Новый дом

Машина вышла на шоссе и начала быстро удаляться от города.

Света обернулась и долго-долго сквозь стекло смотрела назад, туда, где оставалось скопление домов, улиц, недавно выросших торговых центров, где она мало что могла позволить себе купить, но так интересно – новое ведь! – было пройтись по этажам. К выезду из города дома становились все ниже и ниже, старее и старее. Вот и ветеринарная клиника в почти аварийном здании, рядом бывший дом культуры, а дальше… А что дальше – она не знала, потому что никогда не выезжала из города в область по этой дороге.

На ее коленях, разметавшись во сне, спал маленький Ванька. Куртка, которой она накрыла его, почти сползла на пол, Света поправила ее. Посмотрела вперед, через плечо мужа, который аккуратно вел отданный дедом «Москвич»: навстречу им по шоссе шел плотный поток машин. По бокам дороги расположился лес, больной, высохший. И ни одного указателя с названием населенных пунктов. Света пожалела, что не взяла с собой карту области.

Супруг, ставший священником месяц назад, совсем недавно получил направление в эту деревню, название которой и он, и Света услышали впервые. Один раз только успел съездить туда: познакомился с малочисленными прихожанами, осмотрел место, где будет сиять Таинство Таинств, Литургия, – им оказался старый домишко, оборудованный для служб под руководством священника из ближайшего поселка.

Под храм был оборудован старый домишко – тут теперь будет сиять Таинство Таинств – Литургия

Некоторые жители владели не одним домом и сдавали жилье, причем за немалые даже по городским меркам деньги, однако батюшке сдать не торопились, и супруги приняли решение: пока ездить вместе. Тем более что петь и читать в храме оказалось некому.

Ночевать предполагалось в пустующей избенке на краю последней улицы – прихожане договорились с хозяйкой. Светлана сразу «узнала» их будущее временное пристанище, когда они наконец свернули с шоссе на грунтовую дорогу, хотя остальные дома на улице тоже на первый взгляд казались нежилыми. Священник открыл незапертую дверь жилища и первым делом положил просфоры в гудящий маленький холодильник. Света, передав отцу малыша, осмотрела наполовину прогоревшую плиту, старые кровати с панцирной сеткой, порадовалась, что взяла с собой, помимо прочих вещей, простынку и подушку для сына.

На улице было тихо. Ванька проснулся и, потирая глаза, затопал по дороге, держа мать за руку и часто спотыкаясь о неровности колеи. Он было закапризничал, но получил от матери хрустящую пачку печенья с нарисованными на обертке зверушками и прекратил хныкать.

Вот и их новый храм. Калитка скрипнула и едва не сошла с петель. «Не было же такого! Сейчас же надо починить. Спрошу инструмент», – сам себе кивнул священник.

На пороге его встретила недовольная женщина в малиновом платочке «сеточкой» и цветастом платье.

– Ну наконец-то, батюшка, – сказала она и направилась к двери. Светлана удивленно посмотрела на часы: до службы оставалось еще достаточно много времени.

Прихожая, которая теперь была притвором церкви, оказалась просторной, а вот помещение для молитвы было маловато. По нему сновало несколько женщин: кто вытирал пыль, кто перекладывал кем-то пожертвованные пожелтевшие книги на клиросе – там же Света немедленно разложила свои, новенькие и большую папку с нотами.

– Здравствуйте, – несмело сказала она двум прихожанкам, которые подошли под благословение священника; остальные продолжали разговаривать и вытирать пыль.

– А, так это вы матушка Фотинья? – заулыбалась одна, полная, низенькая, в толстой вязаной кофте. – Хорошо, что вы приехали, а то мы петь-то совсем не умеем! А ты, – наклонилась она к Ваньке, – тоже петь будешь с мамкой, а?

Ванька спрятался за мать.

Еще одна женщина, с кудрявыми крашеными волосами, выбивавшимися из-под косынки, оторвалась от разговора с другими и подошла к приехавшим:

– Ну как, батюшка, нравится вам тут? Я выбивала дом-то!

– Да, конечно, – спокойно сказал священник, и Светлане стало понятно, что вопрос этот женщина задает не в первый раз. Женщина по-своему истолковала вежливый тон священника:

– Да где бы вы, батюшка, служили, если б не я!

Пока супруг объяснял настойчивой сельчанке, что храм нужен далеко не только священнику, Света отправилась на клирос, чтобы приготовиться к службе. Ванька было залез на лавку с ногами, но его перехватила пожилая прихожанка, дородная, круглолицая:

– Ну-ка, ну-ка! Это кто ж в башмаках-то на лавку, а?

Ванька, наверное, впервые в своей жизни не стал прятаться за мать. Прихожанка перехватила удивленный взгляд Светы:

– А то, милая! У меня внуков много! Мамки работают – а я ращу!

Света улыбнулась ей:

– А вы Мария, да? Вы читаете?

– Раньше Марьей звали, а теперь по-городскому все Марии. Читать книги на божественном меня давно научили, в детстве еще. Наше село, где я родилась, не трогали. Священника не давали – но церковь не трогали, наверно – махнули рукой: неграмотные, мол, пускай себе ходят. А может, еще почему. Все и ходили, и мама меня за руку водила. Она и пела, мама моя. Вот петь не знаю, не выучилась. Читаю только…

В дверь одна за другой вошли еще человек десять женщин и четыре девочки дет десяти-одиннадцати. Некоторые сразу направились к священнику, а некоторые растерянно стояли у дверей, недоверчиво глядя на Марию и Светлану.

– А чего встали? – помогла Мария растерявшейся Свете. – Раиса, ты как неродная. Иди вон свечку ставь, лампады уж зажгли. Катюша, а ты чего без дочки? Ей бы тоже к Богу-то идти. Приводи хоть завтра на Причастие. А это матушка наша, Фотинья, – матушка, ты покажи Катюше, как креститься, а то она в детстве крещенная, а ничего про Бога и не знает… Идите все сюда, идите, чего забоялись?

«Идите все сюда, идите! Чего забоялись? Матушка, покажи, как креститься…»

Света засуетилась. Пока батюшка в отсутствие помощников заканчивал приготовления в алтаре, Света успела ответить на несколько вопросов («А это и есть Дева Мария на иконе, да? А кто у Нее в руках-то, дочка или Сын?»– тоненьким голоском спросила маленькая светленькая девочка), показать, как складывать пальцы для крестного знамения…

– А вы как… сюда попали? – вдруг тихо задала вопрос одна из девчонок. Серьезная, с толстой косой через плечо.

Свете часто приходилось рассказывать, «как она попала» в Церковь, как, будучи простой студенткой из семьи атеистов, уверовала, как они с мужем вместе пришли к Богу, и теперь, когда епископ благословил супруга служить и «жить на приходе», она, оставив работу, переедет вместе с ним в деревню.

Девочка начала хмуриться еще при слове «университет». Когда же Света дошла до переезда в деревню, «совопросница» решительно дернула себя за косу:

– Так что же, и у вас, и у… мужа вашего работа в городе была, пока он батюшкой не стал?

– Да, – не понимая, что она сказала не так, ответила Света.

– Ну вы и дураки, – жестко отрезала девочка и сжала губы. – Городская работа у них была! Чего еще хотеть! А они молиться пошли.

«Городская работа у них была – а они молиться пошли!» – девочка развернулась и вышла из храма, хлопнув дверью

Она развернулась и вышла из храма, хлопнув дверью. Другие девочки переместились к порогу, о чем-то перешепнулись и тоже выбежали вон. Света не успела ничего сделать: батюшка дал знак, что пришло время начинать службу. И вот он, его первый возглас в этом храме…

Минут через пять молчавший до сих пор Ваня будто проснулся. И – начал громко рыдать, заглушая пение матери. Света, в ужасе от происходящего, взяла его на руки, пыталась покачать, но куда там!

– Давай-ка, давай-ка, – зашептала ей незнакомая сельчанка лет сорока, забирая разбушевавшегося сына из рук Светы. – Служите, служите с Богом!

Она так быстро исчезла с ребенком на руках, что Света, которая почти не расставалась с сыном, теперь уже растерялась окончательно и замолчала. Повисла тяжелая пауза.

– Не боись, Нинка посмотрит за ним, она умеет. Она деток любит, – шепнула Марья. – Вот, вот здесь ты пела, я слежу…

После службы Света, дрожа, бросилась на поиски сына. Деревни она совсем не знала, людей – тоже… На ее счастье темнело поздно, и она, перейдя улицу, смогла разглядеть на берегу небольшого пруда две фигурки. Женщина махала руками, что-то показывая ребенку, он тоже махал ручонками и смеялся. Света подбежала, остановилась перевести дыхание, заставила себя успокоиться и поблагодарить «Нинку» за помощь с сыном.

– Ой, матушка, что-то в лице ни кровинки – быстро бежала? – ответила женщина. – Садись, садись в траву с нами, если не брезгуешь.

Света послушно села.

– Я ж большая грешница, матушка, – заговорила певучим голосом Нина. – Я ж в молодости, дура, аборты делала. Кто б сказал тогда… Вот и отмаливаю грехи-то свои, с детьми сижу, кому нужно, помогаю. Прошу Господа простить меня. Я и завтра с вашим сыночком побуду, у храма походим, причаститься вместе придем… да, малыш? Ну, всё, побегу я на сегодня, дома ждут.

«Большая грешница я: аборты делала, – говорила Нина. – Отмаливаю теперь грехи свои, с детьми сижу, помогаю»

Возвращаясь в храм с ребенком на руках, Света увидела у калитки одного из домов сельчанку, которая была сегодня в церкви. Хозяйка дома слушала ее, склонив набок голову, и кивала. Говорила сельчанка очень громко, и до Светы донеслось:

– Поп приехал с женой, а она и не наша. Ну и попы пошли, на не наших женятся, лишь бы жениться.

Хозяйка что-то переспросила, и та ответила:

– Да как откуда знаю? Имя-то, знаешь, у этой твоей матушки какое? Фатима!

***

Батюшка стоял у аналоя, и прихожанки в платочках подходили к нему на исповедь. В углу на стульях расположились девочки, те самые, которые выбежали сегодня из храма вслед за подружкой. Одна из них, коренастая, с крупными веснушками, решительным шагом подошла к Светлане:

– А про что вас сегодня Виолетка спрашивала?

– Про мою жизнь, – улыбнулась Света, удерживая сына, который снова и снова, молча, но упрямо, пытался пойти к отцу.

– Виолетка крутая, – подняла брови девочка. – Ей брат дал мотоцикл свой, и она на нем ездит. Ладно, мы тут кое о чем вам рассказать хотели…

Она покопалась в сумке и достала вылинявшую, видавшую виды косметичку со сломанной застежкой.

– Знаете, есть такая штука. Косметика называется. Мне мамка объяснила, что поповских жен берут из таких семей, где это все нельзя, но тут-то ваша семья не видит! Вот, смотрите, это помада называется. Этим губы красят, я покажу как. А это…

– Ксенька, ты долго еще? – раздался голос от двери. Из притвора на них смотрела высокая девушка с черными, как смоль, распущенными по плечам волосами. – Мне вот с матушкой по делу надо поговорить, а ты что там показываешь за… глупости?

Ксенька как-то боязливо покосилась на девушку, быстро собрала свои «глупости» и ретировалась вместе с остальными.

– Можно, мы на улицу выйдем? – вполголоса позвала Свету девушка. – Очень посоветоваться надо, но не здесь.

Света, пожав плечами, вышла из храма. На улице потихоньку смеркалось.

– Тут такое дело… вы ж никому не расскажете, правда?

Светлана кивнула.

– Ой, – выражение лица девушки вдруг стало не таким настороженным, она взяла Свету за руку и присмотрелась к ее обветренным, с лопнувшей в паре мест кожей пальцам. – Тоже стиральной машинки нет? Ну вот и у меня нет, стираю руками, на троих детей настирайся, ручищи все в кровь… Ладно. Меня сестра послала с вами поговорить. Ей исповедоваться надо. Она живет сейчас… ну, с одним… а денег нет. И вот они пошли и увели корову. С мужиком одним договорились, ему продать на мясо. А он обманул, мало денег дал. Ей как теперь в этом каяться?

«Они увели корову – продать на мясо. А их обманули: мало денег дали. Ей как теперь в этом каяться?» – спрашивала она

– То есть… я не пойму: они украли корову и продали? Так?

– Да какая там кража-то получается, денег-то совсем мало, – вздохнула девушка. – Ирка моя сидит ни жива ни мертва теперь…

– Раскаивается?

– Раскаешься теперь, конечно! Надеялись на большее, а что получили? Так и говорит: зря мы, получается, ограбили корову, знали б, что обманет мужик, – не пошли бы…

***

Когда священник с семьей добрались до домика, у которого остался «Москвич», у калитки сидел на сломанном стуле и курил какой-то старик.

– Что, молодежь, домом ошиблись? – хохотнул он.

Старик оказался братом хозяйки домика. Он приехал погостить, но ей не понравился его кашель («Я ей говорю: это от табака, – а она свое заладила: нет, ты так с зоны своей и кашляешь, иди-ка…») – и она велела брату отправляться в этот дом.

Свете с мужем оставалось только забрать свои вещи и отнести их обратно в машину. К счастью, по дороге шла уже знакомая Свете Марья:

– Чего это тут? – поинтересовалась она. – Вот же Клавдия, коза… ой, простите, батюшка. Ну я ей завтра скажу. А пока идемте ко мне ночевать! У меня только один внук сейчас, и того к ночи мать заберет. Я тут рядом!

Дом Марьи оказался небольшим, но добротным. Аккуратные грядки, новехонькая баня («Вот, придете париться в другой раз, затоплю!»), веревочные качели у самой двери – усталой Свете понравилось здесь всё.

– Эй, Шурка! – крикнула Марья, зайдя в сени. – Шурка, оторвись от своей ерунды, возьми вот мальца поиграть! Батюшка, вы отдохнете, а мы с матушкой быстро-быстро сейчас покушать принесем!

Толстенький румяный мальчишка с всклокоченными волосами выкатился на окрик:

– Кого тут забрать? Его? Ну идем, игрушки дам.

Услышав про игрушки, Ванька затопал в дом. Вскоре Шурка появился в кухне:

– Баб, дай есть…

– Только что же ел, вон и тарелку не помыл, смотрю!

– Это не я ел, это я Борьку покормил. Ну дай есть, да я пойду…

– Не ходи, пусть мамка тебя заберет. А, Борька у нас! Ох, Борька – горе это, горе. Его, знаешь, мать сажает дома за компьютер этот, играть, а сама работать уходит. Он иной раз и в школу не идет, играет. Глаза моргают-моргают так часто, я матери его говорю: от твоего компьютера это! А Танька слушать не хочет, своими, говорит, внуками занимайся… А что мои внуки – мои внуки вон, пирожки едят, здоровые, потому что… У вас, матушка, компьютер есть?

– Да надо бы купить, друзья предлагали у них взять… – протянула Света.

– Ой, не покупай ты его, матушка! Лучше что другое купи, баловство это и глаза портить. Ну всё, согрелся наш борщ, сейчас, давай-ка, золотая моя, вон те тарелки, батюшка уж там совсем оголодал, да и мальцы все…

***

Батюшку Света уговорила лечь на кровать, Ванька улегся рядом с отцом и тут же уснул. Сама матушка, не раздеваясь, легла на матрас, разложенный на полу, – других кроватей в доме не было, «для внуков только две, да и их зять в сарай свой унес, починить взял, скрипят: прыгают уж больно дети-то». Белый платочек матушка сняла только сейчас – а потом все-таки укрыла им голову от сквозняков. Предлагала ей добрая Марья свой пуховый платок для этого, а она не послушалась. Ты, – Марья говорила, – еще будешь наша, деревенская, будешь, как я, платок повязывать. «А и буду!» – отвечала ей Света.

«Ты будешь наша, деревенская», – сказала Марья. «Буду!» – отвечала ей Света

А потом они все вместе читали вечернее правило, и даже Ванька рядом клевал носом, но не хотел уходить и ложиться спать…

Где-то послышалось протяжное «му-у-у». «Ограбили корову», – вспомнила Света, вздохнула – и уснула.

Вот и утро. Она встала, завязала платок, направилась к умывальнику. Потом осторожно, стараясь не скрипнуть дверью, вышла на улицу, зябко повела плечами. Откуда-то дул сильный ветер, гнал по небу обрывки облаков. Светлана подошла к забору, посмотрела на улицу. В соседних домах еще не горел свет. Где-то далеко, видимо – на пруду, закрякали утки. С яблони, норовящей забросить ветви на крышу Марьиного дома, отозвались вороны. Совсем скоро Светлана приедет сюда насовсем, здесь будет ее новый дом, здесь она останется рядом с теми людьми, с которыми уже сегодня причастится из одной Чаши – и все они станут друг другу роднее родных.

– Вот ты где. А я уж растерялась: кто в дом к нам – или из дома?! – подошла к ней Марья и, обняв за плечи, укутала матушку пуховой шалью. – Не застудись смотри, Фотинья-матушка! Рано ты поднялась. Неужели в городе так встают? Идем, если хочешь, со мной, утренние молитвы читать. Я и свечку затеплила. Иконы тебе мои покажу… Вчера уж вас к себе в спальню не водила, а у меня там старая икона есть, Матушки Божией, от матери моей досталась…

И женщины ушли в дом.