«Я буду честной журналисткой!»

Заслуженный работник культуры, почетный журналист «Пензенской правды» Татьяна Дмитриевна Даниленко

Как не хватает этих глаз и рук,
Которые тепло нам излучали.
Когда-нибудь и мы с тобой, мой друг,
Уйдем в страну, в которой несть печали.

С годами память стала как музей,
Где новых экспонатов не бывает.
На голых полках – ярлычки друзей,
И их места никто не занимает…

Предыстория

В приснопамятные времена позднего СССР, когда очереди в винные магазины устремились к бесконечности, комсомольцы пооткрывали первые видеосалоны, а кооператоры обустроили в подсобках пошивочные цеха по производству «импортных» спортивных костюмов с надписями PERESTROYKA и GLASNOST, угораздило меня пойти работать в прессу. Попал в журналистику случайно, а задержался лет на 13.

Начинал в районной газете «Ленинское знамя» корреспондентом сельхозотдела. «Районка» выходила три раза в неделю, штат работников был небольшим, а газета требовала огромного количество букв: полосы надлежало чем-то забивать. Событий в небольшом районе происходило мало, дефицит новостей являлся хроническим. Вырвавшись куда-то в поездку на редакционной машине, мы брали интервью у всех, кто не успел спрятаться, запасались информацией впрок, возвращаясь, строчили заметки, статейки «с молотка». Находясь в редакции, обзванивали знакомых на местах, выуживая сведения, пригодные для печати.

Что хорошо – ездили в командировки часто и много. Нет, наверно, ни одного села в районе, в котором не побывал по несколько раз в год. Быт глубинки узнал изнутри, познакомился с огромным количеством народа.

Ход сельхозработ, урожаи, надои и привесы в хозяйствах меня интересовали постольку-поскольку. Больше любил другое – встречи, знакомства, разговоры «за жизнь» с местными жителями, их рассказы, истории, воспоминания.

С первой встречи и навсегда Татьяна Дмитриевна стала моей крестной мамой в журналистике

Писал заметки об интересных людях, о каких-то событиях. Однажды послал три очерка в «Пензенскую правду». Их напечатали, а мне позвонили из редакции и пригласили на работу собкором по нескольким районам. Еще в первый приезд, оформляясь на должность, познакомился с заведующей отделом писем Татьяной Дмитриевной Даниленко. Как оказалось, это к ней попали мои очерки, с ее подачи были опубликованы, с ней я разговаривал по телефону. С первой встречи и навсегда Татьяна Дмитриевна стала моей крестной мамой в журналистике, учительницей, наставницей и одним из самых лучших друзей, которых посылал Господь на жизненном пути.

Каждый раз, когда случалось приехать в редакцию, я старался побыстрее сделать все дела и шел в гости к Даниленко. Мы пили чай в ее маленьком кабинетике, разговаривали. Просто общались по душам. Никогда, сколько помню, не говорили о вещах, ценах, зарплатах. Говорили о книгах, искусстве, кино, музыке, живописи и прочих предметах, в которых я разбирался раз в сто меньше Татьяны Дмитриевны. Она могла бы читать лекции по литературе, истории, культуре, эстетике. Много услышал от нее интересных историй про Пушкина, которого она обожала, наших земляков Лермонтова, Куприна. Как сейчас, вспоминая, вижу перед собой ее доброе лицо, умные понимающие глаза, слышу теплый приветливый голос.

Первая среди равных

Сейчас полно всяких газет, но не выписываю ни одной. В нынешней прессе точно бы не смог работать, а от работы в «Пензенской правде» у меня остались только добрые воспоминания. Современные периодические издания, несмотря на высокое качество бумаги, печати, цветные фото, а может, как раз из-за этого всего, кажутся несолидными: это просто новостные ангажированные газетенки без истории, без традиций, без связи времен и поколений. «Пензенская правда» выпускалась с мая 1917 года, хранящиеся в архивах подшивки – это летопись жизни области за сто с лишним лет, в которой есть и мои строчки. Мне нравилось приезжать в большое трехэтажное здание редакции на улице Карла Маркса, в котором на внутренней стене около входа висели таблички с именами журналистов «Пензенской правды», не вернувшихся с войны. Я любил общаться со старшими коллегами, набираться ума, опыта.

Татьяна Дмитриевна относилась к первому послевоенному поколению журналистов «Пензенской правды». В период, когда я работал в газете, там трудились настоящие профессионалы, мастера слова, замечательные люди: Е. Большаков, В. Малевинская, В. Соровегин и другие. И в этой блестящей когорте Даниленко была самой талантливой, доброй, отзывчивой. Заслуженный работник культуры, Почетный журналист «Пензенской правды», Татьяна Дмитриевна посвятила всю свою жизнь журналистике. Она проработала в областной газете 37 лет, прошла путь от младшего корреспондента до заведующего отделом писем, который возглавляла 17 лет. О том, что Татьяна Дмитриевна была награждена медалями «За доблестный труд», «Ветеран труда», «За заслуги в развитии города Пензы», юбилейной медалью «В память 350-летия Пензы», я узнал только после ее смерти. Ни разу ни словом она не обмолвилась об этом.

Журналисткой Даниленко была замечательной, обладала очень художественным, образным языком, характерным литературным почерком. О чем бы или о ком бы Татьяна Дмитриевна ни писала, читать было интересно, ее очерки и рассказы трогали сердце. Она не строчила дежурных, казенных статей, пустопорожних заметок, интервью с начальниками. Ее героями являлись простые люди, темами – их успехи и проблемы, радости и беды, судьбы человеческие и жизненные ситуации. Публикации Татьяны Дмитриевны всегда вызывали множество откликов, писем от читателей. Сам, получая новый номер «Пензенской правды», первым делом искал материалы Даниленко.

О чем бы или о ком бы Татьяна Дмитриевна ни писала, читать было интересно, ее очерки и рассказы трогали сердце

Родом она была из Саратова, там родилась и выросла, окончила филологический факультет университета, вышла замуж. Оттуда вместе с мужем они переехали в Пензу. Она обожала свой Саратов, много мне о нем рассказывала. Как величава там Волга, как прекрасна саратовская природа, как красивы улицы города, какие душевные люди саратовцы. Я бывал в Саратове. По мне, Пенза мало чем от него отличается: наш областной центр – тоже городок уютный, а добрых людей и у нас больше, чем злых, в чем мы с Татьяной Дмитриевной соглашались.

Помню ее рассказы про детство. О том, какой замечательный у них в школе был учитель музыки, который учил ребят нотной грамоте, разучивал с ними песни, рассказывал о великих композиторах. О том, как они с одноклассниками отказывались учить немецкий язык, потому что на нем разговаривали фашисты.

Татьяна Дмитриевна рассказывала мне о своих корнях. Она из семьи поволжских врачей Лосевых, интеллигентка в невесть каком поколении. К интеллигенции относились ее родители, деды, прадеды. В их семье были учителя, священники. Но больше всех было, конечно, медиков. Один из ее предков – декабрист, участник восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года; другой, прадед – профессор медицины, основатель кафедры в Саратовском медицинском университете. В их роду были итальянцы, греки.

Взрослые водили ее в театр, оперу, на балет лет с трех. Татьяна Дмитриевна читала ноты, как мы с вами буквы. Случалось, сидели с ней рядышком на каком-нибудь совещании или собрании, слушали скучное и долгое выступление докладчика из обкома. Некоторые из коллег в зале чиркали что-то в блокнотиках, делая вид, что записывают. Собкор из соседнего района, например, рисовал человечков. А Даниленко от нечего делать быстро-быстро писала нотки, записывала и читала про себя какие-то мелодии.

Коллаж газеты «Пензенская правда»

Несмотря на аристократическое происхождение, никакой «дворянской» чопорности, высокомерия в Татьяне Дмитриевне не существовало и в помине. Напротив, она была дружелюбная, тактичная, деликатная и очень коммуникабельная. Ей, как Пушкину, было интересно и с царем, и с дворником. Молодых журналистов, кроме меня, работало в «Пензенской правде» несколько человек: Марина Ломаш, Олег Хильчук, Татьяна Резепова, Светлана Февралева. Были и другие, но я их знал мало. А это – те, кого Татьяна Дмитриевна взяла под свое крыло, перезнакомила, кого опекала, за кого переживала. Мы и до сих пор, хотя пути давно разошлись, иногда общаемся в интернете, имеем друг друга в виду. Нас ничего не объединяет, кроме того, что мы – птенцы гнезда Даниленко.

«Если можешь не писать – не пиши»

В средствах массовой информации, как и в любой сфере человеческой деятельности, работают люди всякие. Тем не менее о журналистике существуют некие стереотипы. Эту профессию многие недолюбливают, журналистов всех скопом считают людьми необъективными, циничными, корыстными. Скептическое отношение к официальной прессе со стороны интеллигенции имело место и во время ее молодости. Татьяна Дмитриевна с юмором рассказывала, что, когда она пошла работать в газету, вся семья была удивлена. Взрослые говорили ей:

– Таня! Что это за занятие – журналистика? Это же пропагандистика. У нас в роду были все порядочные люди!

А она возражала:

– Я буду честной журналисткой!

Именно такой она и стала. Да ей и не приходилось кривить душой. В молодости Татьяна была настоящей комсомолкой – верящей в идеалы коммунизма, искренней, честной, неравнодушной. Она сразу нашла свое призвание, свою тему – писать о людях. Татьяна Дмитриевна рассказывала мне про свой первый очерк – о юноше-инвалиде, у которого были парализованы ноги, и он не мог ходить. Но он был комсомольцем! И в инвалидной коляске парень учился в обычной школе, окончил ее почти на одни пятерки, поступил в институт! Как Маресьев! Татьяна была восхищена героем и написала замечательный очерк о том, что советскому человеку по плечу любые цели и по силам любые задачи!

Много произошло в ее жизни потом интересных встреч, немало случилось замечательных знакомств. Ей было написано огромное множество рассказов об удивительных людях нашей прекрасной страны.

Хватало и разочарований. За долгие годы работы Татьяне Дмитриевне пришлось контактировать с большим количеством представителей власти, начальников, руководителей, партийных работников, карьеристов и функционеров всякого рода. Ко времени нашего знакомства у нее не осталось и остатка былой наивности, она знала цену людям и их словам, и ложь и фальшь органически не переносила.

О ее принципиальности в редакции ходили легенды. Например, был такой случай. Однажды Даниленко послали в колхоз со специальным заданием – написать разгромную статью про поссорившегося с районным руководством директора хозяйства. Была такая практика в эпоху развитого социализма: проштрафившегося человека могли для начала пропесочить в прессе, а потом на основании публикации принять к нему меры. В данном случае директора собирались снять с работы. Татьяна Дмитриевна съездила в командировку, разобралась в ситуации. А когда вернулась, сказала редактору, что, по ее мнению, директор прав, и она не будет ничего писать, ломать человеку жизнь. Больше ей таких поручений не давали.

Она очень ответственно относилась к слову, никогда не спешила с выводами и писала только то, в чем была убеждена

Она очень ответственно относилась к слову, никогда не спешила с выводами и писала только то, в чем была убеждена. Поэтому ее так любили коллеги, и ей так верили читатели. Люди знали: если Даниленко что-то написала, значит, так оно и есть.

Все знакомые журналисты советовали мне больше писать. А Татьяна Дмитриевна говорила другое:

– Валера, если есть возможность что-то не писать – не пиши…

Вид на центр Пензы, 1988 г. Фото: pastvu.com

Доброта – это семейное

В советский период у прессы, помимо донесения до читателей информации, была и еще одна функция. Газета являлась некой народной инстанцией, куда люди обращались с проблемами, просьбами, жалобами. Работой с корреспонденцией и занимался отдел писем. В редакцию поступали тысячи писем. Все они проходили через руки Татьяны Дмитриевны, на каждое послание отправителю писался ответ, а само письмо рассматривалось и при необходимости направлялось на разбирательство в соответствующие органы власти, организации. В ее обязанности входила не только переписка с читателями. За Татьяной Дмитриевной была закреплена общественная приемная редакции, в которой прием посетителей вели руководители городских районов, областных и городских служб, юристы.

В лихие девяностые и вовсе ручеек посетителей превратился в мощный поток. Время наступило трудное, кипящее, безжалостное. Распался СССР, рухнула экономика, позакрывались заводы, совхозы, предприятия. В Россию хлынул поток беженцев и переселенцев из бывших советских республик, с Северного Кавказа. Миллионы людей остались без работы, без средств к существованию, без каких-то перспектив. В каждом городке и в каждой веси, как грибы, разрослись какие-то бесконечные барахолки, где одна половина населения пыталась что-то продавать, а другая – что-то купить. Бандиты какие-то появились повсюду. Бомжей, нищих стало больше, чем в Калифорнии. В разных городах бурлили митинги, белые воевали с красными, бастующие шахтеры касками стучали по рельсам. В общем, кто жил в то время, тот все это помнит, а кто не застал – тому не объяснишь. До простого человека вообще никому дела не стало, и обращаться с бедой или проблемой ему особо-то было некуда. Разве что в газету жаловаться.

Дмитрий Леонидович Лосев, майор, военврач 2 ранга

Милосердие, сострадание, потребность помогать страждущим были не просто свойственны Татьяне Дмитриевне, а составляли неотъемлемую часть ее личности. Доброту, обостренное чувство справедливости она унаследовала, наверно, от родителей. Помню ее рассказы про отца. Лосев Дмитрий Леонидович – потомственный врач, хирург, прошедший Великую Отечественную войну. Его все любили, все уважали. Он был очень добрым, справедливым человеком, помогал тем, кто нуждался в помощи, заступался за обиженных. Однажды написал письмо Сталину с просьбой помочь какому-то воину. Пришел ответ! Некоторые предложения в ответном письме были подчеркнуты красным карандашом, и дети Дмитрия Леонидовича были убеждены, что это сделал сам вождь собственной рукой. А помощь воину была оказана.

Вот и Татьяна Дмитриевна, как ее папа, всегда о ком-то заботилась, кого-то опекала, за кого-то заступалась, кого-то устраивала в больницу, кому-то доставала лекарства. Она могла притащить с улицы в редакционную столовую каких-то бездомных бедолаг, живущих на теплотрассе, чтобы покормить. Если работники отказывались кормить бесплатно, оплачивала обед из своего кошелька. Однажды женщина, работавшая на раздаче в столовой, подколола:

– Татьяна Дмитриевна, что-то ваши бомжи уж очень непрезентабельно выглядят!

Она ответила:

– Ну, если у людей нет жилья и работы, как они могут выглядеть презентабельно?

Себе она никогда ничего не просила, была крайне стеснительной во всем, что касалось ее лично

У Татьяны Дмитриевны было много знакомых во властных структурах, и ее знали все. Губернатор при встречах звал ее Таня, мэр передавал привет семье. Сама она никаким образом к властной элите не относилась, но, когда нужно было кому-то помочь, включала все свои связи, контакты. Себе только никогда ничего не просила, она была крайне стеснительной во всем, что касалось ее лично.

Коллеги Даниленко помнят такой случай. В редакцию заглянул парень, нашел Татьяну Дмитриевну и рассказал, как, гуляя в лесу, набрел на человека без ног, живущего в картонной коробке. Бомжи подкармливали инвалида. Сейчас лето, тепло. Но что с ним будет, когда наступят холода?

Татьяна Дмитриевна нашла этого инвалида, занялась его судьбой, ходила по инстанциям, кабинетам. Вопрос решился. Татьяне Дмитриевне позвонил знакомый чиновник и порадовал:

– Татьяна Дмитриевна, пристроили мы Вашего родственника!

– Да он мне не родственник. Я о нем от людей узнала.

Собеседник удивился:

– Ну надо же! А чего ж вы хлопотали?

В ее кабинетике кто-то постоянно находился. Заходили, забегали знакомые, незнакомые люди. Кому-то надо было помочь, кого-то просто выслушать и посочувствовать. Один бомж, например, с рюкзачком за спиной, приходил поговорить за жизнь. Вид и манеры у него были уголовные, взгляд – жесткий, и другие сотрудники редакции его побаивались, между собой называли «уркой». Но к Даниленко этот человек относился очень уважительно! Как-то раз, когда он заглянул, хозяйка отдела писем хотела напоить посетителя чаем, но оказалось, что заварка кончилась. Гость посмотрел пристально в глаза Татьяне Дмитриевне и спросил:

– Точно кончилась? Ну, тогда моего чайку заварим.

Мужчина достал из своей котомки заварку, сахар, и она поставила чайник. Собеседник поинтересовался:

– Про кого пишешь?

– Про владыку нашего, архиепископа Серафима. Вот, думаю, как озаглавить статью.

– Это его фотография?

– Да.

Посетитель внимательно рассмотрел снимок и посоветовал:

– Назови: «Одинокий и трепетный лист на дереве».

Просто Игорь и другие

В постперестроечный период Даниленко первой в редакции, а может и в области, начала писать не эпизодически, а на постоянной основе очерки о людях, попавших в беду, требующих сочувствия, нуждающихся в помощи. Как-то в разговоре она сказала:

– Валера, я никогда не думала и не могла представить, сколько на свете есть добрых, отзывчивых людей!

После каждой публикации ее телефон разрывался от звонков, Даниленко заваливали письмами, к ней в кабинет толпами шли просители, жалобщики, правдоискатели. Особую категорию составляли жертвователи. Заходили, спрашивали:

– Здравствуйте! Это Вы писали про беженцев? Вот, передайте для них сладости, одежду.

Одной рукой она брала, другой раздавала

Очень скоро ее служебная комната оказался настолько завалена вещами, детскими книжками, конфетами, что пришлось выносить большую часть в актовый зал. Одной рукой она брала, другой раздавала. Не всем коллегам нравилось постоянное присутствие в здании посторонних, некоторые ворчали, что редакция не проходной двор. Татьяна Дмитриевна смущалась, огорчалась, но продолжала заниматься своим делом. Это был ее добровольный крест.

Денежные средства, которые приносили благотворители, Татьяна Дмитриевна принимала и отдавала нуждающимся просто под расписку, «для отчета», который никто никогда у нее не спросил. Случалось, что жертвователи не хотели вообще, чтоб о них кто-то знал. Просто приносили конверты с купюрками, которые она, не распечатывая, клала в сейф на стене и, не распечатывая же, отдавала тому, кому просили передать, не зная даже, сколько там внутри. Вряд ли это были большие деньги. Ну, сколько может пожертвовать не олигарх, не бизнесмен, а обычный работающий человек или пенсионер?

Однажды в отдел писем пришел молодой парень.

– Здравствуйте! Мне Даниленко нужна. Вы помощь собираете для нуждающихся? Передайте кому-нибудь.

– Кому?

– Вам виднее.

Положил на стол сверток и быстро вышел. Татьяна Дмитриевна заглянула в пакет. В нем лежали несколько коробок дорогих конфет и конверт с деньгами. Она побежала за посетителем:

– Стойте! Стойте! Вернитесь, пожалуйста. Я вам расписку должна написать.

– Не надо никаких расписок!

– Ну, как Вас хоть зовут по имени-отчеству?

– Не важно. Ну, просто Игорь. Только ничего писать не надо.

Деньги Игоря Татьяна Дмитриевна положила в небольшой сейф на стене и решила отдать первому зашедшему нуждающемуся. Но вышло иначе. Первой зашедшей оказалась женщина, которой не оформляли пособия на детей. Она шумела, ругала всех и вся. Полдня Татьяна Дмитриевна звонила знакомым в администрации, пыталась решить проблему, но ничего не выходило. Женщина ушла возмущенная, недовольная. И тут только Татьяна Дмитриевна вспомнила о деньгах! Она собиралась звонить оставившей номер телефона посетительнице, когда зашла коллега из соседнего кабинета:

– Таня, а этой-то что от тебя надо?

– Да она пособие на детей не может оформить.

– Не смеши! У нее муж миллионер, бизнесмен. Живут в трехэтажном особняке…

А на следующий день к Даниленко пришла посетительница, переселенка из Средней Азии, мама нескольких детей. Даже не за помощью, скорее, просто пожаловаться. У женщины украли последние деньги, отложенные на оплату съемной квартиры. Питалась семья лепешками из муки.

Хозяйка кабинета с радостью открыла сейф и достала пачку банкнот:

– Это вам просили передать!

Посетительница не хотела брать ни в какую, но Татьяна Дмитриевна сказала:

– Деньги не мои, и не вам, а детям.

И объяснила происхождение суммы. Женщина была в шоке! Татьяна Дмитриевна потом подружилась с этой семьей, бывала у них в гостях.

Игорь приходил еще много раз, сначала один, потом с девушкой. Он оказался не бизнесменом, не богачом, просто имел постоянную работу, неплохо получал. Православный.

Все свое ношу с собой

В постсоветский период жили мы бедненько, неустроенно. Кто чем мог, тем и подрабатывал, чтобы сводить концы с концами. Как-то был в гостях у Татьяны Дмитриевны, и она рассказала такую историю.

Недалеко от ее дома находилась площадка, на которую жители выносили не пищевые, а бытовые отходы: старые двери, форточки, сломанные электроприборы, а время от времени ЖКХ это все вывозило. На свалке бомжи обычно что-то искали, сортировали, уносили куда-то. Идя однажды с работы, Татьяна Дмитриевна увидела пару мужчин среднего возраста, возящихся в строительном мусоре, выбирающих и складывающих какие-то кастрюльки, стекла. На нищих сборщики не были похожи: трезвые, одеты скромно, но не в лохмотья. И когда кто-то проходил мимо, они переставали сортировать мусор, вроде как стеснялись. Ну, видно, нужда заставляла заниматься чем не хочется. Татьяна Дмитриевна подошла, обратилась:

– Добрый день, ребята! Извините, вы что-то конкретное ищете? Может быть, у меня дома есть то, что вам нужно?

– Здравствуйте, – ответил старший, с бородкой. – Да вот смотрим, что можно использовать или конвертировать в звонкую монетку. Деловые люди, так сказать.

– А можно я вам дам денежку?

– Нет, дармовых денежек нам не надо. А вот если у Вас есть какие-то старые газеты, журналы, мы бы охотно помогли Вам от них освободить помещение.

– Ну надо же, как удачно!

За десятки лет работы в прессе у мэтра журналистики накопился полный чулан всякой бумажно-печатной продукции, от которой давно хотела избавиться, да заняться этим было недосуг. Пошли все вместе к ней в квартиру. В ее же старые мешки из-под сахара мужики уложили все запасы. Хозяйка полюбопытствовала:

– Ребята, а ведь макулатуру сдавать, наверно, не очень доходное занятие?

Младший ответил:

– Доходное – не доходное, но воровать же не пойдешь, а жить надо как-то.

Она предложила:

– А вещи вам не пригодятся? У меня вот куртка мужа очень хорошая, свитеры как раз ваших размеров…

Старший вежливо отказался:

– Благодарим, но не нужно. – Обернулся к своему спутнику и сказал на латыни:

– Omnia mea mecum porto (Все свое ношу с собой).

Оба засмеялись. Мешки на плечи взгромоздили и потопали. А Татьяна Дмитриевна сидела и думала: странные какие бомжи пошли…

Смена эпох

Перестройка закончилась распадом Союза. Однако она же привела к возрождению религии. В 1988 в стране открыто и с размахом праздновали тысячелетний юбилей Крещения Руси, а в 1990 произошло принятие «Закона о свободе совести и религиозных организаций». Материализм перестал быть государственной идеологией и уступил место «плюрализму». Экраны телевизоров заполонили иностранные представители различных религий, конфессий, экстрасенсы, целители, шаманы, маги и колдуны. Американские проповедники собирали стадионы зрителей, на базарах в белых одеждах проповедовали адепты Марии Дэви, по улицам, завывая мантры, толпами бродили кришнаиты. Наши доморощенные сектанты вышли из подполья. Безобидные евангельские христиане бойко распространяли на вокзалах газетки «Живая вера», вредные адвентисты затевали на улицах диспуты с прохожими, наглые свидетели Иеговы буквально в квартиры ломились, огорошивая открывших хозяев вопросом: «Вы не хотите впустить в свой дом Христа?» Кто-то из моих знакомых ударился в буддизм, кто-то в мистику, кто-то в оккультизм. Казалось бы, у родной православной Церкви мало было шансов выдержать такую огромную конкуренцию.

Но как-то быстро люди чужеземной жвачкой наелись, разочаровались и потянулись к истокам, к вере предков. Повсюду восстанавливались храмы, открывались приходы. Мы еще толком ничего не знали о христианстве. У меня много было знакомых старообрядцев, христиан веры евангельской. Агитировали, убеждали, приглашали.

В безбрежном море родного Православия тоже можно было уплыть неведомо куда. В Церковь, тесня бабушек в белых платочках, хлынуло огромное количество неофитов, которые, не успев прийти в храмы, вступали в споры и конфликты на религиозной почве. Каких только ересей не возникло в тот период. Помните листовки, напечатанные на ксероксе, с «пророчествами старцев» о пришествии антихриста, движухи за канонизацию Ивана Грозного, Григория Распутина, сборы подписей против штрих-кодов, ИНН и паспортов… Неизвестно, в какие дебри могло меня занести, не встреться на пути настоящие православные. Одной из них стала Татьяна Дмитриевна.

Светлое Православие

Архиепископ Пензенский и Кузнецкий Серафим (Тихонов)

Сама она никогда не страдала безбожием, относилась к Православию всегда с уважением, но от Церкви была далека, на службы не ходила. Огромную роль в ее воцерковлении сыграло знакомство с архиепископом Пензенским и Кузнецким Серафимом.

Пастве Пензенской невероятно повезло, что в самое трудное время во главе епархии оказался мудрый архиерей, великий человек – епископ Пензенский и Саранский (впоследствии архиепископ Пензенский и Кузнецкий) Серафим. Архиепископ Серафим (Тихонов) был выдающимся руководителем, архипастырем, духовным лидером. До того, как стать во главе нашей епархии, владыка прошел большой путь. Семь лет служил в Русской духовной миссии в Иерусалиме, несколько лет возглавлял ее. Владыка был блестяще образован, обладал энциклопедическими знаниями и феноменальной памятью.

Архиепископ Серафим управлял епархией более 20 лет, его труды на благо Церкви невозможно переоценить. При нем число приходов в епархии увеличилось с 27 до 160, было открыто 3 монастыря, а также православная гимназия в Пензе, 40 воскресных школ, вечерние богословские курсы. В личном плане владыка был очень неприхотлив. Жил в обычной квартире, ездил на старенькой «Волге».

Не буду употреблять всуе слов «старец», «прозорливый», но то, что владыка обладал выдающимися духовными дарованиями, это факт. Как пример. Один мой знакомый священник в поезде познакомился с монахом, едущим к старцу, и поинтересовался, может ли он сам тоже попасть к старцу. Собеседник ответил

– Зачем тебе к старцу ехать? Ведь у вас в области есть владыка Серафим, к которому можно зайти и спросить обо всем, что волнует.

Огромную роль в ее воцерковлении сыграло знакомство с архиепископом Пензенским и Кузнецким Серафимом

Второй пример. Знакомая женщина ездила когда-то на прием к архиепископу. Архиепископ Серафим был абсолютно доступен. Во вторник и четверг у владыки были приемные дни, записываться на прием не требовалось, любой человек с любой проблемой мог прийти и попасть в порядке живой очереди. Женщина в конце разговора задала владыке вопрос:

– Ваше высокопреосвященство, когда я выходила замуж, меня родители благословили иконой с тремя святителями – Василием Великим, Григорием Богословом и Иоанном Златоустом. Единственной, которая в доме имелась. Говорят, что нельзя женщину благословлять мужской иконой, судьба будет плохая. Не потому ли у меня такая тяжелая сложилась жизнь?

Владыка не стал опровергать суеверие, улыбнулся и сказал:

– Вон у меня стопка икон лежит. Выбирай любую, я тебя благословлю и подарю ее.

Она подошла к сложенным столбиком небольшим иконам, не глядя, вынула из середины одну и понесла к архиепископу. Тот поднял образ для благословения. На иконе были изображены три святителя – Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст.

Даниленко познакомилась с архиепископом Серафимом по заданию редакции, брала у него интервью. Когда принесла на сверку готовый материал, владыка взял ручку и вычеркнул все подробности, касавшиеся его лично: что он знает шесть языков, имеет ряд наград от Русской, Иерусалимской Церквей и прочее. Сказал:

– Татьяна, этого не надо ничего.

Оставил только то, что касалось жизни епархии.

Потом она постоянно писала на церковные темы, многократно бывала на приеме у архипастыря, ездила с ним в поездки по области. Татьяна Дмитриевна с восторгом рассказывала мне о владыке. Помню ее слова:

– Валера, у нашего архиепископа Серафима очень светлое Православие. В нем нет ни одного темного пятна.

В том, что глава епархии – человек неординарный, я убедился сам. Однажды мне выпала честь познакомиться с владыкой лично, побеседовать с полчаса. Архипастырь оказался не таким, как я его представлял, совершенно не похожим на мирских начальников. Это был человек «власть имеющий по праву» – седовласый, статный мудрец с высоким лбом мыслителя, проницательным взглядом. Впоследствии Татьяна Дмитриевна иногда при встречах мне говорила:

– Валера, была у владыки. Он тебя вспоминал, спрашивал, как у тебя дела, привет передавал.

Честно говоря, я воспринимал привет от владыки просто как дань вежливости. Ну, как человек такого ранга может помнить какого-то пацана, с которым когда-то встретился? Через него тысячи людей проходят ежедневно.

Но однажды, несколько лет спустя после первой встречи, я приехал на прием к архиепископу с очень важной проблемой. И, зайдя в кабинет, услышал обращенные ко мне слова:

– Здравствуй, Валерий!.. А причесочка другая у тебя.

Потом в ходе беседы он спросил:

– Валерий, а ты помнишь, я тебе сказал то-то и то-то? Почему ты не послушал?

Вышел, мягко сказать, ошарашенный.

От Татьяны Дмитриевны слышал. Однажды она ездила с архиепископом Серафимом от редакции в село на освящение восстановленной церкви. На службу пришло очень мало народу. Владыка настолько рассердился на такое неуважение односельчан к строителям, что пошел по селу собирать народ. Стучался в дома, приглашал хозяев на службу, спрашивал встречных:

– Вы почему не в храме? Люди старались, работали, дом Божий для вас отремонтировали, а вы дома сидите! Давайте быстро в церковь!

Кто-то пробовал оправдываться:

– Да у меня денег нет на свечку, зарплаты не дают.

Владыка отвечал:

– При чем тут деньги? Нет денег на свечку – иди и сам стой, как свеча!

Храм освятили при большом скоплении людей.

Владыка неустанно ездил по епархии, на каждом приходе, в самой отдаленной деревне Пензенской области и Мордовии он служил минимум по два раза в год. Часто приезжал на ремонтируемые, восстанавливаемые храмы. На одной церкви был закрыт центральный вход, и прихожане спросили приехавшего владыку, как правильно входить в храм: через левые двери или правые. Сомневались благочестивые люди. Архиепископ ответил:

– Благословляю в любые. Можете хоть в окно залазить, главное – чтоб в храм попали.

Доводилось Татьяне Дмитриевне неоднократно присутствовать у владыки в кабинете в приемные дни, когда тот принимал посетителей. Епархиальное управление располагалось тогда на какой-то тупиковой окраинной улочке, состоящей из одно- и двухэтажных домов типа финских или шведских, как их называли. В таком же невеликом домике, как и все остальные, и находилось управление, а сам архиепископ сидел на втором этаже за столом в небольшом кабинете. На стене за его спиной висела картина: преподобный Серафим Саровский, кормящий медведя. Кто только ни стоял в очереди на прием, с какой только проблемой ни шли люди. Священник – задать вопрос, художник с иконой – получить благословение на реставрацию, староста прихода – жаловаться на батюшку, женщина с мужчиной – получить разрешение на «повторное венчание». Владыка был немногословен, когда спрашивали совета в материальных делах. Говорил: делай так-то или так-то, и просил пригласить следующего. Но если кто-то задавал духовный вопрос, он мог терпеливо разъяснять, не считаясь со временем, столько, сколько нужно, чтобы человек понял. Всегда и со всеми он был приветлив, спокоен, доброжелателен. Лишь однажды Татьяне Дмитриевне случилось стать свидетелем того, как владыка отказал в благословении. В кабинет зашла пожилая женщина.

Владыка встал и строгим голосом сказал вошедшей:

– Ты опять за свое? Как тебе не совестно? Ты не думаешь о том, что нам с тобой скоро самим в землю ложиться? Нет тебе моего благословения, судись без него.

Когда посетительница вышла, владыка пояснил Татьяне Дмитриевне:

– С детьми за участок воюет, делить не желает, требует, чтоб ей одной достался, мириться ни в какую не соглашается. Собирается в суд на родных детей подать из-за клочка земли, и хочет, чтобы я это безобразие благословил…

Не могу даже представить, чтобы Татьяна Дмитриевна позволила себе проявить непослушание священноначалию

Владыка Серафим пользовался огромным авторитетом у духовенства и паствы. Многие священники, собираясь в епархию, записывали в блокнотик вопросы прихожан, на которые не могли ответить сами, и привозили от владыки ответ. Когда начались непонятки с ИНН, страсти кипели на приходах нешуточные. Были в России батюшки, которые не допускали до причастия тех, кто принял ИНН. Мой знакомый настоятель храма специально поехал к владыке за разъяснением, спросил, не печать ли это антихриста? Тот ответил кратко:

– Нет.

По поводу штрих-кодов, трех шестерок, числа зверя, Бельгийского компьютера и прочих происков темных сил мы с Татьяной Дмитриевной головы не ломали. Было кого спросить и от кого получить разъяснение. Есть и сейчас. Мне думается, если в чем-то ты не являешься специалистом, верить надо мнению пастырей Церкви, а не псевдоправославным страшилкам, сочиняемым и распространяемым кем ни попадя. И не заниматься ерундой. Ну, это мое мнение, никому не навязываю.

Не могу даже представить, чтобы Татьяна Дмитриевна позволила себе не согласиться с архиереем, сказать слово не то что осуждения, а просто обсуждения в адрес Патриарха и его распоряжений, проявить непослушание священноначалию. Такое поведение, полагаю, недопустимо для христиан.

Дорогая Татьяна Дмитриевна!

Супруги Владислав Васильевич и Татьяна Дмитриевна Даниленко

Докатилась разруха и до «Пензенской правды». Начались перемены, реорганизации, смены редакторов. Когда задержка зарплаты достигла нескольких месяцев, волей-неволей пришлось искать другую работу. Татьяна Дмитриевна очень жалела, что я ушел. Но мы с ней не потеряли контакта, и хоть видеться стали пореже, навсегда остались близкими людьми. И много лет спустя после того, как я ушел из прессы, приезжая в Пензу, бывал в гостях у Татьяны Дмитриевны в ее маленькой квартирке многоэтажного дома. Она и ее муж, Владислав Васильевич, всегда были очень рады моему визиту, встречали как родного, сразу же тащили за стол, расспрашивали про мои дела, моих домашних, рассказывали о своих детях, внучках. Они были удивительной парой – из тех, в которых оба смотрят не друг на друга, а в одну сторону. У людей их поколения все в жизни было по-настоящему, все всерьез: дружба, любовь, брак – один раз и навсегда.

Иногда мы с ней ходили погулять по Пензе, бродили по улицам, разговаривая о том о сем. Как-то раз, когда я заглянул, Татьяна Дмитриевна спросила:

– А ты знаешь, что в Пензе произошло прославление в лике святых святителя Иннокентия? Его мощи сейчас находятся в Успенском соборе, и можно в любое время прийти и помолиться новопрославленному святому.

И мы пошли с ней в Успенский собор помолиться. В храме никого не было в тот день, мы стояли на коленях у раки вдвоем.

Татьяна Дмитриевна не забывала этот случай и порой, когда мы разговаривали по телефону, спрашивала:

– Валерушка, а помнишь, как мы с тобой молились вместе святителю Иннокентию?

– Помню…

И еще – она писала мне письма. Они и сейчас у меня хранятся. Удивительно добрые, человечные, мудрые. Начинающиеся со слов:

– Дорогой Валера, здравствуй!

На нескольких страницах, обстоятельные, подробные. С рассказами о своих близких, воспоминаниями, экскурсами в историю, размышлениями о жизни, каких-то событиях, с приветами от знакомых нам обоим людей. Я их читал и перечитывал по несколько раз. Как-то дал сыну прочесть, и он сказал:

– Потрясающе! Это интереснее любого рассказа. Пап, я тебе завидую белой завистью. Мне никто и никогда таких писем не писал и не напишет.

Она не имела привычки жаловаться, и о том, что ей бывало плохо, я узнавал обычно от других, с запозданием

Да и мне теперь тоже. Сейчас эпистолярный жанр умер, и писем на бумаге люди друг другу не пишут. Звонят, шлют СМС, голосовые сообщения.

Каждый раз, прочитав письмо, я принимался за ответ:

– Дорогая Татьяна Дмитриевна!

Дальше дело стопорилось. Ну, не умею я писать письма. Помучившись немного, садился за телефон и звонил…

Даниленко трудилась в «Пензенской правде» еще долго после моего ухода, работала какое-то время и будучи на пенсии, но подошла пора и ей уходить на отдых. Перед увольнением Татьяне Дмитриевне захотелось узнать, что сталось с героями ее ранних очерков. Она отыскала адрес того парня-инвалида, который поступил в институт, нашла его дом. Оказалось, он умер совсем недавно, года два назад. Татьяна Дмитриевна расспросила соседей, как сложилась его судьба. Никак не сложилась. Он окончил институт, работу не нашел, любви не встретил, семьи не создал. Родители его давно ушли в мир иной, а он всю жизнь просидел дома перед телевизором, перебивался с хлеба на квас на пенсию по инвалидности. Больше она никого разыскивать не стала.

Последнее время Татьяна Дмитриевна сильно болела. Как-то раз ее увезли на скорой с давлением, и я приезжал в больницу навестить. Сама она не имела привычки жаловаться, никогда не звонила по поводу своих болячек, и о том, что Татьяне Дмитриевне бывало плохо, я узнавал обычно только от других, с запозданием. Каждый раз звонил ей, собирался съездить, но получалось не всегда.

Фотография с похорон

А однажды мне позвонили и сказали, что Татьяны Дмитриевны больше нет. Она скончалась на 80-м году жизни от обширного инфаркта в ночь на 6 сентября 2015 года в приемнике одной из пензенских больниц, куда ее доставили, но спасти не успели. И пришлось ехать уже не в гости, а на прощание.

Мне ее очень не хватает.