– А что водитель, жив? – было первой реакцией на мое возмущенное сообщение ребятам-сотрудникам. Признаться, я опешил: ожидал чего угодно, только не такого ответа. Я-то, исполненный праведного гнева, в красках рассказал им о том, как на трассе под Казанью какой-то сынок нувориша раздолбал в пух и прах очередную «Lamborghini», и всем своим видом показывал, что не огорчился бы сильно, если бы сынок последовал за машиной. Но нет: «Водитель-то живой, надеюсь? Ну, дай ему Бог ума и здоровья». Вот тебе и дискуссия на тему вконец оборзевшей бездуховной молодежи. Краткий спокойный ответ – ни осуждения, ни зависти, ни жажды мести со злорадством. От стыда я аж за работу взялся: кирпичи сами собой не лягут.
Оказывается, можно и так: спокойно трудиться, не позволяя гневу и прочим страстям разрушать душу и тело. «Окай да работай – ты ж вологодский» – простой ответ на все мои возмущения. Не зря приехал, в общем, к костромичам. Они, кстати, тоже окают, не без удовлетворения отметил. Особенно сельские. Особенно в Здемирово.
Если твоя работа благословлена Богом, то она, во-первых, идет на удивление хорошо, во-вторых, доставляет радость
Как получилось: жизнь заставила. Денег, может, в стране и уйма, но они почему-то проходят мимо семьи. «Копать не могу, просить стыжусь» (Лк. 16:3), но жить-то семье надо. Обратился к отцу Серафиму: мол, так и так, ты бы помолился, батюшка, а то грустно мне. А он подумал-подумал и говорит:
– Слушай, у меня брат Михаил (у меня их много, братьев, и две сестры еще), священник в Здемирово, столярную мастерскую обустраивает, а также пекарню и еще что-то. Короче, требуются рабочие руки. Поезжай, если хочешь, под Кострому, вспоминай, как нужно копать, и прочие навыки, – и людям поможешь, и заработаешь. Всё не вахта на твоем Шикотане.
Собрал котомку и приехал. И тут тебе, главное: «Окай да работай». Вот и работаю – чего делать-то еще.
Если твоя работа благословлена Богом, то она, во-первых, идет на удивление хорошо, во-вторых, доставляет радость. Да, встречаются всевозможные препятствия, но они разрешаются довольно быстро и, главное, без истерики. Уж чего-чего, а истерик я на вахте насмотрелся: дикий ор, стеклянные глаза, оскал, сжатые кулаки, выяснения, «кто здесь главный», – а толку ноль. Те трудности, что мы вчетвером у себя в Здемирово решаем в течение пяти-десяти минут, в сквернословящих истеричных шарашках занимают часы, а то и дни, не говоря уже о нервах, дешевых обидах, планах мести и прочем. Здесь же, среди христиан, работа идет спокойно. Не медленно, а именно спокойно: без изматывающих душу истерик, орущих мастеров-бригадиров, камер на каждом шагу. Толково, четко, часто с улыбкой. Интересно как: если по-христиански, то все выходит как-то вот легко и просто, несмотря на тяжесть, а если без Христа, то вонь, грязь, опустошение и результата никакого.
Работы и правда много. Отец Михаил Розин взялся за дело всерьез: нужно обустроить новую иконную мастерскую, столярку, склад, мельницу, пекарню. Мы вчетвером готовим новое помещение, а другие ребята работают в старом: стружки, пыль, опилки… Мы их Винни-Пухами обзываем, чтобы не зазнавались. Хотя повод есть: кто вообще не курит, а кто, поработав здесь пару недель, бросил. Но не задаются, в руках себя держат. Хожу как-то возле забора, подметаю задумчиво. Дедуля мимо проходит:
– Долго еще ждать-то?
– Чего ждать?
– Дак хлеба нормального! Этот, из магазина, надоел уже, невкусный. Вы, эт-та, давайте побыстрее, а то настоящего хлеба давно уж не ели с бабкой.
Сколько раз убеждался, что информация в селе разносится быстрее самого скоростного интернета. Ты еще слова не сказал, только «здрасьте» – а всё твое генеалогическое древо уже известно, не говоря о планах на пекарню.
Кстати, здороваться здесь не разучились. Идешь по улице, навстречу дети – почти всегда поприветствуют. Аж приосанился от счастья. Их еще много в храме на службах. Совсем маленькие в своем закутке в манеже возятся, постарше с умным видом стоят, молятся. Похоже, у села Здемирово хорошее будущее, несмотря на все «оптимизации».
Спрашиваю как-то у отца Михаила, что значит «носить бремена друг друга» (Гал. 6: 2). Ведь не только в рабочих коллективах, хоть и христианских, бывают трудности – бывает, что и православная община стонет от бремени. У кого-то характер тяжелый (любой клирос подтвердит), и он может обидеть другого, сам того не желая. У кого-то ребенок болеет, кто-то оказался в тяжелом материальном положении, у кого родственник скончался – всего ведь хватает. Бремя? – Бремя. – Как его нести, чтобы исполнить закон Христов?
Батюшка отвечает:
– Прежде всего, думаю, терпением и снисхождением. Хранением уст. Смотри: рявкнул на тебя кто-то – а ты попробуй смолчи в ответ. Не закатывай глаза и не шипи, а просто смолчи, не дай гневу вырваться наружу. Несешь бремя? – Несешь. А недавно у нас история была, и грустная, и чудесная одновременно: годовалый мальчуган наелся каких-то таблеток – стырил из домашней аптечки, не смогли вовремя убрать подальше. Срочно в больницу в Кострому, нужно откачивать парня, антидот нужен. А нету! Вся община молится, хоть и ночью дело было. Каким-то чудом стремительно доставили из Москвы аж в два раза больше, чем нужно, – слава Богу, откачали парня. А антидот редкий, еще остался – ну, куда его девать, пусть лежит, может, потом понадобится, хотя таких случаев не было. И что ты думаешь: только нашего поправившегося парня отвезли домой праздновать победу, сейчас же привозят на всех парах такого же возраста девчонку из города: точно такой же случай. Врачи обомлели: такого никогда в их практике не было. Откачали, разумеется, и девчушку, только в разы быстрее – антидот же был уже. Чудо? Как сказать… Скорее, обычное христианство. Носим бремена, молясь друг за друга? Получается, да.
К чудесам здесь спокойное отношение. В Ильинском храме есть икона Богородицы «Неупиваемая Чаша», ее в свое время написал покойный отец Алексий Розин, папа иерея Михаила, чьим духовным наставником был старец Иоанн (Крестьянкин). Написал ее священник по просьбе друзей – у тех была беда с пьянством сына, и они честно стремились побороть этот страшный недуг вместе. А потом икона стала мироточить.
– Да, чудо, конечно, и слава Богу и Пресвятой Богородице, – говорит священник. – Но главное чудо, по нашему мнению, заключается в оставлении человеком греха, этого ужасного бремени, в настоящем покаянии, в приближении к Христу – вот в чем смысл мироточения и прочих чудес.
Сам отец Алексий стал христианином в советское еще время. По настоянию своего родителя, искреннего коммуниста, пошел работать в Ипатьевский монастырь, тогда музей, искусствоведом. Открыл для себя русские летописи, средневековые документы, древнюю литературу. Стал всерьез изучать. До того доизучал, что стал искренне верующим, а затем духовным сыном отца Иоанна (Крестьянкина) и священником. Вот до чего доводят занятия русской историей.
Чего здесь не любят, так это пустословия и высокопарных рассуждений. Как-то, признаюсь, не без моего участия, начался разговор за обедом о всяких там вызовах для современного Православия, всевозможных заговорах и всеобщей апостасии. По Сеньке ли шапка, решено было быстро:
– Апостасия апостасией, а у нас полы переложить надо, – улыбнулся священник. – Давайте своим делом пока займемся, а дальше пусть Бог разбирается – Он лучше нас справится, мне кажется, со всякими заговорами.
Пойду-ка, думаю, и правда поработаю. Без заговоров, апостасии и пустой болтовни. Это в Здемирово хорошо получается.