Как Господь отучил материться

– На таких людях, как наш Потапыч, – милость Божия, – говорил мне отец Евгений, священник с новых территорий. – Ты же помнишь Потапыча? Это Вовка. У него еще один из детей – с инвалидностью… Так вот… За его простоту и душевную чистоту ему Господь так щедро всегда давал, что если он что-то затевал, даже бизнес какой-то, то смело можно было с ним вкладываться в это мероприятие. И тебе точно что-то перепадет. Какое-то укрепление от Бога. Он и сейчас такой. Просто не виделись давно.

Из-за всей этой ситуации Потапыч вынужден был уехать из тех мест. Сын его нуждается в особом уходе. А медицина на новых территориях сейчас не в лучшем состоянии. Мягко говоря. И, конечно же, я его помню. Такой – огромный, как медведь. Добрый невероятно. И какой-то очень смиренный.

«Это же хорошо, если человек принесет в семью хорошие деньги»

– Он действительно смиренный, – говорил мне отец Евгений. Так – по-настоящему. А не глазки в пол, а ковырни – и начнется. В наше время очень редко встречаются люди, которые относятся к жизни и к разным в ней ситуациям так, как Потапыч. Помню, давно еще он заказывал себе в одной конторе проектную документацию и заплатил за нее тысяча двести долларов. А на следующий день выяснилось, что его сосед в другом месте за такие же документы заплатил тысячу. Любого из нас начало бы колбасить: «Да что ж такое! Да забодай вас всех там комар! Да как же я так лоханулся!!?» А Потапыч такой: «А что? У человека же, наверное, семья, дети… Он домой принесет зарплату. Это же хорошо, батюшка, что человек принесет в семью хорошие деньги». И так во всем… Господь за такое отношение к людям всегда его вознаграждал. За его такую теплоту, любовь, смирение. Известно же, что гордым Бог противится, а смиренным дает благодать.

На таких людях, как наш Потапыч, – милость Божия. За его простоту и душевную чистоту ему Господь всегда щедро давал

Батюшка историю еще рассказал, как Вовка (настоящее его имя, я говорила) после своей свадьбы купил недалеко от города кусок земли за четыреста долларов – дачу строить. А рядом стоял домик каких-то старичков:

– Парень, забери и нашу, – просят слезно. – Мы уже работать здесь не можем – копать, полоть. А деньги нам очень нужны.

А у Потапыча у самого денег не было. Да и не нужен был ему второй участок. Но он старичков пожалел, побегал, поискал, позанимал и купил. Торговаться не стал. Сколько запросили, столько и дал. Тоже четыреста.

– А потом все эти финансовые потрясения начались, и участки те у нас стали стоить уже не по четыреста, а по сорок тысяч долларов, – рассказывал батюшка. – Продавай – не хочу. Так Господь за его доброту ему на десять все умножил. Кстати, Потапыч тогда еще даже в храм не ходил. Но внутренне строение имел очень христианское. Даже когда у него, у нецерковного человека, ребенок-инвалид родился (а там все очень непросто), он это как-то очень кротко воспринял. Как мы все и должны. Но мы ропщем, ропщем вечно…

«Когда слышу – противно до тошноты!»

Но на самом деле отец Евгений начал не с этого. Это я уже решила сперва рассказать, что это за человек. Мы тогда говорили про нецензурную брань. И он вспомнил одну историю – про Потапыча того и мат. Случилось это, когда тот уже воцерковлялся.

Когда человек начинает ходить в храм, у него, как правило, появляется органическая непереносимость матерных слов

– Когда человек начинает ходить в храм, у него, как правило, появляется органическая непереносимость матерных слов, – говорил мне батюшка. – И у Вовки в жизни наступил такой период. Он начал очень чувствительно к этому всему относиться. Я и сам понимаю, что это такое, потому что просто никаким образом не переношу. Когда слышу, что кто-то это говорит, противно прямо до тошноты. А если рядом еще дети и женщины, то просто хочется человека конкретно встряхнуть и привести в чувство: «Не надо это произносить!» А у Потопыча на работе вечно мат-перемат стоял.

Работал парень тогда на атомной станции – в грязной зоне. Там находятся трубы, которые соединяют разные сосуды, по которым циркулирует вода. Время от времени все засоряется, обрастает коростой, ракушками, ржавчиной, разными наростами, и это все надо счищать. И в обязанности его бригады, помимо прочего, как раз и входила чистка всего этого хозяйства. Работенка, понятное дело, не из самых приятных – не в офисе каком-нибудь.

Плюс еще – возможное облучение. И попасть в грязную зону и выйти из нее – целая история. Приходишь, раздеваешься, надеваешь форму. Строго определенное время там проводишь, потом выходишь, раздеваешься, моешься, переодеваешься. И еще куча всяких других санитарных и антирадиоактивных норм.

В общем – суровый мужской труд. Ну и пашут там не какие-нибудь литературоведы, а простые мужики. Со всеми вытекающими. И говорят так же – просто и ясно. Тремя сами понимаете какими словами могут объяснить все на свете. А иногда и одним.

«Между нами пропасть великая»

Потапыч и сам раньше был завернуть не дурак. Несмотря на то, что хороший и добрый человек. А уверовал – как отшептало. Приходил он к отцу Евгению и жаловался:

– Не могу я больше, батюшка. Все понимаю, они не со зла, сам такой был. Но плохо прямо, как слышу все эти слова. Когда устраивался на эту работу, думал – лучший день в моей жизни. Деньги будут в семье. А теперь думаю, что лучший день будет, когда я уволюсь. Я мужиков прошу, а они только ржут. И специально наворачивают. Помолитесь, чтобы Бог терпения дал. Их же тоже жалко. Они же не только мне, они себе хуже делают. Хорошие ведь люди.

– Помолюсь. И ты молись. Господь все управит, вот увидишь…

И Господь правда управил.

Чистка труб в грязной зоне – это мойка высокого давления. Мощная струя воды, способная разрушить все те наросты и прочую грязь.

– И это такая штука, с которой нужно аккуратно, – объяснял мне отец Евгений. – А Потапыч отвлекся, «ворону споймал» и мощным потоком попал себе прямо по ноге. Струя разрезала ему ботинок и срезала кожу на ноге. Рана получилась не то, чтобы очень глубокая, но масштабненькая. С пятак. Его сразу – чик с работы, туда-сюда, к врачу. И – больничный! Потому что зона – грязная, рана – открытая! Не положено! И хотя там ничего серьезного не было, но болячка эта затягивалась у него месяца полтора. А он и рад. На улице гуляет, погода прекрасная, нога сильно не болит… Когда с копеечку осталось, пришел он к хирургу, а тот: «Та не… еще походи. И Вовка такой ко мне: «Батюшка! Такой кайф, такой кайф! Я так отдохнул! Так мне хорошо. Я и то поделал, и се поделал. И дома с семьей, и нога жить не мешает, и на работу не надо, и матюки слушать не надо. Ну как же хорошо! Ребят вот только жалко! Зачем они ругаются?».

А мужики с Потапыча работы, которые матерились, к концу месяца взвыли. Потому что еще раньше один ушел в отпуск, потом этот – на больничный. И им самим отгулы никто не давал. А там же весна, дачи, огороды, все надо высаживать… Да и отдохнуть хочется. Весна там прекрасная – ранняя.

«Если бы вы не матюкались, так, наверное, у вас больше помощников было бы». И, знаешь, они призадумались…

– Они его на улице встречали, видели, что он гуляет, где хочет. И даже не хромает. «Вован! Когда ты, зараза, выйдешь на работу, туды тебя, сюды! Почему тебя нет, мы здесь помираем!» А он такой: «Извините, мужики. Между мной и вами пропасть великая, хирург не пускает», – смеялся батюшка. – Подначивал их. Но по-доброму. А потом серьезно сказал: «Если бы вы не матюкались, так, наверное, не получилось бы. Ругайтесь поменьше, и больше помощников у вас будет». И, знаешь, они призадумались… Когда он вернулся, старались больше за языком следить. И так постепенно-постепенно перешли на нормальный язык. Они потом говорили, что им самим приятнее жить стало. Вот так Господь дал человеку и возможность потерпеть (Потапычу же тоже надо было к ним с любовью относиться, несмотря ни на что), и возможность отдохнуть без особого ущерба. И с вразумлением для других. Потому что те, кто создавал невыносимое духовное напряжение, вынуждены были без помощника батрачить за всех. А там труд тяжелый. И в итоге поняли…

«Они сами – звездочки ясные»

Мы с отцом Евгением закончили наш разговор, отключились, а где-то через пару часов он опять перезвонил:

– Это о другом уже, но интересно так получилось. Заправлял я сейчас машину. И дивчина-оператор там кому-то что-то говорила с матами, а потом видит, что я священник, и такая мне: «А расскажите что-нибудь интересное». С вызовом. «Что вам рассказать?» – «Ну у меня вопрос есть…» – «Задавайте». – «Почему каким-то бомжам Бог дает детей, а тем, кто нормально в жизни устроен, не дает? И почему наркоманы колются, нюхают, а живут иногда дольше, чем какой-нибудь приличный человек, который вдруг умирает от сердечного приступа?» Непростой вопрос, правда. Я подумал, помолился про себя, чтобы Господь как-то подсказал: «А просто с духовной точки зрения смысл жизни наркомана мало чем может отличаться от смысла жизни обычного гражданина». – «Это как?» – «Вот смотрите… Для кого живет сейчас среднестатистический человек? Для себя. Ради своего удовольствия: “Моя хата с краю, ничего не знаю. Мне нужна хорошая зарплата, хороший дом, послушные дети, мне-мне… А остальным? А это уже кому как”. То же самое у наркомана. Только у него запрос более узкий: “Мне просто нужна доза”. А по итогу и первому, и второму наплевать на всех, кроме себя… Мы обмельчали совсем духовно. И многие из нас, вроде приличные внешне, на самом деле такие же “наркоманы”… Ну а когда кому уходить – только Господь решает. Главное, что я хочу сказать, – один другого ничем не лучше. Нет у нас какого-то сострадания, любви, жертвенности. Время эгоизма». – «Знаете… А вы правы», – говорит. В общем, подружились.

Мы совсем обмельчали духовно. И многие из нас, вроде приличные внешне, на самом деле такие же «наркоманы»

Да, отец Евгений умеет подход к людям найти. Не удивлюсь, если та девушка у него в храме скоро появится. А насчет детей…

– Ты, Лен, Дашу помнишь? – говорил мне батюшка. – Им с Игорем Бог двадцать лет детей не давал. Но люди Ему верили. И на двадцать первом году дал. А другие не хотят ничего делать по воле Божией. Считают, что только бомжи и наркоманы – недостойные. А они сами – звездочки ясные, которым все должны, и Бог в том числе. Это я той девушке тоже объяснил. Я ей еще про Потапыча и маты рассказал, чтобы она больше не ругалась. Пообещала. Кстати, насчет Маши и Игоря… Хотя это совсем не кстати… Он же тоже – на атомной. Так туда недавно беспилотник прилетел. Его взрывной волной откинуло. А другого в ногу ранило. Вот такая жизнь. Но это уже вообще из другой оперы.

Жизнь, да… Я сегодня утром проснулась и сразу в новостях увидела, что ночью ВСУ обстреляли ту атомную. Градирня выгорела. Я сразу – свекрови звонить. Не шутки же. Она сейчас там – пенсию переоформляет. Всем друзьям-знакомым… Один на атомной работает:

– Та все нормально! Не кипишуй! – говорит. – Мы уже привыкли. Никто глазом не моргнул. А я сегодня спускаюсь с блока, чувствую – ладаном пахнет. «Та не, – думаю. – Переработал. Облучился». Дальше иду – правда, батюшка с кадилом. Ну и слава Богу!..