«Эти дети»

В силу определённых обстоятельств сейчас я помогаю детям, на которых махнули рукой и записали в безнадёжные, – со второго по девятый класс. Есть репетиторы, которые готовят к олимпиадам, к ста баллам на ОГЭ / ЕГЭ, поступлению в определённые ВУЗы – профессионалы высокого уровня, помогающие способным ребятам реализовать свои способности по максимуму. Моя задача – вытянуть с двоек хотя бы на тройки, а потом, не веря своим глазам, – и на четвёрки. Массово это русский, математика и английский.

«Он у вас аутист, ему в спецшколу надо» (на самом деле – педагогическая запущенность с 1 класса), «Не понял темы, хотя я объясняла» (на самом деле – не усвоил несколько предыдущих тем, поэтому дальше учить бесполезно), «Она у вас вообще петь не умеет» (девочке, занимающейся в музыкальной школе уже третий год, там у неё одни пятёрки), «Вашему мальчику нужно помочь с русским языком и английским, нанимайте репетитора» (элитная школа с ежемесячной оплатой в несколько десятков тысяч рублей). Таких фраз, сказанных родителями мимоходом и с выражением отчаяния на уставших лицах, могу привести ещё немало. Не будем сейчас обсуждать этичность подобных высказываний, зададимся целью найти общее у всех этих детей. Почему обычные мальчики и девочки, родившиеся здоровенькими, румяными, весело хохочущими над самыми простыми вещами, с горящими глазами и разбитыми коленками, вдруг становятся неинтересны системе образования?

У меня есть ответ, и даже несколько ответов, и размышлениями по этому поводу я бы хотела поделиться с вами. Самое первое, что объединяет все 100% случаев с детьми, которых я вытягиваю с двоек, – это необходимость индивидуального подхода. Все делают за 5 минут, а мальчик Миша^[1] делает за пятнадцать. Никто не рисует графики аккуратно, а девочка Женя сидит с цветными карандашами, линейкой и сверяет каждую циферку. Всех детей привозят на машинах к началу урока, а мальчик Максимка прикатывает на скейтборде сам. Девочке Оле понятней, когда нарисуют. Мальчику Игорю нужны наглядные пособия. Девочка Надя проболела сложную тему в позапрошлом году, и с тех пор тянет только на интуиции, но её уже давным-давно не хватает. Мальчик Вова переезжал дважды, и 3 четверти был не аттестован (то самое страшное н/а). И я сажусь с детьми, открываю учебник третьего, а иногда и второго класса, и с первой страницы начинаю – «жи-ши пиши с буквой и», «this is my family», «что такое частное, вычитаемое, уменьшаемое».

«Ой, да я это знаю, зачем это!» – радуются дети, щёлкая простенькие примерчики, как семечки. А потом – бац! – и мы натыкаемся на тему, которую ребенок пропустил или недопонял. И он научается выискивать в словах коварный суффикс «а», наличие которого меняет чередующуюся гласную в корне слова. Понимает смысл дроби, сначала с кряхтением, потом всё легче и легче решает все виды примеров с дробями, яростно расставляет дни недели по-английски, чтобы получился паззл (и чтобы я от него отстала, и он наконец-то смог заняться своими важными делами). Кому-то на усвоение темы нужно несколько уроков, кто-то понимает почти сразу. И каждый раз, абсолютно каждый раз я сначала нащупываю тот путь, которым информация попадает в детскую голову более качественно. Кто-то аудиал, кому-то надо из пластилина слепить, кому-то песенку выучить, а кто-то – логик до мозга костей, и только стройные конструкции способны его убедить.

У меня в ученицах есть девочки-близняшки, которых родная бабушка не различает. А я, ни разу не видевшая их воочию, прекрасно различаю, потому что Маша родилась математиком, а Даша – филологом. И русский язык одной из них я объясняю формулами, а другой – семантикой и этимологией. Есть мальчик Витя, с которым мы дуемся в настолки и разрисовываем паззлы. Он вообще считает, что не учится со мной, вот только считать в уме он стал не в пример лучше, понял принципы сложения и перехода через десяток, и выучил по-английски несколько блоков тем. И это не потому, что я такой гениальный педагог, а потому, что каждый из этих детей требует индивидуальнейшего подхода.

Вторым пунктом я бы поставила уважение. Отношение к ребёнку, как к отдельной личности, которая имеет право уставать, обижаться, злиться, не понимать, хотеть в туалет – и ещё много чего, что мы можем позволить себе, но никак не тому, кто ОБЯЗАН учиться. Как будто мы были такими машинами с рождения, и теперь вот и дети наши такими же должны быть. Конечно, никто не отрицает необходимость получения как документа о среднем образовании, так и собственно знаний. Но у таких детей, с которыми занимаюсь я, силы приобретаются и тратятся нелинейно. Им, например, нужен отдых чаще, чем другим. Или им нужно сначала поесть (поспать), а только потом заниматься делами. И даже просыпаться не в 7 утра, а в 11. Да, представьте, иногда это тоже влияет на успеваемость в лучшую сторону. И признать за ними это право – огромный шаг вперёд. Признать, что твой ребёнок не такой, как все, что к нему нельзя подходить с меркой, выданной Министерством Образования или заветами предков, что вся семья будет счастливее, если разрешит одному из её членов быть иным.

«Ваш мальчик всё время стоит на уроке», – предъявляет претензию учительница маме. Ну, да, стоит. Он вообще очень эмоциональный – когда разговаривает, то размахивает руками, изображает всё в лицах, хватает и перекладывает с места на место всё, до чего может дотянуться. И он будет таким всю свою жизнь, знаете ли. Конечно, частично пообтешут его обстоятельства. Но никогда он не сможет сидеть, аккуратно сложив руки, и молча слушать учителя. В нём бурлит жизнь, в этом ребёнке. Куда ему её девать?

«Ваша девочка всё время рисует и смотрит в окно». Знаете почему? Потому что она художник. Родилась художником, и как только закончит девятый класс, тут же поступит в художественное училище. Ей не нужны синусы и косинусы, если не показать ей всю их красоту. Страшно сказать, ей не нужна физика, биология – в рамках школьной программы. Опять же, если не завязать всё на понятных ей терминах. И так она и будет сидеть и смотреть в окно. Потому что за окном прямо сейчас есть то, что она хочет отобразить на планшете. А в классе – скукотень.

Ни в коем случае я не скажу, что родители не любят своих детей. Но они почти никогда не умеют или не имеют сил показать это детям

И заключительным пунктом я хочу назвать отсутствие опыта любви. Ни в коем случае я не скажу, что родители не любят своих детей. Это совсем не так. Но они почти никогда не умеют или не имеют сил показать это своим детям. Они думают, что если купить детям что-нибудь вкусное поесть, красивое надеть, крутое поиграть и проч. – они этим продемонстрируют свою любовь. Но это совсем не так. Детям с рождения и всю их школьную жизнь нужно тепло. Обнять, потрепать по голове, погладить по спине, спросить «Ну, как ты там?», сказать: «Ну, ничего страшного, мы вот подучим, и всё исправится». Потрогать лоб – не заболел ли? Поправить завернувшийся воротник. Сказать. Сказать – мой дорогой сынулечка, я тебя так люблю. Стесняются люди этого слова, ведь оно означает обнажённую душу. Стесняются рассказать, что чувствуют боль и обиду, когда им говорят: ваш ребёнок чуть ли не дурачок. Всем же хочется, чтобы их дети родились гениями и сразу же поступили в Академию Наук.

И дети и не знают, каково это. Я постоянно разговариваю со своими учениками. И если вы думаете, что инициатором подобных разговоров являюсь я, то вы сильно ошибаетесь. Мы разговариваем на самые разные темы, и я понимаю по их словам, что с родителями они по этому поводу не беседовали. Родители могут, например, просто запретить (нет – и всё!) что-либо. Но объяснить – нет, не захотят. И мы сидим с пятиклассником лишние полчаса и обсуждаем, а почему же так поступили его папа и мама. Поняв, он успокаивается. Ответ укладывается в его картину мира. «Только маме не говорите!» – очень часто просят они. «Нет, ты знаешь, я скажу. Я объясню ей, почему ты так поступил, и она тоже поймёт. Ты ведь понял её. И попрошу тебя не ругать. Но не сказать я ей не могу, это тоже будет неправильно». И потом столько же разговариваю с мамой, которая отчаялась достучаться до сына. А надо было всего лишь начать с фразы: «Мой дорогой, я так за тебя переживаю!»

Дети понимают нравственные категории. С ними можно и нужно говорить о добре и зле. «Нет, мы так поступать не будем, потому что это плохой поступок»

И ещё, знаете, ведь дети понимают нравственные категории. С ними можно прекрасно разговаривать терминами вроде «непродуктивная деятельность», «недостойное поведение», «благоприятные обстоятельства», «положительный эффект». С ними можно и нужно говорить о добре и зле. «Нет, мы так поступать не будем, потому что это плохой поступок». «О, как здорово, что ты отметил этот момент. Это очень поможет тебе в дальнейшем контролировать свои эмоции». «Как ты считаешь, почему главный герой поступил именно так?» И слушать, и слышать их ответы. Обсуждать на равных, подсказывать, может, какое-то слово, но в целом – давать размышлять им самостоятельно. Подбадривать. Хвалить. Гладить по руке. Слушать их шутки. Мастерить с ними фигурки оригами. Любить и уважать их. Ведь это наши дети, наше будущее. Чтобы жить в красивом будущем, нам нужны красивые дети.

Давайте поможем им такими стать.

Обращение к читателям портала «Православие.Ru»

Мы продолжаем восстановление Свято-Троицкого храма и приходской жизни и с благодарностью примем любую помощь. Денежные переводы можно посылать на карту, привязанную к телефону нашего настоятеля иеромонаха Фаддея +7 (915) 705–25–09.

Сообщайте ваши святые имена: будем о вас молиться!