«Летите, журавли!»

– Я сам не мог в это поверить… История в лучших традициях рассказов твоей жены, – писал этот человек моему мужу. – Вроде бы всё правда или около того, ничего не выдумано, но так просто не может быть!

История – про первый настоящий Великий пост в жизни этого человека. Нет, он верующий, православный христианин, прекрасный муж и многодетный отец. И все посты всегда соблюдал. Но чтобы вот так – впервые.

Эта история – прямо сюжет из какой-нибудь главы Писания. Кажется, что такое только в Библии случается

И кажется мне, что он с этой своей историей даже не в мой невнятный рассказик попал. А это прямо из какой-нибудь главы Писания сюжет. Или из житий святых. Не в том смысле, что человек этот – святой. А в том, что такое только внутри Библии и случается… Случалось, в смысле. Теперь, оказывается, и в нашей земной жизни тоже.

«Господь хочет, чтобы я его простил»

А друг этот наш сейчас сидит. Никого не убил, не изнасиловал. Не украл ничего даже. Хотя сидит по экономической статье.

Там давняя и долгая история, половину из которой я, честно говоря, даже не знаю. Помню, как несколько лет назад он просил за него молиться. Знал, что его могут посадить. А мне казалось, что это несерьезно, он преувеличивает, и не может такого быть. И я еще шутила над ним:

– Привет, каторжанин!

Когда однажды он донес до моего сознания, что ему не до шуток, я спросила:

– Ты виноват?

– Виноват, но косвенно. Не так, как пытаются всё преподнести.

А настоящий виновник, как водится, был «ни в чем не виноват».

В итоге этого нашего друга все же посадили. Потому что появился еще один фигурант дела, который его просто-напросто оговорил.

Мы с мужем периодически с этим человеком переписываемся. Правда я, честно говоря, давно уже ему не писем не отправляла. Суета… Но он рассказывал мне, что много молится, ходит на службы. И сидят с ним, в принципе, нормальные люди. Иногда – очень даже хорошие. Как в том анекдоте:

– Если послушать радио «Шансон», то тюрьма – это лучшее место на земле, где сидят умные, честные, порядочные, любящие маму люди.

Выпустить нашего арестанта по УДО должны были незадолго до Великого поста. Чему он был очень рад. Хотел это святое время дома с семьей и в родном храме провести. Чтобы с духовным настроем и сугубым благоговением. Но что-то переигралось, и оставили его в колонии еще на неопределенное время.

– И как раз перед постом помещают в наш отряд того человека, который меня оговорил, – писал он моему мужу. – Оказалось, дело отправили на доследование, много чего выяснилось, вот он и загремел… И в это невозможно было поверить! Из всех исправительных учреждений России его направляют именно сюда! И именно в наш отряд! Без Божьего участия этого не случилось бы никогда! И тут я понял, что начинается мой настоящий Великий пост. Я мог бы рассказать мужикам здесь, что это за человек. Тогда ему пришлось бы очень худо. Но я молчу! Я понимаю, что Господь всё это устроил, оставил меня здесь еще на время и привел сюда этого человека, потому что хочет, чтобы я его простил. Я пока не могу. Но стараюсь. Хотя внутри у меня все кипит. Но это время работы над собой. Вот я и работаю…

Удастся ли нашему другу победить себя, я узнаю когда-нибудь потом. А пока мне остается только удивляться, как иногда в нашей жизни происходит что-то, чего просто не может быть. Но Богу ведь всё возможно.

Вот такая история про пост.

До этого дня я просто не ела скоромного

Я написала про этого заключенного с клеветником какое-то время назад. Оставила, хотела потом рассказать еще пару-тройку забавных «великопостных» историй и тогда уже отправить в редакцию. Потому что есть правда забавные.

Но…

Но случилась трагедия в Крокус Сити Холле. То, что не вмещается ни в голове, ни в сердце, ни в душе, нигде вообще! Бетонная плита, которая раздавила.

Всё остальное стало глупым, мелким, ничтожным и отодвинулось не то что на второй или третий план. А вообще – в небытие

Ничтожества, трясущиеся потом на камеру, расстреливали в упор безоружных мужчин и женщин, подростков, детей, пожилых людей, инвалидов. Мирных абсолютно людей. Не на фронте, нигде… В торговом центре! Эти бедные люди метались по темным коридорам, горели, задыхались в дыму. На их глазах гибли близкие.

Невозможно даже представить, что они чувствовали и что чувствовали родные, когда пришли первые новости. Мать, чей сын там был. Муж, который подарил жене билет на концерт.

Всё остальное стало глупым, мелким, ничтожным и отодвинулось не то что на второй или третий план. А вообще – в небытие. Да я и первую историю оставила только потому, что уже написала и было жалко выбрасывать…

И ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни подобрать никаких слов.

Да и что тут скажешь? Что тут напишешь в соцсетях? Любые твои слова о том, что «мы вместе», «мы рядом», «мы сможем», «мы выстоим» теряют всякий смысл перед лицом страшной боли, которую испытывают сейчас близкие погибших. Эта невместимая боль как будто вышла из берегов и черной волной накрыла нас всех. Я иду по улицам и вижу эти лица – черные лица, на которых черная боль. Мы смотрим друг другу в глаза и всё знаем.

И вдруг я поняла, что начался мой личный Великий пост. До этого дня, 22.03.2024, я просто неделю не ела скоромного. А теперь…

А теперь через силу, через боль пытаться сохранить в себе крохи христианина. Или взрастить. Да просто человека.

Не впасть в панику и уныние.

Не перейти на крик и ор.

Не читать злобных пабликов, не публиковать всё это у себя.

Не читать ерничающих и не отвечать им.

Не множить зло.

Не ненавидеть всех подряд и не проклинать всех подряд. Да, хотя бы так: «всех подряд».

Обратить гнев и злое темное бессилие хоть в какое-то созидание.

Помочь тем, кому я могу помочь.

Обнять того, до кого могу дотянуться.

Слушать тех, кому нужно выговориться.

Говорить с теми, кому это надо.

Плакать с плачущими.

Плакать одной.

Главное – молиться. Это то, что я сейчас действительно могу сделать. Молиться, иначе – конец

И главное – молиться, молиться, молиться.

Это то, что я сейчас действительно могу сделать для погибших, пострадавших, их семей и для себя самой.

Молиться, иначе – конец.

«И свет во тьме светит»

Но молиться не получалось. Я ныряла в интернет, не могла не нырять.

Видео расстрелов, крики, горящее здание.

У одних там пропал друг. Всё, погиб. У другой женщины погиб внук. Муж не может найти жену. Отец – дочь. Погибла… «Помолитесь. Может быть, мой сын жив. Нет в списках опознанных». И боль-боль-боль, надежда и опять боль, темнота…

Но даже в кромешной тьме бывает свет. Иногда он до боли режет глаз, потому что тяжело и без него. И думаешь, что лучше бы его не было. Лучше бы всего этого не было. Проснуться – а это сон… Но это не сон, и свет во тьме светит. И больно.

Люди, закрывающие друг друга от автоматных очередей.

Парень-колясочник, который загородил собой свою девушку и получил пули в грудь.

Простой безоружный мужчина, который отнял автомат у террориста, расстреливающего людей в упор.

Обычный подросток Никита, который учится на автомеханика и вечерами подрабатывал в Крокусе. И вывел десятки людей.

Почему-то награждают только парня по имени Ислам, который тоже выводил людей… Узнав об этом, простые россияне (как, собственно, и всегда) накидали Никите на карту уже больше миллиона рублей. И делится он ими с другими, кто тоже помогал.

Четырнадцатилетний красногорский школьник… Он работал в гардеробе. С другими ребятами они поняли, что толпа бежит не в ту сторону, и смогли ее развернуть…

Другие подростки, спасающие людей, девушка среди них. Уверена, мы узнаем их имена!

Папа с младенцем на руках, который организовал и вывел несколько десятков детей…

Охранники с дубинками, пытавшиеся остановить убийц…

Простые москвичи, которые тысячами пришли сдавать кровь раненым. Стояли часами, под дождем, ждали…

Такие же простые студенты, которые организовали горячий чай и разносили его людям в этих огромных очередях.

Врачи… Таксисты, которые сами, без указки, развозили людей бесплатно.

Это моя настоящая Москва!

А сколько всего мы не знаем… Сколько еще нам откроется, я уверена.

Люди, низкий вам поклон! Живым и ушедшим! Улетевшим в небо журавлям!

Время моего покаяния

Я читала об этом, плакала, пыталась молиться. А потом… А потом я просто не могла поверить своим глазам.

«Он (парень, который закрыл собой девушку), не знал, что Великий пост – не время развлечений? Сидел бы дома, молился, был бы жив».

«В пятницу первой седмицы Великого поста пойти на рок-концерт?.. Ад призывает, собирает своих…»

Ну и так далее, что сами виноваты.

Я не беру нашумевший пост в соцсетях. Он был удален автором, значит, человек посчитал, что не время. Всё, вопрос закрыт! Но почему-то люди подхватили, понесли дальше. Главное – снабдив своими «благочестивыми» пояснениями… Даже повторять не буду. И коронное:

«Просто вам правда о вас глаза колет».

Создавалось ощущение, что авторы этих осуждающих комментариев считают себя безгрешнее всех погибших и пострадавших

И создавалось ощущение, что эти люди считают себя безгрешнее всех погибших и пострадавших. Ладно меня: быть безгрешнее меня не надо ни ума, ни усилий. Но безгрешнее тех, кто в прямом смысле отдавал душу свою за други своя?! Быть людьми, у которых есть какие-то гарантии, просто потому, что в ту пятницу они не пошли на тот концерт?

…Я кипела, спорила, ругалась, доказывала. И летел под откос мой Великий пост.

И вдруг я получила сообщение от одной моей украинской знакомой. Она даже не на новых территориях живет, а на Украине. Подозреваю, что с риском для своей свободы человек писал мне:

«Лена! Я хочу, чтобы ты знала. У нас не все радуются и беснуются по поводу этой трагедии. Это то, чего не должно быть никогда!»

Она прислала мне скрины переписки из украинских православных групп, где люди (опять же, наверное, рискуя) выражали нам соболезнования, молились и плакали с нами. Те, кто сейчас является нашими врагами на поле боя, сочувствовали и сопереживали. Понятно, что не все, а часть. И все же… А свои, москвичи даже… Неужели непонятно, как ударит это по тем, кто и так размазан и раздавлен, прочитай они это?..

«Если не слышишь чужие стоны, не помогут ни посты, ни поклоны», – говорил архимандрит Кирилл (Павлов).

Ну да ладно. Всё равно стало чуть теплее…

Но знаете, что я подумала потом? Меня возмутило, что кто-то, казалось, считал себя безгрешнее погибших. Но почему я думаю, что сама безгрешнее этих обличителей чужих грехов? В конце концов, все мы такие, что, если бы всплыла вся правда о нас, мы бы просто не смогли общаться друг с другом. Не все, но многие…

– Что еще я должна делать сейчас? – думала я.

Не судить, не осуждать. Не злиться, не доказывать, не обвинять.

Увидеть и понять, наконец, как хрупка наша жизнь. Как тонка грань между благополучием и бездной. Мнимым благополучием и настоящей бездной. Как всё может измениться в одну секунду. Ты есть – и вот тебя нет. У тебя есть всё – и ничего.

Для себя я должна понять, что всё очень серьезно. Что я правда «внутри Библии». Не писать это другим, а повесить на стену себе.

Понять, что сейчас время покаяния! Моего покаяния. Не соседа, не другого прихожанина, не жертв теракта, не тех, кто их изобличил. Моего!

Только себя я могу и должна обличить, изменить, приблизить к Богу и вразумить. И никого больше!

Вспомнить наконец, что идет Великий пост – время тишины. Моей тишины. Я и Бог! И больше никого! И это для меня нет развлечений. Не для другого. Для меня – молитва за живых, погибших, за себя и близких. И плач.

Многие из вас отдали душу за други своя. Пока я сидела в интернете. И вот это та правда, которая колет глаза…

…А вы, журавли, невинные жертвы озверевших убийц, летите в Небо! Вы точно лучше меня. Хотя я и не была на том концерте. Многие из вас отдали душу за други своя. Пока я сидела в интернете. И вот это та правда, которая колет глаза…

…Есть у меня еще про Великий пост. Не забавное, серьезное… Но потом, потом…