Репортаж из «Красной зоны»

Пациентам ковидной реанимации, где каждый вздох может стать последним, очень нужна помощь и психологическая поддержка. Даже если у добровольца нет навыков ухода за лежачими больными, он может поговорить, подержать за руку – и это уже немало.

«Ты должна пойти!»

– Пожалуйста, только не бросайте меня! – в полузабытьи сквозь маску еле слышно шепчет пожилая женщина. Мы с двух сторон держим ее за руки.

– Вы придете ко мне завтра? – повторяет женщина, с трудом произнося каждое слово. И я теряюсь, не знаю, что сказать. Завтра приходить я не собиралась, но как же страшно сообщить ей это.

А всего две недели назад состоялось прощание перед закрытым гробом, внутри которого лежал Юрий Борисович Ильяшевский – всеми нами любимый профессора ВГИКа. Он обучал нас, будущих режиссеров, работе с актерами. Помню, на защите дипломов мы очень хорошо поговорили, он похвалил мою работу, сказал много важных слов, которые стали ценной поддержкой для меня в дальнейшем. С тех пор прошло уже много времени, но Юрий Борисович всегда был на связи в Фейсбуке, его лайки почти ко всем моим постам были как незримое одобрение всей моей дальнейшей деятельности.

Совсем недавно я вдруг подумала, что должна обязательно ему позвонить, поговорить о новом проекте, узнать его мнение о своих публикациях. Только подумала, но отложила... А через несколько дней – сообщение о смерти в социальных сетях. Ковид... Сгорел за несколько дней...

Я вдруг подумала, что должна обязательно ему позвонить. Только подумала, но отложила

Я задумалась: «А был ли Юрий Борисович крещен?» Ведь если подавать записки об упокоении, то мне могут задать такой вопрос. Решила уточнить это на прощании, только ответа так и не получила. Мнения разделились – точно никто не мог сказать, был ли Юрий Борисович верующим человеком.

Ехала на работу с такими мыслями: «Как же страшно попасть из ‟красной зоны” в закрытый гроб... Близкие не могут увидеть в последний раз лицо дорогого им человека, как же это должно быть больно.. Интересно, кого видел Юрий Борисович перед смертью, с кем и о чем говорил в последний раз?»

После прощания с Юрием Борисовичем я побежала на собрание в любимую службу «Милосердие». И вдруг епископ Пантелеимон, наш руководитель, произносит фразу, которую, кажется, говорит мне сам Юрий Борисович: «Где же ваше милосердие? Почему вы не ходите помогать в ‟красные зоны”?»

И моментальный ответ внутри меня: «Ты должна пойти!»

И вот сейчас я здесь, в реанимации «красной зоны», держу за руку бабушку, которая 43 года преподавала историю. С одной стороны стою я – Любовь в Крещении, а с другой Наташа – постоянный доброволец службы помощи «Милосердие», но вот только кажется, что настоящая Любовь здесь именно она. Бабушка все крепче сжимает наши руки, повторяя полушепотом: «Только не бросайте меня...».

Бабушка все крепче сжимает наши руки, повторяя полушепотом: «Только не бросайте меня...»

«Сейчас, моя хорошая, потерпите, я все сейчас сделаю», – ласково говорит Наташа, меняя больным памперсы или помогая им сходить в туалет в картонное одноразовое судно. Я же пока не могу это делать, поэтому помощи от меня не так много. Наташа терпеливо объясняет, где взять утки и памперсы, куда выбрасывать подносы с оставшейся едой и как сделать чай. Она помогает уже 9 лет, до «красной зоны» ухаживала за пациентами в неврологии. В будни она работает в офисе, а в воскресенье ходит на полдня помогать в реанимацию «красной зоны». Никто из родных и близких не знает об этом. Наташа говорит, что не хочет их лишний раз обременять беспокойством за нее, поэтому фамилию ее сообщать ни в коем случае нельзя.

Позвоните Ларисе

«Пожалуйста, позвоните моей жене Ларисе», – вздыхает очень грустный мужчина.

Подхожу к нему, чтобы успокоить и поговорить.

– А какой сейчас день недели? – спрашивает он.

– Воскресенье, праздник был сегодня, Троица! – отвечаю.

– Троица? Как хорошо! С праздником вас!

Немного подумав, грустно добавляет:

– А мы с женой ходили в Останкинский храм. А погода сейчас на улице какая?

– Очень жарко, – говорю ему.

– Жарко? Ох, сейчас на даче уже и ягоды поспели. Так я и не съездил... Эх... – тяжело вздыхает, а потом опять беспокойно спрашивает:

– А можно ли с вашего телефона позвонить Ларисе?

Я обещаю ему, что он обязательно скоро поправится и вместе с женой поедет на дачу и в храм, и что за него будут молиться, но вот только телефон ему дать без разрешения врача не могу.

Тяжелым больным в реанимации «красной зоны» не разрешают говорить по телефону. Доброволец может набрать номер родных пациента только с разрешения лечащего врача.

Как же хочется в душ!

– Господи, как же хочется просто помыться и почистить зубы, – говорит мне молодая женщина, которой Наташа бережно меняет памперс.

Я пытаюсь хоть как-то помогать ей.

– Уже не помню, когда я последний раз чистила зубы, а они, наверное, у меня совсем желтые, да?.. Слава Богу, что вчера мне одна из ваших девочек смогла голову помыть, какая у меня была большая радость! Когда меня переведут в терапию, знаете, что я буду делать первым делом? Я пойду в душ и буду долго-долго мыться.

Письмо от любимого ученика

Задача добровольца, как объясняет мне Наташа, это не только уход. Важно оказать больным «красной зоны» психологическую поддержку и просто поговорить по душам, ведь многим бывает очень страшно от недостатка кислорода, и могут начаться панические атаки. Я сначала немного стесняюсь подходить одна, но уже после второго раза понимаю всю важность миссии – обойти всех, кто в сознании, предложить помощь в уходе и поговорить.

Многим бывает очень страшно от недостатка кислорода, и могут начаться панические атаки

– Наверное, я бы хотела, чтобы ко мне пришел батюшка, но переживаю, что совсем не знакома с церковной жизнью, – говорит мне пожилая женщина, которую я кормлю.

У нее доброе светлое лицо и большие небесно-голубые глаза.

– Знаете, я – преподаватель фортепиано, – продолжает она. – Родилась я еще в то время, когда все были атеисты, а о Боге никто не говорил. Крещена я не была. Но вот однажды мой самый перспективный и талантливый ученик написал мне необычное письмо:

«Простите, но во мне гораздо больше любви к Богу, чем к музыке! Я хочу уйти из музыки навсегда, чтобы посвятить свою жизнь одному Богу!»

– Мой Алешенька... мой любимый ученик... – на глазах у женщины появляются слезы. – Я до сих пор помню наизусть каждое слово из этого письма, так оно поразило меня. Представляете: «Посвятить жизнь одному Богу»! Он стал священником и крестил меня, а потом несколько раз приходил меня причащать. Других батюшек, кроме него, я и не знаю. И грамоты церковной тоже.

Вдруг ее лицо осеняет мысль:

– А что, если бы Алеша смог прийти сюда ко мне? Если бы он узнал, что со мной случилось, то он обязательно бы нашел способ прийти и снова меня причастить. Если бы он пришел ко мне, мой Алешенька...

Успокаиваю её, осторожно объясняю, что сюда допускают не всех. А сама пытаюсь мысленно представить, как выглядит Алеша. Наверное, он очень хороший, мудрый священник, и каждый день поминает в молитвах своего любимого педагога по музыке, а значит, эта женщина обязательно поправится.

В конце дежурства...

В соседней палате лежит начальник полиции. Он так рад поговорить. Взахлеб рассказывает истории о своей семье, плачет... Все смешалось в его голове: детские воспоминания, заботы о любимой внучке, первое знакомство с женой. Страшная авария, после которой любимый сын стал инвалидом.

– Нужно выйти отсюда, надо помочь внучке! – всё время повторяет он и плачет. И тут же извиняется за свои слезы. – Простите, я такой малодушный...

Учитель истории, начальник полиции, преподаватель фортепиано – здесь стали неважными все титулы и звания, статус, регалии и трудовой стаж. Мужчины и женщины в полузабытьи, с нехваткой кислорода... Здесь, кажется, почти как на войне, ведь каждый вздох может стать последним.

Мужчины и женщины в полузабытьи, с нехваткой кислорода

– Да, тут можно встретить людей очень разных профессий, – говорят мне ребята-добровольцы в ответ на мои впечатления. – Вот, недавно у нас тут профессор ВГИКа лежал, но умер, к сожалению.

– Юрий Борисович? – настороженно спрашиваю я.

– Да, Юрий Борисович. С ним говорил наш доброволец Олег. А ты что, с ним была знакома?..

Через некоторое время Олег пишет мне подробности последней беседы с Юрием Борисовичем:

«Мы много смеялись. Он говорил, что чувствует себя хорошо, вспоминал своих знаменитых учеников. Мы читали вместе молитвы наизусть, он поделился, что верующий христианин, и это во всем чувствовалось. Вот только от священника отказался – сказал, что, как выйдет отсюда, обязательно сходит в храм сам. И я был уверен, что он выздоровеет...».

Кажется, круг замкнулся. Спасибо, дорогой Юрий Борисович, что привели меня сюда, и простите, что не пришла раньше! Не держала вас за руку перед смертью, не кормила, не смеялась вместе с вами в последний раз.

Прихожу домой и, прежде чем обнять сына, иду в душ, тут же вспоминаю женщину, которая так мечтала помыться, и мне становится немножко стыдно, почему я могу это сделать, а она нет...

Вспоминаю преподавателя фортепиано с небесно-голубыми глазами, набираю в поиске фамилию и имя ее ученика... Он оказался настоятелем одного из известных московских храмов. Уже засыпая, говорю себе, что обязательно нужно к нему прийти.