Тишина после «Аминь»

Погашены свечи. В опустевшем храме пахнет воском и тишиной. Не той, что на улице – а особой, густой, звучной, будто само воздушное пространство еще хранит следы только что отзвучавших молитв. Я стою у царских врат, прикасаясь рукой к прохладной позолоте. За спиной – темнота притвора, впереди – алтарь, таинственный и безмолвный в ночи. Моя вторая, моя главная родина.

Именно в такие минуты, когда стихает суета дня, отпускает напряжение от десятков взглядов, вопросов, просьб, и приходит это самое важное чувство – чувство неимоверного, почти непосильного дара и такой же непосильной ответственности. Я не учитель, не администратор, не психолог, хотя порой приходится быть и ими. Я – священник. Тот, кто стоит между. Между Богом и человеком. Между небом, которое мы алтарем символизируем, и землей, которой является весь остальной храм.

Мне доверяют самое сокровенное. Ко мне приходят с трещиной в душе, широкой, как пропасть. Женщина с потухшими глазами, потерявшая сына. Мужчина, в котором кипит непрощенная обида, отравляющая всю жизнь. Юноша, запутавшийся в себе и в мире. Они приносят свою боль, завернутую в тишину или в поток слов, и кладут ее перед Распятием. И моя задача – не дать совет. Не решить проблему. Моя задача – помочь им разглядеть в этой тьме хоть искорку надежды. Помочь им понять, что Бог видит их не «проектом для исправления», а любимым чадом, даже когда оно изранено, грязно и отчаянно.

Моя задача – не дать совет. Не решить проблему. Моя задача – помочь людям разглядеть во тьме хоть искорку надежды

А иногда приносят радость. Молодые, сияющие, стоят перед аналоем, и в их соединенных руках трепещет одна общая свеча. И я вижу в их глазах не просто человеческое счастье, а отблеск того самого Невечернего Света. И тогда моя душа поет «Аксиос!» – «Достоин!» – не себе, а этой любви, которую Господь сегодня скрепил Своей благодатью.

Но самая страшная и самая исцеляющая тайна – это исповедь. Я не судья. Я свидетель. Свидетель человеческого мужества – потому что сказать вслух о своей тьме, посмотреть на нее – требует невероятной силы. Я стою, держа епитрахиль над склоненной головой, и слышу, как ломаются каменные стены вокруг чьего-то сердца. И в этот момент я – всего лишь проводник. Человек, который должен быть настолько прозрачным, чтобы через него, как через чистое стекло, человек увидел не меня, а простирающуюся к нему руку Христа. «Грехи твои прощаются…» – произношу я слова, которые мне не принадлежат. И каждый раз, говоря их, чувствую леденящий трепет. Это не я прощаю. Это я, такой же немощный, со своими падениями, объявляю волю Божию о прощении. Это чудо большего масштаба, чем моё понимание.

И потом – литургия. Венец всего. Когда ты стоишь у престола, и время сжимается в точку. Здесь и сейчас происходит Вечность. Ты приносишь Бескровную Жертву, и в твоих руках – не символы, а сама Реальность. Ты держишь в ладонях всю скорбь мира, всю его надежду, всех этих людей, чьи имена только что читал, и приносишь всё это Богу. А потом оборачиваешься к народу – к старушке, что молится уже 80 лет, к бизнесмену, уставшему от бега, к подростку, который смотрит на всё с пытливым недоумением, – и говоришь: «Со страхом Божиим и верою приступите…». И видишь, как они идут. Одни – с плачем, другие – с трепетом, третьи – по привычке. Но они идут. К Источнику жизни.

А после службы ко мне подойдут: один – за советом, другой – просто пожать руку, третья – попросить молитв. И в глазах у всех будет вопрос, просьба, надежда. И я пойду домой, неся этот груз и эту радость. Потому что быть священником – это не «работать в Церкви». Это жить с распахнутой душой. Это радоваться чужой радости так остро, что щемит сердце. Это болеть чужой болью так, что ночами не спишь. Это каждый день заново учиться любить, потому что без этой любви всё – лишь «медь звенящая».

Я – лишь глиняный сосуд, в котором люди ищут живую воду. И моя задача – не мешать им Её обрести

И вот сейчас, в тишине, я смотрю на темный лик Спасителя, освещенный одинокой лампадой. И молюсь не за других, а за себя. О том, чтобы не стать ремесленником. Чтобы не устать. Чтобы не забыть того трепета, который был в день хиротонии, когда на мою голову легли прохладные руки архиерея. Чтобы всегда помнить: я – лишь глиняный сосуд, в котором люди ищут живую воду. И моя задача – не мешать им Её обрести.

Господи, сподоби меня быть хотя бы тропинкой, ведущей к Тебе. Даже если по ней идут, не замечая камней под ногами. Главное – чтобы она привела к Свету. Аминь.