«Регент – это человек, который проповедует хоровым пением»

15 сентября 2021 года исполнилось 12 лет со дня кончины главного регента Объединенного хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры и Московских духовных школ архимандрита Матфея (Мормыля). 12 лет назад закончилась, если можно так выразиться, «эпоха отца Матфея». Мы все вспоминаем звучание этого коллектива. И не просто звучание: всю атмосферу, которая сопровождала богослужебную жизнь в Троице-Сергиевой лавре во время служения отца Матфея.

Со мной согласился побеседовать главный звонарь Свято-Троицкой Сергиевой лавры игумен Антоний. Вместе с батюшкой мы вспомнили ту эпоху и самого отца Матфея, поговорили о том, в чем же состояла эта загадка – удивительная тайна присутствия одного-единственного человека и его влияния на громадный коллектив.

«У отца Матфея был абсолютный “молитвенный” слух»

Игумен Антоний (Зинин) – Отец Антоний, хор отца Матфея – не просто хор в прямом смысле этого слова? Это нечто другое?..

– Отец Матфей – это редкий человек. Его талант был дан ему от Бога. И этот талант он не закопал в землю, а преумножил. Он воспитал много поколений студентов, каждый из которых после выпуска нес с собой домой, на свой приход, частицу лаврского пения. Поэтому когда мы приезжаем на какой-то приход в любой, даже самой отдаленной точке России, мы часто слышим что-то родное, лаврское. Это благодаря отцу Матфею. Отец Матфей был той свечой, которая горела и зажигала сердца других любовью к пению, к молитве.

Ежегодно у нас выпускаются тысячи хоровых дирижеров. Но часто все они – как серые мыши. Если послушаем – у всех примерно все одинаково, стандартно, чисто ноты… И порой даже неинтересно слушать. Таких дирижеров, каким был отец Матфей, бывает очень мало. Именно по своему таланту, потому что, в общем-то, управлять хором можно и обезьяну научить. А вот определенному чутью – чутью хорового пения (как должно прозвучать произведение) – не научишь: это талант, данный от Бога.

Отец Матфей был той свечой, которая горела и зажигала сердца других любовью к пению, к молитве

Но для этого регент должен уметь молиться, потому что пение – это неотъемлемая часть молитвы. И когда мы слышим молитвенное, спокойное пение, нам, конечно, приятно. Мы отдыхаем от всех житейских бурь, от суеты. Постоянно барахтаемся, барахтаемся в жизненном море и вдруг – заплываем в бухту. Заходим в Божий храм и пытаемся здесь отдохнуть от суеты. Но сегодня и в нем чаще всего мы слышим быстрое, торопливое пение. Никакой молитвы нет и в помине – лишь бы поскорее все «протараторить»… И, конечно, в этом случае не получаем утешения и успокоения. И уходим из храма тоже в суете.

Поэтому хоровое пение – это тоже очень важно. В первую очередь оно должно быть спокойным. И это как раз чутье дирижера – как должно звучать то или иное песнопение, какой должен быть ритм, какая скорость.

– Вспоминаются детские впечатления от хора отца Матфея. Было такое ощущение, что древняя пустыня, в которой жил преподобный Сергий, открывается тебе воочию. Когда во время богослужения в храм заходили иностранные делегации и слышали пение хора отца Матфея, они просто столбенели и не могли поверить, что группа людей может издавать такое звучание!.. У отца Матфея был абсолютный «молитвенный» слух. Наверное, и вправду молитва стояла для него на первом месте?

– Конечно! Регент – это, можно сказать, апостол, который проповедует хоровым пением. И пусть даже иногда люди не понимают, что поет хор, зато понимает их сердце, понимает душа. Поэтому у них невольно накатываются слезы…

Мне много рассказывали про регента Патриаршего хора Виктора Степановича Комарова, который нес послушание в Елоховском соборе Москвы. Туда тоже часто люди заходили просто ради любопытства: посмотреть, что там происходит. И когда слышали пение церковного хора, у них непроизвольно начинали течь слезы. И потом они становились постоянными прихожанами этого храма.

То же самое бывало и в случае с отцом Матфеем. Таких личностей всегда было очень мало. Как правило, они не имели специального музыкального образования. Они учились, но ничего не заканчивали. Они просто впитывали в себя то, что им было необходимо. Это, в частности, Виктор Степанович Комаров, Александр Васильевич Свешников. Последний тоже не был профессионалом, но обладал огромным талантом, данным ему от Бога.

Я всегда удивляюсь тем людям, которые поют в храме торопливо: например, «тарахтят» «Господи, помилуй». Побыстрее-побыстрее… И представим себе сцену с хором, который, например, исполняет русские народные песни. Во втором случае хор будет петь с чувством, протяжно, представляя себе картину. А почему же для Бога мы имеем право «тарахтеть», пропевать молитвы быстро и бессмысленно? А в песнях будем стараться, показывать свой голос?.. Потому что, если мы небрежно выступим на сцене, нас просто не станут слушать! А почему же для Бога мы имеем право так небрежно петь?

Мы копируем древние иконы (Андрея Рублева, например). Почему же мы не хотим так же копировать песнопения?

Хор Свешникова исполнял русские народные песни как подлинные шедевры. Свешников говорил: «Песню вы должны спеть так, чтобы публика ее не только слышала, но и видела!» Они и пели так в действительности…Соответственно, он и церковные песнопения исполнял так же. Например, «Всенощная» Рахманинова в его исполнении – это шедевр, который, в принципе, неповторим. И я удивляюсь: почему же сейчас не берут за образец некоторые хоровые исполнения? Например, иконы мы копируем (XVI века, преподобного Андрея Рублева и другие). Почему же мы не хотим так же копировать песнопения? Чтобы хотя б немного приблизиться к исполнению наших великих предшественников, чтобы люди послушали и обрели спокойствие на душе и помолились?..

– Я думаю, советское прошлое истребило не только храмы и монастыри, но и традиции. Но люди все-таки жили воспоминаниями. Те, кто хорошо знал отца Матфея, рассказывали, что он старался воссоединить разорванную связь поколений. Он слушал, например, записи Хора донских казаков Сергея Жарова, хоры эмигрантских регентов и старался подражать этим коллективам. Вам что-то известно об этом?

– Да, в том-то и дело, что у отца Матфея была возможность учиться на наглядных примерах. Это были такие выдающиеся регенты, как Комаров, Матвеев, Жаров, хор Киево-Печерской лавры. В Киеве тогда жил Михаил Петрович Гайдай, известный дирижер. Он все это слушал, впитывал. И хотя говорил, что «не строил ничего на чужом фундаменте», тем не менее сформировал в себе некий стержень, который объединяет всех-всех дирижеров. Конечно, каждый из них звучит по-своему. Но общее у них – молитвенное, церковное исполнение. И это, конечно, является тем фундаментом, на котором все и строили свою хоровую работу.

Игумен Антоний (Зинин)

К сожалению, сейчас молодежь не увлекается пением. Когда я управляю хором, то раздаю ноты (самые элементарные), которые пел отец Матфей. А певцы впервые их видят! Я им говорю: «Ну, вы хотя бы послушайте диски с записями отца Матфея!» А им, видимо, даже неинтересно. Мне кажется, наша (не советская) действительность истребила традицию. Потому что в советские годы мы отстаивали свои убеждения со школьной скамьи и тем самым получали закалку для своей веры. А именно в постперестроечные годы, когда произошел развал, с Запада хлынула к нам вся эта грязь – и началось некое «охлаждение» к подлинному. Люди стали увлекаться не тем, чем нужно. Мы стали забывать свои корни, свою историю, своих предков, которые много что сделали для России, для церковного пения. Поэтому, к сожалению, мы сталкиваемся с последствиями этого времени.

Смысл пения заключается в том, чтобы ноты подстроить под текст. Текст в пении – на первом месте

Сегодня в музыкальных учебных заведениях учат, к сожалению, не духу, а просто нотам, пению «по сетке». Но этого быть не должно, потому что весь смысл пения заключается в том, чтобы ноты подстроить под текст. Текст в пении – на первом месте, а ноты – это уже вспомогательное средство для восприятия того или иного песнопения.

– Хотел бы добавить: мне кажется, парадокс советского времени заключается в том, что многие старые записи тех же оперных произведений (например, в исполнении И.С. Козловского) часто походили на церковное пение. Например, в сцене соборования из фильма «Война и мир» звучит настоящий церковный хор, да какой! Все это сохранялось и воспитывалось.

Вы сказали, что текст был для отца Матфея на первом месте. Он действительно обращал огромное внимание на текст, и дикция у всего хора была идеальная.

– Да. К сожалению, в настоящее время утрачена культура пения. Именно дикция. Отец Матфей требовал четко произносить все гласные и согласные, чтобы текст был понятен. И этого, в принципе, требовали все дирижеры. Например, Комаров тоже добивался такой дикции, что всегда было понятно, о чем они поют, что исполняют. Сегодня певцы часто мямлят что-то невнятное. Ну, если ты в храме бываешь постоянно, то уже знаешь, что поют. А многим приходящим людям такое небрежное пение непонятно.

– Но дело, наверное, не в конкретных людях, а в духе самого времени. Святейший патриарх Алексий (Симанский) говорил, что певцы уподобляются на богослужении ангелам на небе. Почему, на ваш взгляд, сегодня церковному пению уделяется значительно меньше внимания?

– Да, к сожалению, сейчас все поверхностно, поэтому пение и приходит в упадок. Падает тот дух, который отец Матфей здесь создал… Но что-то еще остается. И будем надеяться, что новый лаврский регент, отец Нестор, поскольку он сам пел у отца Матфея и пропитался его духом, будет хотя бы стараться сохранить то, что осталось.

Талант, данный Богом

– Вы тоже пели в хоре отца Матфея. Какие его черты вам особенно запомнились? Многие говорят, что он часто бывал груб с певцами, заставлял их петь именно так, как считал нужным. На ваш взгляд, где тут граница допустимого? Иногда регент теплохладно относится к своим певцам, а порой – вот такая ревность, иногда превышающая некую меру…

По жизни он был очень мягким человеком, но что касалось пения – тут поблажек не было никаких

– Скорее всего, это была у отца Матфея именно ревность, да и свойства характера, его кавказский темперамент играли не последнюю роль. Поэтому он так ревностно относился к хору. По жизни он был очень мягким человеком, но вот что касалось пения – тут поблажек никаких не было. Он мог ударить, если ты что-то не то спел, сфальшивил. И мне тоже доставалось. Но мы все понимали, что это дело нужное, и нам где-то надо и потерпеть для блага дела, чтобы хор звучал. Поэтому смирялись. Мы, певцы, не обижались на него. Может, внутри что-то чувствовали, но понимали, что ему это свойственно, и в этом, значит, есть необходимость.

– Я где-то читал, как один монах во сне услышал Херувимскую в ангельском исполнении, потом проснулся, попытался записать нотами, но у него ничего не вышло. А отцу Матфею удавалось приоткрыть эту завесу… Как говорят его ученики, пение его было настолько мощным, что даже «камни молились». А как все это достигалось? У него же не было музыкального образования, он все постигал самостоятельно, своим трудом?

– Да, у него была уникальная память. И особое чутье, талант регента. А если талант есть, то и учиться особенно не нужно. Он тут же схватывал на лету все необходимое. Поэтому то, что он создал, – пропущено через его душу, через его сердце. Это именно молитвенный настрой, молитвенный дух всех песнопений. Этот дух всегда сопровождал его пение. Он никогда не позволял себе спеть просто так, чтобы «только спеть». Он зажигал сердца других людей церковным пением.

– Но за этим стоял огромный труд. Например, спевки. Как они проходили? Они, насколько мне известно, были довольно частыми и длинными…

В то время еще не было нужной техники, чтобы копировать. Все ноты приходилось переписывать от руки

– Да, спевки были. Но и вообще отец Матфей очень много трудился, например, переписывая ноты. В то время еще не было нужной техники, чтобы копировать. Все приходилось писать от руки, где-то помогали певчие. А спевки – это и большой труд, и, конечно же, большой талант. Ведь спевку можно проводить скучно, неинтересно, нудно. У него этого никогда не было: он умел и пошутить. А когда видел, что люди уже устали, напрягаются, он всегда умел посмеяться, чтобы все расслабились. А потом снова начинал отрабатывать тот или иной участок песнопения.

Интересно, что он всегда знал, где трудные места в песнопении, и начинал с них. Он никогда не пел произведения от начала и до конца. Начинал с трудных мест, отрабатывал их, а потом уже выравнивал все целиком. Ну, конечно, где-то приходилось и кулаком поработать, а где-то с любовью, с большим терпением.

– Очень важно, чтобы регент во время богослужения взаимодействовал со священником, чтобы служба совершалась как бы по единой звуковой и ритмической канве. И я знаю, что отец Матфей и за диаконами следил, и за священниками, которые подавали возгласы…

– Это особый талант – слышать службу, уметь вовремя вступить, не затягивать

– Да, это тоже особое чутье, особый талант – именно слышать службу, уметь вовремя вступить, не затягивать. Например, во время Херувимской песни каждый священник по-разному служит (кто-то побыстрее, кто-то помедленнее), так что хору нужно подстраиваться. И к диаконам он относился ревностно: если у диакона есть слух, и он может «попасть в ноту», но не попадает, отец Матфей тут же подходил к нему, и диакон от страха тут же «попадал в нужную ноту». А так – он либо с клироса давал тон, либо подходил поближе к диакону.

– Но отец Матфей руководил «правым хором», который пел во время праздничных богослужений. А в будни в лавре пели простые монашеские хоры. Он приходил на богослужения, слушал… Как отец Матфей общался с другими регентами?

– Да, он слушал и другие хоры. Бывало, делал какие-то замечания, давал какие-то пожелания. А обычно – просто послушает и молча уйдет, ничего не говорит. Так что бывало по-разному.

– То есть в чужой монастырь со своим уставом не ходил?

– Да. Все хоры существовали самостоятельно, он особенно ни к кому не придирался.

– Мы были свидетелями того, как батюшка по своей немощи мог все меньше и меньше сил отдавать своему хору. Была ли у него надежда на то, что после него останется наследник, заместитель, продолжатель его дела? Он что-то говорил про это?

– Нет, к сожалению, он никого не оставил. Старшая братия ему говорила: «Отец Матфей, ты уже слабеешь, кто же будет после тебя?» – Он отвечал: «Преподобный назначит…». Интересный был момент в 2007 году: отец Матфей уже плохо себя чувствовал, порой даже забывал, какое время суток, некоторых людей не узнавал. Многие тогда думали, что это уже все, кончина близка. И наступило время, когда приблизилось событие объединения Матери-Церкви с Зарубежной Церковью. Откуда только взялись силы у отца Матфея! Он вдруг сразу ожил. Несмотря на то, что был тогда в коляске, стал ездить на спевки. Конечно, эти спевки были больше воспоминаниями прошлого (он все это со слезами вспоминал). Но очевидцы, которые пели под его руководством во время богослужения в Храме Христа Спасителя, когда произошло объединение Церквей, говорили, что управлял он прекрасно. А в 2009 году уже скончался… Но все тогда удивлялись: откуда только силы у него появились! Бог дал, видимо…

– Хор – это «текучий» коллектив. Из него постоянно уходили певцы: семинаристы выпускались, батюшки шли служить на приходы. На ваш взгляд, как отец Матфей переживал это? Ведь это очень тяжело – только-только подготовишь певца, а он уже покидает твой коллектив.

Он брал не профессионализмом, а именно молитвой, молитвенным звучанием коллектива

– Ну, видимо, отец Матфей уже привык к этому. И в этом как раз уникальность его хора, потому что профессиональные коллективы обычно постоянны. А здесь каждый год так: одни заканчивают, другие приходят. У него как было? Первый класс, пришли новенькие. В это время в хоре поют ребята из четвертого класса, так что есть возможность у них поучиться. «Новеньких» он ставит вперед, а «старенькие» поют сзади. Потом эти «новенькие» постепенно обкатываются, переходят в средние ряды, а «старенькие» уходят. И вот такая текучка у него была каждый год. Он настраивался на это и занимал первые места на концертах. Потому что брал он не профессионализмом, а именно молитвой, молитвенным звучанием коллектива. Потому что его песнопения касались сердца каждого, и каждый понимал, что это уникальное пение, не шаблонное.

«Наш народ перестал петь»

– На мой взгляд, некоей квинтэссенцией всей певческой, регентской и творческой деятельности отца Матфея было богослужение на Тысячелетие Крещения Руси в 1988 году. Это был своеобразный апофеоз Русского Православия на тот момент. А после этого, несмотря на то, что вроде бы Церковь получила от государства полную свободу, все стало понемногу угасать. Я, может быть, ошибаюсь, но после ухода отца Матфея и многих наших выдающихся духовных руководителей все стало изменяться не в лучшую сторону. Как вам кажется, с чем это связано?

– К сожалению, это так. Люди не задумываются, для чего они живут здесь; будто забывают, что рано или поздно придется переходить в мир иной. Но я думаю, что, в принципе, такие времена были всегда: когда все спокойно живут, забывают про Бога и отходят от Церкви. А потом что-то или кто-то их всколыхнет (как, например, всколыхнула революция, Великая Отечественная война, другие потрясения), и они начинают бежать к Богу. Потому что кроме Бога, кроме Церкви им никто не поможет. К сожалению, в мирное и спокойное время люди отходят от Бога. Поэтому Господь и попускает всякие катаклизмы, болезни, эпидемии – все это следствие отхождения от Бога.

– Мы помним, каким торжественным событием, несмотря на парадоксальность этого определения, было отпевание отца Матфея. И все это вроде бы случилось совсем недавно, но прошло уже двенадцать лет. На ваш взгляд, это время не прошло даром? Удалось ли создать коллектив, который хотя бы в малой степени подобен бывшему лаврскому хору? Или же эти попытки остались несостоятельными?

Люди не горят так, как горел отец Матфей, не зажигают других так, как это делал он

– Сейчас повсюду происходит такой духовный упадок… Люди не горят так, как горел отец Матфей, не зажигают других так, как это делал он. И поэтому многим сейчас не хватает терпения, усидчивости. Работа с хором – это очень тяжелый и кропотливый труд. Нужны усидчивость, терпение и, конечно, определенный талант. Будем надеяться, что у нашего нового регента, отца Нестора, все это получится, что по молитвам преподобного Сергия и отца Матфея Господь поможет ему в его трудах.

– Еще один аспект, о котором, как кажется, почти не говорят: присутствие в наших храмах звукоусилительной аппаратуры. Не может ли это, по-вашему, влиять на звучание хора, на восприятие пения прихожанами, на общую картину богослужения? Профессионалы говорят о неестественном звучании голоса. Почему вдруг всем стало «ничего не слышно»? Что произошло?

– Я думаю, что в первую очередь микрофон установлен для чтецов, а также для священников, находящихся в алтаре. Порой не у всех развит голос, они тихо говорят, поэтому вообще ничего не слышно. Для этого, наверное, и поставили микрофоны. Для хора они совершенно не нужны, потому что хор слышно в любом случае. Микрофоны только искажают звучание хора. Думаю, это нужно чисто для чтения: когда чтец мямлит что-то непонятное, то это единственная возможность хотя бы что-то услышать.

– Но ведь прежде и канонархи, и чтецы, и диакона звучали отлично?

– Раньше, видимо, как-то работали с ними. Даже сам отец Матфей учил их «брать дыхание», ставил им голос. Сейчас я не слышал, чтобы с ними кто-то занимался. Даже в хоре поют разные тембры, некоторые сильно выделяются, что само по себе очень некрасиво. Но это регент должен все сглаживать, должен научить, как и когда «подать звук», чтобы все было красиво и благородно, а не как придется…

– Но богослужение в храме – это не только хор, священники, диаконы. Это еще и молящийся в храме народ. Он тоже поет в определенные моменты богослужения: «Верую», «Отче наш», другие песнопения. Раньше, насколько я знаю, народ пел очень много и очень красиво. А сегодня часто видишь, что народ в храме практически не поет. А ведь это очень важная потеря, как вы считаете?

– Народ сейчас ничего не поет. Раньше и в кругу семьи, и в компании, и на улицах пели песни. Если народ поет – народ здоровый, а если народ перестает петь, значит, общество стало больным.

– То есть должна существовать внутренняя потребность в этом…

У человека должна существовать внутренняя потребность петь

– Да, именно внутренняя потребность. Когда душа у тебя поет – и ты поешь, а если душа не поет, тебе не хочется ничего, тебе тошно от всего. Я тоже помню записи 1970–80-х годов в храме: народ поет именно вдохновенно, чувствуется, что это весь храм поет. А сейчас поют очень слабенько…

– Может быть, стесняются?

– Не знаю, может быть. Но уж спеть «Тело Христово приимите…» – вроде бы несложно. Пытаешься «завести» народ, а ничего не получается! Тут как-то батюшка вышел с чашей причащать и говорит: «Кто не поет, может выйти из храма!» – так сразу же все запели.

– Не забуду запись акафиста преподобному Сергию, на которой отчетливо звучит голос архидиакона Феодора (Юдина), служившего в лавре в конце 1960-х и в 1970-е годы: громко покрывая своим мощным голосом весь народ, он как бы тянул его за собой.

– Да, нужен какой-то «запевала», который заводит людей таким образом, что им просто хочется петь. А если кто-то там пищит или шепчет что-то непонятное, то народ не заводится от этого.

– Есть такое мнение: пение смешанного хора в Троице-Сергиевой лавре, сугубо мужском монастыре, совершенно неуместно. Ведь монахи, дескать, в древности пели совсем иначе – было пение по крюкам, унисонное пение и т.д. и т.п. Хотя, насколько мне известно, отец Матфей практиковал унисон – было у него несколько песнопений, но как-то это не прижилось в лавре. А как вам кажется: какая традиция для лавры является более уместной?

Отец Матфей ввел в обиход знаменные песнопения, и они используются по сей день

– Что касается смешанного хора, то он появился, когда мужских голосов мало было, поэтому отец Сергий Боскин (впоследствии он стал протодиаконом) собрал первый хор, который, естественно, был смешанным. На какой-то период времени он был упразднен, потом его воздвиг Николай Васильевич Матвеев. И этот хор достался по наследству отцу Матфею. Что касается знаменных песнопений, отец Матфей ввел их в обиход, и они используются по сей день: это стихиры на «Господи, воззвах…», стихиры на литии Успению Пресвятой Богородицы. То есть некие вкрапления древних песнопений.

Также еще до революции, до закрытия лавры, у нас здесь существовал хор типа Синодального, в котором пели мальчики и мужчины. Женщины не пели, конечно. Этим коллективом управлял иеромонах Нафанаил (Бачкало). Впоследствии отроки, певшие в этом хоре, жили здесь в окрестностях. А в 1950-х годах Лебедев собрал из них хор – профессиональный хор, потому что они были профессиональными певчими, пели с детства, и этот хор, конечно, был прекрасен. Но просуществовал он недолго – наверное, где-то до 1960-х годов. Потом его упразднили.

– А сегодня возможно как-то привлекать в хор детей? Может быть, не за лаврским богослужением, а за академическим, ведь Покровский храм вообще предназначен для учащихся.

– Это конечно. Но все должно зависеть от священноначалия. Священноначалие должно воспитывать именно культуру пения, работать над тем, чтобы все было благопристойно. А поскольку мы служители Слова, то мы и должны нести именно слово для людей. Чтобы люди слышали и понимали, о чем мы говорим. Конечно, культуру пения надо восстанавливать.

– На мой взгляд, отец Матфей обладал талантом «различать» людей, которые не просто причастны к нашей церковной среде, но обладают неким потенциалом для того, чтобы воплотить в жизнь вещи сугубо церковные. Известно, что в свое время он пригласил светского профессионала, чтобы ставить голоса своим хористам. Человека светского, но проникнутого желанием сделать полезное для Церкви.

– Да, отец Матфей привлекал постановщиков голоса. Сейчас этого, к сожалению, нет. Хотя регентская школа есть, и там существуют вокалисты, но занимаются они, в основном, только с учащимися регентской школы. А в остальном все это пущено на самотек, к сожалению.

– Есть такое мнение, что «сейчас нам не до этого»: не до хора, не до какого-то особенного отношения к богослужению. Нам бы только восстановить стены, сделать ремонт, потому что нет средств ни на что. А уж коллектив – если есть три человека, то это уже считается нормальным хором.

Если в храме хорошо поют, то и люди в храм будут приходить, потому что молитвенное пение привлекает людей

– К сожалению, это так: все нам не до этого, не до этого… А ведь если в храме хорошо поют, то и люди в храм будут приходить. Потому что молитвенное пение привлекает людей. В том храме, где хорошо поют, там всегда много народу. А где «полтора человека» поет, там и нет почти никого…

– Помню один Крещенский сочельник. Пел хор отца Матфея – непередаваемые ощущения! А спустя много лет – такой же сочельник. Отец Матфей – и примерно семь-восемь семинаристов. И на удивление – эти восемь человек звучали удивительно! Я сопоставляю сейчас эти две службы с разницей почти в 20 лет, с совершенно разным составом певчих, и невольно задаюсь вопросом: как ему это удавалось?

– Это и есть именно тот талант, данный ему от Бога. И не каждому это дано.

– А как вам кажется, в каждом человеке есть некий внутренний камертон? Когда ты слышишь пение и уже не замечаешь ни голосов, ни регента, а лишь погружаешься в молитву? Мне кажется, это каждому человеку открыто, правда?

– В принципе, когда звучат церковные песнопения, то конечно! Но в зависимости от того, как поют. Если хотя бы немножко стараются, то это уже создает молитвенное настроение. А если просто «тарахтят», то это лишь раздражает. Потому что ты ведь понимаешь, как это «должно» прозвучать. Даже простое «Господи, помилуй!» нужно спеть с умением: ведь мы просим у Господа что-то, а не бормочем скороговорку…

Есть очень хорошая книга Н. Любимова «Неувядаемый цвет», в третьей части которой опубликованы воспоминания о хорах: о московских, о лаврском хоре Лебедева, о хоре Гайдая в Киеве. В частности, автор пишет и о звонаре Толмачеве, который здесь звонил, и о протодиаконах. Очень много в ней интересных воспоминаний о событиях, которые были в Москве в период 1920–70-х годов.

– Будем надеяться, что все у нас восстановится. Вроде бы и стены уже стоят, а вот наполнять их пока особенно нечем.

– Да, помоги нам, Господи, чтобы восстановилось наше пение, молитва, чтобы по молитвам преподобного Сергия в лавре опять зазвучал хор так же, как он звучал при отце Матфее.