Созерцание

В современной мирской речи многие слова из духовного словаря получили сниженное, ироническое или даже сатирическое звучание. Например – любвеобильный, благодушный, высокопарный. Неудивительно: низкое бессознательно защищается от высокого, намеренно высмеивает его, снижая до себя, до своего употребления. Сниженный, иронический оттенок приобрело и слово созерцание. Очень серьезное слово, на самом деле, глубокое, истину в себе содержащее. Понятие, необходимое каждому из нас. Почему? Потому что в созерцании открывается Бог. И не нейтрально – как некий объект – открывается, нет: нейтральным, безразличным по отношению к нам Бог не бывает. Открываясь, Он обращается к людям:

«Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они (грешащие люди – М.Б.) безответны» (Рим. 1, 19–20).

Рассматривание творений – в их числе и себя самого – и узнавание в них Творца, по сути, и есть созерцание.

Рассматривание творений – в их числе и себя самого – и узнавание в них Творца, по сути, и есть созерцание

Но оно совсем не сродни холодному, рассудочному, прагматичному наблюдению. Созерцание – это состояние человека, оно неподвластно нашим волевым решениям и сродни вдохновению; более того – созерцание есть условие вдохновения как творческого подъёма. Созерцание есть дар. По опыту собственной жизни могу сказать, что этот дар дается нам не всегда и не сразу. Оглядываясь на целые эпохи, на целые главы собственной биографии, я вижу, что не была еще в ту пору способна к созерцанию, или была, но очень мало – разве что минутами и поверхностно. Я шла мимо творения; я видела, не видя, слышала, не слыша, понимала, не понимая на самом деле почти ничего. Отсюда – непонятная мне самой тоска, ощущение собственной бедности, обделенности, тщетности и жалкости внутренних усилий; отсюда неприкаянность и многие ошибки. Однако тоска – не скука, не апатия; милостью Творца алчущий будет исполнен благ (ср. Лк. 1, 53), жаждущий придет к воде (ср. Ис. 55, 1). Невзирая на весь ужас и стыд моей греховности, вопреки моему крайнему несовершенству, при всей моей несравнимости с истинными подвижниками – я с удивлением вижу: созерцание сегодня мне дано. Эта перемена для меня совершенно очевидна.

Вот, например, те растения, которые считаются сорными, ненужными, которые обычны и цветут повсюду – на наших сельских улицах, на пустырях, у дорог и канав, под заборами, меж трамвайных шпал… Сколько лет я видела их, не видя, сколько времени не могла я ими утешиться! А теперь всё иначе.

На сельской почте очередь; внутри, среди «свежих» (на самом деле – тухлых и затхлых) газет, – душно и скучно. Я выхожу наружу... и сколько всего меня сразу окружает. Розовый репешок, желтый и белый донник, трогательно-беззащитные ромашки, сухие золотистые шары отцветшего козлобородника, малиновые звездочки цветущего лопуха, небесно-голубые ленточки цикория, желтые пуговки пижмы, роскошные свечи коровяка... А какие жуки лазают, какие бабочки мельтешат среди этой многообразной июньской травы! А поднять голову – какие облака перед обещанным дождем… Раньше мне было бы тоскливо здесь, на знакомой пыльной улице у почты, а сейчас – напротив: я просто не знаю, что со всем этим богатством делать. Это как если бы к вам пришло сразу много дорогих друзей, и вы растерялись бы... Мне хочется просто повторять: «Как хорошо!»

Созерцанием пронизана Псалтирь, которую – кстати! – я тоже лишь недавно начала читать, видеть, созерцать по-настоящему:

«Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему, Вышний: возвещати заутра милость Твою и истину Твою на всяку нощь (…). Яко возвеселил мя еси, Господи, в творении Твоем, и в делех руку Твоею возрадуюся. Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, зело углубишася помышления Твоя. Муж безумен не познает, и неразумив не разумеет сих» (Пс. 91, 2–8).

Эти слова Псалмопевца не оставляют сомнений: созерцание есть обретение радости. Эта радость неисчерпаема, она несравнима с нашими преходящими удачами, с временными утехами, в которых нуждается «муж безумный» (это, кстати, и о газетах на почте тоже). Где уж тут безумному, ведь радость созерцания – это именно работа ума, который не следует путать с интеллектом или рассудком.

Радость созерцания – это работа ума, который не следует путать с интеллектом или рассудком

Впрямь, заглянем-ка в надежный источник, чтобы узнать, что означает слово ум в святоотеческом словаре. Ум, согласно статье протоиерея Вадима Леонова, –

«созерцательный орган. Он предназначен для созерцания и познания Бога и сверхчувственного мира, для богообщения, т.е. для высшей духовной деятельности человека (…). Созерцание – это не мышление, это восприятие вещи и явления в непосредственном бытии, в их внутренней сущности, а не в их физических качествах. Ум видит-созерцает скрытый духовный смысл, следы присутствия Бога, стремится узреть Божественные замыслы и идеи»^[1].

Ум – глаз души, глаз, обращенный к Богу, – эта мысль, это сравнение присутствует у многих святых отцов. Другое дело, что зоркость, а точнее, промытость, прочищенность глаза может быть разной. Есть богосозерцание преподобного Силуана Афонского, а есть наше с вами рассматривание творений: травок, жучков, дождевых капель и прочего доступного. Однако же невозможно отрицать то, что и нас с вами, недостойных и грешных, Господь «возвеселил в творении Своем», дал нам созерцать красоту мира, падшего вместе с человеком (ср. Рим.8, 20–23), но изначально сотворенного и теперь не оставленного Богом.

Созерцание неразрывно связано с любовью. Созерцать можно только любя, а любить по-настоящему можно только то, что созерцает твоя душа, одаренная глазами ума (или – синоним – духа). Получив этот незаслуженный дар – созерцание, ты, духовно маленький человек, возрастаешь в любви. Ты просто учишься любить то, что раньше, видя, не видел: родную землю, людей, природу, Церковь, Бога. Тогда ты готов не просто прочитать очередную кафизму, а в сердце своем подхватить за древним Псалмопевцем:

«Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже. Возжада душа моя к Богу крепкому, живому: когда прииду и явлюся лицу Божию?» (Пс. 41, 2–3).

Не видя Господа, не созерцая Его непосредственно, человек тоскует:

«Быша слезы моя мне хлеб день и нощь, внегда глаголатися мне на всяк день: где есть Бог твой?» (Пс. 41, 4).

Он ощущает свое бессилие, но, не поддаваясь унынию, не слушая насмешек, с укором говорит собственной душе:

«Вскую прискорбна еси, душе моя? И вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, спасение лица моего, и Бог мой» (Пс. 41, 6).

Но совсем нетрудно заметить, как быстро оно покидает нас, это наше созерцание: стоит разозлиться, хотя бы и «справедливо»; стоит поддаться раздражению, саможалению, затаенной зависти или ревности, застарелой обиде… И вот, ты поднимаешь глаза к проводам, унизанным ласточками, ты слышишь их щебет – но уже совсем, совсем не так, как слышала его сегодня утром. Утром ты радовалась, а сейчас ласточки не радуют тебя: ты отдельно – птицы отдельно. Заметить эту перемену в восприятии можно лишь тогда, когда у тебя уже есть опыт созерцания – проникновения в красоту, в Божественную нежность твари. Когда такого опыта нет, тогда всё как обычно, и удивляться нечему. Ну, ласточки и ласточки, кто их не видел?

А когда возможность созерцать возвращается, ты понимаешь, как велика милость Господа к тебе, многогрешной и мало кающейся. Дар не отнят, созерцание доступно, радость в сердце жива… Значит, твой Создатель и Спаситель по-прежнему с тобой, значит, у тебя есть надежда на спасение.