

– Да, мамочка, я знаю, ну и что же? Это было так давно, – пожала плечами удивленная Ника.

– Все равно я всегда хотела чем-то порадовать тебя. Может, поездкой – на море, например, или еще куда-нибудь. Какую мечту ты хотела бы исполнить?

«Чтобы все жили вечно, и никто не умирал, – мысленно ответила дочь. – И Георгий, и ты, и пес Яр…».

– Я всегда хотела иметь коня, – проговорила она вслух.

– Коня?.. – больная немного оживилась. – А сколько он может стоить?

– Недорого, мам. Мне же не нужен стартовый, конкурный или выездковый – такие действительно стоят несколько тысяч долларов. Мне бы хоббика, из тех, кого по мясной цене продают.

– Но ты ведь даже за границу отдыхать ни разу в жизни не ездила!

– И не надо.

– Решать тебе, доченька, – кивнула Марина. – Если конь сделает тебя счастливее, пусть будет конь. Но главное – эти деньги, пусть и небольшие, должны принести тебе радость. Я для того их и копила. Дай слово, что, когда вступишь в наследство, не потратишь их на повседневные нужды.

Ника грустно улыбнулась: ее муж в последние десять лет жизни болел и не работал, семья отчаянно нуждалась, жили буквально впроголодь. И когда мама делала ей скромные денежные подарки на день рождения или Новый год, всякий раз ставила условие: «Зятю я не судья, но и не спонсор, дай слово, что потратишь на себя. Доставь себе радость».

– Даю слово, – кивнула она. – Я люблю тебя, мамочка.

На следующий день Марине стало совсем худо.

– Не умирай, мама! Сейчас скорая приедет… Ты меня слышишь? Видишь? Ты меня узнаешь? – плакала Вероника.

– Не плачь, моя хорошая… Значит, время пришло, – чуть слышно, из последних сил отвечала Марина.

В тот день Марина не умерла. Скорая приехала вовремя, пожилую женщину увезли в больницу, откуда десять дней спустя дочь забрала ее домой уже в бессознательном состоянии. Больная заговаривалась, никого не узнавала и то капризничала, как малое дитя, то звала давно умершую мать.

Конец наступил через месяц.

Это мой конь

Ника сидела в бывшей маминой комнате, наглотавшись обезболивающих и устало обмякнув в кресле-качалке, и обдумывала положение дел. Заботы о больном муже, а потом о маме окончательно подорвали ее здоровье, которое было хрупким с самого рождения, и врачи давали ей немного шансов на полноценную жизнь. По их мнению, Веронике следовало бросить работу и поселиться в поликлинике, странствуя по кабинетам узких специалистов и проходя одно обследование за другим. Поскольку в планы Ники не входило стать подопытным кроликом (да и покойный муж, бывший образцовым пациентом, не много выиграл от этого), она решила просто жить и работать, насколько хватит сил, и положиться в этом вопросе на Бога, знающего, что у нее нет вторых рук и второй зарплаты, – некогда болеть.

Оставался открытым вопрос, как сдержать данное маме обещание. Взглянув на «убитую» квартиру, всякий здравомыслящий человек посоветовал бы потратить скромные мамины сбережения на косметический ремонт – хотя бы линолеум настелить на кухне да подклеить отстающие обои; учитывая столь же «убитое» здоровье Ники – оплатить отдых в санатории.

Но мама хотела подарить дочери радость, а не пользу.

Через пару недель позвонила приятельница, хозяйка загородной конюшни – до того, как вся жизнь Вероники закрутилась вокруг тяжелобольных домочадцев, она наведывалась туда поездить верхом. Денег подруга с нее не брала, так как их у Ники попросту не было.

– Ну как, не раздумала исполнять последнюю волю усопшей? Есть мерин, девять лет, отдадут за символическую цену, там безвыходная ситуация: хозяйка занимается иппотерапией, содержать дармоедов не на что, а он заболел. Нормальных ветврачей там нет, что с ним – никто понять не может, кашляет, задыхается, подозревают ХОБЛ^[1], но это не точно. Ставят системы – а ему все хуже и хуже. Содержать бесполезного коня накладно, а зарезать жалко. Там климат для него неподходящий, болотистый, так что без шансов. А у нас степь, сухо, ветры дуют – авось оклемается.

– Гм… А если нет?

– Тогда давай искать за те же деньги колхозника. А этот – полукровный верховой, к нему здоровому было бы не подступиться. Короче, смотри. Сейчас скину фотки.

Вероника долго рассматривала фотографии красивого игреневого^[2] коня. У него были разумные добрые глаза – норов лошади виден по глазам, злобные и туповатые животные такими и выглядят. Об этом коне хотелось сказать: «благородный». И вот он кашляет, задыхается, и никто ему помочь не может… «Как и мне», – невесело усмехнулась Ника и написала личное сообщение владелице игреневого. Та похвалила аллюры и характер коня, но честно призналась, что он кашляет и страдает одышкой, а местные ветврачи пожимают плечами: «Ну, захворал конь да захворал, сдай на мясо и не мучайся».

Ника задумалась. Она вряд ли будет образцовой коневладелицей, но этот конкретный конь совершенно точно ничего не проиграет, доставшись ей: одышка и кашель – это финишная прямая, в конце которой гостеприимно маячит боенский станок. «А тут хоть какой-то шанс», – вздохнула Ника и вопросительно взглянула на любимую икону, стоящую на рабочем столе, – образ Богородицы «Вифлеемская». Икона эта особенно полюбилась Веронике потому, что Царица Небесная на ней была изображена улыбающейся, так радостно и нежно, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

– Подскажи мне, Владычица, как поступить, – попросила Ника. – Жалко мне его, прямо сил нет. Но это же ЛОШАДЬ! Живая, настоящая! Четыре копыта, грива и хвост! Что я с ним буду делать?.. Я не хочу причинить вред или оказаться безответственной авантюристкой. Останови меня, пожалуйста, если я делаю глупость!

Ника рассеянно щелкнула мышью. Плейлист на ютубе выдал песню «Bring him home» из любимого мюзикла «Les Miserables».

You can take,
You can give!
Let him be,
Let him live!

Слушая молитву Жана Вальжана в исполнении Хью Джекмана, Ника машинально переводила: «Ты можешь забрать, Ты можешь дать! Пусть он будет, пусть он живет!»
«Пусть он будет. Пусть он живет», – прошептала она и набрала номер приятельницы – сообщить, что ей нужен этот конь. Да, все взвесила. Нет, не передумаю.

– Меня совесть мучает, что я сосватала тебе больную лошадь, – вздохнула та. – Может, ну его, а? Подберем тебе бэпэху, зато здоровую.

– Этому коню в тех условиях, в которых он находится сейчас, жить осталось три понедельника. Я его последний шанс.

– Почему именно ты должна дать ему этот шанс?

– Потому что я могу, – ответила Ника.

– Ой, всё! – судя по голосу, это «Ой, все!» означало: «Идиотка!»

Со стеллажа с фотографиями на Нику удивленно смотрела мама. Красавицу Марину в молодости радовали совсем другие вещи: путешествия, отдых на море, светская жизнь. Ничего себе радость – больной, кашляющий конь.

– Что ты делаешь, доченька?
– Я придумываю сказку, мама…

Ночью Вероника впервые за несколько месяцев уснула без обезболивающих. Снился ей золотой конь с серебряной гривой.

Ночью Вероника уснула без обезболивающих. Снился ей золотой конь с серебряной гривой

– Я тебя такой счастливой никогда не видела! – воскликнула подруга Вероники, когда та первый раз чистила и седлала свое приобретение.

Игреневый и его новая хозяйка сразу поладили. Конь был в точности таким, как его описывали, – спокойным, ласковым и понятливым. Вот только проблемы со здоровьем оказались более серьезными и разветвленными, чем предполагалось: помимо кашля и одышки, обнаружились гнойники в копытах, давшие осложнения на сердце. Но перемена климата и регулярный моцион сделали свое дело: первые выезды Ники на Аметисте в поля напоминали занятия лечебной физкультурой, но уже через две недели они сделали первый реприз галопа. Одолев коротенькую прямую, конь заливисто заржал, и в этом ржании слышалось изумление и восторг: «Я могу скакать?! Я могу скакать!!»

Лошадь – животное с большим сердцем и маленьким мозгом, самая развитая функция которого – память. Лошади злопамятны, могут отомстить за обиду годы спустя, но так же долго помнят добро и ласку. Они не особенно умны (и поэтому способны наесться болиголова, пуститься вскачь по обледенелой дороге, застрять ногой в обрешетке денника, кинуться к бочке с водой после тренировки), но способны испытывать сильные и многообразные чувства. Им знакомы радость, благодарность, веселье, уныние, страх, обида, гнев. Привязанность лошади к человеку основана как раз на положительных эмоциях и памяти о проявленных этим человеком заботе и доброте.

Ника жалела коня, не ставила на нем дурацких рекордов, в ее карманах всегда находилось что-нибудь вкусное, после выезда в поля она расседлывала Аметиста и, пристегнув чембур, вела его пастись. Он доверял ей и послушно шел туда, куда она его направляла, хотя впервые в жизни видел лес, обрывистый берег реки, степь с гонимыми ветром шарами перекати-поля…

Красивого белогривого коня вскоре запомнили «в лицо» местные жители: пастушка, пасшая коров, всякий раз кричала Нике издали: «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!» – кричала Ника в ответ и махала картузом. Обитатели соседнего дачного поселка шутливо приветствовали всадницу: «Буденный уже в городе?»

...Над полями возле деревни, куда Ника определила Аметиста на постой, простиралось огромное небо, какого никогда не бывает в городе, и когда она ехала на закате верхом, было видно, что на востоке еще день, а с запада уже идет ночь – как в фильме «Властелин Колец». И кони шли рысью по цветущему лугу, синему от чабреца, который волновался от ветра, как море, и не было слов, чтобы это описать.

Нике нравилось на свободе скитаться верхом на этих огромных, безлюдных просторах, под бескрайним Божьим небом, наслаждаясь тишиной и покоем.

Она пела «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины», и ее голос далеко летел над пустыми полями. Она молилась – и никто, кроме Аместиста, не присутствовал при ее разговорах с Богом. А конь – немой, но очень надежный свидетель, он – слуга, товарищ и спутник, данный человеку Творцом.

Ника садилась в седло больная и разбитая, а уже через полчаса на ее бледных щеках появлялся румянец, а негнущееся от болей в позвоночнике тело распрямлялось и упруго отзывалось ритму спокойного галопа. Ее переполняла благодарность Богу за простые вещи: ветер, бьющий в лицо, запах чабреца, тени высматривающих добычу коршунов над вершинами Сокольих гор.

***

Почему конь с серьезным хроническим заболеванием, как правило, оказывается ненужным – потому что он ненадежен, может подвести в любой момент. Представьте себе, вот вы готовитесь к ответственным соревнованиям, тренируетесь, достигаете пика формы – тут-то ваш «спортивный снаряд» и вспоминает о своей хворобе, и всё, и соревнования отдыхают от вашего присутствия…

Аметист заболел в конце сентября – грянуло обострение такой силы, что сытый, лоснящийся, набравший за лето мускулатуру конь буквально за неделю исхудал как скелет и от боли почти не мог ходить. Ника, сама передвигавшаяся с тростью, брала его на длинную корду, и они вдвоем шли гулять.

Так же доверчиво, как в незнакомый, полный странных звуков и запахов лес, Аметист пошел с Вероникой делать рентген. Всех четырех конечностей.

– Хозяйка, правую тазовую!.. Левую грудную! – бодро командовал рентгенолог, и Ника металась как посоленная, подныривая под коня, поочередно сгибая и удерживая на весу лошадиные ноги. Врача ведь не касался тот факт, что ей самой было больно не только двигаться – даже стоять. Аметист безропотно протягивал требуемую конечность и только пучил от испуга глаза: страсти какие, чужой мужик с непонятной аппаратурой, но хозяйка вот она, значит, все идет по плану. И осмотр с фонендоскопом, и процедуру снятия кардиограммы в присутствии Ники он перенес стоически: человек, которому он вверил свою судьбу, держал его за недоуздок, шепча ласковые слова, и этого было достаточно, чтобы побороть лошадиные страхи. Не понадобилось ни накладывать закрутку, ни колоть веттранквил.

Измученная Ника приехала домой затемно и рухнула спать. Во сне они с подругой, держась за руки, бежали по сжатому полю, по стерне (наяву Вероника давно так не бегала: травма позвоночника, из-за которого правая нога почти отказывалась ей служить, вынуждала тяжело опираться на трость).

Бежали они во сне к знаменитому костоправу. Костоправ оказался красивым белобородым дедом, бравым, с военной выправкой, похожим на шолоховского старого казака. Он строго посмотрел на Нику и проговорил задумчиво, как бы размышляя вслух: «Хорошая она… С конем больным возится… Как не помочь!»

Ника проснулась и осторожно спустила ноги на пол, опираясь, как немощная старая бабушка, рукой о постель. Дергающая, добела раскаленная боль в ноге, к ее удивлению, сменилась тупой, терпимой.

Когда пару недель спустя Ника решилась выйти на улицу без трости, врачи приписали это иппотерапии – то есть терапевтическому эффекту верховой езды.

Когда впервые после обострения Ника оседлала коня и выехала на нем пошагать на плац, конюх – гастарбайтер Хасан – решил осчастливить ее своим Особо Ценным Мнением.

– Избавься от этого коня, Вероника, смотри, сколько у тебя с ним проблем!

Аметист встал как вкопанный и повернул голову, явно понимая каждое слово. Ника обдумала несколько вариантов ответа, наиболее вежливым из которых был – «Потрудитесь впредь не давать мне непрошеных советов». Но конь все стоял, не двигаясь с места, и Ника ответила ему, а не Хасану:

– Это мой конь. Я его люблю.

Затем она молча подобрала повод и тронула Аметиста шенкелем. Когда они отъехали на достаточное расстояние, Ника похлопала коня по исхудавшей шее и сказала:

– Он глупый и недобрый человек, нечего его слушать. Я тебя люблю, мы – друзья, я тебя никогда не брошу.

Десять капель перед стрельбой

В фильме «Человек с бульвара Капуцинов» есть смешной эпизод – аптекарь инструктирует немощную, согбенную старушку-покупательницу: «Миссис Такая-то, десять капель перед стрельбой! Перед! Нет, вы меня поняли?!» Миссис Такая-то хромает к своей лошади, затем лихо вскакивает на нее – и галопом, в облаке пыли уносится прочь.

Таблеток она поглощала больше, чем еды, но держалась в седле прямо и гордо

Ника сама себе напоминала эту миссис с Дикого Запада. Болело у нее примерно всё и почти всегда, таблеток она давно уже поглощала больше, чем еды, но держалась в седле прямо и гордо, и никто из лыжников, провожавших взглядом лихую всадницу, не заподозрил бы, что и она сама, и ее красавец конь – из тех, от кого, как говорят, «отказалась официальная медицина».

В полях мела поземка, завывал ветер, волоча туда и сюда снежные полотнища. Аметист гордо нес Нику навстречу приключениям, поставив уши и высоко держа голову – признак того, что лошадка в духе.

– Куда это ты лыжи навострил? Сначала шаг, потом рысь. Под ноги смотри, снег-то снег, а под снегом – лед!

– Ры-ысь! Раз-два, раз-два!

Поскакать Аметисту (и себе) Ника все-таки разрешила – доехав до луговины у подножия Сокольих гор. Как же они мчались под свист бешеного ветра, как летели в стороны из-под копыт снежные комья!

Когда конь поднялся на холмик, с которого были видны окрестные села, лесополоса и многие километры заснеженного поля, Ника вдруг остро ощутила себя живой. И Аметист затанцевал, прося повода.

– Мишка, я тебя люблю! Мы пережили этот год, Миша! Мы живы, живы мы!!! Поехали!