Из Жития Иулиании Вяземской

Благоверная княгиня Иулиания Вяземская. Фрагмент иконы «Новоторжские чудотворцы». 1797 г. Начало XV века, 1404 год, Москва ведет тонкую политическую борьбу, направленную в конечном счете на объединение русских земель. В Смоленске и других городах княжат люди, верные или лояльные Великому князю Московскому. Важно сохранить те земли, которые уже признали власть Москвы, и привлечь в свою орбиту влияния новые княжества. И вот Смоленск захвачен литовским князем Витовтом, пределы его разграблены, семья князя уведена в полон, а многие его сродники и бояре убиты.

Для смоленского князя Юрия Святославича это личная трагедия, да и для Москвы это большая потеря. Юрий уповает на помощь Москвы («и тогда Великии князь Юрье повеле смолняном ждати себе на три сроки, а сам прибеже на Москву») и тешит себя надеждой на то, что московские полки помогут ему вернуть свою отчину. Но Москва сомневается: не происки ли самого Юрия и его двойная игра привели к печальному исходу? Подозрения Великого князя усиливает отъезд Юрия в Великий Новгород, который в те времена являлся опасным соперником Москвы («и побеже в Великии Новград, и тамо лето едино пребысть»). Кроме того, Витовт – тесть Московского князя Василия, и Василий полагает, что теперь в приоритете восточное направление – настало время присоединить Нижний Новгород. В итоге «Великий князь Василии Дмитриевичь не прият его, Витофта ради теста своего, да не разорится в них мирныи завет». Так Юрий не только жестоко обманывается в своих ожиданиях, но и подставляет своих людей в Смоленске, которым велел ждать своего возвращения «на три сроки».

Москва отказывается поддержать вооруженную борьбу Юрия за Смоленск

Итак, Москва отказывается поддержать вооруженную борьбу Юрия за Смоленск. По мнению Василия, это задача для будущих сражений. Можно только догадываться, в сколь подавленном состоянии находится в это время Смоленский князь, лишившийся княжества, семьи и жены! Да и политические игры (если они и были) закончились для Юрия неудачей. А ведь он из рода Рюриковичей, потомок Мономаха, и, если б исторические судьбы сложились иначе, он, а не московский князь Василий, сын Дмитрия Донского, мог бы управлять русским государством.

Василий, впрочем, понимает, что Юрия необходимо хоть как-то уважить – дать ему какой-то определенный статус и положение при дворе Московского князя. В итоге Юрий получает в кормление старинный город Торжок: «и бысть в Торжку наместником учинен». Конечно, Торжок не может идти в сравнение с гораздо более богатым и могущественным Смоленском! Но и этого мало, чтобы испить до дна, как полагал Юрий, чашу унижений: самим Торжком он не будет управлять единовластно, ему в соправители поставлен Вяземский князь Симеон. Формально Симеон должен был находиться в подчинении у Юрия: «ему же служаше князь Симеон Мстиславичь Вяземской», однако, по свидетельству Архангельской летописи, князья получили равную власть: одна часть города подчинялась Юрию, другая – Симеону. Конечно, подобная ситуация сама по себе провоцировала конфликты – экономические, управленческие, межличностные.

Симеон тоже хлебнул горя и тоже вынужден был отдать латинянам свой город, Вязьму, однако сохранил красавицу жену, и в целом немногое потерял, сменив Вязьму на Торжок. Разбитый же горем Юрий считает этот дуумвират для себя крайне унизительным. До времени он пытается скрывать свои обиды, но каждый день, каждую неделю и каждый час его недовольство и затаенная злоба копятся, чтобы однажды вырваться наружу.

До времени он пытается скрывать свои обиды, но каждый день, каждую неделю и каждый час его затаенная злоба копится, чтобы однажды вырваться наружу

Кто же обидел Юрия? Московский князь? Или Витовт? Или новгородский посадник? По всей видимости, каждый из них по-своему. И если бы князь со смирением вник в замыслы Божественного Промысла, то наверняка повторил бы слова Давида: «Благо мне, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием твоим» (Пс 118, 71). Но менее всего его горделивое сердце было готово искать примирения с той (в его понимании) несправедливостью, которую он видел вокруг себя.

Кажется, он дышал ненавистью и к Василию, и к Витовту, и ко всему миру. Но и Василий, и Витовт были далеки и скрыты от его телесного взора. А в общем-то ни в чем не повинный Симеон Вяземский был всегда на виду – и очень скоро воплотил в своем образе все обструктивные душевные движения князя. Юрий, при всей своей склонности к авантюризму, не был глуп и, скорее всего, отдавал себе отчет в том, что вины Вяземского князя в том, что он перешел его дорогу, нет, и ненависть к нему не имеет под собой оснований. Но всегда ли разум может урезонить голос страсти, подогреваемый наущениями дьявола?

Всегда ли разум может урезонить голос страсти, подогреваемый наущениями дьявола?

Особенно удручало князя вынужденное одиночество: жена его томилась в литовском плену, однако была жива, а значит, речи о новом бракосочетании быть не могло. Кроме того, из Литвы приходили темные слухи, в которые князь-мизантроп готов был верить. Юрию мерещились кривые усмешки бояр, в которых читался вопрос: а верна ли полоненная княгиня мужу? Конечно, человек, доведенный своим спесивым нравом и жизненными неудачами до такого состояния, невольно верил подобным наговорам.

На этом фоне подчеркнутая добродетель княгини Иулиании, верной спутницы и мудрой советницы своего мужа, казалась Юрию оскорбительной. Летописные сказания и вслед за ними Житие благоверной княгини будут подчеркивать непреодолимую силу блудной страсти, которая овладела опальным князем. Однако если присмотреться более внимательно ко всему произошедшему в тот кровавый день, когда прервалась жизнь праведной женщины, станет ясно, что похоть Юрия питалась его неуемной гордыней и воплотила в себе омерзительную попытку компенсировать свои унижения в таком извращенном виде.

Похоть Юрия питалась его неуемной гордыней и воплотила в себе омерзительную попытку компенсировать свои унижения в таком извращенном виде

Все то время, которое Иулиания с мужем и Юрий были знакомы и вынуждены были делить труды по управлению княжеством, женщина вела себя с ним подчеркнуто строго и сухо – так, как вела себя со всеми мужчинами за пределами своего семейства. «Не толико же телесным доброзрачием светяся, но паче сего душевным благообразием освещаема бе». Юрий видел по ее манерам, повадкам, подчеркнутому благочестию и по тому теплому чувству, которое, очевидно, связывало супругов, что его соперник по-настоящему счастлив в браке. Темные силы, гнездившиеся в сердце князя, не хуже его осознавая чистоту Иулиании, исполнялись ненавистью к ее добродетели: «ея же целомудреному житию завиде древний враг, Еввин запинатель».

В воспаленном воображении Юрия рождается безумный и позорный замысел – склонить жену соперника к прелюбодеянию. Юрий действует как под гипнозом. Узнав, что муж Иулиании не сможет ему помешать в этот день, он обманом уединяется с княгиней, которая не подозревает дурного. Здесь он напрямую делает ей свое бесстыжее предложение. Женщина и верит, и не верит своим ушам: такими дикими и такими нелепыми кажутся ей слова, которые произносит князь. Юрий угрожает применить силу. По его виду, движениям, воспаленному взгляду безумных глаз она понимает, что он не блефует. И что может она, слабая, хрупкая женщина, в сравнении с этим осанистым мужем? Что же остается – смириться, принять позор прелюбодеяния как неизбежное? Неизбежное – здесь и сейчас, в этих ужасных обстоятельствах?

Но для того, чтобы осознать, что происходит с Иулианией в следующий момент, нужно понять, что означало для нее ее целомудрие. Женщина свято хранила чистоту своего супружеского ложа, а брак в ее понимании был священным таинством, соединившим ее с мужем не только во временной жизни, но и в вечности. Так она жила, видела и чувствовала. И это целомудрие отражалось во всем – во взглядах, поступи, мыслях, движении. Оно было основой ее самосознания и главной нравственной опорой ее жизни. Поэтому в тот момент, когда Юрий покусился на ее супружескую верность, она готова была умереть, чтобы избежать позора.

Убийство кн. Иулиании. Лицевой летописный свод, XVI век В отчаянии женщина хватает кинжал, лежавший на столе, и ужас, отвращение и стыд придают ей неженскую решительность. Иулиания с силой вонзает кинжал в мышцу насильника (именно так выражается летописец). По всей видимости, рана оказалась глубока. Хлынувшая кровь обагрила пол и одежду Юрия. Блудное желание мгновенно покинуло князя, но гордыня, настоящая первопричина этого беснования, вызвала полное затмение разума («он же срама исполнися и зело возярися»). Понимая, что нравственная стойкость и верность княгини еще более опозорили его, он решает убить и ее, и ее ненавистного мужа. Бессовестные клевреты князя исполняют преступное повеление безумца, лишая Симеона жизни. Но саму праведницу Юрий приказывает убить старым изуверским способом, который издревле применяли только к страшным душегубам: сначала палач на глазах осатаневшего князя отрубает женщине руки, а после и ноги. В страшных мучениях Иулиания, изувеченная, умирает, истекая кровью. Странно и дико читать об этой бесчеловечной жестокости мужчины по отношению к женщине! Но именно об этой жестокости свидетельствуют многие исторические источники почти в одних и тех же словах.

Страшно и от того, что у князя, впавшего в состояние острого психоза, находятся слуги, которые становятся исполнителями его безумных повелений. Находятся и те, которое избавляются от изуродованного тела княгини, сбросив его в реку, полагая, что останки сгинут, унесенные сильным течением. Пройдет время, и Господь откроет нетленные мощи своей страстотерпицы и даст им чудодейственную силу исцеления недугов. Память о чистой жене, ставшей символом твердыни целомудрия в браке, будет передаваться из поколения в поколение. Здесь житийная традиция обычно повествует о суровой каре, постигшей грешника за скорби и притеснения, нанесенные им святым. Но, как это ни странно, судьба Юрия складывается не так, как подсказывает нам житийный канон.

Проходит совсем немного времени, и безумный князь приходит в себя и осознает, что совершил непоправимое. Стыд и чувство вины, а может быть, и опасение возможных последствий его преступления гонят его туда, где, как он надеется, можно будет скрыть свое мутное прошлое, – в Орду. Потеряв все, покрыв позором свое имя, Юрий решает попытать счастья среди прихлебателей хана. Готов ли он был отречься от своего языка и веры? Считал ли, что путь на Русь ему заказан? Установить это невозможно. Но и в Орде Юрий не обрел покоя.

«И начат скитатися безимянно по чюжим странам, лишен бысть отечества и великия своея княгини, и чад своих, и сродников, и служащих ему князей, и боляр, и воевод, и всяких рядников и чиновников, и всех слуг своих отчюжися и пуст бых и мало не отчаявся», – отмечает агиограф.

Почувствовав всю силу телесного недуга, он вспоминает о душе, евангельская истина открывается перед ним снова и словно бы впервые

В этих скитаниях проходит ещё несколько лет, после чего князь, вероятно почувствовав себя тяжелобольным, возвращается на Русь. В его душе неожиданно происходит коренной перелом. Почувствовав всю силу телесного недуга, он вспоминает о душе, евангельская истина открывается перед ним снова и словно бы впервые. Юрий обходит стороной Московские земли и направляется в Рязанское княжество. Здесь он ищет отдаленную от больших городов пустыньку и начинает «искрено каятися грехов своих». Князь исповедует свои прегрешения настоятелю Никольской обители – игумену Петру – и горько оплакивает свое прошлое, «всяко земное желание от мысли своея отвращаше и добродетелным житием тщашеся угодити Богу». Только теперь, накануне смерти, Юрий осознает, насколько призрачными были те цели, которые он ставил себе на протяжении долгих лет жизни, и благодать Божия находит путь к его сердцу. «Таже в недуг телесный впаде и, мало поболев, преставися к Господу», – завершает свою повесть агиограф.

Покаянная кончина Юрия заставляет с еще большим основанием предполагать, что произошедшее в Торжке летом 1407-го года было своего рода страшным бесовским наваждением, тогда как в душе князя были зерна добродетели, задавленные терниями нездоровых амбиций. Но его пример явственно показывает, что даже обезумевший грешник через смирение и покаяние может вернуть Божие снисхождение. Зло же, которое дьявол сотворил руками Юрия, обратилось к прославлению праведной княгини Иулиании и торжеству ее целомудрия.