Мысли о монашестве архимандрита Софрония (Сахарова)

Архимандрит Софроний (Сахаров) Монашество и аскетика, являясь неотъемлемой частью православной традиции и культуры, всегда привлекали внимание христианских публицистов. Все писатели, и святые, и не причисленные к лику святых, уделяли монашеству одно из центральных мест в своих творениях. Собственно, все основные духовно-нравственные произведения, как то: патерики, лавсаики, цветники, отечники – все по преимуществу повествуют об удивительных примерах именно монашеской жизни.

Не отстают от этой традиции и современные подвижники. Духовное чадо преподобного Силуана Афонского, архимандрит Софроний (Сахаров), в своих «Мыслях о монашестве» делится с читателями интересными соображениями на этот счет. Мысли о монашестве архимандрита Софрония, современного аскета и богослова, вполне отвечают православному духу и святоотеческой традиции.

Монашество он понимает как исключительный путь, который непременно сопряжен с трудным подвигом. Тяжесть этого подвига состоит не в трудности поста и даже не в болезненности безбрачия. Есть нечто гораздо более болезненное, нежели телесное воздержание, а именно – несмотря на отречение от мира и страстей, в течение многих лет так и не достигнуть мира любви Божией. Так как монашество по существу представляет из себя непрестанную борьбу за стяжание любви Духа Святого. Это суть монашества, которая достижима только через святую ненависть к себе, к своей душе по слову Спасителя: «Аще кто грядет ко Мне и не возненавидит… душу свою, не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 26).

Принцип NOSCE TE IPSUM (познай самого себя) вполне можно назвать христианским. Через познание себя человек достигает познания Бога, которое составляет полноту познания. Это прямой путь, которым должен идти каждый христианин, а наипаче монах. Без познания Бога невозможно по-настоящему осуществить служение ближнему. Именно по этой причине подвижники первоначально уединялись, чтобы в безмолвии достичь полноты познания. И лишь спустя много лет по воле Божией они призывались на общественное служение – как способные научить других тому, что сами познавали опытно.

Те же, кто пытается достичь Царствия Божия через служение ближним без познания Бога (т.е. внутреннего монашества), хотя и совершают дело похвальное, но могут помочь ближним лишь поверхностно, а не «на глубинах Бытия».

Физическое уклонение от мира (уход в монастырь) само по себе ничтожно без внутреннего удаления от мирских пристрастий

Монашество (от греч. monachos – уединенный, одинокий) по определению предполагает уединение, удаление от мира. И хотя чаще всего под удалением понимается физическое уклонение от мира (уход в монастырь), которое, конечно же, необходимо, но само по себе оно ничтожно без внутреннего удаления от мирских пристрастий. Можно пребывать в глубокой пещере или зарыться живым под землю, но умом продолжать скитаться по привлекательным местам прелюбодейного мира. Предполагая это, отец Софроний говорит:

«Ясно, что если я удержу при себе нечто, чуждое Его святыни (т.е. греховное пристрастие. – Авт.), то в плане вечном я окажусь чуждым Ему. Если я пребуду в споре с Ним (т.е. с Его заповедями. – Авт.), а не в единстве преданной любви, то покину Землю скованный страстями и вселюсь “во тьму” внешнюю» (Мф. 8: 12)»^[1].

Но даже будучи удаленным от людей в материальном плане, монах остается единым с ними на мистико-молитвенном уровне, так как монах – это молитвенник за весь мир.

Всем нам в момент смерти предстоит пережить опыт одиночества, когда порвется связь с окружающими. Жизнь монаха как раз и является подготовкой к этому главному экзамену. Подготовкой к переходу в вечность должна быть жизнь любого христианина. Но в монастыре это осуществить гораздо удобнее, нежели в миру среди житейских забот.

Примером полного одиночества, каким только оно может быть в рамках нашего исторического существования, является жизнь Иисуса Христа. Никто и никогда на земле не ощущал такого глубокого одиночества, как Он.

«До последних минут Его жизни никто вполне не понимал Его, что видно из приведенных в Евангелии бесед Христа, не был в силах разделить Его скорбь, Его любовь, Его мысль»^[2].

Однако не будучи понят людьми, Он всегда оставался понятым Своим любящим Отцом:

«…но Я не один. Потому что Отец со Мною». (Ин. 16: 32).

Так и человек через смиренное соблюдение заповедей становится причастным беспредельной Божественной любви, которая объединяет в себе все существующее «когда и Бог, и всё тварное явится содержанием спасенной ЛИЧНОСТИ» ^[3].

Монах также является богословом. Но его богословие – это не рациональная схоластика, а живое деятельное общение с Богом. В молитве монах становится истинным богословом. «Кто чисто молится, тот богослов», – говорил Силуан Афонский, и именно через молитву монах достигает приобщения Божественной жизни.

По мнению отца Софрония, «академическое образование в наше время стало монаху более необходимым, чем в прежние века»

При этом монаху не чуждо и систематическое образовательное богословие. Более того, по мнению отца Софрония, «академическое образование в наше время стало монаху более необходимым, чем в прежние века»^[4]. Поскольку мы живем в этом хотя и тленном, но развивающемся мире, то постоянно испытываем зависимость от него и его воздействие на себя, как правило, негативное. Через научное богословие мы знакомимся с проблематикой этого мира и не испытываем вреда от неожиданных встреч с ним, оставаясь незатронутыми его философией.

Последним возможным пределом живого богословия является мученичество за Христа. При этом не нужно понимать мученичество лишь в смысле насильственного умерщвления. Подлинное соблюдение заповедей, – есть мученичество: любить врагов – есть мученичество, распятие плоти – мученичество, попрание своей гордыни, понуждение естества, молитва за обижающих, благотворительность ненавидящим, благословение проклинающих, непротивление злому – всё это равносильно мученичеству.

В этом смысле не только любой монах, но и каждый христианин, исполняющий заповеди, является мучеником. Равно как и до полного исполнения заповедей ни один человек не вправе назвать себя всецело православным. Только Церковь в подлинном смысле Православна. А мы лишь стремимся к восприятию Ее учения в чистоте и неповрежденности.

«Быть ПРАВОСЛАВНЫМ – значит быть святым по жизни и совершенным в познании Божественной Истины»^[5].

Любое другое состояние – лишь путь к подлинному святому Православию.

Одно дело – верить в Бога, а совсем другое – знать и любить Его

Монашество – это училище благочестия, наука преодоления страстей и школа познания Бога. На этом пути первым шагом является вера: вера в Слово Божие, в Божество Иисуса Христа, в спасительность заповедей. Но покуда вера вся не стала чистой любовью, она так и останется лишь начальной ступенью в этом восхождении, которой одной еще недостаточно для спасения. Потому что одно дело – верить в Бога и совсем другое – знать и любить Его. Познание же Бога возможно только через послушание Церкви и пребывание в духе заповедей Христа.

«Надежда наша в том, что если мы и не осуществим вполне в пределах сей жизни призыв Христа стать Ему подобными победителями (Ин. 16: 33; Откр. 3: 21)…, то и по смерти брошенное Им семя святое не умрет в нас, но даст нетленный плод за пределами вечности»^[6].